Струны волшебства. Книга первая. Страшные сказки закрытого королевства

Небольшая заминка всё же произошла, когда меня скептически оглядел дедок, берущий плату и выдающий при необходимости банные принадлежности.

– Чего тебе, пацан? – поджал он губы, оценив мой запачканный плащ и пыльные сапоги.

– А ты как думаешь, дедушка? – играя роль веселого менестреля, улыбнулась я.

– Что я думаю, тебе знать не надобно, – прищурился он, сделав свои выводы о моей платежеспособности, и успокоился. – Мыло и полотенце надо или свои принес? Прачкам будешь чего оставлять?

– Надо и буду. Белье, штаны и рубашку надо выстирать. К завтрашнему утру всё будет готово?

– Само собой.

– Отлично. Сколько с меня? Только по-честному, дедушка. Я же всего лишь менестрель, много с меня не требуй.

– Прыткий какой, – хитро усмехнулся он, но цену назвал разумную.

А когда я отсыпала нужное количество медяков, кряхтя встал и достал со стеллажа банный комплект – баночку с жидким мылом, лоскут жесткой ткани и простыню, заменяющую полотенце. А я, пользуясь случаем, еще и щетку выпросила, чтобы привести в порядок плащ. Оставлять его прачкам нельзя, там в подкладке золотые зашиты.

– Вещи в шкафчик спрячь, ключ держи.

– А не сопрут? – забеспокоилась я. Мне ни разу не выпадало случая бывать в общественных банях, так что опасения мои были вполне оправданны.

– Не боись, пацан. У нас заведение чистое, шваль не пускаем. Да и нет пока никого, ты единственный посетитель сейчас. А вот к вечеру набьется народ.

И только тут я осознала, что мыться мне придется в мужском зале. Я ведь сейчас мальчишка. У меня аж кровь от лица отхлынула, когда я это поняла.

– Эй, ты чего, парень? Болезный, что ли? – замер банщик, вглядевшись в меня.

– Устал просто, дедушка, – мотнула я головой. – Больше недели нормально не спал, все в пути да в пути. Сам понимаешь, менестреля ж не только талант кормит, но и ноги.

– Хлипкий ты больно, – прошамкал он. – Давай свою гитару, покараулю, чтоб не уронил кто, ежели придут, пока ты моешься.

Спорить я не стала. За музыкальный инструмент и правда волновалась. Денег у меня немного, что ждет впереди, неизвестно, а выступать нужно уже сегодня.

Шкафчиком для хранения вещей я, конечно, воспользовалась, намотав потом веревочку, на которой висел ключ, на руку. Было бы странно, если бы я понесла котомку и плащ в зал для мытья. Но все время, пока отмывалась после путешествия, дергалась и поглядывала на дверь. И даже не знаю, чего я боялась больше: что меня ограбят или что сейчас сюда войдут голые мужчины, чтобы тоже помыться.

Уходя, оставила прачкам свои грязные вещи, а заодно ненавязчиво выяснила, в какое время тут пусто. Потому что мыться-то мне нужно регулярно, но я сильно сомневаюсь в своей выдержке, если окажусь в окружении толпы раздетых мужчин в одном общем банном зале. Как-то мы с мамой этот момент не продумали.

Воспоминание о родных больно резануло по сердцу, но я не могла допустить, чтобы это отра-зилось на лице.

Улыбайся, Рэмина. Улыбайся. Ты больше не графиня, а бродяжка-менестрель Рэм.

Вечера я ждала, нервничая и переживая. Как всё пройдет? Смогу ли я заинтересовать народ своим выступлением?

Нет, я не сомневалась в своих талантах. Я отлично играю на нескольких музыкальных инструментах. Права та старушка – благородные этому обучают своих детей чуть ли не с рождения. Еще я хорошо пою, и, на удачу, голос у меня достаточно низкий, так что вполне сойдет за мальчишечий. Вот как мужчина я бы точно не смогла ни петь, ни говорить.

И сказок знаю много, и песен – как изысканных (высшего сословия), так и, благодаря дядьке Жуху, народных. Если что, всегда смогу заглянуть в тетрадь и вспомнить слова. Хотя память у меня превосходная, проблем с этим я никогда не имела. Меня даже папа хвалил. А мама по секрету когда-то давно шепнула, что такая память почти у всех одаренных. Побочный эффект магических способностей.

