Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

Особенный гнев населения вызывали нередкие бесчинства колчаковской милиции, состоявшей в значительной мере из бывших фронтовиков, часто пьяных, буйных и практиковавших в отношении сельчан как порки (в том числе массовые), так и мародерство и взяточничество. В селе Пещерка в декабре 1918 года милиция 2‐го участка Барнаульского уезда выпорола 19 крестьян; на взятки для освобождения арестованных было собрано 5400 рублей, причем номера кредиток оказались переписаны, что позволило провести расследование925. В Приамурье 70% перлюстрированной почтовой корреспонденции в 1919 году составляли письма и телеграммы о спекуляции, которую считали главным злом, разрушавшим тыл. Из писем, перехваченных цензурой, было видно, что крестьяне равнодушны ко всему, кроме своего хозяйства, они «не согласны ни с большевиками, ни с Омским правительством, а только хотят, дабы их никто не трогал, в солдаты не брал, подати не платить, а жили бы вольно, а кто правит – все равно»926.

Сельские жители требовали либо оставить их в покое, либо решить все проблемы немедленно. Военные поражения белых вызывали у многих откровенное злорадство и симпатию к Красной армии. Между тем элита вела себя так, будто времени на разгром красных вполне достаточно: пока «…обессиленные белогвардейские низы вели отчаянные боевые действия, военные и штатские верхи „соревновались только в тостах, восхваляя достоинство несчастного русского солдата, который сам выпутается из всех бед…“»927.

То и дело в отдаленных районах крестьянство, колеблясь под влиянием противоречивых слухов, пыталось установить желаемое безналоговое безвластие. Уже в августе–сентябре 1918 года только начинавшая выстраиваться белая власть была атакована восстаниями. При этом, например, в волостях Канского уезда – переселенческого и «взорвавшегося» на рубеже 1918–1919 годов – полиции не было вообще928. Вооруженным сопротивлением крестьяне то и дело отвечали на отнюдь не самые основательные поводы со стороны белых: так, главной причиной Чумайского восстания в 30 селениях Мариинского уезда Томской губернии (октябрь 1918 года) стало взимание податей и штрафов с местного населения за самовольные массовые порубки леса929, а Минусинского (ноябрь 1918 года) – закрытие властями частных самогонных заводов. Урманское восстание началось 3 июля 1919 года в Верхне-Тарской волости Каинского уезда из‐за недовольства лесничеством930. В Енисейской губернии часть мобилизованных, получив обмундирование и деньги, осенью 1918 года разбежались по домам. За это белые расстреляли в селе Степной Баджей несколько человек. В ответ в декабре 1918 года началось восстание, которое сначала возглавили латыши Ян Пауль, бывший член совдепа, и Иван Боган; затем командование повстанческой армией было доверено А. Д. Кравченко931.

Большую роль в этом восстании сыграл национальный фактор, наложившийся на проблему конфликтов новоселов со старожильческим населением. В Канском уезде Енисейской губернии переселенцев было 75,9%, в Нижнеудинском Иркутской губернии – 51,6%. По мнению П. А. Новикова, недавние переселенческие деревни больше подходили для партизанских баз, чем для размеренного единоличного хозяйствования. Из-за революции прекратилась помощь новоселам со стороны Переселенческого управления, теперь они не могли подрабатывать на его дорожных работах и больше занимались тайным винокурением. Латыши были особенно податливы на красную агитацию. Большое восстание жителей бассейна реки Маны вокруг села Степной Баджей опиралось на латышей: «…весь Манский район состоит из участков, населенных латышами и эстонцами, – отмечал следователь Красноярского суда. – Эти люди, живя в глухой тайге, всегда были настроены анархически»932.

