Староверов остров

Вот вам и столичные персоны, рты-то поразевали. Не все в вашей Москве одной чудеса должны происходить, есть и другие для таких случаев места.

Жорик, чувствуя кульминационный момент, чтобы довести уж дело до конца, достал из автомобиля карту местности и указал, где находится этот так называемый Староверов остров с привязкой относительно их собственного месторасположения.

– Так туда  можно легко лодкой доплыть,  – поделился  мыслью Николай.

– Запросто, – вместе с очередным «петухом» поддержал друга Тимофей.

– Можно конечно, ребят. Но я бы не советовал. У них там, считай, частные угодья. Всяко может быть.

– Да-да, понятно, – поддакивали, переглядываясь, приятели, – Мы ж только так, чисто теоретически. На кой ляд он нам сдался?

День уж надумал клониться к вечеру, и Жорик вскоре, спешно откланявшись, укатил  до завтра.

Глава III

Где буквально по крупицам, а где даже и существенными фрагментами-лоскутами принялись друзья-амнезийщики восстанавливать сюжетную картину вчерашнего вечера.

 Вспомнили о том, как увидели вдалеке зарево от пылающего в ночи пламени.  Как потом, сев в лодку, направились в его сторону. И что, поплутав некоторое время по плавням, все-таки приплыли к искомому острову. Увидели  костер. Вернее, всего лишь его макушку. Ибо на берегу  их встретил глухой и высокий, не позволяющий ничего более, кроме верхушки пламени, лицезреть, забор.  Приняв еще наливочки, любопытные Варва́ры наши решили поискать более благоприятный ракурс, дабы все-таки взглянуть на действо, происходящее у костра, и стали с этой, собственно, целью, держась от берега на достаточном, чтобы не привлечь к себе внимание, удалении, оплывать остров. Николай был на шесте, а Тимофей вычерпывал постоянно прибывающую в лодку воду.

Надо признать, что к тому времени приятели уже находились в весьма приличном подпитии, так что дело у них  как-то не особо и спорилось. Когда же вода стала более активно прибывать, они даже не сразу сообразили, что лодка вот-вот пойдет ко дну. Лишь только, наконец, осознав однозначную неминуемость затопления, успели сбросить с себя куртки, да стащить с ног обувь, как тут же суденышко оказалось под водою.

А ведь на календаре февраль, никак не май месяц. Льда хоть и не было, водица, однако, ледяная. Глубина  не велика, но заиленное дно пугало. Весьма отчаянно, довольно-таки усердно и достаточно шумно принялись грести на служащий спасительным маяком огонь костра. Потом, откуда ни возьмись, явился «дед Мазай», затащил «зайчишек» в лодку и даже успел выловить в черной воде их амуницию.

Дальнейший же ход событий прорисовывался довольно редкими крупинками, поставляемыми на «панно» в основном Тимохиными проблесками памяти. Какие-то люди: мужчины, женщины, может много, а может и нет. Их раздели, вытерли, укутали в одеяла. Дали для согрева что-то попить, а следом какая-то женщина чем-то  растирала их тела. После чего, очевидно, облачили в ночные рубашки и уложили спать.

– Слушай, Тима, а спалось-то на  самом деле хорошо. И запах здесь, – потянул в себя воздух, как ни странно, совершенно оказавшимся не забитым носом Николай, – какой-то специфический. Деревом и как будто травами отдает. Я бы сказал даже, – в этот момент в помещении зажегся свет, и их взорам предстала обыкновенная парилка с матрасами, устланными на просторной верхней полке и с раскинувшимися поверх них их же собственными телами, – Ну, вот. Я так и думал, что полынь, – как-то даже несколько грустновато, словно расстроившись своей же проницательностью, констатировал Николай, узревший несколько пучков травы на стене.

– Доброе утро. Как ваше здравое самочувствие будет? – поинтересовался вошедший с головой сильно напоминающей ту, что заглядывала давеча в дверь. Волосы его были черны и разбавлены равномерно разбросанной редкими пучками сединою. Довольно густые брови казались прямо-таки суровыми. Глаза большие, карие и, в отличие от бровей, улыбающиеся. Лицо мясистое, круглое, с мощными скулами и широким подбородком. Губы же, опоясанные растительностью, выглядели тонкими, а рот в целом – совсем небольшим на фоне довольно приличного по размерам носа и весьма массивной смоляной  бороды. Роста пришелец был выше среднего, широкоплеч, довольно крепко сложен. На вид лет пятьдесяти. Правда, весь мощный внешний облик ру́сича-богатыря контрастно смазывался высоким, чуть ли не писклявым голоском.

