Уголовно-правовое воздействие: понятие, объект, механизм, классификация

Во-вторых, изъятие полученного законным путем имущества, используемого в качестве орудия, оборудования или иных средств совершения преступления (п. «г» ч. 1 ст. 1041 УК РФ). Содержание государственного принуждения составляет невосстановимое и невознаградимое лишение лица возможности владеть, пользоваться и распоряжаться частью своего имущества, что серьезно ограничивает права и интересы «прежнего собственника» и исключает повторное использование предмета в противоправных целях114.

В-третьих, конфискация имущества, используемого или предназначенного для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (п. «в» ч. 1 ст. 1041 УК РФ). В зависимости от того, какое имущество направлено на финансирование преступной деятельности (собственное либо незаконно приобретенное), этот вариант воздействия конфискации имущества может заключаться в лишении права собственности либо реституции (соответственно).

Можно выделить и особый аспект воздействия конфискации при изъятии имущества, добытого преступным путем и находящегося у недобросовестного приобретателя, лица, принявшего имущество и знавшего (должного знать), что оно получено в результате преступных действий (ч. 3 ст. 1041 УК РФ). По правовому содержанию это средство весьма близко к первому варианту воздействия конфискации. Происходит изъятие имущества из чужого незаконного владения. Как отмечает А. Беляев, «то, что лицо должно было знать о преступном происхождении имущества, предполагает его обязанность выяснять в определенных рамках вопрос о происхождении принимаемого имущества, а также невыполнение или ненадлежащее выполнение им этой обязанности»115.

В. Егоров обращает внимание, что слово «переданное» означает любое предоставление имущества в распоряжение иному лицу, в том числе и безвозмездно, и на время. Резонным является предложение автора о расширении рамок применения конфискации имущества, включая изъятие у лиц, добросовестно заблуждавшихся об источнике происхождения имущества, но получивших его безвозмездно на время (хранение, использование) или окончательно (в дар)116.

По фактическому основанию данная норма выбивается из концепции уголовно-правового воздействия, поскольку оказание государственного принуждения происходит в отношении лица, не совершавшего общественно опасного деяния. Несмотря на это, она имеет непосредственное отношение к уголовному праву и вполне обоснованно включена в УК РФ, свидетельствуя о развитии институтов воздействия прикосновенных к преступлению лиц (физических и юридических).

Таким образом, объединяющим фактором различных способов выражения принуждающего влияния государства в ответ на совершение лицом общественно опасного деяния является их элементарное правовое содержание. Уголовно-правовое воздействие состоит из совокупности индивидуально определенных правовых лишений (ограничений). Представляется обоснованным рассматривать данную характеристику в качестве интегративного свойства как отдельных мер уголовно-правового воздействия, так и их системного целого.

Обобщая изложенное, уголовно-правовое воздействие можно определить как целенаправленную активную деятельность государства, заключающуюся в основанном на уголовном законе принуждающем влиянии посредством лишения либо ограничения прав и свобод лица, совершившего общественно опасное деяние.

Мерой уголовно-правового воздействия предлагается считать относительно самостоятельное средство выражения уголовно-правового реагирования на совершение общественно опасного деяния, обладающее индивидуально определенной совокупностью ограничений прав и свобод личности.

Более сложные способы организации государственного принуждения, состоящие из определенного сочетания мер уголовно-правового воздействия, целесообразно именовать формами реализации воздействия.

Для единообразного понимания природы правовых институтов представляется необходимым закрепление в УК РФ дефиниции мер уголовно-правового воздействия, раскрывающей сущностный и содержательный аспекты данного явления. В качестве легального определения можно предложить следующую формулировку: «Мера уголовно-правового воздействия (характера) есть мера государственного принуждения, назначаемая судом лицу, совершившему общественно опасное деяние, и заключающаяся в предусмотренных настоящим Кодексом лишении или ограничении прав и свобод этого лица».