В Канском уезде в декабре 1918 года к только что образовавшемуся повстанческому ядру постоянно шли ходоки от волостей. Эти люди выспрашивали и напряженно взвешивали, присоединяться ли к партизанскому отряду, – многие были готовы восстать, но отговаривались отсутствием оружия, хотя очевидно, что в богатом охотничьем районе его хватало. По данным Т. Е. Перовой, в селе Агинском у крестьян имелось 200 трехлинеек, а по всему району – до тысячи, но «это оружие… крепко держалось в руках хозяйственных мужичков». Агинский штаб собрал 300 винтовок, однако в результате агитации со стороны протоиерея Тарасова о якобы разгроме восставших почти сразу же роздал оружие обратно и распался933. Несомненно, значительная часть припрятанных винтовок предназначалась лишь для охраны хозяев.

В марте 1919 года взбунтовались Икей и Катарбей – волостные села Нижнеудинского уезда. Их население – во время земских собраний для раскладки налогов – под влиянием слухов о сверхобложении разогнало и арестовало земцев, организовав советы, причем в Икее совет возглавил уголовный ссыльнопоселенец Михаил Фурси (Стефановский). Оба совета мобилизовали до 3 тыс. бойцов, отобрали порох у кооперативов и организовали патронные мастерские. Лозунги были анархические и шкурные: «Долой милицию и налоги!», «Долой земства!». Управляющий губернией П. Д. Яковлев, не желая лишних жертв, пытался переговорить с повстанцами, но те отказались и «выключили провод». Тогда Яковлев выслал в Икей отряд из 30 милиционеров.

Мобилизованные из-под палки и почти невооруженные, крестьяне серьезно воевать готовы не были, так что прибывший из города Черемхово конный милицейский отряд без труда подавил выступление – из шайки, где оказалось не более 300 повстанцев, было убито 16, остальные сдались934 (советский автор, не делая ссылок, написал, якобы при подавлении восстания «с лица земли были стерты целые деревни. В ряде сел каратели вырезали все население»935). И все же стихийный протест деревни, стремительно нараставший в течение 1919 года, опережал возможности правоохранительных органов.

В конце августа 1919 года на территории Приобского бора в Верх-Караканской, Верх-Ирменской, Сузунской волостях Новониколаевского и Барнаульского уездов под влиянием Зиминского восстания и «на почве отбирания у населения оружия, старого военного обмундирования и амуниции возникло новое, еще более мощное восстание бывших фронтовиков…»936: партизаны совершили налеты на села Берское, Верх-Ирмень, Верх-Чик, Воробьёвскую волость, причем ряд селений пострадал от поджогов, а интеллигенция и духовенство были вынуждены спасаться бегством. (В ответ несколько дней спустя польские легионеры и местная милиция изъяли у населения охотничье оружие и расстреляли до 30 повстанцев937.) По сути, крестьяне отвечали неразборчивым насилием на любые попытки государства проявить свою волю, поскольку считали, что оно им и так должнó. И чувствовали свою силу «людей с ружьем» в противостоянии слабому, непонятному государству с его непонятно какой по счету властью, гораздо более вороватой, чем царская, но тем не менее чего-то требующей.

На Дальнем Востоке население, настроенное еще более анархично, чем в Сибири, уже в конце 1918 – начале 1919 года массово сопротивлялось властям. В декабре 1918 года сход жителей села Борисоглебка Амурской области отказался сдавать оружие, открыто заявив о неповиновении и грозя восстанием. К весне 1919 года в Амурской области масса деревенской молодежи ушла к партизанам. Журналисты констатировали: «Суть происходящих событий деревня совершенно утратила способность уяснять. <…> Возвратившиеся из командировки в область некоторые земские инструктора передают, что почти повсюду… крестьяне встречали их недоброжелательно… и были моменты, когда им грозила опасность кулачной расправы. Но после более или менее продолжительных разъяснений со стороны инструкторов крестьяне быстро меняли настроение и выражали раскаяние в прежних своих намерениях»938.

Затем настроение менялось снова, и чаще не в пользу власти. В острые исторические периоды колебания настроений широких масс надежному прогнозу не поддаются и переход от приятия либо равнодушия к неприятию может занимать считаные месяцы или даже недели. У белых оказался весьма небольшой кредит доверия: после их прихода население решило, что уже в 1918 году война, измучившая всех, закончится и дела вот-вот поправятся. Но обстановка воюющей страны не способствовала улучшению положения, а неизбежного ухудшения белым не простили.

