Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

Но, невзирая на этот дефицит знаний, учебный отдел получил дополнительную директиву, из которой однозначно следовало, что отныне сексуальное насилие становится обязательной частью любых программ обучения. В 1978 году недавно приступивший к работе в ОПА агент Рой Хэйзелвуд ознакомился с директивой и кратко обрисовал этот новый для себя учебный вопрос в ходе тренинга по проведению переговоров об освобождении заложников для сотрудников полицейского управления Лос-Анджелеса. Но затем, сознавшись в своей недостаточной осведомленности о виктимологии сексуального насилия, он сразу же перешел к другим учебным темам. Поступать подобным образом ему случалось и раньше, и никаких вопросов это не вызывало. Однако на сей раз получилось иначе. По окончании тренинга к Хэйзелвуду подошла сотрудница управления, по выходным подрабатывавшая медсестрой в приемном покое местной больницы. Она сказала, что прочитала статью, в которой рассказывалось о физической и психологической природе сексуального насилия, и думает, что приведенные в статье данные могут быть полезны в расследованиях подобных дел. Хэйзелвуд заинтерсовался. Он увидел в этом возможность поглубже разобраться в проблеме, которую, судя по всему, никто в ФБР не понимал. Он попросил эту сотрудницу сообщить подробности и неделю спустя получил от нее копию статьи, соавтором которой была я.

Примерно тогда же, осенью 1978 года, я была полностью сосредоточена на своей новой научной работе и преподавании. Дело было в середине сентября, семестр только что начался, и я с головой погрузилась в разработку темы психосоциальных рисков возвращения к работе людей, перенесших острые сердечно-сосудистые заболевания. В дверь моего кабинета постучали, и на пороге появилась моя ассистентка с сообщением, что мне звонят.

– Тебе не трудно будет принять сообщение? Я очень занята, – сказала я, не поднимая головы.

Она некоторое время постояла в нерешительности, после чего тихо сказала:

– Наверное вам все-таки стоит поговорить с ними. Это из ФБР.

Тут, разумеется, мне пришлось отвлечься.

Голос на другом конце провода четко и отрывисто проговорил:

– Добрый день. Это старший специальный агент Рой Хэйзелвуд. Я говорю с профессором Энн Берджесс?

– Да, – ответила я.

– С той самой Энн Берджесс, которая написала статью «Жертва изнасилования в отделении неотложной помощи»?

– Именно.

– Отлично. Надеюсь, я не очень помешал. Хотел поподробнее поговорить с вами о вашей работе, – сказал он.

Постепенно манера разговора Хэйзелвуда начала меняться. Сухой официоз уступил место учтивости и щепетильности. Я бы даже назвала его тон дружелюбным. Он тщательно подбирал слова в своих длинных неспешных фразах, как будто не решаясь прямо сказать, что конкретно понадобилось от меня организации, которую он представлял. Наконец он решился:

– Видите ли, даже ФБР иногда, хотя и в редких случаях, бывает нужно обратиться к внешней экспертизе, чтобы расширить свой кругозор. Вот и сейчас мы решили обратиться к вам для того, чтобы получить консультацию по теме, которой была посвящена ваша статья. Мы в Бюро ограничиваемся статистикой, которая помогает оценить масштаб проблемы. А вот вам удалось докопаться до человеческой составляющей происходящего, и мне было бы интересно узнать, как у вас это получилось. Не согласитесь ли вы приехать в Куонтико с лекциями о ваших исследованиях? Думаю, нашим агентам было бы очень полезно получить от вас ценные знания о виктимологии и насильственных преступлениях на сексуальной почве.

Я была в нерешительности. До сих пор я выступала с рассказами о своих исследованиях в основном перед женщинами – медсестрами и сотрудницами центров помощи жертвам изнасилования.

Они были восприимчивы к этой теме и соотносили себя и с моей работой, и со мной. Они понимали, почему студенткой я пулей проносилась через Бостонский городской парк, чтобы успеть в общежитие до наступления темноты.

