Пляски сумасшедших снов

– Отстань от гостей! Что толку слушать о том, чего не видишь? Лучше соберись и слетай сама в другие места. Посмотри своими глазами.

Будто не заметив вспышку Илаты, Алуни сморщилась и вздохнула:

– Ты же знаешь, что для меньшинств это очень сложно. Бумаги на поездку надо оформлять за два года вперед, а когда оформишь, окажется, что на этом рейсе для нас нет мест. Некоторые по несколько раз пытались, да так и сидят безвылазно. И потом, гелевластям не нравится, когда мы хотим путешествовать. Зачем же на собственную голову наваливать проблемы, получать метку на шею? Стать меченым – все равно, что стать полным изгоем. Попрут отовсюду и никуда не впустят. Нет, я хочу спокойно дожить до старости и умереть в своей спальне.

– Меченые – это неблагонадежные, что ли? – поинтересовался Ванька, двигаясь за женщинами на шаг позади.

– Хуже! – сказала Алуни. – Вообще конченые люди. Лишаются всего: работы, жилья, друзей, знакомых, семьи. Загибаются в своем переулке или в какой-нибудь трущобе среди мышей и крыс. А впрочем, быть может, все не совсем так. Точно о них я мало что знаю. Да и никто толком не знает. Кроме тех, у кого все под контролем. Общаться с мечеными не запрещено, но только в определенных местах. Они не имеют права появляться там, где не разрешено правилами. А там, где правила им разрешают, мы – редкие посетители. Но иногда все-таки встречаемся. Бывает и такое.

– Что за дикость! – не выдержала Карюха, цепляясь за локоть Лугатика. – Это правда или лапша на уши?

– А разве у вас не так? – удивленно округлила глаза Алуни и даже чуть приостановилась, заглядывая в лицо Карюхе.

Затем они перешли на другую неширокую улицу. И в этот миг увидали, как в ближайшем доме на восьмом этаже распахнулось окно, разнесся визгливый вопль и в оконный проем вымахнула женщина. Полетела вниз, раскинув руки. Упала лицом и грудью на сверкающий тротуар, ошеломив пешеходов. Алуни быстро отреагировала на крик и застыла на месте, с любопытным безразличием уставившись на лежащее в десяти шагах от нее женское тело. Пестрое безрукавное платье вдоль спины разорвано, от плеч до пояса по позвоночнику протянулись кровавые полосы, руки и ноги в таких же отметинах. Илата тоже остановилась, прижав к себе сына, грустно вздохнула и попятилась, спиной наталкиваясь на Катюху:

– Уходим, уходим, – проговорила торопливо, тесня девушку назад, – разберутся без нас.

– Но, может, она жива! – воскликнула Катюха, пытаясь оторваться от Илаты. – Надо помочь.

– Она мертва! Видишь, под ней лужа крови! – без эмоций ответила Илата, пробежала глазами по удивленным лицам спутников и шагнула в сторону. – Не нужно быть свидетелями. Уходим, уходим. – Скорым шагом направилась через дорогу на другую сторону улицы, увлекая за собой остальных.

Ничего не понимая, друзья пошли следом, а образовавшаяся толпа у тела женщины мгновенно стала таять. В ту же минуту раздался новый дикий крик, и из того же окна восьмого этажа выпал мужчина. Он летел спиной вперед и упал на тротуар рядом с женским телом, размозжив затылок. Рубаха изодрана, на груди кровавые полосы. Малкин оглянулся и застопорился посреди дороги, Раппопет и Лугатик затоптались рядом, девушки растерянно замедлили шаг. Алуни сбоку пихнула Ваньку в плечо, визгнула:

– Тебе сказано, длинный, не торчи на месте! Слушай Илату!

– Что, черт побери, происходит? – возмутился Ванька, ловя равнодушный взгляд Алуни. – Это в порядке вещей у вас, когда люди из окон выбрасываются?

– Бывает, все бывает, – холодно ответила Алуни. – Скорее на ту сторону! – продолжала она толкать Малкина. – Не создавай себе проблем! Они мертвы.

