Легенды Эоса

Юноша встал, раскинул руки и запел печально и чисто, как будто прощался или просил прощения.

– Она заберёт его, – прошептала Таллила и бросилась к Тару, но сова взмахнула крыльями, отчего поднялся чудовищный ветер, сбивший женщину с ног.

От страха люди прижались к земле. Вэлло, не раздумывая, заслонил жену собой, словно щитом.

Сражаясь с ветром, Олаи выпрямилась во весь рост, отвязала от пояса мешочек и подняла вверх. Он засиял зелёным и золотым.

– Не забирай братика! – закричала девочка. – Возьми макадду!

Олаи держалась, чтобы не упасть и не уронить самое большое сокровище, которое она берегла для Тара. В этом мешочке хранились не только орехи, но и добрая наивная сила, не знавшая зла или обмана. Вся любовь, забота и всё мастерство маленькой травницы были собраны в нём. Олаи сама не поняла, что предложила могучему духу горы.

Сова яростно ухнула, взлетела повыше, а потом кинулась к девочке, выставив вперёд когтистые лапы. Вспышка ослепительного света озарила Валь’Стэ. И всё стихло. Разом. Словно наваждение.

Повисла звенящая тишина. Тар лежал без сознания. Когда глаза Олаи снова смогли видеть, она побежала к брату. Мешочек пропал, а вместе с ним что-то важное, но Олаи пока не знала что. Тар очнулся, попытался встать, но не вышло. Тогда он притянул к себе сестру, обнял и горько заплакал, не в силах сказать хоть что-нибудь.

Вэлло помог сыну подняться и повёл его в дом. Таллила взяла Олаи на руки и поспешила за ними следом.

Жрецы успокоили сельчан, развели праздничные костры и начали Долгую Песнь. Многие боялись гнева Великого Духа, но всё же решили остаться и петь хвалебные соллы, чтобы за ночью снова пришёл рассвет, а волк Энрир, терзаемый вечным голодом, не вырвался из Подгорного Царства и не пожрал небесные огни.

Тара уложили в кровать, и он провалился в тяжёлый сон больного человека. Юношу лихорадило. Омма напоила его целебным отваром из огненного корня и, держа за руку, прочитала тот единственный заговор, которому давным-давно выучилась у матери.

Через пару часов жар отступил. Тар больше не дрожал и не бредил. Он проспал сутки и ещё день, очнувшись, когда за окном сгущались сумерки.

Ноги тряслись от слабости, но всё-таки слушались. Тар оделся и медленно пошёл в большую залу, опираясь руками о стены. У очага сидела Омма. Старушка тихонько покачивалась в кресле и подбрасывала в огонь веточки можжевельника. Лицо её казалось очень уставшим, и без того пепельные волосы побелели, как снег, а в тёмных глазах почти не отражалось пламя.

– Ба, я долго спал? – прохрипел Тар.

Рот его высох, а губы потрескались.

– Долго, дорогой, – отозвалась Омма.

– А где все? Где Олаи? Как она?

Тару стало зябко, и он подсел к очагу, чтобы согреться. Старушка вздрогнула и закрыла лицо руками.

– Она спит, все спят, – всхлипнула Омма. – Хорошо, что ты живой, Тари. Я уж думала…

– Что случилось? – с трудом выговорил юноша.

– А что ты помнишь?

Старушка вытерла слёзы и успокоилась. Тар вышел из дома, напился воды из бочки, вернулся и рассказал ей о своём видении, о светящейся сове и о том, как его спасла Олаи. Тар пояснил, что глаза его были закрыты, но он всё видел как бы со стороны или даже с высоты птичьего полёта.

Омма внимательно выслушала внука, помолчала, а потом ответила:

– Мне кажется… Нет, я почти уверена, что Великий Дух украл у нашей девочки душу. – Старушка бросила в огонь ещё одну веточку. – Пока ты спал, она плохо ела, была бледная, как тень, и сидела в своей комнате. Сегодня я предложила ей пройтись вместе к речке или, может, повидаться с Хаккой, но Оли только головой покачала. А когда я попросила её нарвать для меня немного мелиссы, она сказала, что не помнит такой травы. Представляешь?! Чтобы Олаи и мелиссу не вспомнила? Это же всё равно, что рыбе забыть про плавники и жабры.