И что еще более важно, понимали, как мне было страшно, когда однажды вечером я еле-еле сумела освободиться от приставаний неожиданно выбежавшей мне наперерез группы подростков.

Я не была уверена в том, что мужская аудитория будет реагировать аналогичным образом.

Какое-то время я колебалась, но в конечном итоге любопытство взяло верх.

– Хорошо, агент Хэйзелвуд. Пришлите мне детали факсом. Мне интересно, как агентов ФБР учат анализировать преступления на сексуальной почве.

* * *

Со своей первой лекцией в Академии ФБР я выступала перед аудиторией примерно из сорока агентов-мужчин.

По большей части они выглядели точно такими же, какими их изображают в кино: брутальные подтянутые парни с короткими стрижками в практически одинаковых накрахмаленных голубых рубашках.

Вели они себя тоже соответствующим образом: как по команде расселись по своим местам и вооружились блокнотами и ручками.

Преисполненная оптимизма, я начала свою лекцию с вопроса:

– Что вам известно о виктимологии в случаях изнасилования?.

Некоторые потупились, другие делано заулыбались, но никто так и не ответил на вопрос.

Моя иллюзия о высокоинтеллектуальных фэбээровцах рассыпалась в прах.

– Дело в том, что традиционно ее считали обусловленной сексом, – сказала я. – Но на самом деле это не так. Изнасилование – акт власти и контроля. Жертвы понимают это, и именно по этой причине многие из них не готовы рассказывать о пережитом. Они чувствуют себя беспомощными, обессиленными и опозоренными. Над ними надругались в самом прямом смысле этого слова. А в тех редких случаях, когда жертвы все же решаются что-то сказать и попросить о помощи, это бывает обусловлено робкой надеждой на то, что им помогут вернуть то, что было утрачено, разрушено и осквернено. Вот что вы должны знать об изнасиловании. Потому что в случае, если жертва захочет дать показания, самым главным на свете для нее будет то, как вы на это отреагируете.

Оторвав взгляд от своего конспекта, я увидела, что все они выпрямились на своих стульях. Похоже, мне удалось завладеть их вниманием.

– Хорошо, давайте рассмотрим несколько примеров, – предложила я. Включив проектор, я вывела на экран серию фотографий – окровавленное нижнее белье, перевернутые вверх дном спальни, крупные планы женских лиц в ссадинах и кровоподтеках. Кое-кто из агентов делал записи, но большинство просто вглядывались в свидетельства жестоких преступлений. Теперь никто уже не улыбался.

Первая лекция прошла довольно успешно, и вскоре меня пригласили вести регулярные занятия. Если не считать нескольких секретарей и делопроизводителей, я была единственной женщиной в стенах здания Бюро. А с учетом моей области знаний можно было только представить, какие слухи ходили обо мне как о новом эксперте ФБР по сексуальному насилию. Но Хэйзелвуд старался, чтобы у меня не возникало никаких проблем. Он находил время, чтобы объяснить мне тот или иной нюанс культуры Бюро и поинтересоваться моим мнением о делах, по которым работали он и его коллеги. Обычно мое общение с сотрудниками происходило в форме короткой беседы на абстрактные профессиональные темы. Но были и примечательные исключения.

Однажды агент Хэйзелвуд познакомил меня с двумя своими коллегами – Робертом Ресслером и Джоном Дугласом.

– Им хочется побольше узнать о ваших исследованиях, – сказал он перед тем, как мы вошли в лифт, который повез нас в подземные помещения Академии. – Они заинтересовались вашей работой, потому что… – он замялся, но вскоре продолжил: – Вообще-то я, наверное, не должен был этого говорить, но у них есть один проект, который, возможно, будет вам интересен.

