Железный человек Тони Айомми. Мое путешествие сквозь ад и рай с Black Sabbath

В выборе обложки мы никак не участвовали. Фотку сделали на водяной мельнице в деревеньке Мейплдарэм. Когда делали фото, нас не было, но мы познакомились с девушкой, чье фото попало во внутренний конверт. Она как-то раз пришла на наше выступление и представилась. Как по мне, превосходная обложка и очень своеобразная. Но на внутреннем конверте оказался перевернутый крест, с которого начались многие наши неприятности. Мы неожиданно стали сатанистами.

Но нам было не до этого – нас переполняли эмоции от того, что вышел альбом.

17

Новый менеджмент

Звукозаписывающая компания перекинула нас с Fontana на другой свой лейбл, Vertigo Records. В основном по причине того, что это был новый лейбл с более прогрессивными коллективами. Но мы с ними нечасто контактировали: они желали разговаривать только с менеджером. Во всяком случае, нам так сказали. Иногда приходили представители лейбла, но мы понятия не имели, кто они такие.

Маркетологи настояли, чтобы альбом вышел в пятницу 13 февраля 1970 года. Перед релизом мы давали интервью, но, когда Джим Симпсон передал нас в руки Патрику Миэну, все закончилось. Он прекратил наше общение с прессой, поскольку наша недоступность добавляла выходу альбома интриги. Мы редко звучали по радио, так как единственным, кто нас ставил, был Джон Пил. Даже несмотря на это, в первую неделю было продано более 5000 копий благодаря сарафанному радио в мире андеграунда, особенно в городах, где мы успели обзавестись поклонниками благодаря живым выступлениям.

Пресса нас ненавидела, поносила направо и налево. Безусловно, это задевает, но мы не собирались из-за этого изменять музыку. Пластинка продавалась, так что однозначно хоть что-то мы сделали правильно. Мы верили в то, что делали, любили это, поэтому ничем другим заниматься не могли – оставалось лишь продолжать гнуть свою линию.

Только когда гранж стал набирать популярность, и все эти музыканты говорили, что Black Sabbath оказали на них большое влияние, мы стали весьма популярными. И вот тут мы начали читать про себя комплименты и шутили: «Постой-ка, что происходит? О нас не могут писать хорошее!» Потому что мы всегда говорили: «Как только нас начнут хвалить – пора завязывать».

Сингл «Evil Woman» погоды не сделал, но альбом поднялся на восьмое место. Джим Симпсон еще до выхода пластинки организовал нам множество выступлений, а платили нам по-прежнему не больше 20 фунтов, почти ничего. Мы у него спросили:

– Погоди-ка, на сколько еще запланировано этих концертов?

– О, у нас на несколько месяцев вперед все расписано.

Это уже было смешно. Даже те, кто приходил в клубы, в которых мы играли, говорили нам: «Чего вы за копейки-то вкалываете?! Ради чего себя так истязать?»

Мы все обдумали и решили: ну на хер, с нас довольно! И когда позвонил менеджер-тяжеловес Дон Арден и сказал, что хотел бы с нами поработать, мы поехали к нему на встречу в Лондон. Уилф Пайн встретил нас на «Роллс-Ройсе». Уилф – достаточно приятный парень, если ты его знаешь, но, с другой стороны, характер у него весьма злобный. Я слышал пикантные истории о том, что он сделал для Дона Ардена. Вокруг Дона всегда творилось что-нибудь суровое. Возле него крутилась куча бандюганов. Когда мы приехали к нему в офис, он начал немного давить: «Вы станете великими. Всюду будут висеть ваши плакаты, будете на первых местах. Я вас выведу на вершину!»

И так далее. А потом: «Подпишите здесь!»

Мы не могли так просто это сделать. Он слишком давил. Поэтому мы свалили, понятия не имея, что теперь делать. Он ведь и убить может! Он продолжал с нами контактировать, приглашал на ужин, грузил разными предложениями. Не отставал от нас, а потом в один прекрасный день с нами связался Уилф и сказал: «У меня есть еще один парень, который хочет с вами встретиться. Я привезу его прямо в Бирмингем».

Это был Патрик Миэн. Он казался гораздо более уравновешенным, чем Арден, и говорил то, что мы и хотели услышать: «У вас вышел альбом, но его никто не продвигает. Вам пора давать более серьезные концерты…»

Приятно было такое слышать. Вместо того чтобы быть на вершинах хит-парадов, мы хотели играть. Чувак изложил все четко и по делу, поэтому мы в итоге подписали контракт с Патриком Миэном.