Уголовно-правовая регламентация не всегда отвечает действительной природе правового института. Зачастую место последних в УК РФ определяется процедурными особенностями их назначения и формальной связью с наказанием. Перечень иных мер уголовно-правового воздействия значительно шире, чем представлен в разделе VI УК РФ. Поскольку кардинальное реформирование уголовно-правовых норм, направленное на систематизацию правового материала, вследствие несфор-мированности целостной научной теории уголовно-правового воздействия представляется преждевременным, видится необходимым внести ряд изменений, устраняющих явные логические недостатки расположения институтов судимости и условного осуждения. Из УК РФ должны быть исключены ст. 73, 74, 86, в то время как раздел VI следует дополнить главами 141 и 142, посвященными судимости и условному осуждению соответственно.

§ 3. ВРЕМЕННЫЕ РАМКИ РЕАЛИЗАЦИИ УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ

Одним из ключевых моментов, доказывающих качественное своеобразие уголовно-правового воздействия, является определение временных границ его существования. Материализованное выражение реакции на совершение общественно опасного деяния характеризуют как качественный, так и количественный аспекты. При этом продолжительность правоограничений играет не последнюю роль в определении исключительности и степени строгости той или иной меры. Отсюда уголовно-правовому воздействию объективно присуща временная протяженность, разрывающая моменты возникновения и окончания реализации данного явления.

В уголовно-правовой литературе собственно вопрос о временных рамках воздействия не имеет широкого распространения. За редким исключением криминалисты ограничиваются констатацией личной точки зрения, не приводя достаточной аргументации в ее поддержку.

К примеру, В. В. Мальцев считает, что уголовно-правовое воздействие начинает осуществляться сразу с момента введения в действие уголовного закона, поскольку норма содержит в себе не только правило поведения, но и санкцию за нарушение этого правила. По автору, определяя отношение к установленному законом правилу, адресат нормы берет в расчет негативные последствия, которые могут наступить при нарушении им такового117.

Аналогичной точки зрения придерживается Ф. К. Набиуллин. Он отмечает, что уголовно-правовое воздействие в широком смысле охватывает влияние (воздействие) уголовного закона на общественные отношения и сознание их участников118.

Относительно завершенное представление о временных границах реализации уголовно-правового воздействия предлагается В. К. Дуюновым. Автор полагает, что уголовно-правовое воздействие может иметь место до и вне правоотношений и ответственности, начинаясь с вступления в силу уголовно-правовой нормы и заканчиваясь реализацией уголовно-правовых последствий, связанных с ее нарушением. В развитии стадий воздействия он выделяет следующие аспекты: процессуальный (обнаружение и фиксация следов деяния, избрание мер процессуального принуждения); материальный (окончательная квалификация и оценка содеянного) и исполнительный (исполнение назначенного наказания или иной меры)119.

Несомненным достоинством этого исследования выступает описание соотношения уголовно-правового воздействия с иными ключевыми понятиями, имеющими протяженность во времени. Однако детальное рассмотрение предложенных В. К. Дуюновым стадий позволяет отметить ряд спорных положений.

Период с вступления уголовно-правовой нормы в силу до обнаружения и фиксации следов деяния не имеет своего отражения в стадийности обозначенного процесса. Образуется временной разрыв между моментами начала и окончания реализации, где первая часть явления имеет место вне правоотношений, вторая – действует последовательно в трех видах правоотношений: уголовно-правовых, уголовно-процессуальных, уголовно-исполнительных.

Правовая природа воздействия определена недостаточно четко. Автор объединяет материальные, процессуальные и исполнительные процедуры. Более того, процессуальный аспект понятия предшествует его материальной составляющей, что представляется не совсем логичным.

Думается, что материально-правовые явления возникают ранее, чем «обслуживающие» их процедуры. Материальное право порождает саму необходимость в строго установленной процессуальной форме, обуславливая этим вторичность процессуальных норм.

Так, В. Д. Сорокин замечает, что «в отличие от материальных правовых норм, которые регулируют соответствующие общественные отношения, процессуальные нормы регулируют не фактические, а юридические связи, сложившиеся в социально-правовой среде… предметом той или иной процессуальной отрасли права являются правовые отношения, уже сложившиеся под действием соответствующей материальной нормы»120.

