Дом соли и печали

– Фавмант, – добавила я, хотя он и не спрашивал.

Я запиналась, словно простолюдинка, и от смущения мне хотелось броситься в море. В глазах молодого человека промелькнул веселый огонек, будто он узнал мою фамилию. Интересно, знаком ли он с нашим папой?

– Аннали Фавмант. Очень красиво.

Улыбка незнакомца стала еще шире, и он отвесил низкий поклон, куртуазно вытянув руку.

– Надеюсь на скорейшую встречу.

Прежде чем я успела выразить свое изумление, молодой человек развернулся и бодрым шагом направился в сторону людного причала. Он уже был на полпути и собирался скрыться из виду за очередной телегой с грузом, и тут я не удержалась:

– Подождите!

Молодой человек оглянулся и с нескрываемой радостью посмотрел мне в глаза, ожидая продолжения. Я покраснела и сделала несколько шагов навстречу.

– Я могу показать вам дорогу к рынку… если хотите.

Он бросил взгляд на крытые лавки в нескольких причалах от нас.

– Вы имеете в виду вон тот рынок?

Его веселый тон говорил о том, что он шутит, но внутри меня все сжалось от сознания собственной глупости. Я собралась с силами и все же выдавила улыбку.

– Э-э-э… Да… Хотя вы, пожалуй, прекрасно справитесь и без меня. – Я кивнула, словно убеждая в этом саму себя. – Хорошего дня… – Поскольку я не знала его имени, фраза показалась мне незавершенной. – Сэр, – добавила я через несколько секунд.

Я залилась краской и поспешила к своей лодке. Неожиданно я почувствовала, как чьи-то пальцы сомкнулись на моем запястье. Обернувшись, я снова увидела симпатичного незнакомца. Я едва не потеряла равновесие и ухватила его за локоть. Теперь он показался мне еще выше, и я заметила на его виске тонкий шрам в форме полумесяца. Было неловко в открытую рассматривать его, поэтому я решила отступить на пару шагов назад и создать между нами дистанцию, соответствующую правилам приличия.

– Кассиус, – подсказал он. – Меня зовут Кассиус.

– Вот как.

Молодой человек предложил мне руку:

– Я буду очень признателен, если вы поможете мне найти путь на рынок. Я впервые на Селкирке и не хотел бы заблудиться.

– Это очень большая верфь, – заметила я, оглядывая пристань, будто она резко увеличилась во много раз.

– Вы ведь не откажете мне в помощи, мисс Фавмант? – В его глазах сверкали игривые огоньки, а губы были готовы расплыться в улыбке.

– Пожалуй, не откажу.

Мы пошли к следующему причалу, затем повернули налево, направо, потом снова налево – получилась небольшая прогулка.

– Значит, вы лекарь?.. – спросила я, обходя очередную катушку каната.

Верфь постепенно оживала и наполнялась моряками и грузчиками.

– Вы говорили, что приехали позаботиться о друге?

– Об отце, – поправил мой спутник. – И нет, я не лекарь: у меня нет специального образования.

Лишь преданность семье… или, точнее, семейный долг. – Его улыбка стала натянутой. – Честно говоря, это будет наша первая встреча.

Молодой человек приблизился ко мне, уклоняясь от краболовок, которые отгружались на пристань с одной из лодок.

– Видите ли, мисс Фавмант, я бастард[12], – заговорщически прошептал он, наклонившись еще ближе.

Он произнес эти слова с подчеркнутой небрежностью, видимо рассчитывая удивить меня.

– Это не имеет значения, – честно ответила я. – Неважно, у кого какие родители, важны лишь собственные поступки.

– Очень великодушно с вашей стороны. Хотелось бы, чтобы и другие разделяли ваше мнение.

Мы снова повернули, покинув причал, и очутились прямо на рыночной площади. Столы и ларьки располагались под самодельными навесами, которые защищали свежие дары моря от безжалостных лучей солнца. Легкий утренний бриз приглушал самые худшие запахи залива, но острый душок потрошеной рыбы на рынке не смог бы развеять никакой ветер.

– Что ж, – указала я на торговые ряды, – мы пришли. Уверена, любой торговец рыбой сможет подсказать, где живет капитан. Это маленькое сообщество, все друг друга знают.

Я задумалась о смысле своих слов, лишь когда произнесла их. Как только мы попали в толпу, на нас тут же обратили внимание и мгновенно узнали во мне дочь герцога. И хотя большинству торговцев хватило совести прикрываться рукой во время разговора, я все же смогла расслышать их возмущенный шепот.

