Награды они не просили

Рыжов неспешно добрел до лавочки, стоявшей в тени высоких тополей, в стороне от казарм. Эти казармы были еще дореволюционной постройки, двухэтажные, стояли на самом краю аэродрома. Чуть больше месяца назад тут жили курсанты Качинской летной школы.1 Но с началом войны летную школу эвакуировали в Саратовскую область, в освободившихся казармах разместили летчиков первой эскадрильи 32-го авиационного полка, которую перебросили из Евпатории. Недалеко от казарм, в которых расположились летчики, стояла бывшая гостиница, в которой теперь жил командир полка. Это соседство совсем не радовало летчиков, ведь как говорится: «подальше от начальства, поближе к кухне», только начальство само решает, где ему находиться. И хотя авиационный полк, в котором служил лейтенант Рыжов, насчитывал пять эскадрилий, которые были разбросаны по всему Крыму: в Евпатории, в Симферополе, в Каче, – начальство находилось в первой эскадрилье. Причиной тому было то, что в первую эскадрилью перед самой войной поступили новые самолеты МиГ-3. Теперь это самое начальство самым тщательным образом контролировало, как летчики осваивают новую технику. И хотя техника считалась освоенной, и все шестнадцать пилотов первой эскадрильи недавно сдали зачет прибывшей комиссии, начальство по-прежнему базировалось в Каче. Начальство пребывало в звании майора и звали его Наум Захарович Павлов. Летчиком он был, как говорится, от Бога, в бою за спины других не прятался, за что подчиненные его уважали, за глаза называя просто Захарычем.2

Майор Павлов закончил Качинскую летную школу в 1930-м году, и за десять лет дослужился до командира полка. Каждый из летчиков, кто служил в его полку, хоть единожды да вылетал с ним на задание, потому как Павлов считал, что командир полка должен знать, кто из его подопечных как летает и на что способен в бою. И этот вылет был своеобразным экзаменом, после которого летчик либо оставался в полку, либо его переводили в другой полк. И если Павлов оставлял пилота служить под своим началом, то потом при любых обстоятельствах стоял за него горой. И если поначалу молодым летчикам казалось, что они могут служить под командованием Павлова, как за каменной стеной, то потом они убеждались в своих заблуждениях. Павлов был глубоко верующим человеком, а его Бога звали «авиация». И за малейшие ошибки, касаемые своего бога он драл беспощадно: увидел курящим у самолета – три дня будешь дежурить по аэродрому. А кто дежурит по аэродрому – тот не летает. Для молодых лейтенантов, мечтавших о небе, отстранение от полетов было самым тяжким наказанием. Не переуложил парашют – еще пять суток дежурства. В мирное время перед каждым вылетом надо производить укладку парашюта, но вот во время войны не знаешь, когда будет вылет – тревогу могут поднять в любой момент. Поэтому и держали летчики в самолете уложенный парашют, но раз в неделю его надо было разобрать и уложить заново. А когда налетаешься за целый день так, что имени своего вечером не помнишь, тут бы до кровати доползти, а не парашют укладывать. Ан нет: положено – сделай. Павлов любил повторять: «Эти правила написаны кровью, и радуйтесь, что чужой. Но учтите, исправления в них будут вноситься уже вашей кровью. Так что соблюдайте эти правила и старайтесь их не исправлять».

Евграф еще раз глянул на часы: 7 часов 42 минуты, еще восемнадцать минут блаженства: тишины в одиночестве. Ведь эта тишина – не что иное, как наслаждение жизнью, которая может оборваться в любом из вылетов.

Человек, который круглосуточно находится в казарме в непосредственном контакте с людьми и не имеет возможности остаться один на один со своими мыслями и чувствами, умеет ценить одиночество. Евграф ценил и то и другое, он наслаждался одиночеством и с упоением слушал тишину. Кто сказал, что тишина – это отсутствие звуков? Тишина имеет свои звуки, которые звучат чарующей музыкой, ее только нужно уметь слушать.

Лавочка, на которой сидел Рыжов, часто использовалась и другими любителями уединиться. Один из таких любителей показался из-за дерева – одиночество Евграфа прервало появление лейтенанта Петра Телегина. С Петром они в разное время закончили Ейское военно-морское авиационное училище. Только Рыжов закончил его три года назад, а Телегин на два года позже.

Петру, видать, тоже хотелось тишины.

Завидев Телегина, Рыжов поморщился, как от зубной боли. Не то, чтобы он не любил Телегина, наоборот, с Петром у него сложились очень даже хорошие отношения. Вот только в данный момент его однополчанин был здесь явно лишним.

Словно угадав мысли Рыжова, Петр, не говоря ни слова, присел рядом.

Молча, лишь обменявшись взглядами, они поняли друг друга: тишина и спокойствие – это то, что они оба искали, чего хотели, её не хотелось нарушать даже словами. Телегин молча достал пачку «Казбека» и так же молча выбил из неё две папиросы. Одну папиросу засунул в рот, вторую протянул Рыжову; тот отрицательно мотнул головой, мол, не хочу. Петр, так же молча, пожал плечами, дескать, как хочешь, и засунул папиросу обратно в пачку. Чиркнула спичка, Телегин затянулся, выпустив дым через нос. Благодать! Несколько минут два лейтенанта сидели и в молчании думали каждый о своем. Петр курил, Евграф задумчиво смотрел на деревья.

Первым молчание нарушил Телегин.

– Евграф, может, все-таки поговоришь с Захарычем, ты же с ним в хороших отношениях.

– Я-то в хороших. Но за тебя поручиться не могу. Ты у нас человек непредсказуемый. Завтра опять что-нибудь эдакое отчебучишь, а мне потом отвечать как порученцу…

– Поручителю, – поправил Евграфа Петр.

– А, без разницы. – Евграф махнул рукой. – Раньше надо было думать, когда клоуна из себя строил. Научись сначала головой работать, а потом уже языком, а не наоборот.

– Да думаю я! – Телегин начал кипятиться. – Думаю!

– Да-а?? Что-то я этого не заметил, боженька ты головастый.

Еще Лев Толстой писал: «Слово – серебро, а молчание золото», но либо Петр не читал Толстого, либо жизнь его ничему не учила, но своими, как ему казалось, смешными шутками в адрес вышестоящего начальства он наделал себе немало проблем и заработал прозвище «Боженька головастый».

Это было перед самой войной, 21 июня, когда эскадрилья базировалась еще в Евпатории. В их первую эскадрилью с авиазавода привезли новенькие самолеты МиГ-3. Как и положено в таких случаях, собрали митинг, говорили пламенные речи. И вот слово предоставили представителю завода. Им оказался старый дедуля, который работал на заводе, наверное, еще при царе Горохе. Видать, речь свою он заучил наизусть, чтоб не оговориться: оговорки, бывало, стоили очень дорого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.