Непокорный рыцарь

Софи Ларк

Непокорный рыцарь

Sophie Lark

Savage Lover

Copyright © 2022 by Sophie Lark

© Комаревич-Коношенкова А., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Плей-лист

1. Sober – G-Eazy

2. Hands To Myself – Selena Gomez

3. Satisfy – NERO

4. Love Lies – Khalid

5. Watermelon Sugar – Harry Styles

6. Him & I (with Halsey) – G-Eazy

7. Nobody’s Love – Maroon 5

8. Bad Reputation – Joan Jett

9. Treat Her Right – Roy Head

10. Nice For What – Drake

11. Whatever You Like – T.I.

Камилла

Я торчу под этим «Сильверадо» уже три часа подряд, занимаясь своей самой нелюбимой деятельностью – вынимаю коробку передач. Это непростая, грязная и совершенно паршивая работа. И это еще в нормальных условиях. Я же делаю это в самый жаркий день лета.

В нашей мастерской нет кондиционера, так что с меня ручьем льется пот, отчего руки становятся скользкими. К тому же по радио уже третий раз играет песня BTS ON, и я ни черта не могу с этим сделать.

Наконец я избавляюсь от болтов и поперечины и готова вытащить коробку. Делать это нужно аккуратно, чтобы не повредить сцепление или гидротрансформатор.

Коробка передач весит 146 фунтов[1], и это после того, как я слила все жидкости. Домкрат помогает мне удерживать ее, но я бы не отказалась от помощи своего отца. Он отрубился сразу после ужина. В последнее время папа сильно устает, и ему едва удавалось разлепить глаза, чтобы доесть свою тарелку спагетти.

Я сказала, чтобы он шел спать, и обещала обо всем позаботиться.

Я опускаю коробку передач на домкрат и выкатываю ее из-под пикапа. Затем я собираю все гайки и болты и складываю их в пакетики с этикетками, чтобы не потерять ничего важного.

Это первое, чему научил меня отец в ремонтном деле, – быть организованной и щепетильной.

«Это сложные механизмы. Ты сама должна быть как слаженный механизм. В нашем деле нет места ошибкам».

Вытащив коробку передач, я решаю отпраздновать успех газировкой. Кондиционера у нас, может, и нет, но, по крайней мере, в холодильнике всегда прохладно.

У моего отца автомастерская на Уэллс-стрит. Мы живем прямо над ней в маленькой двухкомнатной квартирке. Мы – это я, отец и младший брат Вик.

Я поднимаюсь туда, вытирая руки о тряпку. Верхнюю часть спецовки я сняла, а футболка вся пропиталась потом. Еще она перепачкана всеми вытекающими из автомобиля жидкостями. Ну и к тому же просто грязная. В мастерской довольно пыльно.

Мои руки настолько чумазые, что лишь два часа под душем и стальная губка смогут привести их в божеский вид. Масло въелось в каждую трещинку и линию на моей коже, а под ногтями вечная чернота. Обтерев руки, я убрала лишь малую часть грязи и все равно оставляю отпечатки пальцев на холодильнике.

Я хватаю колу и открываю банку, на секунду прижав ее к щеке, прежде чем сделать несколько больших глотков.

Из комнаты выходит разодетый Вик. Все его наряды гораздо уместнее смотрелись бы в музыкальных клипах – узкие джинсы, яркие рубашки, кроссовки, которые брат судорожно начищает зубной щеткой всякий раз, как заметит на них каплю грязи. На это уходят все его деньги, если они у него бывают.

Я подавляю желание взъерошить его длинные лохматые волосы цвета карамели. Вику всего семнадцать – он на восемь лет младше меня. Часто я чувствую себя скорее его матерью, чем старшей сестрой. Наша настоящая мать оставила мальчика у нашего порога, когда ему было два с половиной года. Это был тощий малыш с глазищами вполлица и совершенно потрясающими ресницами (почему парням всегда достаются самые лучшие ресницы?). Никаких вещей и игрушек, кроме фигурки Человека-паука без одной ноги. Брат таскал ее за собой всюду, даже в ванную, и крепко сжимал по ночам. Я не знаю, где они жили раньше и кто его отец. Мой папа принял Вика, и с тех пор мы живем втроем.

– Куда ты собираешься? – спрашиваю я.

– Погулять с друзьями, – отвечает брат.

– Какими друзьями?

– Тито. Эндрю.

– Что будете делать?