Сегодня кажется странным, что Уилф, работавший на Ардена, предложил нас Миэну. Возможно, Уилф решил так: Дон им не подходит – может, срастется с Патриком. Так и получилось. Но мы не имели представления, в каких близких отношениях Арден был с Миэном. Отец Патрика Миэна работал на Дона Ардена, так что связь там определенно была.

Несколько лет назад Уилф написал книгу. Там есть наша с ним совместная фотография, а на другой странице Уилф с Джоном Готти, главарем нью-йоркской мафии. Я подумал: как меня угораздило в такое вляпаться?

Патрик Миэн научился всем премудростям бизнеса у папаши, у которого была своя управляющая компания. На первых порах все казалось сказкой. Миэн толкал красивые речи и поначалу продвигал процесс. Именно он вытащил нас в Америку. Для нас все тут же переменилось. Мы летали на частных самолетах. Исполнялся любой наш каприз. Достаточно было позвонить ему и сказать:

– Хочу купить новую тачку.

А он лишь спрашивал:

– Без проблем. Какую?

В моем случае это была «Ламборгини» или «Роллс-Ройс», неважно.

– Где она?

Я называл ему место.

– Сколько?

Я называл сумму.

– Я все оплачу и распоряжусь, чтобы тебе ее доставили.

И все. Если мне хотелось купить дом: «Где этот дом? Сколько стоит?»

И у меня был дом. Так и жили. Но никогда не видели каких-то значительных сумм наличными, даже если они и были. Нам положили немного денег на банковские счета. Но, учитывая, из какой дыры мы вылезли, даже несколько сотен на счету были большим подспорьем. Полагаю, мы так и не узнали, сколько на самом деле зарабатывали. У нас были бухгалтеры, но мы никогда не задавались вопросом, в чем, собственно, их роль и от кого они получают поручения.

«О, это крупная бухгалтерская фирма, все должно быть в порядке!»

Мы ничего не знали о финансовой стороне вопроса. Когда мы появлялись в офисе, все приветствия заканчивались фразами: «Кстати, подпишите эти бумаги. Здесь и здесь, я вам все расскажу, это из бухгалтерии».

И думаешь, что все честно и открыто.

Но Миэн мне нравился. Он нам всем поначалу нравился, и мы в него верили.

18

На грани паранойи

После записи Black Sabbath мы сразу же приступили к сочинению песен для второго альбома. Некоторые из них были написаны во время тура по Европе – к примеру, «War Pigs». Когда мы играли в том жутком месте в Цюрихе, много джемовали, тогда и появилась основная идея. Позже, на репетициях, мы превратили ее в песню. Мы сочиняли везде, где репетировали, компануя идеи и мелодии. Часть подготовительной работы к Paranoid мы проделали в Монмуте, Уэльс, потому что захотелось куда-нибудь уехать и отгородиться от всего. Мы были там одной из первых команд после Дэйва Эдмундса. В других местах приходилось репетировать, а потом расходиться по домам, а там мы могли быть все время вместе.

Запись альбома Paranoid протекала достаточно быстро. Мы вернулись в студию Regent Sound, где снова работали с Роджером Бейном. На этот раз ушло не более трех-четырех дней, ненамного больше, чем на первую пластинку. Из-за того, что за несколько дней до этого мы попали в драку, я записывался с огромным фингалом под глазом. Это было время модников и рокеров, и мы выступали на приморском курорте. Мы закончили выступление, и Гизер вышел, чтобы сделать телефонный звонок. Вскоре он второпях вернулся с возгласами: «Вашу ж мать, за мной увязалась куча скинхедов, и они ждут нас снаружи».

Мы вышли взглянуть, что там творится, и дело было серьезное. Оззи схватил молоток, а я спросил:

– Кто из них до тебя доебался, Гизер?

Он указал на чувака:

– Вот этот!

Я подошел и врезал этому парню, а потом они все посыпались из ниоткуда. Полный хаос, но во время драки не до разборок. Какой-то чувак схватил меня за шею, и я проорал: «Оззи, тресни-ка его молотком!»

Оззи вмазал ему в момент, когда тот выпрыгивал у меня из-за спины, зарядил ему с плеча чертовым молотком прямо по морде. Жестко было. Они носили ботинки с металлическим мысом и били нас прямо по мордасам. Удалось свалить оттуда, но досталось нам прилично.

Рон Вудворд, мой давний сосед, игравший на басу, привез нас на концерт, так как только что приобрел новую тачку. Мы запрыгнули к нему в машину с криками: «Газуй отсюда к хуям собачьим!»