– Спасибо. Да, вроде бы, как живые, – по обыкновению приветливо улыбаясь, ответил вошедшему Тимоха.

Николай же поначалу изо всех сил пытался натянуть на лицо маску серьезного и даже весьма делового человека. Но как-то сразу не сориентировался взять поправку на помятость, отечность, неумытость, нечесанность и «перегарность» этого самого человека, а когда, наконец, сообразив, решил сгладить все невинной улыбкой, то итоговый лик его вышел достаточно комичным.

– Еще бы не живые, –  задержавшись взглядом на шутообразном молодом человеке пояснял Тихон, – Пол ночи следил за тем, чтобы и баньку прогреть, да не перегреть, и вас угарным газом невзначай не потравить. Спали, как дети малые. Вы бы уж, ребятки, подымались потихонечку. Врача ждем. Осмотреть вас обязательно должен. А-то, не дай бог, осложнения какие после купания в холодной-то водице случатся. Там бабы одёжу вашу просушили,  как сумели. В предбаннике лежит. В общем, не буду мешать. Одевайтесь, да в дом приходите. Негоже в бане с доктором встречаться. Меня, если что, Тихоном зовите, – озорно подмигнув Тимохе напоследок, бородач оставил их одних.

– Фух, – деланно выдохнул Колян, – Похоже, все-таки бить нас пока не станут. Вроде ничего так мужичок. Голосок такой забавный, правда, у него.

Выйдя в предбанник, приятели обнаружили там свою сухую и выглаженную одежду, в придачу к которой прилагалось две пары башмаков без задников. Тут же были и заботливо приготовленные для них умывальные принадлежности, среди которых даже оказались две новенькие зубные щетки. Наскоро проведя утренний моцион, друзья принялись одеваться. Какой же собственная одежда казалась по-настоящему родимой на фоне всего абсолютно чужого, слабой прогнозируемости дальнейшей перспективы развития событий и классического похмельного синдрома  вины.

– Не знаю, как на счет бить. А убивать  уж точно не станут. Он же, считай, Колян, нас вчера спас, – заключил, натягивая штаны, Тимоха, – Тем более, глянь заботливый какой:  зубные щетки, врач. Это ж, выходит, его, врача-то этого, на лодке сюда доставят. И, поди, не за просто так. По мне, так он и на фиг не сдался. Но уважить хозяина придется.

– Это уж однозначно. Не уважить никак нельзя. Надеюсь, Жорик-то сумеет нас поскорее отсюда изъять. Сообразит. Думаю, направлений для поиска у него будет не столь уж и много, когда обнаружит, что нас не просто нет, а нет вместе с лодкой.

– Здрасьте, – столкнулись сразу же по выходу на улицу с одетым в темный камуфляж невысоким, коренастым, рыжебородым и бритоголовым мужичком лет сорока с живо бегающим взглядом юрких зеленоватых глаз.

–Здорова, ребята. Как  ваше ничего?

– Спасибо, ничего, – с максимально, насколько это было возможно, приветливой улыбкой ответил Тимоха.  Николай же не стал уже больше ничего искусственно городить на собственной физиономии, однако, выглядел все-таки заметно встревоженным. Познакомились. Мужичка звали Федором.

– А нам бы к Тихону. Не подскажешь, как пройти? – поинтересовался Тима.

– Так вот же его дом, – указал мужчина на стоящее поблизости капитальное кирпичное строение.

– А еще  и отлить очень даже бы не помешало. Туалет тут какой-нить не завалялся случайно поблизости? –   проясняя причину собственной тревожности, перетаптывался с ноги на ногу Николай, – Или может за баньку просто завернуть? Да, и… природа ж как никак.

– Так  пойдемте за баньку, там сортир как раз и есть.

Лишь только Колян довольно потянулся к дверной ручке оказавшегося позади бани добротного деревянного туалету, как неожиданно услышал позади себя:

– Стоять, – коротко, но громко окликнул рыжебородый, –  Ты же у нас Николай?

– Ну, да. Николай. А что Николаям здесь того, не дозволено опорожняться что ли?