Тар помрачнел и сжал кулаки. На осунувшемся лице мелькнула странная улыбка.

– Я должен уйти, Омма, – сказал Тар, – но я не уйду без твоего благословения.

– Что ты… Куда уйти? Зачем?

– За душой Олаи. Родители не отпустят, но ты… Ты же понимаешь, что Хранитель показал мне дорогу. Сова прилетела со стороны Тса’Тум. Это не может быть совпадением.

– Дорогу…

Старушка вспомнила свои сны, и взгляд её стал туманным, как зимнее утро в долине. Видения про тропы предков оказались правдивыми. Они предупреждали, но Омма истолковала их неверно. Духи говорили с ней о Таре. Это к нему они взывали. Ему предрекали нелёгкий путь.

– Да. Только я смогу это сделать. Так мне подсказывает сердце.

– Ладно, Тари, кажется, так правда будет лучше. – Омма впервые увидела внука полностью, всего целиком: пред нею предстал молодой мужчина, преисполненный решимостью и гневом.

Спорить старушка не стала и только добавила:

– Ты сейчас уходишь?

Он кивнул.

– Что же… Тогда я помогу собраться.

Пока Тар искал в полутьме свой нож и ботинки, Омма бережно завернула и положила в его заплечный мешок две чесночные лепёшки, немного сухарей и изюма. Она даже нашла где-то старый запылившийся бурдюк, отмыла его и наполнила свежей водой.

У порога они обнялись. Тар поцеловал заботливые руки Оммы, ещё раз посмотрел в её тёмные глаза, а затем открыл дверь и шагнул в залитую звёздным сиянием ночь.

Спокойные воды Ошу напевали колыбельные деревьям, мирно дремавшим вдоль берегов. Сонливо шелестел камыш, и бледно светился тонкий серп луны. В окне Одинокой Хижины мерцал огонёк масляной лампы.

«Хорошо, что Докка не спит», – подумал Тар и ускорил шаг. Передвигал он ногами пока с трудом и постоянно спотыкался. Камни предательски грохотали в ночной тиши.

Смотритель насторожился и решил дать отпор незваному гостю. Когда юноша приблизился к хижине, Докка резко раскрыл дверь, занёс над головой гарпун и воинственно крикнул чёрной фигуре:

– А ну стой, коли жизнь дорога!

– Докка, это же я, Тар! Мы говорили у шатра Хакки, помнишь?

Смотритель схватил лампу и протянул руку вперёд. Из тьмы тут же вынырнуло лицо, молодое, красивое, но измученное.

– О, Тари, – воскликнул мужчина и опустил гарпун, – ну и напугал же ты меня, ага-ага! Заходи скорее. Не стоит говорить в темноте.

Внутри было душновато и пахло рыбой. Рядом с худой деревянной кроватью стояла пустая бочка, на которую Докка небрежно закинул порванную сеть. На стене висел багор и всякого рода рыбачьи снасти. Смотритель достал кресало, кремень и высек искру. В очаге разгорелось пламя, и Докка подвесил над ним небольшой котелок.

– Сейчас ухи поедим. Ты как, голодный?

– Очень, – признался Тар и сглотнул слюну.

Докка не торопился, предчувствуя, что разговор будет непростым. Он постелил на полу две козьих шкуры, поставил меж них деревянную дощечку, натёр ложки и стал ждать. Тар молча смотрел в огонь, собираясь с силами.

– Я сбежал из дома, – вдруг выпалил он, стиснув кулаки.

– Да уж я вижу, ага-ага… – буркнул в ответ Докка и помешал уху. – Тебе лодка нужна?

– Нужна, – согласился Тар.