– Не знаю. – Вик хватает себе колу и открывает банку. – Может быть, посмотрим кино.

– Поздновато для кино.

Сейчас 21:40. Не так уж много фильмов начинается после 22:00.

Вик лишь пожимает плечами.

– Не задерживайся допоздна, – говорю я.

Брат закатывает глаза и направляется прочь из кухни.

Я замечаю на нем новую пару кроссовок. По мне, так они совершенно нелепы – белые и массивные, с какими-то странными изогнутыми серыми полосками по бокам. Это баскетбольные кроссовки, но я сомневаюсь, что Вик собирается играть в них в баскетбол, – если только матч не проходит на Луне в 3000 году.

Они выглядят дорого.

– Где ты их взял? – Я жду ответ.

Вик избегает моего взгляда.

– Выменял у Эндрю на мои джорданы[2].

Я знаю, когда мой брат врет. Ему никогда это не удавалось.

– Ты же не украл их из магазина?

– Нет! – с жаром отвечает он.

– Хорошо бы это было так, Вик. Тебе почти восемнадцать, если из-за этого дерьма ты испортишь себе личное дело…

– Я не крал их! – кричит брат. – Мне пора идти, а то опоздаю.

Он перекидывает рюкзак через плечо и выходит, оставляя меня на кухне в одиночестве.

Я хмуро допиваю газировку. Я люблю брата всем сердцем, но беспокоюсь за него. Вик тусит с ребятами, у которых гораздо больше денег, чем у него. Ребятами, которые живут в фешенебельных особняках и чьи родители одним нажатием кнопки могут набрать номер адвоката, чтобы тот вытащил под залог их идиотов-отпрысков, если те сделают какую-нибудь глупость.

Мы не можем позволить себе такой роскоши. Я снова и снова говорю брату, что пора браться за ум и усердно заниматься в течение выпускного года, чтобы поступить в хороший колледж. Его не слишком интересует работа в автомастерской.

К сожалению, школа его тоже не очень интересует. Вик собирается стать диджеем. Я еще не разрушила этот его воздушный замок.

Я выкидываю банку в ведро для металлических отходов, готовая вернуться в мастерскую.

Следующий час я продолжаю возиться с коробкой передач. Хозяин «Сильверадо» не хочет менять ее – он хочет, чтобы мы отремонтировали ту, что есть. И так как мы не знаем точно, что не так с этой проклятой коробкой, мне приходится разобрать ее целиком, почистить каждую деталь и проверить, что износилось или сломалось.

За работой я продолжаю думать о брате. Я не верю в его историю про кроссовки, и мне не нравится, что Вик тусуется с Эндрю. Это худший из его друзей – заносчивый, избалованный и злобный. У брата доброе сердце. Но он хочет быть популярным, из-за чего постоянно ввязывается во всякие глупости, чтобы впечатлить друзей.

Я вновь вытираю руки и хватаюсь за телефон. Хочу проверить в приложении, действительно ли Вик отправился в кино.

Я приближаю маленькую голубую точку, и, разумеется, он вовсе не в кинотеатре. Брат где-то на Гудзон-авеню, похоже, в каком-то доме. Это не дом Эндрю или еще кого-то, кого я знаю.

Рассердившись, я захожу в соцсети и проверяю сториз Вика. Он пока ничего не постил, так что я проверяю аккаунт Эндрю.

Вот и они – все три парня на какой-то домашней вечеринке. Вик пьет из красного пластикового стаканчика, а Тито, кажется, уже совершенно пьян. Надпись гласит: «Сегодня установим рекорд».

«Черта с два», – цежу я сквозь зубы.

Засунув телефон в карман спецовки, я хватаю ключи от своего «Понтиака-Транс-Ам». Если Вик планирует нажраться в компании этих придурков, то этому не бывать. Он не должен пить, зато должен отработать завтра утреннюю смену в супермаркете. Если брат снова проспит, его уволят.

Я быстро направляюсь туда, где маячит голубая точка, – во всяком случае, так быстро, как могу, чтобы не перегреть древний двигатель своего авто. Эта машина намного старше меня, и в последнее время я поддерживаю в ней жизнь в основном одной лишь силой воли.

До дома ехать всего семь минут. Я бы нашла его и без приложения – музыка гремит за три квартала. Десятки машин припаркованы по обеим сторонам дороги. Тусовщики буквально вываливаются из дверей, влазят и вылазят через окна и вырубаются прямо на газоне.