Показывая в улыбке все тридцать два своих желтых зуба, Федор  извлек из обоих боковых карманов куртки  по   небольшой стеклянной баночке с жестяной крышечкой и бумажной «этикеткой» на боку, одна из которых крикливо провозглашала «Николай», а вторая, не менее крикливо – «Тимофей», и, выбрав соответствующую, протянул    Николаю:

– На вот, шутник, плеснешь сюда немного для медицинского анализа. И тебе тоже, – сунул оставшуюся посудину чуток опешившему Тимофею.

Не особо вдаваясь в смысл происходящего, – не до того сейчас было, – молодые люди поочередно старательно выполнили необходимые манипуляции и сдали  емкости  с «материалом» обратно рыжебородому.

Глава IV

Дом Тихона являл собой основательное одноэтажное строение довольно-таки внушительных размеров.

Как только наши герои поднялись на крыльцо, так сразу же отворилась входная дверь, и, шагнув навстречу, пред ними предстала совершенно необыкновенная женщина. Причем  парадокс  как раз в том и заключался, что и одета она была в обыкновенную черную длинную юбку, да такую же обыкновенную, совсем неброскую синюю кофточку, а на голове пестрела, опять же, обыкновенная красная косынка; и золотистые волосы ее были заплетены в обыкновенную косу, и лицо было, в принципе-то, обыкновенным открытым лицом русской женщины, однако, все это в совокупности производило просто необыкновенное впечатление. Ибо тугой пояс юбки элегантно подчеркивал аккуратную талию, а под ее тканью определенно угадывались в меру широкие и упругие бедра. Кофта же, в свою очередь, облегая тело, подчеркивала ту необходимую женщине упитанность, когда большая   налитая грудь выглядит вполне естественной и не кажется некой громоздкой надстройкой. Наличие же довольно аккуратного живота не говорит больше ни о чем ином, как о вполне здоровом аппетите его обладательницы, а плечи и руки, ввиду своей допустимой округлости, кажутся весьма и весьма элегантными. Что же касается косынки, она хоть и покрывала голову, но завязывалась сзади и выглядела  быстрее именно необходимым аксессуаром на фоне выскочившей из-под нее тугой длинной косы.

Но самым замечательным, конечно же, являлось лицо женщины. Оно было необычайно притягательным и,    как уже было отмечено, по-русски открытым: круглое, с гладкой, прямо-таки атласной розоватой кожей, чуть вздернутым небольшим носом, светлыми, почти белыми, ровными дугами бровей и большими голубыми глазами. Лишь только их взгляды пересеклись, женщина тут же, словно школьница, – хотя и была постарше  своих гостей, – зарделась румянцем. И вот этот-то искренне-чистый румянец, он-то и явился самым притягательным, мгновенно подкупающим и непременно располагающим к себе.

– Здравствуйте! Проходите в дом, гости дорогие! – приветливо  улыбнулась  хозяйка, и, хоть румянец  и проступил,  глаз своих, как следовало бы, увидав его, предположить, отнюдь не отвела,  а, напротив, открытым взором по-дружески смотрела в лица ребят.

– Здравствуйте! – словно на военном параде хором приветствовали  молодые люди.

Тимофей, как только увидел, так сразу же ее и признал. Это  была она. Она их, «продрогших цуциков», ночью чем-то растирала. Прояснившееся обстоятельство, конечно же, не преминуло смутить нашего героя. Была бы она некрасива, или даже «страшновата», он бы отнесся к  этим ночным процедурам гораздо проще, нежели в случае с такой вот необыкновенной женщиной.  Что же касается Николая, тому просто показалась, что это будто была женщина из его недавнего сна, запомнившаяся ему своим добродушным взглядом и прямо-таки по-матерински заботливым выражением лица. Никаких ассоциативных привязок к ночным мероприятиям в силу известных обстоятельств у него в голове не родилось, а посему он не обнаруживал в себе следов смущения. Правда, чуть забегая вперед, скажем, что длилось это ровно до того самого момента, пока все не прояснилось.

В гостиной или, как принято говорить на Кубани, в зале, куда их провели, гостей радушно встретил хозяин.

– Тихон, – подал он поочередно свою крепкую ладонь гостям.

– Николай.

– Тимофей.

– В общем так, ребятки, предлагаю чрезмерно не церемониться и перейти сразу на «ты». Кстати, знакомьтесь, моя жена Маша.

– Так я же с ними еще вчера знакомилась, а с Колей, покуда его растирала, вообще раза три, наверное, даже пришлось это сделать, – весело светилась Маша, глядя попеременно в лица молодых людей.