Голода я не испытывала, так как, выйдя из бани, купила у уличной торговки несколько пирожков и прямо там же, сидя у фонтанчика, всё съела. Яства госпожи Муны мне пока не по карману. Заведение у нее приличное, но и цены в нем тоже весьма приличные.

Наконец зал наполнился, хозяйка трактира махнула мне рукой, давая понять, что наступило моё время, а сама вышла на середину помещения, подбоченилась и громогласно объявила:

– Гости дорогие, у меня сюрприз. Сейчас выступит менестрель, которого я наняла специально, чтобы он развлек вас своими историями, песнями и музыкой. Мальчишку не задирать и не обижать, а то дело будете иметь со мной.

– Муна, да когда это мы мальчишек задирали? – весело скалясь, воскликнул один из посетителей, усатый дядька с толстым животом.

– И то верно, Муна! – поддержал его другой, субтильный сутулый мастер-ткач, если судить по одежде. – Ты уж на нас не наговаривай. Пусть играет, а мы послушаем.

Его поддержал нестройный хор голосов.

– А если понравится он нам, так и от щедрот ему отсыплем! – стукнул по столу кулаком могучий мужик. Похоже, из кузнецов.

На подрагивающих ногах я вышла на свободное пространство, куда мне указала госпожа Муна.

– Экий мелкий! – цыкнул тот, что, вероятно, кузнец. – Его и не видать издалека.

– Слышь, малец! Ты на скамейку встань, что ли! – крикнул и сам же захохотал своей шутке усатый пузан.

– А вы, господа хорошие, на меня не смотрите, – громко проговорила я, обмирая от страха, но держась в рамках своей роли. Я – менестрель. Менестрель я. Я не боюсь их. – Вы меня слушайте.

– Давай, шнурок! – кивнул ткач.

Похоже, эти трое – постоянные гости трактира и с хозяйкой накоротке держатся. Больно уж свободно они себя ведут.

– Что вы хотите сначала? – улыбаясь так, что скулы свело, спросила я. – Сказку послушать, или песню спеть вам? Или просто сыграть?

– Да нам всё равно, лишь бы интересно было… – Это донеслось из дальнего угла, и кому принадлежала фраза, я не поняла.

– И то верно. Начинай, менестрель, не тяни… – шумно налил пива из кувшина посетитель за столом прямо напротив меня.

– Ну, тогда слушайте… – речитативом заговорила я. – Жил в далекие времена старик-лесничий, и был у него сын…

За сказкой последовала песня из «благородных», а затем – народная, коим меня научил дядька Жух. А потом снова сказка…

В какой-то момент один из гостей трактира притащил от стены тяжелый деревянный стул, поставил передо мной и, не говоря ни слова, усадил, нажав на плечо. Это вызвало гул одобрения у остальных. И я продолжила…

К ночи я совершенно охрипла, а народ всё не желал расходиться. Просили то еще сказку, то конкретную песню. У моих ног стояла глиняная кружка, и насколько я видела, там блестели не только медяки, но и серебряные монетки.

– Так, дорогие гости! – взяла всё в свои руки госпожа Муна, увидев, насколько я устала. – Вы мне менестреля вконец загоняете. Как он вас завтра развлекать будет, если голоса сегодня лишится? Ну-ка, Рэм, сворачивай свой балаган и иди на кухню, поужинай. Я распорядилась.

Из зала кто-то недовольно подал голос, но хозяйка трактира была непреклонна:

– А кому понравился мой менестрель, приходите завтра. Я его на неделю наняла. А там видно будет. Коли он дальше путешествовать не отправится, может, и еще задержится.

– Жду вас завтра, господа хорошие, – подхватив гитару и кружку со своим первым в жизни заработком, я чинно поклонилась публике.

– О! А мальчишка-то из благородных. Гляди, как кланяется!

– И точно! И как мы не поняли?

Глава 4

Я испуганно замерла, не зная, плохо это или нет, что они догадались о моем происхождении.

– Да будет вам, мужики! – жахнул по столу кулаком кузнец. – Не от хорошей жизни-то парень в менестрели подался. Мож, он и из благородных, а нынче бездомный странник.

– И то верно…

Госпожа Муна мотнула головой в сторону кухни, выпроваживая меня. Я выскользнула из зала и не успела послушать, о чем дальше шла речь. Но судя по довольному виду хозяйки трактира, всё было хорошо. Мое выступление понравилось и ей, и посетителям. Поэтому меня пообещали кормить и поить три раза в день на протяжении этой договорной недели. А дальше видно будет.

