Антикварная книга от А до Я, или пособие для коллекционеров и антикваров, а также для всех любителей старинных книг

Подобно московскому пожару 1812 года, истребившему значительные запасы тиражей книг предвоенных лет и потому сделавшему их чрезвычайно редкими (особенно хочется повторить свой тезис о типографии Платона Бекетова – самой лучшей по типографскому искусству русской типографии начала XIX века), наводнения оставляют, подобно годовым кольцам на дереве, следы в истории книги. В 1824 году в Петербурге было невероятно много как книжных жертв, когда книги не подлежали ничему кроме переработки, так и увечий. А петербургское наводнение 1831 года косвенно знакомо знающим книжникам: дело в том, что в 1829 году вышло в свет первое прижизненное издание пушкинской «Полтавы», которое не нашло успеха у читательской публики, и бόльшая часть тиража к лету 1831 года оставалась на складе. Но 20 августа случился неожиданный (после 1824-го-то года!) подъем уровня воды, и склад Департамента народного просвещения, где лежал тираж, пострадал. И ныне, даже при том условии, что «Полтава» в общем-то не является особенно редким изданием прижизненной пушкинианы и много чаще остальных встречается с сохранением розовой издательской печатной обложки, она действительно редка без следов воды. Это происходит потому, что по традиции при переплете обложки срывались, и проданные в 1829–1831 годах экземпляры переплетались без оных и не имеют ни обложек, ни следов воды. Когда же, уже во второй половине XIX века, на складах была обнаружена значительная часть тиража некогда непопулярной поэмы, то обходились с этими книгами много бережнее, как с редкостями: обложки сохранялись при переплете, блок обрезался очень несильно, но следы воды уже невозможно было никак убрать.

А урон, нанесенный книгам в 1924 году в Ленинграде, был настолько велик, что многие книжники до сих пор встречают экземпляры со следами воды, на которых имеется надпечатка резиновым штемпелем «Повреждено наводнением 23 сентября 1924 г.», что говорит о масштабах происшествия.

Говоря о «лечении» таких вот экземпляров, стоит сказать, что хотя затек на пострадавших от воды книгах не настолько ужасен (ржавые пятна бывают много более интенсивными), но он всегда заметен и вряд ли может радовать глаз собирателя. При этом необходимо помнить: однажды коснувшись книги, вода с трудом от нее отступает. И чтобы удалить затек с книги, надлежит разобрать блок и промыть все листы. Эта процедура и затратна, и трудоемка, и, главное, – «мытые» книги сразу очевидно обращают на себя внимание. И уже мало кто поверит вам, будь то хоть пушкинская «Полтава», что при реставрации вымывался затек от воды, а не библиотечная печать или нечто тому подобное. То есть можно рекомендовать не особенно стремиться лишать книгу, пострадавшую от воды, свидетельств безжалостного времени.

Дилеры книжные

Дилеры – плод новейшей экономической истории. Это не просто эволюция понятия «книжник» – это совершенно новый вид индивидуума. Очевидна и метафизическая разница между книжниками вообще (будь то холодный книжник или имеющий свой магазин) и собственно книжными дилерами. Разница в том, что книжник зарабатывает посредством торговли книгами, но суть его увлечения, а порой и страсти – почти всегда сами книги; книга является предметом его мыслей и каждодневного интереса. Дилер же отличается с точностью до наоборот: суть его увлечения, мыслей, страсти и всего прочего – прежде всего деньги, которые возможно заработать посредством книжной торговли. Такое различие кому-то покажется неясным и надуманным, но в действительности оно не только существует, но и существует зримо, очевидно для окружающих, и в этических вопросах такое различие для участников антикварного рынка, особенно для его «зубров», – довольно существенное обстоятельство.

Каждый участник рынка, если он вообще имеет дар наблюдательности, определяет и первых, и вторых. Это не так сложно: эти два вида различаются как поведенчески, так нередко и нравственно. Имея в качестве своего интереса прежде всего книгу, антиквар-букинист тем самым дает себе шанс впитать из своей страсти многие нематериальные ценности, делает неосознанную (или осознанную) попытку вырасти над самим собой. И хотя даже увлеченные книжники могли быть замечены в не менее одухотворенном сотрудничестве с Министерством добра и правды, они все равно отличаются от дилеров. Дилер же хотя и говорит о старой книге с видом знатока, притом часто даже более театрально и уверенно, в сущности, холодным рассудком зарабатывает деньги и книги для него ценны только тем, что могут быть в свое время конвертированы в дензнаки.

Я не хочу сказать, что дилеры почитаются в книжном мире недостойными – нет, совсем не так. В сущности, в большинстве вопросов антикварной торговли последних лет спор книжников и дилеров решен победой последних: решающими являются не личности, а собственно книги и собственно деньги. Притом на фоне большого числа дилеров оказалось возможным выбрать одного-двух, с которыми можно иметь дело.