– Да-да, вот и я подумал, – смущенно отводя в сторону глаза, произнес Николай, – отчего это мне Ваше лицо таким знакомым показалось? – но, тут же, встретившись с ней взглядами, с улыбкой добавил, –  Вернее… Гм, твое, Маша. А оно-то, выходит, что и вправду  знакомы.

– Вчера не считается, – вставил Тихон, – То был  форс-мажор. Правильно говорю ведь, Коля? – совсем уж по-приятельски похлопал  по плечу молодого человека.

– Абсолютно верно, Тихон. Я бы добавил, пожалуй, что это был форс-мажор, отягощенный глубокой, а местами прямо-таки глубочайшей амнезией.

Все рассмеялись, и в воздухе укоренилась атмосфера дружелюбного взаимопонимания.

– Пока вы отдыхали, – продолжил Тихон, – у нас с утреца был  товарищ ваш, Окнеруг Георгий Михалыч. Не стал он вас беспокоить, а попросил передать, что его срочно отправляют в командировку, то ли  на какую-то учебу, то ли еще по какой надобности, в Краснодар, и что всю неделю его не будет. Служба, сказал, есть служба. Собственно говоря, мы  предложили, чтобы вы эту недельку у нас погостили. На том и остановились. А порыбачить у нас уж точно не хуже  можно будет.

– Неожиданно, – прокомментировал новость, свалившуюся словно августовский снег на разгоряченную голову, Николай, –  но вполне в Жорика стиле. У него всегда если не понос, то обязательно случится золотуха. То лед  вчера внезапно помер, то срочная командировка сегодня нежданно родилась.

– Вы не волнуйтесь, ребята, – поспешила поддержать гостей  Маша, – Для нас это будет совсем необременительным.  Сейчас же Масленица. Так что все гуляем, веселимся, а гостям только рады. Мы, кстати, по давней традиции Масленицу начинаем с воскресенья предстоящей масленичной недели большим костром, который вы как раз вчера видели.

– Я так понимаю, – даже и глазом не моргнув после хозяйкиного упоминания о костре, вступил в разговор Тимоха, – выбора у нас особого нет. Батюшки, – взгляд уперся в настенные часы, – это что, уже двенадцать часов? Вот это мы даем.

– Да ничего страшного. Вы ведь на отдыхе. Нормально, – успокоил Тихон, добавив к ранее сказанному, – Он и вещи ваши успел перевезти перед отъездом. Так что, милости просим, будьте, как говорится, как дома.

– Спасибо огромное. Все же не совсем удобно вас собою обременять, но Тимофей прав, и деваться нам, в принципе, тоже некуда.

Будучи вполне естественно смущенными, гости, однако, ощущали себя довольно легко и непринужденно в этих нежданно сложившихся обстоятельствах. И причиной тому, конечно же, было отнюдь не похмельно-раскрепощенное их состояние. Ею явился тот завораживающий магнетизм хозяев, коим в равной степени природа щедро наградила обоих супругов.

– Вам точно  уж кушать, а то и выпить хочется. Но, все же, попросим немного потерпеть. Доктор прибудет с минуты на минуты.  Может анализы еще какие понадобятся натощак. А потом уж за стол. Да, Машенька, ты бы шла на кухню, подгорит вдруг что ненароком.

– Ой, точно. Заговорилась я тут с вами, – всплеснула руками хозяйка и спешно покинула комнату. Но сразу же   воротилась обратно. Возвестила о прибытии врача.

***

Доктор оказался суховатым пожилым и весьма неразговорчивым человеком. Не то, чтобы не говорил совсем. А совсем не говорил на отвлеченные темы. Все в основном сугубо по вопросам, сопряженным с целью своего визита. Выражаясь при этом довольно скупо, да еще и с использованием профессионального лексикона.

Нужно признать, что специалист высокого уровня угадывался в каждом его движении, в каждом взгляде и даже в каждом вздохе. Прибыл он не один, а вместе с помощницей. Которая, как бы в противовес ему, выглядела лет на двадцать  моложе, была довольно пышна и весьма разговорчива. Правда, говорила тоже-то по большей части  именно по своим производственным, так сказать, вопросам, но делала это с таким избыточным потоком  слов и с таким воодушевленным напором, что, казалось, дай ей волю, она бы вообще  рот свой не закрывала никогда:

– Так, мальчики, а ну-ка быстренько, пожалуйста, разделись, – звонко затараторила, как только  комнату  покинули  посторонние, – До трусов. До трусов и не более того. Да не все сразу. Прошу вас. По очереди, пожалуйста. Подходим сначала ко мне. Регистрируемся, затем следуем к доктору на осмотр. После врача возвращаемся опять ко мне. Сдаем кровь  из пальца, кровь из вены. Затем одеваемся. Только ни в коем случае  не тянем кота за его причинное место. Нам еще нужно успеть анализы  ваши в лабораторию сдать.