– Смотрите-ка, девчонка Фавманта!

– Совсем стыд потеряла…

– Еще месяца не прошло…

– Проклятая…

Услышав слово «проклятая», я почувствовала, как по спине побежали мурашки. Это всего лишь глупые слухи, но они имеют свойство распространяться в самых уродливых формах. Не знаю, заметил ли Кассиус, но от неловкости я не могла найти в себе силы посмотреть ему в глаза.

– Во что она одета? Это даже не серый…

– Пусть убирается отсюда…

– Она навлечет на нас беду…

– Эй, ты! – выделился из общего гомона чей-то голос. – Тебе здесь не место!

– Мне пора, – пробормотала я и отпустила руку Кассиуса. Мне очень хотелось побыть с ним еще немного, но желание сбежать подальше от сплетников и зевак пересилило, – Надеюсь, вы найдете своего отца и он скоро поправится!

– Но… Аннали!

Кассиус попытался остановить меня, но я резко развернулась и бросилась к своей лодке. Мне нужно было скорее оказаться на воде, в море, посреди волн. Пусть морские ветры отгонят от меня нарастающее волнение, а спокойный ритм океана прояснит ум! Мы не прокляты.

Запрыгнув в лодку, я попыталась забыть о шепоте зевак. Но слова и звуки по-прежнему беспокоили мой разум, отзываясь эхом и становясь все громче, пока горстка рыбаков не превратилась в моем воображении в гогочущую шайку, а затем в разъяренную толпу с фонарями и ножами.

Я встала на цыпочки и выглянула из-за дощатого причала: нужно удостовериться, что никто за мной не пошел. Где-то в глубине души я надеялась увидеть Кассиуса, но в этой части гавани стояла полная тишина. Наверное, он вернулся на рыночную площадь и уже наслушался сплетен о сестрах Фавмант. Мое сердце сжалось, когда я представила, как его очаровательная улыбка гаснет от историй об ужасающих событиях в Хаймуре.

В этот момент меня мог увидеть только маленький крабскрипач, сидевший на досках, но я все равно залилась краской от собственной глупости. Я ничего не знала о Кассиусе, но мысль о том, что он может обо мне плохо подумать, казалась невыносимой.

– Не будь дурой. – Я поспешно отвязала веревку от пристани и толкнула лодку. – Он всего лишь очередной опытный ловелас, а у тебя есть более важные поводы для беспокойства.

Выплыв из гавани, я остановилась и умылась холодной водой. Лицо по-прежнему горело. У меня действительно был более важный повод для беспокойства.

Что означала надпись на медальоне? Эулалия – прекрасная невеста? Чушь! У нее, конечно, было много ухажеров, но никто никогда не просил ее руки. Или я ошибаюсь? Нахмурившись, я опустила весла в воду. Есть только две причины, по которым Эулалия могла бы скрывать жениха. Либо она знала, что отец никогда его не одобрит… Либо он не нравился ей самой.

Воображение разыгралось, и я живо представила, какой могла быть роковая ночь Эулалии. Возможно, она решила встретиться с потенциальным ухажером, чтобы отказать ему и сообщить, что они не смогут быть вместе. Началась ссора, страсти накалились до предела, и в результате ожесточенной схватки он сбросил ее со скалы. А медальон швырнул следом, чтобы уничтожить улики, указывающие на его безответную любовь. Я представила, как она летит с утеса и растерянность на ее лице сменяется ужасом, когда она понимает, что конец неизбежен и у нее не будет шанса все исправить. Кричала ли она, прежде чем разбиться о скалы?

Волна с силой ударилась о борт моей лодки, и я, громко ахнув, вернулась с небес на землю. Это были лишь предположения, но мне почему-то казалось, что я на верном пути. Смерть моей сестры не была случайностью или следствием страшного проклятия.

Ее убили. И я это докажу.

6

Скрип. Скрип. Скри-и-и-ип.

Я уже собиралась открыть ящик письменного стола в комнате Эулалии, как в коридоре заскрипели половицы, и я замерла в ужасе, не сомневаясь, что сейчас меня поймают. На самом деле у нас не было никакого правила, запрещающего входить в комнаты погибших сестер, но мне почему-то не хотелось, чтобы кто-то об этом узнал. Мысли нахлынули, словно волны прилива, и в моей голове мгновенно появилось множество возможных отговорок, но все они казались слабыми и неубедительными.