– Молодец, Рэм, – похлопав меня по плечу, позднее похвалила она. – Сегодня выручка почти в три раза больше обычного. Поел?

– Да, госпожа Муна.

– Ну тогда ступай в чулан под лестницей. Там есть запасные тюфяки, сложи их стопкой и устраивайся на ночь спать.

На этом она посчитала общение со мной исчерпанным и переключилась на повара и служанок.

Неделя прошла на удивление мирно. Днем на меня никто из работников и редких посетителей заведения не обращал внимания, и я была предоставлена самой себе. Особо заняться мне было нечем, поэтому я гуляла по городу, приглядывалась, прислушивалась к разговорам, пыталась влиться в новую жизнь.

Благодаря вечерним выступлениям, у меня появились небольшие сбережения. Купила немного запасных вещей, карту королевства, дорожную сумку побольше и кое-какую утварь, чтобы в пути можно было приготовить себе еды. Я не умела и даже не представляла, с какой стороны вообще подступиться к продуктам, чтобы превратить их в какое-либо кушанье, но договорилась с поваром в трактире, что он меня научит хотя бы самому примитивному – кашу сварить или похлебку, мясо или картошку запечь на костре. Вряд ли мне в дороге потребуется что-то большее.

По-хорошему, мне бы еще коня приобрести, но я сильно сомневалась, что обычный малолетний странствующий менестрель может позволить себе такую роскошь. Выпарывать припрятанные золотые я опасалась, а того, что заработала за эти дни, не хватало.

А в конце недели я случайно услышала, что на днях выезжает обоз как раз в ту сторону, куда я и планировала отправиться. Мне ведь нужно перебраться как можно дальше от родного графства и от столицы. Разумеется, я напросилась в попутчики. Купец, который организовывал этот обоз, являлся постоянным посетителем трактира госпожи Муны, все мои выступления видел и слышал, даже платил неплохо, к слову. А потому проблем у меня не возникло. Да и хозяйка замолвила словечко, поняв, что оставаться дольше я не планирую.

– Вот что, Рэм, – почесав бороду, заявил господин Дари́н. – Нравишься ты мне, и сказки твои нравятся. А потому давай-ка так… Еда общая, спишь на земле, места в повозках для ночевки я тебе выделить не смогу. Но днем можешь приткнуться где-нибудь в повозках с товаром, ты тощий, места много не займешь. За продукты с тебя, как и со всех, их надо заранее закупить с учетом количества человек, а проезд, охрану и то, что будешь питаться из общего котла, а не готовить себе отдельно или жевать всухомятку, оплатишь выступлениями. Твое дело – на привалах народ развлекать.

– Годится! – радостно улыбнулась я. Ведь именно этого от меня ждал купец, предложивший весьма щедрые условия. Уверена, остальные попутчики отвесили полновесные монеты за место в обозе и охрану. Наемники свои боевые навыки и умения оценивали недешево, они жизнью рискуют каждый раз. – Благодарю, господин Дарин!

– Бурдюк для воды себе не забудь купить, Рэм. Твоя фляжка уж больно маленькая, а в пути не всегда есть возможность пополнить запасы воды. И одеяло, что ли. Спать-то на земле придется. Совсем износишь свой плащ.

– О, пацан! – хлопнул меня по плечу сидевший рядом наемник, как раз один из тех, чьи услуги купил купец. – Давай я тебе расскажу, что нормальному путешественнику требуется. Ты хоть и благородный, а неприспособленный какой-то. И чему только учат лорды своих детей?

– Буду признателен, – повернулась я к нему. – А я котелок уже купил. Еще кружку жестяную, приборы и длинную ложку, похлебку помешивать.

– Ну, значит, слушай и запоминай…

Оказалось, мои познания о том, что нужно бывалому путешественнику, весьма неполные. Мне казалось, что котелка и приборов достаточно. Я ошибалась, в чем убедилась во время первой же просветительской беседы с наемником.

Никогда бы не подумала, что к странствующим музыкантам так по-доброму относятся. Их воспринимали как нечто слабое, не приспособленное к жизни, немного бестолковое, как тех, кого надо снисходительно опекать. Мол, что возьмешь с певчих птичек? Щебечут, поют, музыку играют, а ничего путного и не умеют. Ни мечом орудовать, ни дерево срубить… Но при этом помощь люди предлагали бескорыстно, благодаря таким образом за ту радость, что дарили менестрели людским сердцам и душам.