По достаточно обоснованному мнению большевиков, у зажиточных сибирских крестьян, испытывавших крайний недостаток промтоваров, было острое желание восстановить связь с Советской Россией и продавать туда излишки хлеба, образовавшиеся после прекрасного урожая 1918 года939. Когда же колчаковская власть стала рушиться, от нее отвернулись почти все. К октябрю 1919-го, как признавал соратник Колчака, «население проявляло озлобление» к власти. Аппарат управляющего Иркутской губернией сообщал, что после падения Омска настроение «почти всех групп населения» губернии «по отношению к Правительству враждебно»940.

Отрицание авторитета власти имело самые катастрофические последствия. С каждым месяцем Гражданской войны нарастала архаизация общественной жизни. Особенно опасной выглядела долговременная эпидемия самосудов, которые резко росли в числе и прибавляли в жестокости. Мировой судья 3‐го участка Акмолинского уезда 28 мая 1919 года отмечал: «…революция развеяла последние зачатки правосознания, имевшиеся в массах. Народ был предоставлен самому себе… и он пошел по пути безначалия, бесправия и самосудов, наиболее понятному для его правосознания». Говоря о многочисленных самосудах, современный автор констатирует: «У палаческих наклонностей населения не было надежного „сдерживателя“ ни в лице прокурорского надзора, ни в лице омских властей или местного самоуправления»941.

Что крестьяне, что горожане были уверены: чем более массовым будет участие в убийстве, тем меньшей окажется индивидуальная вина каждого. С 1917 года в Бийском и Томском уездах фиксировались многочисленные случаи закапывания заживо тех, кого подозревали в воровстве; в мае 1919 года в Омске пьяная толпа, науськанная каким-то провокатором в военной форме, начала – за «неправильное» тушение пожара – избивать брандмейстера Гасникова, которого едва живым отбили у толпы его подчиненные942. В апреле 1919 года в селе Ивленском Петропавловского уезда Акмолинской области на волостном сходе за отказ выдать на самосуд подозреваемых в конокрадстве был убит помощник начальника участковой милиции и тяжело ранены два милиционера. Газета «Уссурийский край» отмечала, что в Амурской области много самосудов и прав оказывается тот, кто выставит больше спирта. Прокурор Читинского окружного суда докладывал начальству: «Самым ярким проявлением большевизма со стороны населения является то, что оно за разрешением своих споров и тяжб обращается не к законным властям, а к главарю шайки»943.

О характере белой власти и ее целях сибиряки почти ничего не знали. В целом они были склонны верить красной пропаганде больше, чем довольно слабой белой. (Хотя, как сообщали в апреле 1919 года власти Тогурского уезда, прибывающие в Нарымский край раненые солдаты «своими рассказами о зверских поступках большевиков с мирным населением в прифронтовых полосах» вызывали у местных жителей «отвращение к большевикам»944.) Характерно, что основная часть зауральского населения, очень быстро разуверившаяся в белых, недоверчиво воспринимала те рассказы о большевистских притеснениях и зверствах, которые распространяли многочисленные беженцы; напротив, фантастические слухи о дешевизне хлеба на советских территориях, крепком порядке и отсутствии спекуляции вызывали доверие945. Эвакуировавшиеся в глубь Сибири пермские рабочие летом 1919 года были неприятно поражены «наличием большевиков во всех слоях общества» и говорили, что «Сибири надо хлебнуть горького до слез», так как при правлении большевиков «у крестьян не было бы по 5–10 коров»946.

Революционное насилие стало фактором, дополнительно подхлестнувшим противостояние деревни и города. Характерна цитата из письма красноярского жителя, которое было отправлено примерно в середине 1920 года, но отражало взгляд деревни и на более ранние события: «…несдобровать советской власти, уж слишком комиссары закомиссарились, озлобляют своими проступками рабочий и крестьянский люд, а ведь они партизаны душой и телом и часто можно слышать от крестьянина такие слова: „Сначала поморим город голодом, а потом придем с дубинами и выгоним их“»947. Ранний большевистский историк честно отмечал: «Эта подозрительность и недоверие к городу, а вместе с тем и к… пролетариату… выбивали нередко из-под коммунистической партии почву для организационного и политического овладения [крестьянским] движением»948. Вместе с тем очевидно, что традиционное манихейство крестьянского мира перешло в манихейскую, по сути, идеологию большевиков.