– Значит, отправишься южнее по течению, в Сат’Ош? Там, вроде как, большие дома с башнями и настоящий морской порт.

– Нет, я пойду на север. Переправишь меня на тот берег?

– Неужто в Эльтрис собрался? – Докка недоверчиво покосился на гостя и добавил: – Гиблое место, дружок, колдовское… Туда даже эддские паломники не заходят. Зачем оно тебе?

Тар метнул на Докку яростный острый взгляд, но тут же отвёл его в сторону, сел на шкуру и обхватил колени руками.

– Ты же был на церемонии и сам всё видел. Олаи спасла меня. Теперь она медленно угасает, превращается в тень. Хозяйка облаков забрала её третью душу, а может, и вторую, и первую. А я целый и живой. Я вот… Могу говорить и помню имена вещей. И всё это моя вина, Докка, понимаешь? Моя.

– Может, оно и так… – туманно ответил смотритель и поставил котёл на дощечку. – Мне, помнится, отец всё повторял, что лодочнику сначала ложка, а уж потом весло. Пожалуй, он был прав. Пора нам подкрепиться.

Тарелок у Докки не водилось, но это никого не смущало. Каждый думал о своём и по очереди зачерпывал горячую, наваристую уху прямо из чугунка.

Наевшись, Тар ощутил, как по телу разливается приятное тепло. Ему стало легче и даже захотелось спать. Докка светился от счастья. Еда всегда приносила ему удовольствие и наделяла исключительным жизнелюбием. Но Докке, в общем-то, не многое требовалось, чтобы чувствовать себя счастливым: кров, еда и любимое дело. Вот и всё.

– Что же… Хороший получился ужин, полуночный, ага-ага! – смотритель радостно хмыкнул и потянулся.

– Я благодарен тебе и клянусь однажды отплатить добром, если, конечно, смогу. Если мгла не поглотит меня.

Докка вдруг сделался серьёзным, и свет, озарявший его лицо, исчез, затаился где-то до поры до времени.

– Твоё обещание я принимаю, Тари, но думаю, что ты зря ушёл из дома.

– Нет, – отрезал юноша, – ты не понимаешь. Никто не понимает, потому что я молчал… Никогда виду не подавал и не рассказывал. Даже себе самому не признавался. Но это из-за меня. Потому что я завидовал ей…

– Кому завидовал?

– Олаи.

– Отчего же?

– Да оттого, что я не знал и до сих пор не знаю свою третью душу, а вот Олаи с семи лет уже слышала… – Тар запнулся, – слышит голос Хранителя и живёт согласно предназначению. Это хорошо и правильно, но я завидовал и боялся, что никогда не смогу стать таким же.

– Но ты другой, Тари, – смотритель печально улыбнулся.

– Да, другой, и никогда себе этого не прощу, если только не спасу её. Поэтому мне нужно в Эльтрис! – последнее слово он произнёс надрывно и с болью, будто коснулся раскалённого железа.

– Хорошо, я отвезу тебя, – Докка наконец уступил, – но с одним условием.

– Проси, что хочешь, но у меня нет ничего ценного.

– А мне ничего и не нужно. Просто останься здесь, отдохни и выспись. Ночью такие дела не делаются, ага-ага. А утром, чуть только заря тронет воду, сядем в лодку. Что скажешь, а?

– Ладно, – Тар нехотя согласился, однако понимал, что Докка прав.

– Вот и славно, – устало протянул смотритель и широко зевнул. – Ты ложись на кровать, а я тут, на шкурах, у очага. Добрая нынче ночь, но рассвет всё же добрее будет.

Тар сделал, как было велено, и почти сразу скользнул в сон, лишённый видений.

Слово своё Докка сдержал и поутру переправил юношу на противоположный берег Ошу. На востоке ещё не показалось солнце. Дыханье реки призвало серо-голубой туман, что теперь медленно таял, отрываясь от воды и взбираясь по камням и дюнам всё выше и выше, где призрачные границы его зажигались розовым светом.