Однако никто так и не вошел и не обвинил меня во вторжении. И все же я решила на всякий случай подойти к двери и осторожно выглянуть в коридор. Там никого не было.

Облегченно вздохнув, я тихонько закрыла дверь и оглядела комнату Эулалии.

Вернувшись с Селкирка, я обнаружила почти пустой дом. Морелла снова отправилась с тройняшками на Астрею, а грации по-прежнему были на уроках у Берты. Из Синей гостиной послышалось несколько громких фальшивых нот: Камилла разучивала новое соло на фортепиано. Все были чем-то заняты, а значит, я могла незаметно проскользнуть в комнату Эулалии и поискать улики, подтверждающие мою теорию о неразделенной любви.

После смерти сестры в комнате воцарился идеальный порядок, который она так не любила при жизни. Книжки были аккуратно сложены в стопки на письменном столе, а не разбросаны по дивану. На полу не валялись вещи, а большую часть мебели покрывала белая ткань.

Я прошлась по комнате, не зная толком, с чего начать поиски, и наконец заметила у окна небольшой постамент, на котором стоял горшок с адиантумом[13]. Увядшее в отсутствие хозяйки растение скрывало потайной ящик: Ава как-то рассказывала об этом. Здесь Эулалия прятала свои самые ценные сокровища.

Несколько мгновений я рассматривала и ощупывала постамент, пока не нашла рычаг, открывающий тайник. Там я обнаружила три небольших томика – возможно, дневники Эулалии, в которых она описывала свои дни и делилась секретами. Пролистав несколько страниц, я поняла, что это романы, которые папа запрещал ей читать, потому что считал слишком откровенными для юных барышень. Я отложила книги в сторону, испытывая странную радость оттого, что она все же их прочитала.

На дне ящика оказались ленты для кос, украшения и красивые карманные часы. Открыв их, я увидела прядь волос, связанную тонкой медной проволокой. Я взяла локон в руки и внимательно присмотрелась к его цвету. Когда умерли старшие сестры и мама, каждая из нас получила на память прядь их волос, чтобы вклеить в памятный альбом или вплести в траурные украшения. Но этот локон был очень светлым – почти белым. Слишком светлым, чтобы украшать голову одного из Фавмантов. Я положила находку в карман и решила подумать о ней позже.

Еще в тайнике обнаружились флакон духов и носовой платок, слишком скромный для коллекции Эулалии: на нем не было ни кружев, ни вышивки, зато я сразу почувствовала очень крепкий запах курительного табака.

– Что ты здесь делаешь? – внезапно прозвучал вопрос.

Я подскочила, выронив из рук платок. Он вспорхнул, словно бабочка при первых заморозках, и упал на пол. Пытаясь унять сердцебиение, я резко обернулась и увидела в дверях Верити с альбомом для рисования в руках. Ее короткие каштановые кудряшки были собраны в пучок и украшены большим бантом, а сарафан запылился от пастели. Я облегченно вздохнула: хорошо, что меня обнаружил не папа.

– Ничего. Разве ты не должна сейчас быть на уроке?

Верити пожала плечами:

– Онор и Мерси помогают поварихе готовить птифуры[14] для бала. Берта не захотела заниматься только со мной. – Сестра мотнула головой в сторону спальни тройняшек, которая находилась в другом конце коридора. – Я хотела узнать – может, Ленор сможет попозировать для портрета.

– Они ушли с Мореллой. Последняя примерка платьев. – Я подвинулась, прикрыв спиной тумбу.

Верити внимательно смотрела на меня, надув губы.

– Не думаю, что Эулалия обрадуется тому, что ты здесь.

– Эулалии здесь больше нет, Верити.

Сестра растерянно моргнула.

– Сходи-ка посмотри: может, поварихе нужны еще помощники? – предложила я. – Уверена, она даст тебе попробовать глазурь.

– Ты хочешь что-то взять?

– Не совсем. – Я встала, и мои юбки скрыли платок из виду.

– Ты пришла сюда поплакать?

– Что?

Верити пожала плечами:

– Папа так иногда делает. В комнате Авы. Он думает, никто не знает, но я слышу его по ночам.

Спальня Авы находилась на четвертом этаже, как раз над комнатой Верити.

– Я никому не расскажу, честно. – Верити наклонилась вперед, с любопытством оглядывая комнату, но так и не решилась войти.