Пришлось подчиниться. На другой стороне улицы на тротуаре столпились любопытные. Глядя через дорогу, все ждали, что будет дальше. Илата остановилась среди них, поджидая своих спутников и Алуни. Мальчик рядом молчал, сжимая руку матери. Малкин и его друзья были обескуражены. Окружив Илату с Алуни, надеялись хоть на какие-то объяснения. Те видели недоумевающие взгляды, но ничего не говорили. От дома, у стены которого все стояли, падала тень, накрывая тротуар и половину дороги. Толпа рядом безмолвствовала. Странное безмолвие начинало напрягать. И вдруг тишину разорвал злобный собачий лай. Все увидели, как из подъезда противоположного дома, где на тротуаре лежали два мертвых тела, выпрыгнул крупный пес. Откормленный, с крепкими ногами, крупными лапами и шелковистой шерстью. Он мотнул головой по сторонам и в три прыжка оказался возле тел. Обнюхал и зарычал, опустив голову над трупом женщины. Рычал долго, ожесточенно и тоскливо одновременно. Сашка сжала кулаки, как будто что-то вспомнила, глянула исподлобья, потом сквозь сдавленные зубы выдавила:

– Они спасались от него. Этот пес – убийца!

– Его надо умертвить, – в тон Сашке выдохнула Катюха, чувствуя, как в горле застревает тяжелый ком.

– Возможно, – грустно согласилась Илата, отступая с мальчиком ближе к стене, – но это не наше дело.

– Ты чего несешь, Илата? – вспылила Карюха, напружиниваясь и пронизывая ее взглядом. – Из-за этого пса люди выбросились из окна, а ты говоришь «не ваше дело»! Надо вызвать хотя бы стражей порядка.

– Утильцейские уже получили информацию. Скоро они прибудут, – негромко ответила Илата.

Толпа вокруг уплотнилась, но не расходилась и не бежала врассыпную, как это было на другой стороне улицы. Ванька обратил внимание, что люди, идущие по другой стороне дороги, завидев на тротуаре трупы и рычащего пса, резко сворачивали, перебегали улицу и увеличивали количество зевак здесь. А у пса сквозь рычание уже прорывалось тоскливое скуление, как будто он начинал понимать, что натворил, и сожалел об этом. Неслышно подплыла овальная транспортная платформа. С нее спрыгнули трое утильцейских в черных шортах и с черными бантами на шее. У первого в руке был короткий черный цилиндр. Пес оскалился, вздыбил шерсть, не подпуская к трупам. Утильцейский протянул в его сторону цилиндр. Пес взвизгнул, как от сильного ожога, и вдруг на глазах у всех начал терять свои формы, части тела стали быстро улетучиваться, и скоро на месте пса осталась пустота. Малкин, пораженный, остолбенел. Его друзья потрясенно выкатили глаза. Утильцейские бегло осмотрели трупы людей, после чего на них был наставлен тот же черный цилиндр. И с ними стало происходить то же самое, что недавно с псом: тела начали испаряться. Через несколько секунд тротуар был чист и сверкал зеркалами плитки, как хрустальный. Утильцейские прыгнули на платформу, и она с шуршанием поплыла вдоль дороги. Толпа медленно пришла в движение и начала рассасываться. Илата с Алуни тоже зашевелились, но Малкин решительно удержал их:

– Стоп, стоп, женщины! Объясните, что это было? Куда делись трупы? Что за черный цилиндр в руках утильцейского?

– Трупы вместе с преступником утилизированы, – коротко сказала Алуни и пальцами поправила шнурок на блузке.

– Как утилизированы? С каким преступником? – поперхнулся Лугатик, и на лице появилось такое обалдевшее выражение, что нижняя челюсть отвисла, раскрыв рот.

В свою очередь Алуни удивилась вопросу и пояснила:

– Под воздействием излучения молекулярного утилизатора трупы распались на молекулы. А преступник – пес, который выбросил людей из окна. Так положено – всех утилизировать. – И округлила глаза. – Но разве у вас иначе?