Докка первым спрыгнул с лодки, протащил её немного по мокрому песку и привязал к дереву, что когда-то рухнуло с кручи, засохло и превратилось в безжизненную корягу. В лесу негромко защебетали птицы. Из воды выпрыгнула серебристая рыбка и тут же плюхнулась обратно.

Тар не успел до конца проснуться, поэтому перешагнул через борт довольно неуклюже. Но в целом чувствовал он себя прекрасно. Сон в Одинокой Хижине пошёл ему на пользу: силы вернулись, и даже настроение улучшилось.

– Вот мы и на месте, ага-ага, – глухо произнёс смотритель.

– На месте… – так же глухо повторил за ним Тар.

– Говорил же тебе, парень, рассвет добрее ночи. – Докка тоскливо улыбнулся и помолчал. – Ты, конечно, не мой сын, да и детей у меня никогда не было, но вот тебе мудрость человека, дожившего до лысеющей головы. Что бы тебя ни ждало впереди, как бы тяжко ни приходилось, не держи в сердце тьму. А если бороться с ней не хватает сил, так и не борись, а просто ложись спать. Утром всё немножко иначе, ага-ага… Главное –дотянуть до утра.

Тар кивнул и зябко поёжился.

– Так, ты же у нас на север собрался?..

Смотритель почесал впалую, щетинистую щёку и направился к лодке. Он склонился над ней, копошась обеими руками в здоровенном мешке, радостно хмыкнул и вернулся к юноше с тем же свёртком, что три дня назад купил у Хакки.

– Это дорожный плащ. Он из особой ильварской ткани. Хорошо держит тепло и отталкивает влагу. Думал себе оставить, примкнуть осенью к паломникам и уйти в Эдду, сделаться послушником и пожить там до весны. Может, и уйду, ага-ага… Но тебе плащ нужнее. Бери, дружок, дарю.

Лицо Тара осветила улыбка. Он был благодарен этому стареющему, одинокому лодочнику и до сего момента не понимал, откуда в нём столько тепла и доброты. Теперь же Тару казалось, что в Докке жила нерастраченная отеческая любовь, которой он щедро делился не только с ним, с Таром, но и со всем миром.

– Спасибо тебе, смотритель! – Юноша развернул подарок, снял сумку и примерил плащ.

Мягкая на ощупь ткань цвета морской волны приятно легла на плечи и упала чуть ниже колен. Тар застегнул у шеи медную бляшку в форме резного полукруга и накинул капюшон. Стало очень тепло, даже жарко. «В нём будет хорошо спать под открытым небом», – подумал юноша, скрутил плащ и убрал его в сумку.

– В лесу запросто можно потеряться, ага-ага, – предостерёг его смотритель. – Сам-то я точную дорогу подсказать тоже не смогу, но если спустишься на три версты по течению Ошу, увидишь место, где в неё впадает другая речка, не такая глубокая, но шустрая и холодная, а значит, она спускается к нам с севера. Может, с ледников Тса’Тум. Почему бы и нет? Бурдюк у тебя небольшой, так что лучше в Чаще не шастать. Кажется, паломники говорили, что та речка зовётся Элэ и несёт свои шумные воды сквозь сердце Эльтриса, ага-ага. Думаю, она станет тебе хорошим другом.

– Для начала этого вполне хватит, – коротко ответил Тар и забросил вещевой мешок за плечо.

– Удачи, парень, и лёгкой дороги! Каждый день на рассвете я буду приплывать сюда и ждать до полуденного солнца. Или на закате… – Докка потёр блестевшую в утренних лучах залысину. – Пока не решил, но решу обязательно. Ты это… возвращайся поскорее.

– Надеюсь, получится. – Тар сжал правую руку в кулак, а потом раскрыл ладонь так, словно выпустил на волю невидимую птичку. Докка повторил жест. Это означало, что они всё друг другу сказали и души их теперь свободны. Старинное прощание, которому Тара научила Омма много зим тому назад.