Хэйзелвуд был прав. Я сразу же нашла общий язык с Ресслером и Дугласом. Отчасти потому, что меня не смущали разговоры о насилии, и потому, что оказалась в числе немногих, кто выказал неподдельный интерес к их работе.

– Мы называем это исследованием криминальной личности, – сказал Дуглас. – Однажды мы были в командировке, и Боба посетила идея поездить по тюрьмам и пообщаться с сидящими там серийными убийцами. У нас было много случаев преступлений без видимых мотивов, и мы подумали, что никто не сможет пролить свет на эти преступления, кроме самих преступников. Мы смогли поговорить со всеми – от Эдмунда Кемпера[4] и Серхан Серхана[5] до Ричарда Спека[6].

– Но куда сложнее разобраться в том, о чем эти записи говорят на самом деле. Пока это просто коллекция интервью, – продолжил Ресслер. – Вот поэтому-то нас и зацепили рассказы Хэйзелвуда о вашей работе. Может быть, ваши методы как-то пересекаются с тем, в чем мы пытаемся разобраться? Как думаете?

Заинтересовавшись, я согласилась прослушать записи разговоров с заключенными прямо сейчас.

Это было сродни тому, чтобы подслушивать самые откровенные речи человеческого отребья. Раз за разом я нажимала кнопку паузы, чтобы перевести дух, и снова включала запись. Они были так высокомерны, эти убийцы! Но их рассказы так завораживали, от них было трудно оторваться. В то же время эти интервью были плохо структурированы и не опирались ни на одну из общепринятых научных методик. В них полностью отсутствовали плановый подход и расчет на последующий анализ. Похоже, ставилась одна-единственная цель: разговорить убийцу. Тем не менее я была впечатлена. Ресслер и Дуглас провели поведенческое исследование совершенно нового типа. Так я им и сказала на нашей следующей встрече:

– Это может вывести на совершенно новое понимание поведения преступников. Насколько мне известно, никто никогда не пытался разобраться в причинах, по которым серийные убийцы убивают. А ведь выводы могут быть весьма существенными.

– Я так и знал, – улыбнулся Дуглас, посмотрев на Ресслера.

Но тот не спешил радоваться. Он пристально смотрел на меня.

– Что именно в этом есть? По мне, так это просто болтовня кучки психов, фантазирующих на тему собственных преступлений, и не более того. Я что-то не понимаю?

– Пока в этих записях очень многого не хватает – сведений о семье, воспитании, истории преступлений, – ответила я. – Но все это можно исправить, если формализовать ваш подход и определиться с подходящей методологией. Чтобы создать основу для сравнения этих интервью между собой, вам нужен некий базовый вопросник. Вы должны отнестись к этой работе как к настоящему научному исследованию – с реальными целями по сбору данных и их анализу. Это единственный способ разобраться в том, что движет убийцами. И еще вам нужно опубликовать свои результаты, чтобы и другие могли проделать такую же работу.

В завершение нашего разговора Дуглас спросил, буду ли я им помогать.

* * *

Благодаря специфике их работы у Ресслера и Дугласа уже был доступ к уголовным делам серийных убийц, совершавших еще и акты сексуального насилия. Задача состояла в том, чтобы определиться с корректным комплексным подходом, который выдержит жесткую проверку специалистов ФБР. На самом деле Ресслера уже вызывали к директору Бюро Уильяму Уэбстеру, который попросил объяснить суть исследования криминальной личности. Внимательно выслушав подчиненного, Уэбстер заявил, что он не потерпит никаких исследований «на коленке». Ресслер уверил его, что их группа настроена очень серьезно.