Возникновению и прекращению близкого по содержанию понятия уголовной ответственности доктрина отводит значительно больше внимания и трактует их весьма противоречиво. Мнения приверженцев разных концепций нередко совпадают, что можно рассматривать в качестве некой непоследовательности суждений.

Моментом возникновения данного явления называют:

– вступление в силу (принятие) уголовно-правовой нормы, порождающее реализацию так называемой позитивной уголовной ответственности121;

– совершение преступления, где зачастую различают возникновение уголовной ответственности, совпадающее с возникновением уголовного правоотношения, и ее фактическую реализацию (статику и динамику), при этом последняя связывается с вступлением в силу (вынесением) приговора суда122, привлечением лица в качестве обвиняемого123, с задержанием этого лица или его явкой с повинной124;

– обнаружение преступления125;

– привлечение лица в качестве обвиняемого, когда органами, производящими расследование по делу, установлен конкретный человек, которого они обвиняют в совершении преступления126;

– вынесение обвинительного приговора127 или вступление приговора в законную силу128 как момент фактической реализации обязанности виновного, которая сама по себе выступает лишь необходимой предпосылкой ответственности в силу того, что по различным обстоятельствам может быть и не реализована, – преступление не раскрыто, преступник не установлен.

Относительно прекращения уголовной ответственности большинство криминалистов единодушны и понимают под ним время полной реализации взаимных прав и обязанностей сторон. Определяется такой момент погашением или снятием судимости, если ответственность не прекратилась по иным основаниям (смерть лица, совершившего преступление, истечение сроков давности уголовного преследования, амнистия, изменение уголовного законодательства и т. п.)129.

Таким образом, юридический состав, очерчивающий рамки уголовной ответственности, весьма неоднороден и отчасти совпадает. Обстоятельствами, инициирующими развитие уголовной ответственности, выступают либо действия должностных лиц (реже лица, совершившего общественно опасное деяние), либо предусмотренные правом объективные последствие таких действий (вступление законодательного или правоприменительного акта в силу). Многие из перечисленных обстоятельств одновременно имеют значение и материально-, и процессуально-правовых фактов, другие характеризуют деятельность субъектов, осуществляющих уголовное преследование, и подчеркивают процессуальный аспект привлечения к ответственности. К последним однозначно относятся факты обнаружения преступления, задержания лица, привлечение в качестве обвиняемого.

Как и в теориях о реализации воздействия, соотношение границ уголовной ответственности и пределов правоотношений является неоднозначным. Криминалисты связывают ответственность с совокупными рамками тех или иных уголовных правоотношений (материальных130, процессуальных и (или) исполнительных131). Следовательно, решение вопроса о моментах начала и окончания реализации уголовно-правового воздействия и уголовной ответственности предполагает разграничение смежных отраслей права и соответствующих им правоотношений. Данная проблема обусловлена общностью социального назначения и терминологии отраслей криминального цикла.

В специальной литературе можно встретить такое понятие, как «комплексный институт права». Этот термин подчеркивает тесную связь, существующую между базовой материальной и служебными по отношению к ней процессуальными отраслями права.

Так, Л. В. Лобанова пишет, что, «говоря о «комплексных» институтах уголовного и уголовно-процессуального права, мы имеем в виду те правовые образования, уголовно-материальные и уголовно-процессуальные нормы которых, будучи направленными на регулирование неразрывно связанных уголовных и уголовно-процессуальных отношений, вне связи друг с другом не могут обеспечить цельного, относительно законченного регулирования соответствующего участка общественных отношений»132.

Думается, что таких «комплексных» институтов множество, однако это не является свидетельством смешения правовых норм и понятий. Представляется необходимым с большей осторожностью подходить к вопросу об их разграничении133. Имея общие институты, уголовная, уголовно-процессуальная и уголовно-исполнительная отрасли права обладают специфическими задачами: уголовное определяет их материальное содержание, а исполнительное и процессуальное – процедурное.

Справедливо замечание Л. В. Лобановой о том, что каждая норма, входящая в комплексный институт, может быть отнесена только к одной отрасли права и участвует в регулировании либо только материальных, либо только процессуальных отношений134.