Смотритель отвязал лодку, но не торопился возвращаться. Он запрыгнул в неё, сел и стал молча слушать, как мир наполняется звуками. Туман наконец растаял, и долина как бы взглянула на Докку спокойными прояснившимися глазами.

Тар побрёл вдоль берега, как советовал смотритель. Он тоже молчал и не оборачивался. В лицо ему дул ласковый летний ветер, а под ногами скрипел песок. Тар двигался уверенно. Он оставил позади всё, что имел, но взамен обрёл цель. Душа Олаи ждала где-то там, у истоков Элэ, и знание это вселяло в него надежду.

Глава III. Магия Оа

До устья Элэ Тар добрался быстро и задержался там лишь ненадолго, чтобы полюбоваться открывшимися видами. На правом берегу Ошу всюду были разбросаны крупные камни, валуны и мелкая галька. Деревья казались низкими, слабыми, избалованными простором, и не шли ни в какое сравнение с теми гигантами, что возвышались над песками левого берега, где сейчас находился и сам Тар.

Бирюзово-молочный поток Элэ шумно и резво вливался в тёмные неспешные воды Ошу и умолкал навсегда, питая собой течение главной реки. Густая, тяжёлая тень старинных исполинов душила всякую жизнь у корней: нигде не было ни травинки, ни жалкого кустика или хотя бы колючки. Только над Элэ массивные кроны расступались, словно разверстая чёрная пасть, впуская в Чащу золотистые струи света.

«Вот оно – Подгорное Царство Тса’Тум, вот – моя судьба и, возможно, погибель, – подумал Тар. – Ну и пусть». Повернув на север, он ощутил кожей знакомый холодок, как во время церемонии. Сражаясь с дурным предчувствием, Тар осторожно продолжал шагать по песчаному берегу Элэ. Вскоре песок закончился, и началась глина, а потом и вовсе землю устлали то ли хвоинки, то ли сухие рыжие ветки. В воздухе разлился душистый аромат смолы, такой приторный, что закружилась голова. Всё было странным в этом лесу: жизнь будто бы замерла в нём, а звуки увязли в вечных сумерках.

Правда, когда Тар заметил пенистые пороги Элэ и почувствовал, что земля под ногами постепенно вздымается, беспросветные кроны вдруг проредились. Слепящие лучи нещадно прорвали мрачную завесу и принесли с собой ветер, движение и скрежет ветвей. Теперь тут и там, сквозь медно-красный настил игольника, прорастали молодые деревца, а в прохладных ложбинках, между узловатыми корнями, сверкали белые звёздочки безымянных цветов.

Страх наконец-то исчез. Тар облегчённо выдохнул и решил устроиться на привал. Оглядевшись, он нашёл себе уютное местечко у одинокой скалы, облепленной мхами, уселся под ней и достал из мешка лепёшку. Во рту у Тара с утра не было ни крошки, поэтому он даже не заметил, как сжевал половину. Хотелось ещё, но юноша понимал, что запасы его весьма скудны, а путь предстоял неблизкий. Ягод или чего-нибудь более сытного он пока не наблюдал. «Как было бы славно поймать подустку или пеструшку, посолить, зажарить, и с этой бы лепёшкой, эх!» – подумал Тар, расплываясь в блаженной улыбке, но тут же схватился за голову, издав протяжное мычание. Только сейчас он осознал, что с собой у него нет ни снастей, ни огнива.

– И как ты будешь рыбу ловить, дурак?! – гневно проворчал юноша. – А огонь где возьмёшь?

От душевных терзаний его отвлёк таинственный свет, блеснувший за рекой. Тар пристально вгляделся в сизый сумрак необъятной Чащи. Огонёк зажёгся чуть дальше, потух и больше не появлялся. Тар перекинул сумку через плечо, напился из бурдюка и набрал в него свежей воды.

– Лишь бы не факел… Не горю желанием встретить того, кто смог выжить в столь недобром месте, – почти неслышно произнёс юноша и скользнул в тень, посчитав глупостью слишком часто показываться на свет, когда вокруг за тобой неустанно следят глаза тьмы.