Собственно, одной своей тирадой Мила Ивановна, как ее представили молодым людям, сразу же все и пояснила. Да так удачно, что даже и нам с вами стала ясна суть происходящего настолько, что  нет смысла прибегать к какой-то еще дополнительной детализации. Единственно, что добавим, пожалуй, это что Иван Ефимович, – как в свою очередь представлен был доктор, – настолько  скрупулезно  проводил осмотр, а сам осмотр был настоль многогранен, что показалось, будто врач являлся, если можно так выразиться касаемо медработника, специалистом неимоверно широкого профиля. Ибо мало того, что классически померил кровяное давление, послушал легкие, проверил горло и прощупал живот. Он еще удостоверился в целостности зубов и качестве прикуса, оценил состояние кожных покровов и мускулатуру тела, уточнил остроту слуха и зрения, а также уделил косвенное внимание «исправности» мочеполовой системы. Впрочем, делал это все, хоть и весьма вдумчиво, но довольно быстро, так что весь осмотр в целом показался друзьям не столь обременительным, а даже в некотором роде и полезным. В конце, когда молодые люди уже облачались в одежды, Иван Ефимович, неожиданно расщедрившись на словеса, назидательно изрек:

– Ну, что ж, голубочки мои. Должен признать, что для столичных птичек вы, если не брать в расчет похмельного вашего состояния, вполне себе ничего. Еще изрядно попорхаете. Опять же, коли не будете залетать, куда не следует. В случае, конечно же, позитивных результатов анализов, о которых вам будет доведено через Тихона  Захаровича. Потому как длительное нахождение неподготовленного человека в ледяной воде неизвестно еще  чем и в каком  именно месте  может вылиться. Но, повторюсь, пока все просто замечательно.

За сим врач откланялся. Удивительно, что после докторской речи словоохотливая Мила Ивановна не посмела проронить более ни единого слова. Видимо, так было у них заведено – последнюю точку всегда ставил шеф.

Какое все-таки огромное значение имеют так или иначе оказывающие на людей воздействие те или иные обстоятельства. Вот, к примеру, в нашем случае. Если мы взглянем на своих героев дней пять назад, то, конечно же, удивимся, узнав в уверенном в себе и  весьма солидном руководителе столичного госучреждения, а также  пусть и не в столь строгом  директоре, но зато по совместительству собственнике небольшого подмосковного предприятия  этих так, по сути, безропотно подчинившихся простой  медсестре  из кубанской станицы людей.  Ну, во-первых, как ни крути, а в них еще с детства было заложено, что медработников нужно слушаться. А во-вторых, при тех обстоятельствах, в которых они оказались, разве  был какой-то смысл противиться  или показывать свою значимость и уж, тем более, рассуждать о какой-то, где-то и кем-то очень ощущаемой  весомости? Абсолютно никакого. Обстоятельства, в общем. Мы еще не раз мысленно о них, я уверен, подумаем,  по ходу развития нашей истории, но уж возвращаться к рассуждениям на эту тему не станем. Поскольку понятно ведь, что люди поступают так, как они не поступали ранее и, возможно, не поступят после, именно в силу определенно складывающихся обстоятельств.

***

Пока хозяева провожали медицинскую бригаду, наши друзья-путешественники осматривались в комнате. Она была довольно просторной,  вытянутой по направлению от двери к окну. По правой стене тянулись шкафы, забитые снизу доверху книгами. Левая же – была увешана различного калибра картинами, довольно интересными работами, судя по «клейму» художника, выполненными  рукой одного мастера.

Тимофей углубился в изучение  библиотеки, в которой практически полными собраниями сочинений были представлены классики русской литературы, а также изобиловали  произведения советских авторов, и крайне выдержанной представала подборка книг современных российских литераторов. Что касается иностранной –  то  ее представительство оказалось весьма обширным и  вполне, с точки зрения книголюба Тимофея, безупречным.

Николай, в свою очередь, увлекся заинтересовавшими его произведениям живописи.

– Вот тебе и староверы, – выпорхнул наружу со словом «вот» очередной Тимохин «петушок».