– Не задавай глупых вопросов, Алуни! – вмешалась Ила-та. – Ты же видишь, они огорошены. Значит, у них не так, значит, в их местности по-другому. Поэтому им интересно познакомиться с нашей жизнью здесь. Пойдемте, хватит возле этой стены тереться. – Она стала тихонько подталкивать Алуни в бок и двигаться за нею по тротуару.

После объяснения Алуни Малкин сообразил, что черный цилиндр, заинтересовавший его, и есть молекулярный утилизатор.

И хотя было совершенно непонятно, каким образом тот действует, любопытствовать не стал, чтобы своей дремучестью не навлечь проблемы. Не удержался только сказать:

– Может, в квартире остались еще трупы. Утильцейские не проверили. Не выяснили, что стряслось.

– РС – распознаватель событий – мгновенно показывает, что произошло. Трупов наверху нет! – уверенно ответила Ила-та. – Если бы они там остались, утильцейские поднялись бы на этаж, чтобы утилизировать. Что тут непонятного? – ускорила шаг, продолжая подталкивать Алуни и обхватив за плечи мальчика.

Шли вдоль улицы. По сторонам – разновысотные строения. По дороге с легким шелестом плыли транспортные платформы разных форм, и другой непривычный взгляду транспорт скользил по зеркальному полотну. Друзья с любопытством глазели на это, не задавая никаких вопросов. Встречные пешеходы в незамысловатых одеждах сторонились, прижимаясь к стенам домов, настороженно бросали косые взгляды на Малкина и Лугатика, уступали дорогу. Парней напрягало, что их принимали за ге. Володьке подумалось: прибарахлиться бы, раздобыть рубашонку да туфли; он повернул голову к Илате. Но сказать ничего не успел – женщина опередила:

– Сейчас заглянем в магазин. Переоденетесь.

– Хорошо бы, – обрадованно согласился Лугатик. – Вот только денег у нас – кот наплакал, честно сказать, сквозняк в карманах. – И для убедительности вывернул их наизнанку.

– Достаточно номера дисфирега, – заметила Алуни. – У вас же есть номера дисфирегов. Или нету? – Удивленно вытаращила глаза. – Тогда как вы путешествуете, не имея номеров дистанционных финансовых регуляторов?

Парни переглянулись. Сашка сообразила быстрее, вставила:

– У нас были банковские карты, но мы растранжирили деньги и выбросили карточки.

– В общем, да, – смущенно подтвердил Малкин, краснея от вранья.

– Банковские карты? Это же пещерный век! – прыснула смехом Алуни. – Я читала о них где-то в истории. Из каких же мест вы прикатили?

– Не досаждай, – урезонила Илата. – Пойдем подберем одежду. – И повернула к двойным стеклянным дверям без ручек, потянув за собой сына.

Следом поплелась Алуни, не замедлив предупредить:

– На номер моего дисфирега рот не разевайте. Мое дело – сторона.

Вошли в небольшое пустое помещение, в котором всем было тесно. Голые чистые стены. Потолок низкий, с зеркальными переливами. На правой стене – в полный рост зеркало. Пол выложен цветной плиткой. Окно треугольником, сужающимся книзу. Друзья затоптались в замешательстве: если это магазин, то где товары и продавцы? Странно, все странно. Раппопет, оттого что ничего не понимал, недовольно сморщился и сжал губы. Девушки сбились в кучку. Ванька чуть пригнулся, как будто касался затылком потолка. У Лугатика в животе заурчало, словно от голода. Илата взяла под локоть Малкина и подтолкнула к зеркалу. Тот посмотрел на свое отражение: волосы торчком, кожа загорелая, но веснушки пялились даже сквозь загар. Выражение лица растерянно-вопросительное. Стоял, смотрел в зеркало, пытался вызвать на лице улыбку, но получалось плохо, и потому играл желваками и быстро приглаживал волосы. Илата сбоку с головы до ног окинула Ванькино отражение, приложила к зеркалу ладонь и произнесла:

– Нуждается в одежде и обуви.