Я паркуюсь как можно ближе и устремляюсь в дом.

Я проталкиваюсь внутрь сквозь толпу народа в поисках своего младшего брата.

Большинству гостей, кажется, уже за двадцать, и это самая настоящая студенческая вечеринка – с пив-понгом, полуголыми девушками, играющими в покер на раздевание, энтузиастами, пьющими пиво вверх ногами, и парочками, занимающимися петтингом на диванах. В воздухе висит такой дым, что я едва могу видеть что-либо на расстоянии вытянутой руки.

Пытаясь высмотреть брата, я не особо слежу, куда иду, и натыкаюсь на группу девушек, отчего одна из них вскрикивает от гнева, когда ей на платье проливается напиток.

«Глаза разуй!» – оборачиваясь рычит она.

О черт.

Я умудрилась нарваться на ту, которая и так уже меня ненавидит, – Изабеллу Пейдж.

Когда-то мы вместе ходили в школу.

Будто мне мало одной Беллы, она стоит в компании своих подружек, Беатрикс и Вики. Они называли себя королевами школы[3]. На полном серьезе.

«О мой бог, – растягивая слова, говорит Белла своим низким голосом с хрипотцой. – Похоже, я напилась сильнее, чем думала. Готова поклясться, что вижу перед собой Чумазую Мартышку».

Так они меня называли.

Я не слышала эту кличку уже по меньшей мере шесть лет.

Но, едва Белла произносит ее, я тут же переполняюсь отвращением к себе, прямо как раньше.

– Что на тебе надето? – с отвращением спрашивает Беатрикс. Она смотрит на мою спецовку с выражением такого ужаса, который обычно появляется у людей при виде автомобильной аварии или упоминании массового геноцида.

– Мне показалось, что запахло горящим мусором, – говорит Вики, морща свой идеальный маленький носик.

Боже, я надеялась, что эти трое после школы уехали куда подальше. Или умерли от дизентерии. Мне не принципиально.

Белла подстригла свои гладкие светлые волосы, и теперь у нее удлиненный боб. Беатрикс определенно увеличила грудь. А у Вики на пальце сверкает гигантский камень. Но все трое по-прежнему прекрасны, хорошо одеты и смотрят на меня так, словно я дерьмо, прилипшее к их подошве.

– Ого, – с притворной любезностью говорю я. – А я ведь действительно по этому скучала.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Беатрикс, складывая тонкие руки под своей новой грудью.

– Разве ты не должна сидеть в своем вонючем гараже, умываясь машинным маслом? – презрительно усмехается Вики.

– Я думала, она окажется на Чермак-роуд, – говорит Белла, пристально глядя на меня своими холодными голубыми глазами. – И будет сосать член за десятку, как ее мамаша.

Жара, дым и звуки вечеринки словно растворяются. Я вижу перед собой лишь милое личико Беллы, скривившееся в презрении. Даже сейчас, когда я в ярости, я не могу не признать, что она действительно красива: большие голубые глаза, окруженные густыми черными ресницами. Розовые губы, искаженные в усмешке.

Впрочем, я все равно мечтаю пересчитать кулаком ее идеальные зубы. Но папаша девушки – какой-то влиятельный банкир, которому доверяют свою наличку все богатые говнюки Чикаго. Я не сомневаюсь, что он засудит меня по полной, если я покушусь на его маленькую принцессу.

– По крайней мере, она получает десятку, – слышу я низкий голос. – Ты же обычно делаешь это бесплатно, Белла.

Засунув руки в карманы, у кухонного шкафа стоит Неро Галло. Его темные волосы стали еще длиннее, чем в школе, и падают ему на лицо, не скрывая, впрочем, синяк, расплывшийся под правым глазом, и неприятный порез на губе.

Но ни одно из этих увечий не способно испортить невероятную красоту парня. Наоборот, они лишь подчеркивают ее.

Неро – живое доказательство того, что с нашей вселенной что-то не так. Никогда еще что-то настолько опасное не являлось на свет в столь притягательной оболочке. Он словно свежая сочная ягода, при одном только взгляде на которую можно изойти слюной. Но укусив ее, вы погибнете от яда.

Этот итальянец – ходячий секс в образе Джеймса Дина[4]. Все в нем, от серых глаз с поволокой до полных губ и высокомерной развязности, рассчитано на то, чтобы ваше сердце замерло в груди, а затем вернулось к жизни от одного его взгляда.

Когда девушки замечают Неро, их настроение мгновенно меняется.