Американский историк П. Кёнез, изучивший события на Юге России, писал: «Страна развалилась, и фактически в каждой деревне была своя гражданская война, зачастую не имеющая никакого отношения к идеологии красных и белых»949. Очевидец сообщал, что уже весной 1918 года на Украине были «деревни, опоясанные окопами и ведущие друг с другом войну из‐за помещичьей земли»950. Одни (дезертиры и т. п.) участвовали в повстанчестве, чтобы выжить за счет оружия. Другие защищали себя и родных от реальных и фантомных притеснений со стороны городских властей. Третьи стремились за добычей. Четвертые искали приключений, реализовывая себя в качестве бойцов951

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Голдин В. Среди «замазанных фигур». Белое движение: перспективы, исследования // Родина. 2008. № 3. С. 3–4.

2

Smele J. The «Russian» Civil Wars 1916–1926. London, 2016; Колоницкий Б. И. От мировой войны к гражданским войнам (1917?–1922?) // Российская история. 2019. № 1. С. 3–24.

3

Поршнева О. С. Практики насилия в воспоминаниях рабочих – участников Гражданской войны на Урале // Гражданская война в России: жизнь в эпоху социальных экспериментов и военных испытаний, 1917–1922: Сб. докладов Международного коллоквиума в Санкт-Петербурге, 10–13 июня 2019 года. СПб., 2019. С. 294; Holquist P. Making War, Forging Revolution. Russia’s Continuum of Crisis, 1914–1921. Cambridge, Mass.; London, 2002; Sanborn J. Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Politics, 1905–1925. Dekalb, 2003.

4

Поршнева О. С. Практики насилия в воспоминаниях рабочих – участников Гражданской войны. С. 294.

5

Holquist P. Making War, Forging Revolution. Russia’s Continuum of Crisis. Р. 238.

6

Исупов В. А. Население Сибири в условиях гражданской войны (1918–1922 гг.) // Революционная Сибирь: истоки, процессы, наследие: Сб. статей Всероссийской научной конференции, Сургут, 24–25 ноября 2017 года. Сургут, 2017. С. 198.

7

Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 – сер. 1980‐х гг.: Научные исследования / Под ред. В. М. Кириллова [Б. м.], 2022. Ч. 1. С. 53.

8

Хобсбаум Э. Бандиты. М., 2020. С. 11.

9

См. на материале Сибири: Стишов М. И. Большевистское подполье и партизанское движение в Сибири в годы гражданской войны (1918–1920 гг.). М., 1962; Дубина И. Д. Партизанское движение в Восточной Сибири (1918–1920). Иркутск, 1967; Журов Ю. В. Енисейское крестьянство в годы гражданской войны. Красноярск, 1972; Шуклецов В. Т. Сибиряки в борьбе за власть Советов: деятельность партии в крестьянских массах Западной Сибири в годы революции и гражданской войны. Новосибирск, 1981 – и др.

10

Вместе с тем некоторые труды могли приоткрывать трагедии прошлого. Так, в книге о П. П. Петрове были помещены обширные цитаты из его тюремных писем конца 30‐х годов (см.: Трушкин В. Сибирский партизан и писатель П. П. Петров. Иркутск, 1965. С. 245–248).

11

Колосов Е. Крестьянское движение при Колчаке // Былое. 1922. № 20. С. 261. На первобытные черты психологии русского крестьянина указывает и американский историк (Пайпс Р. Русская революция: В 3 кн. М., 2005. Кн. 1. С. 333).

12

Мельгунов С. П. Трагедия адмирала Колчака. М., 2004. Т. 2.

13

Родина. 1989. № 10. С. 52, 53.