И тут Малкин замер от неожиданности. В зеркале вдруг на его отражении стала появляться новая одежда. Замелькали разные рубахи и брюки. Затем все вдруг прекратилось. Отражение в зеркале застыло, одетое с иголочки. Ванька замер и не сразу оторвался от него. Оглядел себя, усмехнулся: зеркало удивительным образом все исказило, ибо себя он видел все тем же длинным, рыжим, нескладным, с аляповатой прической, в прежних мятых штанах и с голым торсом. Между тем парни от Ванькиного отражения оцепенели, не веря собственным глазам, что все это им не снится. А девушки восторженно захлопали в ладоши.

– Два Ваньки! Один с нами, второй в зеркале! – прощебетала Карюха.

Сконфуженно Малкин отозвался:

– Нормально. Одежда, как у всех в городе. Чтобы не выделяться. Не пялиться в глаза.

– Устраивает? – спросила Илата. – Зачем выделяться, если вы уже зарегистрированы в Базовике? Меньшинствам обращать на себя излишнее внимание опасно, этим может заинтересоваться КИОП – Комитет по исправлению общественных пороков. Лучше не попадать под их неусыпное око.

– Ге с ле тоже не выделяются? – поинтересовалась Сашка.

– Они нормальные, им не запрещено! – грустно сказала женщина.

– Тогда какими пороками занимается этот комитет? – спросила девушка.

– Всеми, которые есть у других, – пояснила Илата. – Комитет ежегодно утверждает их перечень. И каждый год тот увеличивается.

– Ну а пороки ге и ле кто отслеживает?

– У них нет пороков.

– Как? – удивилась Сашка. – Такого не может быть!

– Может! – отрезала Илата тоном, который прекращал обсуждение этой темы.

Ничего не оставалось Сашке, как покачать головой и провести взглядом по озадаченным лицам приятелей. В ответ друзья лишь растерянно пожали плечами, состроив кислые мины. По меньшей мере, от всего этого выносило мозг. Видя, что Илату напрягает тема разговора – может, из-за боязни чего-то, может, из-за того, что она сама не раз задавала себе подобные вопросы и не решалась отвечать на них, – Малкин вернул беседу к одежде:

– Скажи, Илата, а есть у вас одежда, в которой в любых здешних сообществах нас могли бы признавать за своих? Ведь вечером мы собираемся побывать на заседании ОВГС.

– Есть! – без раздумий переключилась на Ваньку женщина. – Та, которая на вас. Она сначала вызывает подозрение, но потом каждый понимает, что в других местах другие правила и порядки и, разумеется, одежда другая.

– В таком случае нам нет смысла менять одежду. Тем более что ее надо еще пошить. – Ванька широко расставил ноги и расправил плечи.

– Пошить? – переспросила Илата. – Что значит «пошить»?

– Ну, – замялся Малкин, подбирая слово. – Сделать.

– Тебе нужно коснуться вон того зеленого пятна, – показала она на стену, – и КМ – конструктор-молекулятор – мгновенно сформирует и выдаст твою одежду.

– И все?

– И все.

Раздумчиво посмотрев на зеленое пятно, Ванька почесал затылок. Неожиданно в разговор вклинился Лугатик. Словоохотливый любитель прихвастнуть и позубоскалить, он с некоторой скованностью трусовато схватил Малкина за руку и серьезно произнес:

– Ничего касаться не надо. Уж лучше останемся во всем своем. А то в новом фасоне гецейские могут спустить на нас всех собак!

– Что-то быстро ты передумал! – вспыхнула Карюха. – А нам с Сашкой, по-твоему, так и болтаться полураздетыми в ваших нарядах? Одна Катюха у нас как человек!

– Ей придется что-нибудь с себя снять, – вставила слово Илата. – Иначе ей может не оказаться места среди присутствующих на ОВГС.