Но он двигался, как слизняк под валиумом, а мы орали как резаные, с фингалом под глазом, всюду кровища: «Педаль в пол! Жми, жми!!!»

Скинхеды с дубинками в руках ломились вниз с холма, пытаясь нас перехватить, а Рон медленно тронулся с места. Он, оказывается, боялся гонять на новой машине. Мы все-таки смылись, но это длилось целую вечность, так как он плелся, как черепаха. Наконец я добрался домой, зашел внутрь, мама была в спальне.

– Как прошел концерт?

Я приоткрыл дверь.

– А, замечательно!

В плане текстов Paranoid имел политическую окраску – по крайней мере, это касалось «War Pigs». Это не негативная реакция на якобы «оккультный» первый альбом, потому что мы ни разу не пожалели о том, что сделали. Просто так получилось. Но не весь же Black Sabbath был, так скажем, за неимением более подходящего слова, оккультным, и не весь Paranoid – политическим. «War Pigs» вообще-то начиналась с длинной композиции под названием «Walpurgis», и можно предположить, что песня о сверхъестественном. Дело не в этом. Может, это было лишь рабочее название, с еще не написанной лирикой. Не знаю, почему Гизер переделал ее из «Walpurgis» в «War Pigs». За лирику в группе, безусловно, отвечал он. Мне всегда нравилось, что у него получалось, поэтому я его не донимал вопросами.

Роджер Бейн и Том Аллом ускорили концовку «War Pigs». Когда мы впервые услышали этот вариант, нам показалось странным их решение, но мы тогда не имели права голоса.

Мы курили много дряни, поэтому кое-что из лирики может восприниматься немного необычно. Как в песне «Iron Man» («Железный человек»), которая получилась из прикола об ожившем роботе. Предполагаю, там были очень серьезные мысли о том, что кто-то не может выбраться из этого тела, этой штуковины. И взгляните на «Fairies Wear Boots». Что за слова! Но никто не придирался, и все принимали это как данность.

После того как мы записали все треки, Роджер сказал:

– Этого недостаточно. Можете придумать еще одну песню? Простой коротенький трек?

– А? Ну да, наверное.

Остальные ушли на обед, и я стал играть: ДадаДадаДадаДада ДадаДадаДадаДада дудудудудудудуду дудудудудудудуду Дадада: «Paranoid». Когда все вернулись, я сыграл им рифф, и он им понравился. Гизер придумал текст – не помню, помогал ему Оззи или нет. Когда мы начинали играть новую песню, Оззи импровизировал и пел, что взбредет в голову, «лечу из окна» или что попало, и, наверное, он даже не понимал, что поет. А Гизер вдруг говорил: «О, а вот это я, пожалуй, использую!»

Гизер работал над текстами до того, как мы начинали записываться, а в некоторых случаях даже в студии. От Оззи требовалось потом это точно воспроизвести. Он придумывал мелодию, чаще всего следуя за риффом. Не знаю, каким образом Гизер выдумывал слова для «Paranoid», но у него было достаточно богатое воображение. Он мог немного посидеть, слушая музыку, а иногда просил тишины. Он записывал строки, потом некоторые вычеркивал и заменял другими. Затем отдавал Оззи, и, естественно, Оззи спрашивал: «Это как, блядь, вообще понимать, Гиз?»

«Параноик». Сомневаюсь, что мы в то время понимали, что это за слово. Мы с Оззи ходили в одну и ту же паршивую школу, где уж точно ничего подобного не слышали. Мы знали, что означает «блядь» и «отъебись», но что такое «параноик»? Поэтому мы и оставляли все это Гизеру, так как считали его более образованным.

Все треки длились пять с половиной минут. Мы никогда не играли трехминутных песен, так что «Paranoid» была чисто для того, чтобы заполнить место на пластинке.

Мы никак не думали, что это будет хит. Из всего нашего материала ее всегда отбирали для сборников, использовали в телепередачах и фильмах. Я сочинил ее от силы минуты за четыре. В основе простая, цепляющая тема, и именно это, похоже, так всех и притягивает. Благодаря «Paranoid» мы даже попали в передачу Top of The Pops. Мы очень нервничали, потому что по меркам Британии появиться в этом шоу было весьма престижно. Наверное, громче нас у них еще никого не было. Атмосфера мне вообще не понравилась, ох уж эти людишки из Би-би-си, которые диктуют тебе, что делать и как себя вести. Ситуация накалилась, когда я сказал:

– Перестаньте светить на меня прожектором! Он сводит меня с ума!