Раньше принципы были другими, вплоть до конца 2000‐х годов. Дело в том, что антикварный рынок имеет свою специфику и некоторые предметы появляются на книжном рынке единожды в несколько десятилетий, а иногда и просто один-единственный раз, и как раз в этих случаях ранее играли роль свойства личности того или иного участника рынка. Конечно, если речь о владельце, самостоятельно пытающемся пристроить свое книжное сокровище, то ему безразлично, с дилером или с опытным книжником вести дела, к тому же оба описанные типа стремятся к одному – купить книгу подешевле, а потом продать подороже.

Но когда книга переходила от своего владельца к торговцу, тут уже имело значение, к кому именно, к книжнику или дилеру. Ведь рано или поздно в руках книжника или же поблизости появляется выдающаяся книга: будь то выдающаяся рукопись, или автограф одного из троих наиболее редких и бесценных в смысле автографов русских классических писателей (Пушкин – Лермонтов – Гоголь), или просто удивительный и неповторимо редкий экземпляр какой-то книги. Конечно, существуют и книжники, и дилеры, которые не сильно понимают в своем ремесле, – но тогда они сбудут экземпляр быстро, без размышлений, на счастье кому-то другому.

Но если опытному книжнику попадалось такое вот нечто, то он, «придумав» цену, начинал придумывать и то, кому это можно предложить. Избирался человек, не только состоятельный финансово, но и соответствующий предмету по своим собственным этическим качествам, не слишком разговорчивый… Ведь продав какую-то редкость, книжник может прославиться не просто как бывший обладатель «Ганца Кюхельгартена» или «Лобачевского с автографом», и всегда ему будут пенять на то, что он прогадал. Если о цене продажи узнает предыдущий владелец, который, «продавая, не подозревал, что такая невзрачная книжка может так дорого стоить», это таит массу неприятностей.

Кроме того, у многих книжников ранее существовало стремление, которое проявлялось в тех случаях, когда он знал о том, что материально не сильно пострадает, – чтобы книга все-таки ушла в хорошие руки. Эти «хорошие руки» – конечно, не музей, потому что огромный поток книг, которые разными путями выходят из музеев на «свободу», научил книжника не верить в такой вот «лучший путь». И тогда он сразу смекает в своей голове, что есть, например, г-н NN, который собирает эту тему, и было бы хорошо, чтобы книга перешла к нему. А поскольку многие книжники что-то сами собирали, один – Гумилева, другой – Ф. Сологуба, третий – Чехова, четвертый – Достоевского, пятый – выдающиеся переплеты и прочее, они знали, к кому обратиться.

Понятное дело, что рукописи Пушкина – Лермонтова – Гоголя или прижизненные издания Радищева собирают все и одновременно никто – сложно собирать то, чего не бывает в продаже никогда. Еще менее привлекательны собиратели, которые хотят заполучить себе «фсё лучшее» – с ними обычно трудно, потому что покупка «фсево» быстро делает собирателя безбожно торгующимся, задерживающим выплаты.

Реальность состоит в том, что книжники старой формации умирают, а нарождаются только дилеры. Но все-таки наша собирательская жизнь прошла в прежней системе координат, и собрание наше, во многом созданное благодаря сочувствию книжников, уже завершено. То есть нам безразлично, как будет жизнь идти далее, потому что расставание с редкой книгой – процесс хотя и болезненный, но менее сложный, чем ее приобретение.

Диссертации

Сам жанр этот, несмотря на свою полезность в смысле научения будущего ученого внятно и последовательно изложить основной смысл конкретного исследования, увязать поставленные намерения и цели с результатами и выводами, сильно эволюционировал за несколько столетий. Мы не будем касаться истории печатания их в Европе, а скажем о России.

Стремление «догнать и перегнать» Запад и по части диссертаций уже в XIX столетии сильно усложнило пути развития российской науки: ученые были поставлены перед необходимостью писать и защищать даже не одну, а несколько диссертаций – магистерскую и докторскую. Эта система двух диссертаций, сразу же превратившаяся в плотину для научной мысли, никуда не делась и в переживаемый нами период является раковой опухолью как науки, так и высшей школы. Тем более что сегодня «настоящий ученый» стоит перед необходимостью защитить аж три диссертации – магистерскую, кандидатскую, докторскую. Не каждый способен преодолеть этот путь, но тем не менее люди вынуждены продолжать писать и защищать диссертации: ученые – для обретения относительной независимости, преподаватели – для возможности работать на профессорских местах, карьеристы – ради перспектив административного роста, чиновники – для расцвечивания своей угрюмой биографии «государственного деятеля».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.