Тар не останавливался до позднего вечера, чтобы как можно дальше уйти от подозрительных лесных огней. К ночи небо затянули свинцовые облака. Сладко запахло дождём. Юноша взобрался на корень одного из деревьев, погладил его по шершавой коре и доел лепёшку. Тар мысленно похвалил себя за то, что отыскал отличное место для ночлега: под такой кроной даже ливень не страшен. А если бы, скажем, разлилась Элэ, Тару всё равно бы удалось остаться сухим, потому что корень, на котором он сейчас сидел, был неописуемо высок и могуч.

Когда над рекой зашумел дождь, в Чаще воцарился непроглядный мрак. Тар закутался в плащ, как в одеяло, и уснул, уставший и полуголодный, но зато сухой и согретый чудным подарком Докки.

Ему снилась деревня и дом. Образы плавно сменяли друг друга, объятые туманной дымкой, то угасая, то появляясь вновь. Тар хотел зайти в свою комнату, но дверь не подалась. Очаг большой залы задохнулся от пепла. Кресло Оммы покрылось пылью, а у прялки Таллилы покосилось и треснуло колесо. В мастерской Вэлло пол устлали острые, словно тысяча клинков, черепки разбитых ваз и кувшинов. Дом казался заброшенным и чужим. Грудь Тара сдавила щемящая боль. У комнаты Олаи он замер, страшась, что сестра тоже ушла.

Юноша поднял руку, чтобы коснуться двери, но та отворилась сама. У порога в изодранном платье стояла Олаи. Мертвенно-бледную кожу её грызли черви, а из пустых глазниц на Тара смотрела сама Тьма.

– Твоя вина, – жутко прохрипела она.

– Прости меня! Умоляю, прости! – закричал Тар и бросился обнимать сестру, но руки его налились мучительной тяжестью.

– Твоя вина, – так же надсадно и зловеще повторила Олаи.

Тар проснулся, задыхаясь от ужаса, но не смог открыть глаз или хотя бы пошевелить мизинцем. В ногах что-то яростно зашипело, обвило их кольцом, сдавило до костного хруста и поползло выше. Тар плохо соображал. В голове отчаянно билось единственное слово, забытое слово Древнего Языка.

– Спаси… – прошептал он. – Уттэ…

Сквозь сомкнутые веки Тара пролилось красное свечение. Подул ветер, и где-то совсем рядом рассыпался тонкий перезвон колокольчиков. Змея ослабила хватку, но сдаваться не собиралась. Тогда свет сделался ярче, и она, извиваясь от боли, свалилась под корень, а затем исчезла, словно видение или ночной кошмар.

Оцепенение тут же спало. Тар подскочил, обливаясь холодным потом. На расстоянии вытянутой руки пред ним повис в воздухе огонёк, объятый белёсым пламенем. «Прямо как тот, за рекой», – подумал Тар и попятился, пока не упёрся спиной в ствол. Огонёк качнулся и выпустил сноп голубых искр. Снова повсюду разлетелись невидимые колокольчики.

– Это ты спас меня? – отдышавшись, спросил Тар.

Огонёк тихонько замерцал, но ничего не ответил. На берегу по-прежнему шумел дождь.

– Спасибо, приятель! Я Тар, сын Вэлло. Пришёл из Валь…

– Ты чего?.. Ты зачем имя назвал?! – голос вдруг зазвенел в голове юноши. – Мы ж теперь навеки связаны, башка дубовая!

Распрыскивая фонтаны искр, огонёк помчался к реке, но, едва достигнув берега, потух и вспыхнул рядом с Таром. Выругавшись, он попытался ещё раз, но всё же не смог преодолеть незримой черты.

Юноша опасливо посмотрел вниз и вытащил из ножен небольшой кинжал.

– Да нет там Ассепа! – раздражённо сказал огонёк. – Убрался восвояси.

– А кто он такой? – Тар снова прижался спиной к стволу.

– Обычный Демон Корней. Житель Подгорного Царства.