Белла и не думает обижаться на его подкол – вместо этого она хихикает и закусывает нижнюю губу, словно парень с ней флиртует.

– Я не знала, что ты будешь здесь, – говорит она.

– С чего бы тебе знать? – грубо спрашивает он.

У меня нет никакого желания вступать в беседу с Неро или продолжать разговор с королевами. Мне нужно найти брата. Но прежде, чем я успеваю уйти, Галло спрашивает:

– Это твой «Транс-Ам» там стоит?

– Да, – отвечаю я.

– 77-го года, ограниченная серия?

– Ага.

– Как у Бертона Рейнольдса[5].

– Точно, – говорю я и улыбаюсь вопреки желанию. Я не хочу улыбаться Неро Галло. Я бы предпочла держаться от него как можно дальше. Но сейчас он говорит о моей единственной вещи, которую я действительно люблю.

Бертон Рейнольдс водил такую же машину в фильме «Полицейский и бандит» – только его была черная с изображением золотого орла на капоте, а моя – красная с гоночными полосами. Выцветшая и изрядно помятая, но все еще, как мне кажется, довольно крутая.

Белла не имеет ни малейшего понятия, о чем мы говорим. Ее просто бесит, что мы с Неро в принципе разговариваем. Ей тут же надо перетянуть его внимание обратно на себя.

– У меня «Мерседес-Гелендваген», – говорит девушка.

– Должно быть, у твоего отца был хороший год, – отвечает Неро, растягивая в усмешке пухлую верхнюю губу, которая стала еще больше после ранения.

– Определенно, – воркует Белла.

– Слава богу, не перевелись еще такие герои, как он, помогающие несчастным миллиардерам прятать свои денежки, – говорю я.

Белла оборачивается резко, как змея. Она явно хотела бы, чтобы я уже ушла или умерла на месте, оставив их с Неро вдвоем.

– Расскажи нам, пожалуйста, как ты спасаешь этот мир, – шипит девушка. – Заменяешь масло во имя сирот? Или ты все та же неудачница, которой была в старших классах? Я искренне надеюсь, что нет, потому что если ты до сих пор грязная маленькая дегенератка, то я понятия не имею, как ты собираешься платить за мое испорченное платье.

Я смотрю на ее обтягивающее белое платье, на котором виднеются три крошечных пятнышка пунша.

– Почему бы тебе его не постирать? – спрашиваю я.

– Потому что никто не бросает платье за восемьсот долларов в стиральную машину, – отвечает мне Белла. – Впрочем, откуда тебе это знать, если ты никогда не стираешь одежду. Да и вообще, похоже, плохо знакома с концепцией мытья.

Она морщится, глядя на мою грязную майку и волосы, стянутые засаленной банданой.

Я сгораю от стыда под этим взглядом. Я не знаю почему. Я не знаю, что мне за дело до мнения Беллы Пейдж. Но я также не могу спорить с тем, что я бедна и выгляжу ужасно.

– Ты зря тратишь время, – скучающим тоном говорит Неро. – У нее нет восьмисот долларов.

– Боже, – хихикает Беатрикс, – Ливаю не помешает охрана на таких вечеринках. Чтобы держать подальше всякий сброд.

– Уверена, что пройдешь фейсконтроль? – тихо говорит Неро.

Он хватает с барной стойки бутылку водки, делает пару глотков и удаляется, ни разу не оглянувшись, словно вовсе забыл о моем существовании.

Королевы тоже забыли обо мне. Они с тоской смотрят вслед Неро.

– Он такой придурок, – говорит Беатрикс.

– Но как же чертовски хорош, – шепчет Белла, и ее низкий голос полон решимости. Девушка смотрит вслед Неро так, словно он одновременно сумочка «Биркин» и «лабутены».

Пока Белла сгорает от страсти, я пользуюсь случаем и отправляюсь в противоположную сторону в поисках Вика. Не найдя его на первом этаже, я поднимаюсь выше и начинаю заглядывать в комнаты, в которых либо кто-то чпокается, либо принимает дурь, либо играет в Grand Theft Auto.

Дом огромный, но знавал и лучшие времена. Очевидно, он повидал на своем веку не одну вечеринку: на деревянной обшивке полно сколов, а в стенах – странных дыр. Судя по обстановке в комнатах, здесь живет несколько человек, и все они, скорее всего, парни. Гости представляют собой пеструю толпу из снизошедших светских львиц вроде Беллы и гораздо более стремных типов. Мне не нравится, что мой брат имеет отношение к этому сборищу.