– Я не плачу.

Сестра протянула руку и поманила меня к себе. Я оставила платок на полу, надеясь, что она ничего не заметит. Верити провела пальцем по моей щеке и с видимым разочарованием убедилась, что она сухая.

– Я по-прежнему скучаю по ней.

– Еще бы!

– Но все остальные больше не скучают. Все о ней забыли. Говорят только про свой бал.

Я обняла Верити за плечи:

– Никто ее не забыл. Нам всем нужно жить дальше, но это вовсе не означает, что мы не скучаем. Мы все очень любим Эулалию.

– Она так не считает.

Я нахмурилась:

– Что ты имеешь в виду?

– Она думает, что все слишком заняты своей жизнью, чтобы вспоминать о ней.

Верити тревожно оглянулась, словно боялась, что нас могут услышать.

– Элизабет говорит то же самое. Она сказала, что мы все сильно изменились, а она осталась такой же.

– Ты имеешь в виду, в нашей памяти?

Верити замотала головой:

– Нет, когда я ее вижу.

– В своих воспоминаниях, – настойчиво продолжила я.

Верити призадумалась, а потом протянула мне свой альбом для рисования. Однако я не успела взять его: в коридор влетели Розалия и Лигейя, держа в руках целые башни из коробок, на которых были написаны названия нескольких астрейских магазинов.

– О, вы обе здесь, отлично! – крикнула Розалия, распахивая дверь в их комнату. – Всем нужно срочно спуститься вниз. Прямо сейчас.

– Зачем? – спросила Верити. Ее плечи внезапно напряглись, а лицо приобрело тревожное выражение. – Кто-то еще умер?

Я зажмурилась. Как часто шестилетние дети живут с мыслью, что в любой момент может кто-нибудь умереть?

– Конечно, нет! – отмахнулась Лигейя, раскладывая свои сокровища у подножия кровати. – Они здесь! Волшебные туфельки! Мы заглянули в лавку сапожника, когда он пришивал последние ленточки.

Верити просияла и тут же забыла о своем альбоме.

– Их уже привезли?

– Иди посмотри!

Розалия побежала по коридору и вверх по лестнице, чтобы поторопить Камиллу. Она уже должна была вернуться в свою комнату после занятий. Лигейя последовала за Розалией, и топот шагов по лестнице стал вдвое громче.

– Пойдем, – сказала я.

– Не забудь платок Эулалии, – бросила Верити и выбежала в коридор.

Я недоуменно моргнула и обернулась, чтобы поднять платок. Когда я вышла из комнаты, дверь за мной с грохотом захлопнулась, словно ее толкнула невидимая рука.

* * *

За окном снова лил холодный дождь, и в доме было зябко, несмотря на растопленные камины. Капли барабанили по стеклу, размывая скалистый пейзаж за окном. В Синей гостиной пахло сыростью с едва ощутимым налетом плесени. Морелла сидела на диване рядом с камином и разминала спину: судя по выражению ее лида, она явно чувствовала себя не очень хорошо. Мне стало жаль ее. Планирование и подготовка такого большого мероприятия – дело непростое даже при самых благоприятных условиях, а уж во время беременности это должно быть чрезвычайно утомительно, не говоря уже о том, что тройняшки просто извели ее за целый день.

– Ленор, ты не могла бы найти отца? Я уверена, он очень хотел бы посмотреть на туфельки. У меня очень сильно отекли ноги от этой ненастной погоды.

Я вытащила из-под рояля небольшой мягкий пуф:

– Тебе нужно поднять ноги, Морелла. У мамы часто бывали проблемы с отеками во время беременностей. Она старалась поднимать ноги как можно чаще. – Я подставила стульчик ей под ноги, чтобы она могла устроиться чуть поудобнее. – У нее еще был лосьон из ламинарии и льняного масла. Мама мазала им лодыжки каждое утро, перед тем как одеться.

– Ламинария и льняное масло, – повторила Морелла с небольшой благодарной улыбкой.

На мгновение я задумалась. Возможно, сейчас хороший момент, чтобы помочь ей и заодно загладить вину за вспышку гнева после похорон Эулалии.

– Я могу сделать для тебя, если хочешь. Должно помочь.

– Было бы очень мило с твоей стороны… А как твое платье? Уже прислали?

Морелла впервые поинтересовалась тем, что я собираюсь надеть на бал. Она тоже старалась наладить отношения – как умела.