Я же тем временем прекрасно понимала, что нас ждет. Скептическое отношение моих коллег-ученых, с которым я столкнулась в своих исследованиях по теме изнасилования, подготовило меня к любым формам бюрократического надзора и контроля. Я понимала, что наш проект воспримут как вызов сложившемуся порядку вещей. Над нами будут посмеиваться, нам будут чинить препятствия и надеяться, что мы потерпим неудачу. На взгляд подавляющего большинства людей, убийцы – просто ненормальные. Вот и все. Не надо искать какие-то подтексты, не надо пытаться извлекать уроки, и все усилия, потраченные в этом направлении, будут считаться потраченными даром. Но все это не имело для меня никакого значения. Я знала, что в психологии не бывает простых истин. И, что еще более важно, я знала, что качественное исследование всегда проливает свет на реальное положение вещей.

Моей главной заботой на тот момент было сделать нашу работу более удобной, то есть ее следовало разделить по меньшей мере на три четко обозначенные части. Для начала мы анализируем интервью с осужденными преступниками и стараемся объяснить на первый взгляд безмотивные преступления. Затем мы анализируем материалы дел тридцати шести серийных убийц, чтобы попробовать увязать информацию об их детстве, воспитании и личных особенностях с паттернами их преступного поведения. И наконец, мы создаем основу для построения психологического портрета преступника. Каждая из этих частей очевидным образом увязана с другими.

Пока же было непонятно, сколько времени потребуется Ресслеру и Дугласу, чтобы начать полностью доверять мне. Дело в том, что даже попросив меня помочь, в моем присутствии они тщательно подбирали слова в разговорах о жертвах и неохотно делились подробностями жестоких преступлений. Я не понимала, стараются ли они таким образом защитить меня или же защищают свои интересы.

Я решила придерживаться взятого курса и сосредоточилась на том, что могла контролировать. Поскольку интервью были главным инструментом сбора информации для этого исследования, имело смысл разработать методологию их проведения. Задача состояла в том, чтобы узнать о серийных убийцах как можно больше, сосредоточившись на трех главных моментах: почему эти люди убивали, что они думали о своих актах насилия и как эволюционировала их агрессивность. Для начала я разработала формуляр, состоявший из 488 пунктов для описания каждого преступника. Они касались всего: от анкетных данных до особенностей выбора жертв, мотивов и тактики нападений и множества других криминалистических подробностей. Этот инструмент был создан по аналогии с тем, который незадолго до этого выпустил мой коллега Ник Грот и который он использовал для исследования мотивов осужденных насильников из тюрьмы Сомерс в штате Коннектикут. Но главное отличие моего инструмента заключалось в том, что его должны были использовать не ученые, а агенты ФБР.

В результате этот шаблон для сбора информации получился обманчиво незатейливым. Он выглядел как вопросник и воспринимался как вопросник, но его реальной задачей было незаметно направлять беседу в том направлении, которое было необходимо сотруднику Бюро. Таким образом можно было получить нужную нам информацию, а не просто любую, которой решит поделиться преступник. Это был ключ к проникновению в сознание серийного убийцы с целью понять, как оно устроено и в чем состоят его отличия от сознания, например, простого воришки или законопослушного гражданина. Я постаралась выстроить вопросы так, чтобы поддерживать основной упор на рассказах обследуемого о своих преступлениях, истории его агрессивного поведения и воспоминаниях из детства о зарождении фантазий и мыслей о жесткости.

Параллельно мы изучали официальные рапорты о преступлениях, судебные фотографии, отчеты судмедэкспертов, результаты психологических освидетельствований и информацию о жертвах. На основании этих материалов можно было определить, насколько представления преступника соответствуют фактуре дел, и предъявлять ему любые несоответствия и расхождения.

В итоге мы разработали научный подход к классификации качественной и количественной информации, которую впоследствии можно было использовать для изучения психической организации особо жестоких преступников. Иначе говоря, это был способ расшифровки личностей убийц. Способ использовать против них их собственный разум.