Мудрый совет мне дала та безымянная старушка, что пустила на ночлег. Не надень я маску странствующего певца и сказочника, вряд ли бы всё проходило у меня так гладко.

С кем только не доводилось мне общаться за время путешествия на противоположный конец Дагры: с купцами и наемниками, нищими и бродягами, лордами и леди, мастерами и селянами. Я довольно быстро поняла, как невероятно мне повезло, что сумела пройти тогда одна по лесам от родового замка до селения, откуда в город меня довез дядька Жух.

За долгие дни переездов случалось разное. На обозы, в которые мне удавалось напроситься, нападали грабители, и если бы не наемники, охранявшие путешественников, то… Хотя жертвы порой случались с обеих сторон, и тогда нам приходилось закапывать трупы.

Это… страшно. Лиходеев жалко не было, но и смотреть на порубленные или утыканные стрелами тела я без содрогания не могла. Меня не заставляли копать могилы, понимая, что музыканту это не по силам. Но оттаскивать трупы в сторону приходилось наравне со всеми. А когда при мне впервые пал в схватке один из наемников, с которым мы до того несколько дней вместе ехали, разговаривали, сидели у одного костра… С трудом удавалось сдержать слезы. Было грустно от гибели хорошего человека, выбравшего такой нелегкий способ зарабатывать на жизнь.

А еще внутри все переворачивалось от того, что тела обыскивали и забирали всё ценное. И если с грабителями это можно было оправдать, то когда друзья и соратники погибших наемников забирали из их карманов всё, что могло им послужить… Смогу ли я когда-нибудь это принять и понять?

Вероятно, им, привыкшим к своей доле и к тому, что завтра любой из них также может быть убит, это казалось нормальным. Мол, не пропадать же добру. Деньгам, оружию, украшениям, если таковые имелись. Тем более что такую службу выбирали одинокие мужчины, не имеющие семей. Не знаю, мне осознать это пока не удавалось. Нет, я молчала, не выказывая осуждения, но никогда не брала и монетки из тех, что оставались после таких схваток. Мне предлагали, немного конечно, кто ж отдаст большую сумму бродяге, но в долю готовы были принять. Я вежливо отказывалась и уходила в сторону. Не могу.

Дорога занимала много времени. Пересечь страну быстро могли лишь конные всадники при наличии охраны. Мне же приходилось искать и ждать попутчиков – когда купеческие караваны, когда мастеров, едущих в нужную сторону на телегах с товаром. Всяко случалось. Своей лошади у меня так и не было, а потому надо было платить за место в обозе, повозке и охрану. Насмотревшись, одна я больше не рисковала выдвигаться за городские стены. Чудеса дважды не случаются, и хотя я сумела пройти по отцовским землям и владениям барона Женри без плачевных последствий, не факт, что мне повезет так же еще раз. Брали меня достаточно охотно, отказов почти не получала, а я развлекала своих спутников в благодарность за помощь, добрый совет или жизненный урок.

За это время я освоила многое. Варить на огне похлебку или кашу с мясом. Разделывать рыбу и потрошить птицу. Рубить маленьким топориком ветки и вязать узлы на веревках. Мыться в озерах, прудах и холодных быстрых ручьях. Стирать свои вещи и растягивать их на сушку, чтобы меньше мялись. Разводить костер и убирать кострище так, чтобы не случился лесной пожар. Складывать ложе из еловых лап и даже строить шалаш. Последнему меня научил шустрый, вредный, прохиндейской наружности мелкий торговец, когда нас застал в пути дождь. Вот он-то и гонял меня, командуя, чтобы я быстрее шевелилась, а то совсем вымокнем. Но при этом указания отдавал четкие и сам принимал участие в процессе, показывая «криворукому музыкантишке», как надо складывать ветки и палки, чтобы соорудить защиту от непогоды. А потом сидел со мной внутри, сетовал на то, как ему не повезло взять в попутчики такого белоручку, и вдруг совершенно непоследовательно сунул огромный кривой бутерброд и попросил спеть что-нибудь из благородного, жалостливого и за душу берущего.

Я не обижалась, принимая такое поведение народа как данность. Не лорды ведь, манерам не обучены.