14

Эльцин В. Пятая армия и сибирские партизаны // Борьба за Урал и Сибирь. Воспоминания и статьи участников борьбы с учредиловкой и колчаковской контрреволюцией / Под ред. И. Н. Смирнова и др. М.; Л., 1926 – и др.

15

Кубанин М. Антисоветское крестьянское движение в годы гражданской войны (военный коммунизм) // На аграрном фронте. 1926. № 1. С. 44.

16

Мамет Л. П. Ойротия: очерк национально-освободительного движения и гражданской войны на Горном Алтае. М., 1930. С. 97.

17

Спирин Л. М., Литвин А. Л. На защите революции: В. И. Ленин, РКП(б) в годы гражданской войны (Историографический очерк). Л., 1985. С. 47.

18

Историография Гражданской войны в России. Исследования и публикации архивных материалов / Ред. и сост. Д. С. Московская. М., 2018. С. 28.

19

Имеется в виду сибирский партизан П. Е. Щетинкин.

20

Историография Гражданской войны в России. С. 34, 35.

21

Там же. С. 41.

22

Седов К. И. Дискуссия о некоторых вопросах истории партизанского движения на Дальнем Востоке в 1918–1922 годах // Вопросы истории. 1964. № 5. C. 156–169.

23

Сибирские огни. Новосибирск, 1930. № 3. С. 131; Плотникова М. Е. Советская историография гражданской войны в Сибири (1918 – первая половина 1930‐х гг.). Томск, 1974. С. 190–191.

24

Шишкин В. И. Большевики и партизанское движение в Сибири в освещении советской литературы 20 – начала 30‐х гг. // Большевики Сибири в борьбе за победу Великой Октябрьской социалистической революции: Сб. научных трудов. Новосибирск, 1987. С. 66–67.

25

Комарова Т. С. Гражданская война в Енисейской губернии. Воспоминания, мемуары. Красноярск, 2021. С. 357.

26

Павлов Я. С. Народная война в тылу интервентов и белогвардейцев (Руководство РКП(б) подпольной и партизанской борьбой в годы вооруженной иностранной интервенции и гражданской войны). Минск, 1983. С. 50.

27

Там же. С. 47.

28

Эльцин В. Пятая армия и сибирские партизаны. С. 261–280; Он же. Крестьянское движение в Сибири в период Колчака // Пролетарская революция. 1926. № 2. С. 5–49; № 3. С. 51–82.

29

Кадейкин А. В. Сибирь непокоренная. Большевистское подполье и рабочее движение в сибирском тылу контрреволюции в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны. Кемерово, 1968. С. 442–445; Шишкин В. И. Революционные комитеты Сибири в годы гражданской войны (август 1919 – март 1921 г.). Новосибирск, 1978.

30

Плотникова М. Е. Советская историография гражданской войны в Сибири. С. 184.

31

Познанский В. Трагедия на Олёкме // Сибирские огни. Новосибирск, 1968. № 11. С. 143.

32

Красный остров. Воспоминания, очерки, документы о борьбе за власть Советов на Амуре (1918–1922 гг.). Благовещенск, 1967. С. 340–341; Агеев А. В. Амурские партизаны. Очерк по истории партизанского движения в Амурской области (1918–1920 гг.). Благовещенск, 1974. С. 21, 23, 24, 39, 76.

33

О его судьбе будет рассказано ниже.

34

Павлова И. В. Красная гвардия в Сибири. Новосибирск, 1983. С. 261.

35

Шишкин В. И. Из истории борьбы коммунистической партии и советской власти против анархизма в Западной Сибири в 1919–1920 гг. // Классовая борьба в сибирской деревне в период построения социализма: Сб. научных трудов. Новосибирск, 1978. С. 3–38.

36

Гришаев В. Ф. Сыны Алтая и Отечества. Барнаул, 1989. Кн. 3: Ефим Мамонтов.

37

Трукан Г. А. Антибольшевистские правительства России. М., 2000.

38

См.: Каминский Ф. Казачество Южного Урала и Западной Сибири в первой четверти ХX века. Магнитогорск, 2001.