Новости о том, что в Отделе поведенческого анализа ведутся новаторские исследования криминального поведения, распространились по Куонтико со скоростью лесного пожара. Некоторые группы в ФБР презрительно отзывались о нашем исследовании как о забаве кабинетных детективов или в лучшем случае как о ненадежном методе, неспособном конкурировать с работой полевых агентов. Впрочем, другие признавали практическую применимость нашей аналитики и хотели увидеть результаты ее работы. Предоставив фактические примеры, наглядно свидетельствующие о ценности нашей работы, мы смогли бы склонить мнение Бюро в свою пользу. И здесь вступал в игру третий этап исследования криминальной личности – собственно психологическое портретирование, или профайлинг. Он устранил бы разрыв между наукой и реальной действительностью. Профайлинг позволит агентам раскрывать сложные дела быстрее, чем прежде.

Соответствующие данные уже были собраны в ходе нашего исследования, нужно было только переработать их таким образом, чтобы превратить наше понимание психологии преступника в детальный план определения мотиваций и отличительных особенностей серийного убийцы.

Мы понимали, что этот метод должен быть простым для понимания, но при этом высокоэффективным инструментом. Мы назвали его процессом формирования психологического портрета преступника и разбили на пять последовательных этапов:

Исходные данные профайлинга. На первом этапе главное внимание уделяется сбору информации. Она включает в себя анализ места преступления (вещественные доказательства, имеющиеся свидетельства, расположение тел, орудия преступления), экспертные данные (причина смерти, ранения, прижизненные и посмертные половые акты и ранения, патологоанатомическое заключение, результаты лабораторных исследований), предварительный полицейский рапорт (общая информация, время совершения преступления, кто заявил о преступлении, социально-экономическая обстановка в районе, уровень преступности) и фотографии (аэрофотосъемка, место преступления, жертва).

Моделирование процесса принятия решения. На втором этапе рассматриваются вид убийства и характерные особенности, основной умысел, риски жертвы, риски преступника, эскалация событий, длительность периода совершения преступления и факторы местности.

Аналитичекая оценка преступления. На третьем этапе внимание направлено на реконструкцию данного преступления, классификацию преступления как организованного/дезорганизованного, смешанного, выбор жертвы, способы контроля над жертвой, последовательность событий, элементы инсценировки, мотивацию и динамику взаимодействия на месте преступления.

Психологический портрет преступника. На четвертом этапе создается обобщенный психологический портрет преступника. Определяются его физические особенности, привычки, пред- и постпреступное поведение. Следствию предоставляются рекомендации по сужению круга подозреваемых лиц.

Следственные действия и задержание. Здесь подразумевается совместная работа с местными правоохранительными органами по установлению личности преступника и его поимке.

Последний элемент пазла придумал Дуглас. Он решил, что лучшим способом продемонстрировать эффективность процесса профайлинга будет попросить местные правоохранительные органы прислать справки о их самых сложных нераскрытых делах об убийствах, с тем чтобы наша команда поработала над ними. Он особо подчеркнул, что ОПА должен быть в постоянной готовности прийти на помощь следственным органам на местах. «В этом и заключается весь смысл нашей работы, – сказал он. – Мы можем помогать акцентировать разыскные мероприятия на наиболее вероятных подозреваемых и предлагать проактивные методы выявления преступников».

Обилие ответов, посыпавшихся из полицейских участков в разных уголках страны, говорило само за себя. Только за первые два месяца ОПА получил несколько десятков дел. И поскольку это количество продолжало прибывать, нашей команде пришлось ввести правило, согласно которому местные правоохранительные органы обязаны расследовать дело самостоятельно на протяжении как минимум трех месяцев, прежде чем обратиться за помощью в ФБР. Тем не менее дел, присланных нам на рассмотрение, более чем хватало. Пора было приниматься за эту работу.