Исходя из задач уголовного законодательства, а также выявленных ранее терминологической обусловленности и содержательного объема уголовно-правовых понятий воздействия и ответственности, можно однозначно заключить, что последние имеют материально-правовое происхождение. Нормы иных отраслей права носят вторичный характер, создавая условия для успешной реализации материально-правовых явлений. Следовательно, уголовно-правовое воздействие и уголовную ответственность как материально-правовые явления необходимо рассматривать лишь в рамках уголовно-правовых отношений. Придание процессуальным действиям представителей государственных органов уголовно-правового значения вносит некий субъективизм в данные категории, создавая широкий простор для злоупотреблений.

Уголовное правоотношение является центральной проблемой науки уголовного права, носящей сквозной характер для всех специальных институтов. Под правоотношением понимается правовая форма фактически сложившихся в обществе отношений. Последние определяют особенности отдельных отраслей права и традиционно рассматриваются в качестве предмета соответствующего регулирования. В отрыве от описания основных теорий предмета уголовно-правового регулирования представление об уголовно-правовых отношениях было бы неполным135.

Проблема предмета уголовно-правового регулирования, а также определение характера и временных рамок существования самих уголовно-правовых отношений носят остро дискуссионный характер. Можно выделить ряд однородных подходов к видению их соотношения.

В последнее время широкое распространение получает теория, разделяющая предмет уголовно-правового регулирования на два блока общественных отношений. Первую группу образуют наиболее значимые для общества отношения, закрепляемые и охраняемые уголовным правом.

Так, П. А. Фефелов полагает, что «для общественных отношений, охраняемых уголовным правом, признак их однородности нехарактерен. Характерна их важность для существующей системы общественных отношений»136.

По мнению Ю. В. Грачевой, «специфика уголовного права состоит в том, что оно регулирует не все общественные отношения, а лишь их сравнительно узкий круг – отношения, наиболее ценные для общества, очерчивают сферу борьбы с общественно опасными посягательствами»137.

Второй блок общественных отношений является результатом совершения общественно опасного деяния (чаще преступления) и связан с разрешением порожденного социального конфликта.

Соответственно двуединому предмету выделяют два вида уголовных правоотношений (регулятивные и охранительные), которые четко разграничиваются по содержанию и выполняемой роли.

Большинство сторонников функционального деления правоотношений полагают, что возникновение регулятивных уголовно-правовых отношений связано с вступлением в силу уголовно-правовой нормы и предупреждением правонарушений. Установление государством правового запрета означает наложение юридических обязанностей на участников регулируемых общественных отношений. С момента вступления закона в силу каждый, к кому обращена соответствующая норма, должен удерживаться от запрещенного поведения вплоть до изменения законодательства138.

Ю. В. Грачева предлагает более сложный юридический состав. На ее взгляд, вступление в силу нормы права является лишь первой из необходимых предпосылок (условий), инициирующих возникновение регулятивных правоотношений. К числу дополнительных условий она относит вменяемость и достижение физическим лицом возраста уголовной ответственности, а также наличие указанных в гипотезе уголовно-правовой нормы обстоятельств места, времени и обстановки совершения волевых осознанных действий139. Автор конкретизирует пространственно-временные пределы нормы уголовного права, что не меняет в корне основного подхода ко времени возникновения регулятивных правоотношений.

Считается, что регулятивные уголовно-правовые отношения продолжаются постоянно, кроме случаев совершения лицом общественно опасного деяния и замены их охранительными правоотношениями. Таким образом, реализация двух видов уголовных правоотношений происходит последовательно, не перекрывая друг друга; момент окончания одних выступает временем наступления других. Границы окончания таких правоотношений определяются неоднозначно. К примеру, Н. А. Лопашенко связывает их с применением мер уголовно-правового характера либо прекращением уголовного дела. Исполнение назначенных мер остается за рамками предмета уголовного права, поскольку составляет предмет уголовно-исполнительного права140.

Весьма предсказуемо четкое разграничение и содержания обозначенных правоотношений. Происходит некое дублирование уголовно-правовых понятий. Наиболее ярким подтверждением этого является понимание уголовной ответственности. Сторонниками данного подхода выделяются два аспекта уголовной ответственности: перспективный и ретроспективный; добровольное следование социально-полезному поведению и реализация этого поведения с опорой на принудительный аппарат государства.