– Зачем снять? – раздался растерянный голос Катюхи. Она прижала руки к светлому топу, как будто собралась защищаться от Илаты, точно ожидала, что та попытается сейчас сорвать с нее часть одежды.

– Потому что твой наряд больше похож на убор гетеро, – пояснила женщина. – Хотя подобные одеяния у нас не носят. Другой молекулярный состав. Тем не менее лучше не возбуждать любопытство КИОП, иначе запросто можно угодить в ГМОМ. Тебе придется приблизиться к виду ле, слиться со своими подругами.

– Мы что, похожи на ле? – поморщилась Сашка. Худая, высокая, с маленькой грудью, дерзко взъерошила руками волосы.

– Не очень, – вздохнула женщина. – Но и на гетеро не очень похожи. Это и хорошо! – Сделала паузу, поведя серыми зрачками по остальным. – Ну что? Никто не будет переодеваться? Тогда идем дальше, – ступила к двери, потянув за собой мальчика.

Выйдя на улицу, все двинулись дальше по тротуару. Потом по короткому переулку перешли на другую широкую улицу. Илата пояснила, что это главная улица города. В общем-то, на первый взгляд улица мало чем отличалась от предыдущих, пожалуй, только своей шириной и редкими зелеными насаждениями вдоль нее. И, конечно, более плотным движением транспортных платформ на дороге. Да еще пешеходов на тротуарах стало заметно больше. Осматриваясь вокруг, Малкин вдруг выудил в голове вопрос:

– А у вашего города есть история? – спросил, шагая рядом с Илатой, и сверху вниз с высоты своего роста глянул на проседь волос у нее на висках.

– Конечно есть. И немалая. Как, впрочем, у любого города, – отозвалась женщина. – Позже я расскажу вам. А сейчас смотрите на жизнь в нем.

Оторвав взгляд от Илаты, Ванька перевел его на пешеходов и тут же приостановился от неожиданности. Приятели тоже застопорились. Им навстречу спокойно вышагивала красивая, но совершенно голая женщина. Только на ногах были сандалии, отдаленно похожие на те, что они помнили из древнегреческой истории. А рядом с нею важно ступал крупный лохматый черный пес с большими лапами и обвислыми губами.

– Вы чего встали? – одернула Илата. – Женщин не видели?

– Почему она голая? – растерянно спросил Малкин, краснея.

– Она не голая, – сказала Илата.

– Как это? – шумно выпихнул из себя Раппопет. – Мы же не слепые.

– Вас просто подводит зрение! – сказала Илата.

– Всех сразу, что ли? – состроив улыбочку на лице, возразил Лугатик. – Никогда не подводило, а тут вдруг подводить начало. Не держи нас за дураков.

– Она в воздушно-молекулярном платье, – невозмутимо пояснила Илата.

– Хотелось бы примерить такое воздушно-молекулярное платье на себя, – заметила с иронией Карюха. – Может, оно и мне сгодится? – Порывисто провела руками по бедрам, слегка прикрытым рубашкой-сеточкой. Заиграла ими, словно подчеркивала этими движениями, что на ее стройной фигуре такое платье станет смотреться не менее изящно, чем на женщине, которая шла с лохматым псом навстречу.

– Все может быть, – загадочно ответила Илата.

– И где же это платье? – вставила Катюха, прищурившись и приоткрыв рот. – На ней ничего не видно. Ты разыгрываешь нас, Илата.

– Нисколько! – с серьезным и несколько недовольным выражением на лице отозвалась та. – Платье не надо видеть. Ты его почувствуешь, если приблизишься к ней.

Друзья смотрели во все глаза на голую женщину, пораженные еще тем, что мимо сновали люди, но никто не обращал внимания на ее внешний вид. Как будто все было нормально, так и должно было быть, само собой разумелось. Какое-то совершенно серьезное безразличие. Никакой реакции ни от мужчин, ни от женщин. Друзья косились на Илату с немыми вопросами на устах, но не спрашивали, чувствуя, что станут глупо выглядеть в ее глазах. Надеялись, что она сама объяснит происходящее или они в конце концов допетрят суть его. Когда расстояние между ними и горожанкой сократилось до трех – пяти метров, пес внезапно оскалился и зарычал на приятелей. Они подались к стене дома, и Андрюха раздраженно бросил женщине:

– Убери своего псину! Он у тебя бешеный! Выгуливаешь без намордника!