Над каждым делом тщательно работала команда из восьми человек с участием 3–6 сотрудников ОПА. Одновременно рассматривалось сразу несколько дел. Ситуация осложнялась тем, что профайлинг был всего лишь частью нашей исследовательской работы, которая, в свою очередь, составляла незначительную часть наших обязанностей. Исследования приходилось втискивать в перерывы между лекциями, выездными семинарами, участием в расследованиях и всем остальным, чем Бюро считало необходимым нас загрузить. Еще одной проблемой было введенное Дугласом и Ресслером жесткое правило: никто не имел права начинать профайлинг, не получив от местных следователей всю информацию, которой они располагали. С учетом неотложного характера дел о серийных убийствах и вероятности повторных нападений дожидаться ее поступления было трудно. Но это было правильно как методологически, так и с точки зрения соблюдения принципов нашей работы. Кстати, одного сурового взгляда Ресслера или Дугласа было более чем достаточно, чтобы человеку больше не пришло в голову отклониться от установленного порядка действий.

Несмотря на все препятствия, работу в выходные, бессонные ночи, когда мы все же собирались для работы над психологическим портретом, работа спорилась. На каждое расследование назначался ведущий сотрудник, который заранее получал для ознакомления все необходимые материалы. В предельно сжатой форме он представлял дело остальным собравшимся.

После этого начинался собственно профайлинг. Команда перебирала все нити дела: улики, оставленные на месте преступления, характерные особенности жертвы и нюансы нападения. Таким образом, мы получали возможность увидеть этот случай глазами преступника и приступить к подробнейшему описанию этого человека. Мы могли сосредоточиться на уникальных особенностях его личности и поведения, чтобы представить себе неизвестного подозреваемого и его следующие шаги. Говоря простым языком, профайлинг был нашим способом мысленно проложить себе путь в сознание преступника.

Атмосфера этих совещаний была оживленной, описания яркими, а споры горячими. Они всегда заканчивались составлением подробного психологического портрета, который ведущий сотрудник мог отослать органу правопорядка, попросившему нашей помощи.

В числе самых первых дел было одно особенно чудовищное, которое поступило из Небраски. Оно привлекло внимание начальника ОПА Роджера Депью, который сразу же вызвал Ресслера и велел ему отправляться на место первым же авиарейсом. К этому моменту от руки серийного убийцы погибли уже два ребенка. Никаких зацепок у местных следователей не было. Однако из присланных ими фото с мест преступлений и патологоанатомических заключений со всей очевидностью следовало одно: этот убийца становится все более жестоким и уверенным в своей безнаказанности. Если его не остановить, вскоре появится третья жертва, затем четвертая, а потом их будет становиться все больше и больше. Время шло. Нужно было ускоряться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Notes

1

Виктимология – это научная дисциплина, изучающая, как люди или группы людей становятся жертвами преступлений. Она исследует поведение жертвы и ее отношения с преступником до преступления, в момент его совершения и после него. Кроме того, виктимология изучает кризисные состояния, в которых пребывают жертвы, определяет необходимые меры помощи и находит способы предотвращения повторных преступлений.

2

Стигматизация – клеймение, нанесение стигмы. В отличие от слова «клеймение», в данном случае слово «стигматизация» обозначает навешивание социальных ярлыков.

3

Триажная (медицинская) сортировка – распределение пострадавших и больных на группы, исходя из срочности и однородности необходимых мероприятий в конкретной обстановке.

4

Эдмунд Кемпер – американский серийный убийца. В подростковом возрасте убил своих дедушку и бабушку. В период с 1972 по 1973 год совершил 8 убийств в штате Калифорния. Его жертвами стали 6 студенток, собственная мать и ее подруга. С 1973 года отбывает пожизненный срок. (Прим. пер.)

5

Серхан Серхан – палестинец, известен тем, что 5 июня 1968 года застрелил Роберта Кеннеди, кандидата на пост президента США. В 1969 году был приговорен к смертной казни, впоследствии приговор был смягчен до пожизненного заключения.

6

Ричард Спек – убил восемь медсестер в чикагском общежитии и приговорен за это к смертной казни, замененной на пожизненное лишение свободы. В 1991 году умер в тюрьме после 25 лет заключения.