Наконец я нахожу его на заднем дворе играющим в пинг-понг. Вик так надрался, что едва может держать ракетку, не говоря уже о том, чтобы отбивать мячик.

Я хватаю его сзади за футболку и начинаю тащить за собой.

– Эй, какого черта! – вопит мой брат.

– Мы уходим, – рявкаю я.

– Кажется, он не хочет уходить, – обращается ко мне Эндрю.

Я искренне его презираю. Это мелкий заносчивый засранец, который любит одеваться и разговаривать как гангстер. Тем временем оба его родителя – хирурги, а сам Эндрю уже зачислен в Северо-Западный университет.

За его будущее можно не беспокоиться. Пацан может сколько угодно притворяться плохишом, а когда ему это наскучит, Эндрю отправится в универ, оставляя моего брата на обочине жизни.

– Сгинь с глаз моих, пока я не позвонила твоим родителям, – рычу я ему.

Эндрю ухмыляется:

– Удачи. Они сейчас на Арубе.

– Отлично, – говорю я. – Тогда я позвоню в полицию и сообщу о пьяных малолетках.

– Ладно-ладно, идем, – едва ворочая языком, говорит Вик. – Ща, рюкзак возьму.

Он достает свой рюкзак из-под бильярдного стола, чуть не спотыкаясь о собственные ноги в этих нелепых кроссовках.

– Пошли, – говорю я, нетерпеливо таща его за собой.

Я проскальзываю в боковую калитку, не желая возвращаться в дом, чтобы снова не нарваться на Беллу.

Оказавшись на тротуаре, я немного расслабляюсь. Однако я все равно зла на брата за то, что он напился.

– Ты в любом случае выходишь завтра на работу, – предупреждаю его я. – Я подниму тебя в семь утра, и мне плевать, если у тебя будет похмелье.

– Блин, я ненавижу то место, – жалуется Вик, покорно шаркая за мной.

– О, тебе не нравится раскладывать продукты по пакетам? – резко говорю я. – Тогда, возможно, тебе стоит взять себя в руки и получить достойное образование, чтобы не заниматься этим до конца жизни.

Я усаживаю его на пассажирское сиденье и резко захлопываю дверь. Затем иду к водительской двери.

– Ты не ходила в универ, – недовольно замечает Вик.

– Да, и посмотри на меня, – говорю я, показывая на свою грязную одежду. – Я буду вечно работать в этой автомастерской.

Я отъезжаю от тротуара. Вик прислоняет голову к окну.

– Я думал, тебе это нравится… – говорит он.

– Мне нравятся машины. Мне не нравится менять людям масло и чинить их дерьмо, а затем выслушивать жалобы и нытье по поводу цен.

Я сворачиваю на улицу Гете и еду небыстро, так как уже темнеет, а уличное освещение оставляет желать лучшего.

Но, даже несмотря на это, Вик начинает зеленеть.

– Притормози, – говорит он. – Меня сейчас стошнит.

– Погоди секунду. Я не могу остановиться прямо…

– Притормози! – кричит брат, со всей дури дергая за руль.

– Какого хрена! – кричу я, снова выравнивая руль, прежде чем мы успеваем врезаться в припаркованные вдоль бордюра машины. Раньше, чем я успеваю найти подходящее место для остановки, в зеркале заднего вида вспыхивают красные и синие огни. Я слышу короткий вой сирены.

– Твою мать! – Я со стоном съезжаю на обочину.

Вик открывает дверь и высовывается из машины, чтобы наблевать на дорогу.

– Возьми себя в руки, – бормочу я.

Прежде чем я успеваю сделать что-то еще, офицер полиции выходит из машины и стучится в мое окно, светя фонариком мне в лицо.

Я опускаю стекло, моргаю и пытаюсь как-то смочить пересохший рот, чтобы сказать хоть что-то.

– Вы пили сегодня вечером? – требовательно спрашивает полицейский.

– Нет, – отвечаю я. – Простите, моему брату нездоровится…

Полицейский переводит луч фонаря на Вика, выхватывая из темноты его налитые кровью глаза и заблеванную рубашку.

– Выходи из машины, – говорит ему офицер.

– Так ли это…

– Из машины, живо! – рявкает он.

Вик вываливается из машины, пытаясь не угодить в блевотину. Он цепляет ногой свой рюкзак, и тот падает на дорогу.