В ответ женщина побледнела и возмущенно задрожала:

– Как ты смеешь оскорблять моего мужа? На тебя самого надо надеть намордник! – Стала гладить пса по голове, приговаривая: – Успокойся, Гиги, не волнуйся, Гиги, мы с тобой пожалуемся на него в КИОП, Гиги, его быстро научат вежливому обращению с тобой и со мной!

– Прежде чем жаловаться куда-то, научи сначала своего пса не рычать на нормальных людей! – отрубил Раппопет.

– Это ты – нормальный человек?! – ошарашенно изумилась женщина. – Меньшинства никогда не были нормальными людьми! Ты одичавший! Тебе надо лечиться! Бросаешься на всех!

Ловким движением Илата поспешно отодвинула Андрюху с дороги горожанки и извиняющимся тоном, как будто заискивала, пресмыкалась, попросила:

– Извините его, уважаемая! У него сейчас скверное настроение. От него недавно сбежала дворняжка Жужу. Поэтому он так переживает.

– Вот оно что, – протянула горожанка, останавливаясь напротив Илаты. – Не удивительно, что сбежала от такого неприятного типа. А я было подумала, что он больной. Хотела уже сообщить в КИОП, чтобы отправили его в ГМОМ для очистки мозгов. Бедная Жужу, как я ее понимаю! Как она мучилась с таким мужем!

– Что вы, уважаемая! – поддержала беседу Илата. – Он был с нею очень ласковым. Любил ее. На руках носил. Но Жужу полюбила другого и убежала насовсем. Он совершенно потерял себя после этого. Так сильно изменился. А ведь был такой мягкий, такой уважительный.

– Какая трагедия! – заохала горожанка. – Какая трагедия! Посоветуйте ему быстрее отыскать новую симпатию. А то он скоро начнет кусаться.

– Уже советовали, уважаемая, – сказала Илата. – Но он так сильно тоскует о Жужу, что никого больше не хочет искать.

– Какая трагедия, какая трагедия! – снова повторила горожанка и закачала головой. – Я тоже не знаю, что бы я стала делать, если бы мой Гиги бросил меня. – Погладила пса по голове. – Ты не бросишь меня, Гиги? Не бросишь?

Пес потерся об ее ногу. Она заулыбалась:

– Я знаю, что ты меня любишь, Гиги. Я тоже люблю тебя.

– Вам так повезло, что у вас есть Гиги! – притворно восхитилась Илата.

– Надеюсь, ему тоже повезло со мной, – парировала горожанка, поглаживая пса по голове.

– Нисколько не сомневаюсь в этом, – подхватила Илата. – Даже на полмизинца не сомневаюсь.

– Вы такая прекрасная пара! – поддержала Алуни. – Вами просто залюбуешься!

Определенно, голой женщине это польстило, она заулыбалась.

– Я заговорилась, – довольно отозвалась после этого. – Нам пора. – Кинула жалостливый взор на Раппопета. – Какая трагедия, какая трагедия! – повторила и двинулась дальше.

Чуть выступивший вперед Малкин ощутил, как по его сухопарому загорелому телу пробежали колики, словно от электрического разряда, когда горожанка проходила мимо. Он судорожно вздрогнул. Илата, заметив содрогание, произнесла:

– Ты почувствовал ее платье, оно понравилось тебе? – спросила серьезно.

– О каком платье ты говоришь? Я почувствовал, как меня словно ударило током, когда она прошла мимо! – смущенно пробормотал в ответ парень.

– Ничем тебя не ударило! – сказала спокойно Илата. – Просто твои мышцы отреагировали на молекулярное воздействие ее платья. Чем сильнее они реагируют, тем красивее платье.