39

Дубовиков А. М. Уральское казачество в системе казачьих войск дореволюционной России // Отечественная история. 2005. № 1. С. 124.

40

Сонин В. В. Государство и право Дальневосточной республики (1920–1922 гг.). 2‐е изд., испр., доп. Владивосток, 2011.

41

Гордон Э. В., Мезенцев Р. В. Подпольная большевистская печать на Алтае в годы Гражданской войны (1917–1920 гг.) // Мир Евразии. 2010. № 4 (11). С. 72.

42

Ищенко Н. А., Опарина Л. В. Василий Шевелёв-Лубков – георгиевский кавалер, партизанский командарм: Сб. воспоминаний и документальных материалов о Герое Гражданской войны В. П. Шевелёве-Лубкове. Новосибирск, 2014. С. 10.

43

Гогун А. Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941–1944. М., 2012; Спириденков В. А. Лесные солдаты: Партизанская война на Северо-Западе СССР: 1941–1944 гг. М., 2007.

44

Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. 2‐е изд. М., 1987. С. 433. Следует отметить, что в период военных успехов наступления Колчака, то есть к лету 1919 года, численность сибирских партизан не превышала 10 тыс. Ларьков Н. С. Партизанское движение // Историческая энциклопедия Сибири. Новосибирск, 2009. Т. 2. С. 581.

45

Парфёнов П. С. [Пётр Алтайский]. Гражданская война в Сибири. 1918–1920 гг. М., 1924. С. 131.

46

Гудошников М. А. Очерки по истории гражданской войны в Сибири. Иркутск, 1959. С. 144; Липкина А. Г. 1919 год в Сибири. М., 1962. С. 140, 142.

47

Шорников М. М. Большевики Сибири в борьбе за победу Октябрьской революции. Новосибирск, 1963. С. 33.

48

Шишкин В. И. Борьба большевиков за объединение сибирских партизан с Красной армией (декабрь 1919 – апрель 1920 г.) // Большевики во главе трудящихся масс Сибири в трех российских революциях: Сб. научных трудов. Новосибирск, 1986. С. 81.

49

См.: Кузнецов И. С. На пути к «великому перелому». Люди и нравы сибирской деревни 1920‐х гг. (Психоисторические очерки). Новосибирск, 2001.

50

БСЭ. 1‐е изд. Т. 39. С. 162, 163; Партизанское движение в Западной Сибири. Новосибирск, 1959. С. 22; Крестьянство Сибири в период строительства социализма (1917–1937 гг.). Новосибирск, 1983. С. 51; Павлов Я. С. Народная война в тылу интервентов и белогвардейцев. С. 427–428.

51

Ларьков Н. С., Шишкин В. И. Партизанское движение в Сибири во время гражданской войны // Власть и общество в Сибири в ХX веке: Сб. научных статей. Новосибирск, 2013. Вып. 4. С. 76.

52

Сибиряков Вл. Что принес Колчак сибирским рабочим и крестьянам. М.; Пг., 1919. С. 3–30.

53

Тепляков А. Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг. М., 2007. С. 35.

54

Шишкин В. И. Западно-Сибирская крестьянская красная армия // Историческая энциклопедия Сибири. Т. 1. Новосибирск, 2009. С. 580. В середине 30‐х И. В. Громов принимал максимальную численность своей армии в 30 тыс. (см.: Партизанское движение в Западной Сибири в 1918–1919 гг.: Сб. документов. Новосибирск, 1936. С. 14). Однако четверть века спустя во втором издании документального сборника утверждалось, что в армии Мамонтова–Громова было 50 тыс. бойцов (см.: Партизанское движение в Западной Сибири (1918–1920 гг.). Новосибирск, 1959. С. 22).

55

А. Н. Геласимова в ранних мемуарах говорила о 10 тыс., в книге – о 18 тыс. (см.: Государственный архив Новосибирской области [далее – ГАНО]. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 1187. Л. 42; Геласимова А. Н. Записки подпольщицы. М., 1967).