Полицейский заставляет его встать, положив руки на крышу машины, и начинает личный досмотр.

– У тебя имеется при себе оружие? – спрашивает он, похлопывая Вика.

– Не-а, – отвечает мой брат, качая головой.

Я тоже выхожу из машины и стою со стороны водителя.

– Я просто везу его домой, офицер, – говорю я.

Рука копа замирает на бедре Вика.

– Что в кармане, пацан? – спрашивает он.

– Ничего, – глупо отвечает Вик.

Полицейский тянется в карман его джинсов и извлекает небольшой пакетик. Мой желудок скручивается в узел. В пакете лежит две таблетки.

– Что это? – спрашивает коп.

– Я не знаю, – отвечает Вик. – Это не мое.

– Не двигайся с места, – приказывает полицейский. Он поднимает рюкзак моего брата и начинает его обыскивать. Минуту спустя офицер достает оттуда пакет на липучке, под завязку набитый таблетками, – их там не меньше ста штук.

– Дай угадаю, – говорит он. – Это тоже не твое.

Прежде чем Вик успевает ответить, я выпаливаю: «Это мое!»

Черт, черт, черт. Что я делаю?!

Офицер переводит взгляд на меня, подняв бровь. Это высокий стройный мужчина с квадратной челюстью и ярко-голубыми глазами.

– Вы в этом уверены? – тихо спрашивает он. – Здесь много таблеток. Это не похоже на личные запасы. У нас тут хранение с целью распространения.

Я начинаю потеть, сердце бешено бьется в груди. Это охренительно большая проблема. Но это будет моя проблема, не Вика. Я не позволю ему вот так разрушить свою жизнь.

– Это мое, – решительно говорю я. – Все эти таблетки мои.

Вик переводит взгляд с полицейского на меня. Он так пьян и напуган, что не понимает, как ему быть. Я смотрю брату прямо в глаза и едва заметно качаю головой, предупреждая, чтобы он держал рот на замке.

– Садись в машину, пацан, – велит ему полицейский.

Вик забирается обратно на пассажирское сиденье. Офицер закрывает за ним дверь. Затем он обращает свое внимание ко мне.

– Как ваше имя, мисс?

– Камилла Ривера, – сглатывая, отвечаю я.

– Офицер Шульц, – представляется он, указывая на свой жетон. – Подойди сюда, Камилла.

Я обхожу машину, и теперь мы оба стоим в ярком свете фар.

Подойдя ближе, я понимаю, что полицейский моложе, чем мне показалось сначала. Ему около тридцати, максимум тридцать пять. У него коротко стриженные светлые волосы, обритые по бокам, и загорелое лицо. Полицейская форма туго накрахмалена.

Офицер Шульц улыбается мне, но я еще никогда в жизни не испытывала такого страха. Моя судьба буквально находится у него в руках, представляя собой пакет с таблетками.

– Ты знаешь, что это, Камилла? – спрашивает он.

Я смотрю на таблетки. Они чем-то похожи на фигурные витаминки – бледно-желтые пилюли в форме школьного автобуса. Подозреваю, что это наркотики.

– Да, я знаю, что это, – хрипло отвечаю я.

– В штате Иллинойс действуют строгие законы против дури, – говорит офицер Шульц низким приятным голосом. – Хранение даже одной таблетки считается уголовным преступлением. Пятнадцать и более таблеток влекут за собой минимальное наказание сроком в четыре года. Я бы сказал, что у тебя здесь где-то сто пятьдесят. Плюс те, что в кармане у твоего брата.

– Они тоже мои, – говорю я. – Он не знал, что это. Я попросила спрятать их для меня.

Офицер долго и молча смотрит на меня. Я не могу понять, что значит выражение его лица. Полицейский продолжает улыбаться, но я понятия не имею, что скрывает эта улыбка.

– Где ты живешь? – спрашивает он.

– На Уэллс-стрит. Над «Аксель-Авто». Это моя мастерская – моего отца. Я тоже там работаю.

– Ты механик? – спрашивает коп, оглядывая мою одежду.

– Да.

– Нечасто встретишь девушку-механика.

– Вряд ли вы вообще знаете много механиков, – отвечаю я.

Это не лучший момент для сарказма. Но я устала слышать эти комментарии. Особенно от мужчин. Особенно от тех, кто не доверяет мне работу над машиной, а сами не способны отличить плунжер от свечи.

К счастью, Шульц посмеивается.