Повторять снова, что он не увидел никакого платья, Ванька не стал, решив, что просто не понимает, о чем женщина говорит. В общем, так оно и было. Она упорно твердила о каком-то платье, а он упорно не брал в толк этого. Путался в мыслях, сходясь на том, что разгадка могла быть связана с их геленаукой, а следовательно, по его представлению, несла в себе некую нелепость, объяснение которой он вряд ли бы для себя принял. Посему, оставаясь при своем мнении, Ванька не стал ничего уточнять, однако снова сконфуженно пробубнил:

– Мне не с чем сравнивать, чтобы определиться, насколько красивым было ее платье.

Усмехнувшись, Илата качнула головой, обещающе обронила:

– У тебя еще будет возможность сравнить. У вас у всех еще будет такая возможность.

И тут с явным нетерпением в разговор вмешался Раппопет. Переваливаясь с ноги на ногу, затоптался, недовольно шумно запыхтел, сунув руки в карманы:

– Кто-нибудь может объяснить мне, что это было сейчас? Голая женщина, пес Гиги, разговор про какую-то Жужу?

Рука Алуни легла Андрюхе на плечо. Женщина крепко сдавила его пальцами, выгибая шею, как гусыня:

– Ты не ерепенься, толстячок! Только что Илата спасла тебя от ГМОМ. – Ее глаза засверлили Андрюху, как буравчики. – Если бы она не утихомирила обидевшуюся горожанку, тебя очень скоро превратили бы в подобие растения. Ты оскорбил достойную женщину и ее мужа, а за это меньшинства расплачиваются зачисткой мозгов.

Медленно переваривая услышанное от Алуни, Андрюха пытался понять, чем он мог оскорбить голую женщину. Только и сказал ей, чтобы она убрала своего пса, надела на него намордник, когда гуляет с собакой среди людей! Что в этом оскорбительного? Все в порядке вещей. Пес есть пес. Запросто может наброситься на любого человека. Только недавно пришлось наблюдать, как, спасаясь от собаки, люди выпрыгнули из окна и разбились насмерть. Сказала бы спасибо, дура, что не пристыдил за то, что она голой шастает по улицам! Впрочем, по-видимому, правильно сделал, потому что в городе, похоже, подобное не является предосудительным. Это ясно по поведению прохожих. К тому же в объяснении Алуни он не заметил шутки. Сказано было совершенно серьезно. Получается, среди городских жителей, а возможно, и жителей всего анклава, шутками это не является. А коль это так, впредь стоит быть осторожнее. А то и правда залетишь в какой-то ГМОМ. Тем не менее, насупившись, спросил:

– Но почему она назвала меня меньшинством?

Отбросив пальцами со лба кудряшки, Алуни ткнула ему в бок локтем, точно физически выразила свое крайнее возмущение тем, что он продолжает тупить. Визгливо пояснила:

– Потому что ты одет, как мы!

– Допустим, – с неохотой согласился Андрюха и почувствовал, как начинает потеть – то ли от жары на улице, то ли от осознания того, что его принимают здесь за меньшинство. Черт побери, его, нормального человека, воспринимают как низшую касту, держат за второй или третий сорт! Когда несколько ранее он слушал объяснение Илаты здешнего жизненного уклада, все казалось где-то далеко от него, воспринималось как нечто чуждое и нелепое. Но вот сейчас неожиданно на себе ощутил цепкую хватку окружающего порядка, и от этого Андрюхе сделалось не по себе. Его как будто запихнули в тесные рамки, в которых не было простора, в котором он любил существовать. Признаться, если сказать, что это не пришлось ему по вкусу, что ударило, как обухом по голове, – ничего не сказать. Это ошеломило, вывернуло наизнанку. Прежде чем продолжить, Раппопет закашлялся, круглое лицо стало гореть, что случалось с ним довольно редко, в крайних случаях. Но, вероятно, сейчас был такой случай. Откашлявшись, выдавил из себя: – А голая женщина не из меньшинств?