– И не говори,  – поддержал  его приятель. Он  восхищенно изучал портрет прекрасной юной особы из, скорее всего, даже не прошлого, а позапрошлого столетия, видимо, являющийся списком с какой-то известной в мире искусств, но совсем незнакомой Николаю, по сути, обыкновенному дилетанту в вопросах живописи, картины, – Были же раньше настоящие принцессы. Зацени-ка, Тима.

Крупным планом представала светловолосая совсем молоденькая девушка в нарядном бело-голубом платье с аккуратной тех же тонов шляпкой на голове. На чуть вытянутом и, как положено, бледноватом лице застыло то юное и беззаботное восхищение жизнью, которое заставляет каждую черточку, каждую клеточку, улыбаясь, светиться. И даже стремление сохранить подобающую своему сану или же  положению маску благородной  степенности не в силах было скрыть от созерцателя этого чудного света. Натуральность лучисто-голубых глазок  и пылающих алых губок являлась настолько очевидной, что Николаю вдруг представилось, как уже буквально в следующее мгновение эта миловидная юная особа из далеких прошлых времен ступает с холста прямо на устланный  толстым ковром пол.

«И о чем бы я с ней говорил?» – подумалось ему.

– Интересуетесь? – прервал Колины размышления вошедший Тихон, – Что касается литературы, эта  вотчина моя. Весь в вашем распоряжении. А вот относительно живописи, уж лучше будет вам с автором побеседовать.

– А что можно и с ним самим познакомиться? – встрепенулся вышедший из своей призрачной задумчивости Николай.

– Непременно познакомим. А вот, кстати, – оборачиваясь к двери, нежно улыбнулся хозяин, – и он. Знакомьтесь:  Соня, наша дочь.

Возможно, Николай, собираясь что-то произнести, открыл рот, да от неожиданности явления, представшего его взору, передумал говорить, а про рот свой открытый просто-напросто  забыл. Возможно же, тот открылся самопроизвольно, даже и не собираясь ничего изрекать. Неважно. Но, как бы то ни было, Коля смотрел на вошедшую  высокую и стройную девушку  в длинном голубом платье с белыми манжетами на воротнике и рукавах  во все глаза и с широко открытым ртом, поскольку она, действительно, как будто прямо с холста и спустилась.

– Тимофей, – представился Тимоха, так и не удосужившийся оторваться от книг и взглянуть на заинтересовавший товарища портрет.

– Николай, – растеряно вымолвил и Коля.

– Очень приятно. А Вы как раз мой портрет, Николай, изучаете? Это тети Даши работа, – голос у Сони  был ровный, грудной и неожиданно оказался довольно низким, контрастно компенсируя высокие отцовские нотки, –  Она ее стилизовала под девятнадцатый век. Достоверно вышло, правда?

– Да что Вы!? – Николай только сейчас  обратил внимания, что  эта картина была подписана другой, нежели остальные, авторской подписью, –  Очень  даже вышло. Я вообще-то думал, что это список с какой-то известной старинной работы.

– Спасибо. Тёте будет приятно это услышать, – произнесла Соня, и между ними тут же повисла немая пауза. Глаза Николая заметались с полотна на оригинал и обратно. А девушка смотрела на картину, вполне очевидно, в ожидании возобновления разговора молодым человеком. Впрочем, возможно, даже ничего и не ожидая, просто молча перебирала свои «художественные» мысли, коих у творческого человека всегда в достаточном изобилии.

Тимоха тем временем обратился с каким-то литературным вопросом к Тихону, и они увлеченно принялись его обсуждать.

«И о чем бы я с ней говорил? – вспомнил Коля недавний собственный вопрос, когда окончательно убедился в полном сходстве и красивых голубых глаз, и прямого, не похожего ни на длинный папин, ни на чуть курносый мамин,  аккуратного носа, и чувственных алых губ, и светлых, почти что белых, волос. Единственным  условным отличием было то, что девушка с картины представлялась ему ниже ростом. И, откровенно говоря, он и представить себе не мог, что она будет обладать  такими изумительными  формами: узкая талия, стройные длинные ноги, зрелая грудь –  все на его вкус. Соня походила на  свою мать, однако,  черты были заметно тоньше. Вполне уместным на фоне стилизации под девятнадцатый век   было бы даже сказать, что аристократичнее, – А обо всем на свете», – дал он, наконец, ответ на собственный вопрос, но, тем не менее, так и не заговаривал.