– Мы не можем его вырубить.

– Ну тогда вообще уберите его!

И конечно же, я играл в полной темноте. Больше мы там не появлялись. В любом случае наша группа была не создана для Top of The Pops.

Если альбом Black Sabbath вызвал разногласия из-за перевернутого креста во внутреннем конверте, то на Paranoid было сделано все, чтобы переплюнуть дебютник. Поначалу мы собирались назвать пластинку War Pigs, и даже была обложка с чуваком со щитом и мечом: «Свиньи войны». Но такое название не пропустили, изменив на Paranoid. Мы спросили: «А как это связано с обложкой?!»

Что-либо менять было уже поздно, потому что срочно нужно было определиться с названием.

– Нет, мы не можем использовать War Pigs. Как же мы его назовем?

– Будет Paranoid!

На том и порешили.

19

Sabbath, Zeppelin и Purple

Джон Бонэм и Роберт Плант родились в Бирмингеме. Мы с Биллом, когда играли в группе The Rest, часто выступали вместе с Бонэмом. Он был в одной команде, а мы – в другой, но выступали мы в одних и тех же клубах. А Гизер в то время знал Роберта Планта лучше, чем я. Как-то раз мы с Гизером отправились в магазин и случайно встретили там Джона с Робертом. Они сказали:

– У нас новая группа, мы вместе с Джимми Пейджем.

– О, круто!

Лично с Джимми Пейджем мы знакомы не были, но знали его по The Yardbirds, так что были за них рады.

Дебютный альбом Led Zeppelin мне понравился. Их тяжесть шла от мощной игры Бонэма на барабанах. Пейдж выдавал классные риффы, но у него не было тяжелого звука; его звучание было своеобразным. И в комбинации это звучало превосходно. У нас, однако, был другой подход: все дело было в риффе, тяжело звучащей гитаре. Там, где Zeppelin опирались на громоподобные барабаны, у нас была стена звука из жирной гитары и баса.

Билл Уорд как-то сказал, что в то время мы решили превзойти Zeppelin по тяжести. Я этого не помню, но могло быть и так. Так бы любой сделал. Но в действительности же никакого лютого соперничества между Sabbath и Zeppelin не было. Все мы родом из Бирмингема, из одной банды, если угодно, так что мы всегда желали им всего наилучшего, и, уверен, они нам тоже.

Сейчас все свободно общаются с музыкантами из других групп, но тогда так было не принято. Мы общались с ребятами из Led Zeppelin, потому что дружили с Бонэмом и Плантом. Между группами из Лондона и Бирмингема, Мидлендса[16], всегда существовала некоторая неприязнь. Лондонские музыканты считали себя круче нас. Свысока смотрели на тех, кто из Мидлендса, а мы, в свою очередь, считали лондонцев снобами. По этой причине была конкуренция и соперничество, и группы пытались уделать друг друга. Были Zeppelin, Sabbath и Purple, но соперничество было только с Deep Purple, во всяком случае, чуть позже уж точно, когда Paranoid попал в хит-парады, а у них вышел сингл «Black Night». Именно когда оба коллектива взбирались по хит-парадам, мы чувствовали настоящее противостояние.

Мы настолько дружили с Led Zeppelin, что они даже хотели перетащить нас на свой лейбл, Swansong. Не знаю, почему этого так и не произошло. Может быть, мы не смогли разорвать контракт с Warner и Phonogram, так как они подписали нас на веки вечные. Мы бы с радостью согласились и на то, чтобы нашим менеджером стал Питер Грант, но это было невозможно. Думаю, он занимался только Led Zeppelin, а позже, конечно, и Bad Company, с лейбла Swansong. Раньше было мало менеджеров, работавших с большим количеством коллективов. Был один менеджер на группу. У нас был Патрик Миэн, и больше он никем не занимался – по крайней мере, поначалу.

Ребята из Led Zeppelin приходили к нам во время записи Sabbath Bloody Sabbath, и мы джемовали вместе. Бонэм хотел сыграть одну из наших песен, думаю, это была «Sabbra Cadabra», но мы сказали: «Не, мы уже играем наши песни. Давайте просто устроим джем и поиграем что-то еще».

Не знаю, остались ли какие-то записи. Это было бы нечто особенное: Black Zeppelin. Это единственный раз, когда две группы играли вместе. Да, Джон джемовал с нами в годы становления, но Биллу не нравилось, что Джон играет на его установке. Это была его гордость и отрада, а Бонэм всегда ему что-нибудь ломал.