– Еще нет. В среду мы с Камиллой идем на последнюю примерку. Если хочешь, присоединяйся.

В глазах Мореллы загорелся веселый огонек.

– Да, с удовольствием. Можем пообедать где-нибудь в городе, приятно провести день. Напомни, какое у тебя платье?

– Цвета морской волны.

Морелла задумалась.

– Твой папа что-то говорил о шкатулке с драгоценностями Сесилии. Может быть, там найдется что-нибудь подходящее для тебя. По-моему, на одном из портретов на ней были зеленые турмалины.

Я сразу поняла, о какой картине идет речь. Она висела в кабинете на четвертом этаже, где на самом солнце стоял мамин маленький письменный столик. В ясные дни из окон этой комнаты можно было увидеть даже маяк. Когда мамы не стало, папа решил повесить сюда ее портрет.

– Я была бы рада надеть ее украшения на бал. И Камилла тоже, не сомневаюсь.

– И я! – радостно присоединилась Верити.

– Конечно, – с улыбкой сказала Морелла. – Надо будет посмотреть, что там есть.

В комнату вбежали запыхавшиеся Мерси и Онор с липкими от сладостей руками.

– Розалия сказала, волшебные туфельки привезли? – спросила Мерси, мгновенно заметив коробки.

Такое название понравилось всем без исключения. Хотя мы и знали, что это всего лишь кожаные туфли (из красиво выкрашенной и обработанной кожи), нам хотелось наделить их волшебными свойствами. Эти башмачки должны были стать началом нашей новой жизни. Когда мы наденем их, мы уже не сможем стать прежними.

Морелла шлепнула Мерси по рукам:

– Дождись отца.

– И меня, – выпалила Камилла, влетая в комнату вслед за папой.

Сгорая от любопытства, мы дружно столпились вокруг дивана.

– И как мы поймем, где чья коробка? – поинтересовался отец.

– Мы все выбрали разные цвета, – объяснила Онор.

– Кроме нас, – сказала Розалия сразу за всех тройняшек. – У нас должны быть одинаковые – серебряные.

– Ну давайте посмотрим, стоили ли волшебные туфельки стольких хлопот! – Папа нажал на защелку, и мы дружно ахнули, заглянув в коробку.

Это были туфли Камиллы – сияющее розовое золото. Персиковая кожа, украшенная золотым тиснением, великолепно переливалась в лучах света. Я никогда не видела ничего более изысканного.

В следующих коробках оказались туфельки тройняшек, отливавшие серебром, как мамино роскошное свадебное платье. Ленты на каждой паре были разными, но все в фиолетовых тонах, как и наряды сестер: лавандовые для Лигейи, фиалковые для Розалии и темно-баклажановые для Ленор. Онор выбрала темно-синие башмачки, украшенные серебристыми бусинками; они напоминали ночное звездное небо. Мерси заказала туфли холодного розового цвета в тон ее любимому цветку – сиреневой розе. Они должны были прекрасно подойти к бальному платью: Мерси специально попросила портных украсить его шелковыми цветами.

Морелла достала из своей коробочки пару золотых туфелек, сияющих ярче солнца. Она радостно посмотрела на папу, который преподнес ей подарок с такой нежностью и любовью, что я невольно улыбнулась. Папа взял в руки самую маленькую коробку, и к нему тут же подскочила Верити. Обняв его ногу, малышка вытянулась, чтобы заглянуть внутрь, как только он откроет крышку. Через несколько мгновений она радостно захлопала в ладоши.

– Вот это настоящие волшебные туфельки! – одобрил папа, достав из коробки пару пурпурных башмачков, изящно украшенных золотыми искринками.

– Ого, Верити! Какие красивые! – сказала Камилла. – Пожалуй, они прекраснее всех.

Верити сбросила ботиночки и надела обновку, сделав радостный пируэт. Мы дружно похлопали нашей крошечной прима-балерине.

– А это, наверное, для Аннали. – Ленор взяла в руки последнюю коробку.

Мои туфли лежали на подушечке из темно-синего бархата. Я выбрала изумрудный цвет, а сапожник добавил блестки цвета морской пены и серебряные бусинки, которые были сконцентрированы на мысках и постепенно редели к пятке. Такие туфли прекрасно подойдут к моему платью. Папа с улыбкой протянул мне коробку:

– Мне кажется, эти башмачки не для волшебной феи. Они бы больше подошли морской принцессе!

Верити нахмурилась:

– Но ведь русалки не могут носить туфельки, папа.