Многими навыками делились со мной люди, с которыми мне довелось столкнуться. Бабы показывали хитрости, как готовить в котелке так, чтобы вкуснее было, какие травки можно бросить для аромата. Как лучше отстирать пятна с одежды, чтобы ткань не повредить. А одна молодка посоветовала беречь руки, мол, они у меня точно у сиятельной леди, нежные и белые. Для парня позор, конечно, но коли уж я на инструменте играю, то надобно беречь – смазывать сальцем или маслом, чтобы кожа не трескалась. Мужики растолковывали мне прочие премудрости. Наемники пытались «слабого задохлика» подтянуть во владении кинжалом. Все смеялись над моей неловкостью, подтрунивали и называли неумехой, но показывали и объясняли. Что-то мне давалось легче, что-то сложнее, но я старалась. Уроки выживания мне были необходимы, и я не стеснялась просить помощи и совета.

Я уже знала, какие продукты нужны в пути, а какие выдержат день-два и испортятся. Могла выбрать в лавке хорошую крепкую веревку, а не подгнившую, которая порвется от первого же узла. Да, было и такое со мной, подсунул жуликоватый лавочник явную дрянь.

Два месяца моего пути с одного конца страны на другой стали для меня настоящей школой жизни. За это время я, кажется, растеряла весь свой лоск изнеженной дочери графа. Руки огрубели от постоянной игры на гитаре, стирки, холодной воды и почти круглосуточного пребывания на улице. Не помогали ни масло, ни сало, которые мне посоветовали использовать. Мышцы окрепли, и я уже не падала от изнеможения после дневного перехода. Привыкла спать на земле и научилась устраиваться у костра так, что тепло от него доходило, но жар не опалял.

Да и в чужих городах стала чувствовать себя относительно спокойно. Во-первых, там вероятность наткнуться на кого-то из прихвостней Гаспара была минимальной, и я перестала прятаться в светлое время. А во-вторых, я поняла, что порой безногий нищий, просящий милостыню у храма, или продажная девка, зазывающая клиентов в срамном квартале, могут дать более ценный совет и информацию, чем богатенькие господа. Эти смотрели на меня как на нечто несуразное – вроде и полезное, даже приятное, но какое-то непонятное. То ли приветить, то ли пнуть… Так, на всякий случай, чтобы свое место не забывал.

Но случалось в этих городах и страшное. Мы только приехали в один из них с подвезшим меня гончаром на телеге, полной горшков, распрощались, и я побрела поближе к центру, чтобы поискать место для выступления и отдыха.

Не сразу поняла, что происходит нечто странное, с удивлением глядя в спины куда-то спешащих людей. Народ взволнованно переговаривался, с горящими глазами размахивал руками…

– Что происходит? – поймала я за рукав пробегающего мимо нищего мальчишку.

– Так ведьму счас жечь будут! Здо́рово, да?! – возбужденно выкрикнул он, вырвался и помчался прочь, сверкая грязными босыми пятками.

Вот, значит, как. Несчастную, которой не повезло родиться с даром, сейчас сожгут. Нет, не хочу смотреть. Я развернулась и решительно зашагала в ином направлении, а не вслед за бродяжкой.

Но городская планировка сыграла со мной дурную шутку. Я шла прочь, но, повихляв по извилистым улицам и переулкам, очутилась на площади, посередине которой возвышался костер для казни.

В центре горы сложенных дров и хвороста к столбу была привязана коротко остриженная молодая женщина. Судя по тому, как она была окровавлена, избита и изрезана, ее долго и страшно пытали. Пальцы связанных позади столба рук переломаны и лишены ногтей, а нагота не прикрыта даже жалким клочком ткани… Смотреть на это было невыносимо. Ей отрезали груди и прижгли каленым железом. Всё остальное – это уже даже не тело, а умирающая истерзанная плоть. Следы от ожогов, порезы, колотые раны, рубцы от хлыста, до мяса рассекшего нежную кожу…

Стоять сама «ведьма», похоже, не могла, и ее полностью туго примотали к столбу грубой толстой веревкой и лишь после этого связали руки за спиной, сильно вывернув их в плечах.

Что удивительно, девушка была в сознании, а ее лицо палач не тронул. Красивая, очень красивая. Возможно, никакая она и не ведьма, а просто женщина, отказавшая не тому, а этот «не тот» донес на нее или сам же придумал обвинения. И вот итог – костер, а перед этим жуткие пытки.

Мне «повезло» очутиться на площади в таком месте, откуда всё прекрасно было видно. Прорываться вплотную к костру, как возбужденные фанатики Неумолимой, я не собиралась. Смотрела издалека на тонкое, пожалуй что, аристократичное лицо несчастной и не находила в себе сил уйти, хотя прекрасно осознавала, что сейчас заполыхает.