– О, Билл, дай поиграть…

– Не, что-нибудь сломаешь.

– Ну дай попробовать, Билл.

– Ни фига!

Они были сумасшедшими, серьезно.

Мы до сих пор дружим с Zeppelin, даже несмотря на то, что Бонэм сильно обидел Ронни, когда в мае 1980 года пришел к нам на концерт в «Хаммерсмите». Джон стоял сбоку сцены, веселился, попивал «Гиннесс», надираясь все больше и больше, пока продолжалось выступление. Мы сошли со сцены, и он ляпнул: «Для ебаного карлика у него потрясающий голос!»

Естественно, Ронни услышал. Бонэм на самом деле комплимент хотел сделать, но вышло наоборот. Ронни повернулся к Джону и выпалил: «Охуел, уебок сраный?!»

Чуть до драки не дошло. Схватка была бы неравной, поскольку Джон был тем еще хулиганом. Так что я ему сказал:

– Слушай, прекрати, пожалуйста.

Он начал:

– Да что с ним такое?!

– Ну, ему не очень нравятся подобные эпитеты. Просто возвращайся в отель, позже увидимся. Сейчас не самое подходящее время.

Он ушел, но, черт возьми, все могло закончиться куда хуже.

Пейджи тоже наш хороший друг. Пару лет назад ему захотелось посмотреть наше выступление на фестивале Fields of Rock в Голландии, и он полетел с нами. Мы зависли, он посмотрел концерт, мы вместе заценили выступление Rammstein и улетели обратно. С тех пор мы с Пейджи виделись неоднократно.

20

И это Америка?

Наш первый альбом долгое время держался в американском хит-параде, хотя в Америке мы даже еще ни разу не были. А после выхода Paranoid наконец-то съездили. Мы зачем-то по дурости взяли с собой свою аппаратуру. Поволокли с собой аппарат Laney, колонки Laney, но дорожных кейсов для всего этого у нас не было, поэтому при загрузке и разгрузке усилители и кабинеты изрядно побились. Мы прилетели в Нью-Йорк, и наши ожидания были заоблачными: «Ребята, ущипните меня! Ох, до чего же круто, поверить не могу!»

Но первый концерт прошел в крохотном задрипанном клубе Ungano’s на 70-й Западной улице в Манхэттене. Предполагалось, что это будет культовое место, как, к примеру, лондонский Marquee, но после того как мы увидели, что это был за гадюшник, больше мы так не думали. Подозреваю, нас туда запрягли, так как надеялись, что придут агенты и представители звукозаписывающих компаний.

Наш техник, Люк, даже не представлял себе, что в Америке электросеть устроена по-другому, так что, когда он включил аппаратуру, все взорвалось.

«О, черт побери, что мы теперь будем делать?»

Это был настоящий хаос, но вскоре удалось все заставить заново работать. Мы отыграли в этом клубе два вечера, и я подумал: «Ну, приехали! И это Америка?» Сплошное разочарование. Но на третий вечер мы играли в Fillmore East, и это было охренительно. Мониторы… это был совершенно другой уровень! Мы впервые реально слышали друг друга на сцене, и я мог расслышать, что на самом деле поет Оззи. Это было потрясающе, и больше мы ни о чем не жалели.

В Fillmore мы выступали вместе с Родом Стюартом и The Faces. Мы отыграли отлично, а Род Стюарт вышел, публика начала его освистывать и фактически согнала со сцены. Мы дали с ним два концерта, и то же самое случилось следующим вечером. Парень был недоволен. Но именно тогда мы поняли, что достучались до местной публики…

Мы действительно понравились американцам!

Про нас мало кто слышал, поэтому некоторые вообще думали, что Black Sabbath – это группа чернокожих. Но продолжалось это недолго, и вскоре они поняли, что мы не совсем соул-группа. Тур продолжался, и мы смогли потусоваться и посмотреть на другие команды: например, James Gang. Мы выступили с ними в клубе Fillmore West в Сан-Франциско, и Джо Уолш курил там чертову ангельскую пыль[17]. Прямо перед концертом Гизер сказал: «Затянусь-ка и я разок».

И Оззи за компанию. Они думали, что косячок раскуривают. Гизер рассказывал, что у него прямо на сцене начались галлюцинации и он до смерти испугался. Бóльшую часть времени почти все из нас были под кайфом. Но я особо не увлекался. Я, конечно, не святой, но считал, что благоразумнее стараться быть в адеквате. До определенного момента.