– Вот я недотепа! – усмехнулся отец, ущипнув малышку за нос. – Вы довольны?

Все принялись шумно выражать свой восторг, а Морелла тем временем взяла папу за руку.

– С такими туфельками никто не сможет оторвать глаз от наших девочек. Оглянуться не успеем, как они, пританцовывая, покинут отчий дом. Верно, Ортан?

Камилла напряглась:

– Покинут отчий дом? Ты о чем?

Морелла непонимающе захлопала ресницами:

– О том, что вы выйдете замуж, конечно. Станете хозяйками в своих домах – как я.

Папа нахмурился.

– Это мой дом, – отчеканила Камилла. В ее голосе появились стальные нотки.

Морелла снова заморгала.

– До тех пор, пока ты не выйдешь замуж, – продолжила она.

Однако испепеляющий взгляд Камиллы быстро стер улыбку с ее лица.

– Разве я не права? – Морелла посмотрела на папу, ожидая разъяснений.

– Как наследница дома Фавмантов Камилла останется в Хаймуре, даже когда выйдет замуж. Я знаю, это не самая приятная тема для обсуждения, любовь моя… Но, когда меня не станет, она вступит в наследство.

Морелла нервно вцепилась в одну из своих жемчужных сережек.

– Только до тех пор… – Она осеклась и схватилась за живот. Румянец на ее щеках постепенно приобретал все более яркий оттенок. – Девочки, вы точно никуда не торопитесь?

Грации вскочили на ноги и уже собрались было уходить, но Камилла взяла Мерси за руку и задержала ее.

– Это касается и их тоже. Мы все останемся здесь и дослушаем до конца.

Папа явно чувствовал себя неловко. Он повернулся к Морелле, пытаясь создать хотя бы видимость личной беседы.

– Ты думала, что сыновья, которые могут родиться от нашего союза, унаследуют Хаймур?

Морелла кивнула:

– Вообще-то так принято.

– На большой земле, – согласился отец. – А на островах наследство переходит к старшему ребенку независимо от пола. Многие сильные женщины управляли Солеными островами. Моя бабушка унаследовала Хаймур от своего отца. Она расширила вдвое верфь Васы и утроила прибыль.

Морелла недовольно сжала губы. Она быстро пересчитала нас взглядом и спросила:

– То есть наш ребенок будет девятым в порядке наследования, даже если родится мальчик? Ты никогда не говорил об этом.

Отец нахмурился:

– А должен был?

В его голосе послышались предостерегающие нотки, и Морелла тут же замотала головой, отступая.

– Я не расстроена, Орган, просто немного удивлена. Я думала, на Соленых островах придерживаются тех же традиций, что и во всей Арканнии, где земли и фамильные титулы передаются от отца к сыну.

Ее натянутая улыбка испарилась.

– Я должна была сразу догадаться, что у вас – островитян – все по-другому.

Отец резко встал. Он всегда гордился нашим мореходным наследием и воспринимал как оскорбление, если кто-то считал нас хуже других только потому, что мы жили вдали от столицы.

– Ты теперь тоже островитянка, – напомнил он и вышел из комнаты, оставив нас среди коробок с обувью.

7

Я зажмурилась: корсет затянулся и сжал мою талию. Приказчица[15] виновато улыбнулась:

– Пожалуйста, еще один глубокий вдох, миледи.

Косточки корсета с новой силой впились в бедра, и мое лицо исказила гримаса боли. Приказчица велела поднять руки и одела меня в бледно-зеленый шелк. Когда юбка наконец села по фигуре, Камилла выглянула из-за ширмы и захлопала в ладоши.

– Вот это да, Аннали! Ты выглядишь потрясающе!

– Как и ты, – прохрипела я в ответ.

Розово-золотистая ткань подчеркнула бронзовый оттенок ее волос и придала щекам свежий румянец.

– Жду не дождусь первого танца!

– Ты правда думаешь, что встретишь кого-нибудь?

– Папа пригласил всех знакомых морских офицеров.

Я побледнела.

– И всех этих герцогов.

Камилла расплылась в улыбке.

– И всех этих герцогов!

Папа пообещал пригласить на бал всех возможных кавалеров. Камилла тем временем где-то увидела портрет Робина Бриора, молодого герцога Форесии, и чрезвычайно заинтересовалась любыми фактами об этой лесистой провинции. Она рассеянно бродила по магазину и явно мечтала о нем.