– И всё-таки я в стране теней… – обречённо вздохнул юноша и вложил клинок в ножны.

– Вздор! Вот ещё… Мы в Лесу, а Подгорное Царство в земле: глубже и дальше, чем ты можешь себе представить. И не стоило гневить Ассепа. Он защищал корни, как и положено порядочным демонам.

– Да не хотел я никого злить. Просто лёг спать.

– Так и спал бы у реки!

– А ты мне не указывай, – отрезал Тар и оскалился, словно дикий зверь. – И вообще, ты сам кто? И что это за колдовство такое?

– Я Зазур, светляк, – так же резко отозвался тот и загорелся синим. – А ты, смертный, пришёл невесть откуда и связал нас заклятьем имён. Так что хочу и указываю!

Огонёк как-то странно задребезжал, а потом из него тоненькой змейкой вырвалась молния. Сверкнув у Тара перед носом, она взвилась вверх, а потом стрелой влетела в светляка и затихла. Пламя Зазура снова стало белым и ровным.

– Красиво, – только и вымолвил Тар, разинув от удивления рот.

«Как полоумный, честное слово», – подумал светляк и продолжил:

– Колдовство, как ты выразился, в Эльтрисе повсюду. Неужели вас там, в человеческих гнёздах, не учат магии?

– Гнёздах?! – повторил Тар и громко рассмеялся. – Нет, чудеса мы творить не умеем, и я ничем тебя не связывал.

Юноша жестом показал, что светляк свободен и может лететь, куда пожелает, но Зазур, разумеется, не понимал человеческих жестов. Тар сел, скрестив ноги, и развязал вещевой мешок. Он сделал пару глотков из бурдюка, достал горсть сухарей и немного изюма.

Светляк опустился чуть ниже и прервал воцарившееся молчание:

– Видишь ли, Древний Язык уже сам по себе волшебный. «Утте» по-нашему значит «спаси». Если кто-то зовёт на помощь, светляк обязан явиться на зов. Таковы наши законы – законы Леса. И всё шло хорошо: я прогнал Ассепа, ты остался жив и невредим, но… – Зазур замолк на время. – Но потом ты назвал мне своё имя, и тогда-то в силу вступили чары, над которыми я не властен. А уж ты и подавно, Тар. Во всяком случае, пока…

Юноша дожевал последний сухарь и прислушался к реке. Дождь перестал, а вот Элэ, как и прежде, лепетала о чём-то, безмятежно перешёптываясь с камнями.

– То есть мы взаправду связаны неким волшебством? – спросил Тар.

– Пока один из нас не умрёт… – подтвердил светляк.

– Прости меня, Зазур, – в глазах юноши читалось отчаянье, граничившее с яростью. – Я постараюсь это исправить.

– Без магии не получится, а в тебе её мало: жалкая искорка, от которой пламени не разжечь.

– Я смогу, – Тар заскрипел зубами и сжал кулаки. – Научи меня, и я найду способ, как тебя освободить. Клянусь. Вот тебе моё слово.

– Много ли стоит слово человека?.. – фыркнул светляк.

– Это всё, что у меня есть! – отозвался юноша.

– Ладно… – невесело протянул Зазур. – Но если обманешь, считай, обрёк себя на вечные муки.

– Согласен.

Так и остались они на том корне до утра. Тар рассказывал Зазуру свою историю, а светляк больше слушал и загадочно шелестел огнём. Каждый понемногу привыкал к тому, что теперь не один. А когда совсем рассвело, они пошли вдоль реки, на север. Для Зазура, облетавшего любые препятствия по воздуху, путь был приятным и лёгким, а вот Тару иногда приходилось тяжко. Сейчас он отчётливо понимал, что поднимается в гору: пороги Элэ становились всё круче и скалистее, а чудовищные деревья сменялись обычными елями, соснами и лиственницами, и всюду теперь был свет. Временами юноше приходилось пробираться через валежник и лезть по камням, цепляясь руками за траву или кусты, но это ему даже нравилось.