21

Вальпургиева ночь

В любой стране в то время были те, кто даже не понимал наши тексты, так как не знал английского. Но по каким-то вибрациям музыки они решали, что она сатанинская. На самом деле нас приглашали вступить в сатанинские секты. Алекс Сандерс, главный ведьмак Англии, «Король ведьм», ходил на наши концерты, пытаясь завлечь к себе. А когда мы впервые выступали в Сан-Франциско, Антон Лавей, основатель Церкви Сатаны, устроил парад в нашу честь. У меня даже фотография сохранилась. Лавей в «Роллс-Ройсе» и большой баннер с надписью: «Добро пожаловать, Black Sabbath». Я подумал: это что такое? Очень мило с их стороны!

Когда мы отклонили предложение сыграть «Walpurgis» в Стоунхендже, одна секта наложила на нас проклятие. Мы очень серьезно к этому отнеслись. Именно тогда мы и начали носить кресты. Поначалу Оззи носил на шее кран от кухонной мойки. Теперь же он носил настоящий крест. В то время мы часто обсуждали сны, и нередко получалось, что снятся нам одни и те же ситуации, что странно. Может, это была Вальпургия, но однажды ночью нам всем приснилось, что крест защитит нас от зла. И мы стали их носить.

Отец Оззи смастерил нам алюминиевые кресты, выглядевшие будто сделанные из серебра. После того как он сделал первые четыре, производство переросло в массовое, потому что мы стали продавать их на концертах. Позже Патрик Миэн сделал нам золотые. Он увидел нас с алюминиевыми крестами на веревке и, я так предполагаю, подумал: надо им достать что-нибудь поприличнее.

Я никогда не выхожу на сцену, не надев креста. Когда собираюсь в турне, у меня есть два предмета, за которыми я слежу с особой тщательностью: крест и напальчники. Крест большущий, и я несколько раз заряжал им себе по лицу. Наклоняешься, чтобы сесть в машину, и раз! Приятного мало. Гизер посеял свой золотой крест на матче «Астон Виллы». Билл свой где-то припрятал, но свой старый алюминиевый носит. Я свой оригинал потерял. Возможно, как обычно, куда-то положил и забыл. Так и представляю, как новый владелец одного из моих старых домов вдруг натыкается на него и: что это за крест… и откуда здесь грамм кокса?

Конечно же, никакими сатанистами мы не были, а наша музыка не была сатанинской. Гизер и его семья были очень религиозны, ирландские католики – он до сих пор им остается, – но в то же время он интересовался оккультизмом. Прочитал множество книг английского оккультиста, мистика и писателя Алистера Кроули. Нам обоим был интересен потусторонний мир, и мы довольно долго в этом копались. Оттуда Гизер и черпал идеи. Они определенно сыграли важную роль в написании первого альбома. Вокруг все сходили с ума по хиппарской теме[18], никто не писал о реальной жизни: о войне, массовом голоде и так далее. Мы увидели, что к чему, и решили: кто, если не мы? Но обвинения в оккультизме или, что еще хуже, в сатанизме на первом альбоме просто смешны.

Шумихи по поводу нас по-прежнему хватает. Особенно в Америке, поскольку там церковь играет весьма существенную роль. Мы приезжаем на концерт, а священники и их прихожане размахивают плакатами: «Не приходите слушать эту группу. Они – сатанисты».

Потом был случай с медсестрой, совершившей самоубийство в своей квартире, и что там нашли? Альбом Paranoid в проигрывателе! Так что виноваты, разумеется, были мы. Проводилось расследование, в котором был упомянут Paranoid, но, как выяснилось, нашей вины не было. Слышать подобное было шоком, потому что это совершенно не про нас. Мы не пытаемся никого убить! Кроме того, если люди впадают в депрессию и ставят наш альбом, вряд ли они накладывают на себя руки из-за музыки.

Были и представители темных сил. Однажды к нам на выступление пришли три ведьмы. Ну, предположительно ведьмы. Они увидели, что на нас настоящие кресты, и их след простыл. Чуть позже, как-то ночью мы вернулись в отель, поднялись на свой этаж, а там полно народу в черных накидках, при свечах, они сидели в коридоре перед нашими номерами. Мы подумали: что за хрень тут творится? Нас воспринимают слишком серьезно. Черт возьми! Мы перелезли через них и пробрались в номера, а они все держали свечи и что-то бормотали. Мы созвонились и договорились: «Что будем делать? Ждем полминуты и выходим».