И точно…

Сестра Неумолимой в длинном графитово-сером балахоне вознесла молитву богине смерти. Судья зачитал приговор и длинный список прегрешений. В чем только осужденную не обвиняли… И в грозе, и в дожде, и в засухе, и в том, что чья-то собака сожрала на улице падаль и сдохла. И в том, что молоко у торговки скисло. И крыша у кого-то протекла по ее же замыслу. А дочка почтенной госпожи какой-то там никак не могла выйти замуж. А еще у кого-то карниз со шторами обвалился именно в тот момент, когда ведьма шла мимо дома. В каких только проступках не была она замечена… Какие только «ужасы и непотребства» не творились по воле, желанию и проискам этой гнусной особы… И за это ее надлежало сжечь в очищающем огне и отправить во владения Неумолимой, чтобы богиня сама решила ее судьбу.

Судья дал отмашку палачу. И вот уже зажженный смоляной факел летит на гору облитых маслом хвороста и дров.

Пламя взревело, охватило худенькую изломанную фигурку, привязанную к столбу. Гомон толпы перекрыл мучительный женский вопль, а я, не выдержав, зажмурилась, спрятав лицо еще и в ладони.

– Горела ведьма на костре… Горела ведьма… В огне горела ведьма… – хрипло шептала я, чтобы только не слышать крики несчастной. – Сгорела!

На последнем слове я открыла глаза и замерла, не понимая, что случилось. Языки пламени, лижущие конвульсивно дергающуюся жертву, вдруг вспыхнули особенно ярко и высоко взметнулись, и в тот же миг тело девушки всё целиком превратилось в пепел и осыпалось хлопьями.

Толпа, жаждущая долгой агонии преступницы и веселья от этого зрелища, разочарованно взвыла.

А сестра Неумолимой настороженно замерла и стала медленно поворачиваться в мою сторону. И вот тут я испугалась. А что, если про них не врут? Что, если сестры богини смерти действительно чуют всех, в ком есть хоть капля магического дара?

И я, тихо всхлипнув от ужаса, сползла на землю. Сжалась на корточках, натянув на голову капюшон и стараясь сделаться незаметной.

А потом так же, не поднимаясь на ноги, начала выбираться обратно на улочку, по которой только что сюда пришла. Далеко не сразу рискнула встать в полный рост…

– Эй, пацан? Чё там? Я опоздал? – спросил мужской голос. – Горит уже ведьма?

Я обернулась, взглянула в возбужденное лицо толстого усатого лавочника и сдавленно булькнула. Не могу… Меня сейчас стошнит…

Так и не ответив ему ничего, быстро склонилась к стене.

– Фу-у-у! – брезгливо прогудел горожанин, но понял мою реакцию правильно. – Опоздал! Всё ведьма проклятущая виновата! Из-за ее колдовства я решил выпить последнюю кружку вина и осоловел. Вот же дрянь! Даже перед смертью напакостила, и я не успел на самое интересное!

Сплюнув с досадой, он поспешил на площадь. Я же вытерла рот, поправила гитару, перехватила свои вещи и двинулась обратно к городским стенам и воротам. Не хочу оставаться тут ни минуты. Жрица богини смерти что-то почуяла и не успокоится, пока не найдет новую жертву.

Именно тогда у меня зародились крамольные мысли о сестрах Неумолимой. Как наяву стояло перед глазами лицо той из них, что присутствовала на казни ведьмы. То, как жадно и хищно затрепетали ее ноздри, словно у гончей, почуявшей добычу. Как медленно и неотвратимо она оборачивалась, ища взглядом в толпе кого-то конкретного. Меня? Думаю, да. Меня. Ведь именно во время моего лихорадочного шепота и финального слова «Сгорела!» казненная в мгновение ока превратилась в пепел. А ведь человеческое тело горит долго. Даже после того, как несчастная женщина умерла бы, не выдержав боли, то догорала бы еще не одну минуту. А тут всё случилось моментально. Короткий вдох, и только серые хлопья в опустевшем костре.

Похоже, в нашем несчастном закрытом королевстве, где запрещена магия, этой самой магией обладают именно они – сестры Неумолимой. Власть храмовых жриц велика. Подозреваю, что если бы они обвинили в колдовстве короля, то его растерзали бы собственные подданные и придворные. Он бы не дошел даже до костра.