Регулятивные правоотношения связываются с позитивной (перспективной, проспективной) уголовной ответственностью. Позитивный аспект предполагает ответственность, лежащую в основе правомерного поведения и выражающуюся в осознании индивидом своей обязанности не совершать запрещенного законом деяния. Ответственность понимается широко, как фактическое соблюдение лицом требований и предписаний правовых норм, основанное на его собственной воле и реализующееся в рамках регулятивных уголовно-правовых отношений141.

Так, С. А. Велиев считает, что в области борьбы с преступностью позитивная ответственность «выражается в принимаемой личностью на себя обязанности активно участвовать в тех или иных формах в охране и укреплении правопорядка»142.

На взгляд Ю. В. Грачевой, как и любая другая предписывающая норма права, диспозиция уголовно-правовой нормы содержит модель правомерного поведения. Такая регламентация, по автору, связана с удержанием лица от совершения преступления и определением его поведения в состоянии необходимой обороны, крайней необходимости и других обстоятельств, исключающих преступность деяния143.

Формой выражения ретроспективной уголовной ответственности являются охранительные правоотношения. Последние предполагают реализацию социально-полезного поведения с опорой на принудительный аппарат государства, где ответственность представляет собой негативное правовое последствие уже выразившегося вовне общественно опасного деяния (традиционное понимание)144.

В рамках данной теории неоднородное содержание часто приобретает и понятие уголовно-правового воздействия. Регулятивные отношения связываются с предупредительным действием уголовно-правовых норм, удержанием лица от совершения преступления. Фактически на этом уровне части понятий уголовно-правового воздействия и уголовной ответственности (позитивный аспект) полностью совпадают. Можно говорить, что одно явление имеет три терминологических обозначения: действие норм права, уголовная ответственность и уголовно-правовое воздействие.

Концепция двусоставного предмета уголовного права и перспективной уголовной ответственности поддерживается отнюдь не всеми криминалистами и довольно часто подвергается справедливой и аргументированной критике145.

Во-первых, исключительность каждой отрасли права заключается в специфике предмета правового регулирования. Рассматриваемая точка зрения ставит под сомнение своеобразие уголовно-правового регулирования и размывает границы большинства отраслей права.

Критерий выявления предмета воздействия является более чем неопределенным. Возникает резонный вопрос: как установить характер «особой значимости» урегулированных уголовным правом общественных отношений? Не вызывает сомнений итоговая неоднородность предполагаемой совокупности. Структура Особенной части УК РФ свидетельствует, что «наиболее важные общественные отношения» принадлежат к административной, гражданской, семейной, экологической, трудовой и проч. сферам общественной жизни.

Н. И. Пикуров называет характер межотраслевых связей такого рода горизонтальными. Он пишет: «Соединяясь в динамичные системы с нормами практически всех отраслей права, оно (уголовное право), с одной стороны, имплантирует их предписания в свою ткань для детализации признаков общественно опасных деяний, определения границ между преступным и непреступным, с другой – и само передает им часть своей юридической силы, присутствуя в качестве потенциальной угрозы применения уголовного наказания»146.

Анализируя приведенное высказывание, можно засвидетельствовать не столько описание взаимосвязи правовых отраслей, сколько единство их предмета и законодательной базы. Происходит смещение внимания с собственно уголовно-правовых проблем борьбы с общественно опасным поведением на неперспективное и поверхностное описание в уголовном праве множества различных общественных отношений. Обозначенные обстоятельства очерчивают ряд доктринальных негативных последствий данной теории, образующих весьма непредсказуемые практические сложности. При опоре на данную доктрину на практике могут возникнуть проблемы с установлением приоритетности действия коллизионных норм и с определением природы уголовно-правовых норм с бланкетной диспозицией.

Сам автор, затрудняясь провести разграничение предмета «отраслей горизонтальной связи», отмечает, что они еще находятся в стадии формирования147. Однако усмотреть взаимодействия такого рода можно, начиная с генезиса уголовного права. Процесс формирования отраслей носит непрерывный характер и связан с развитием общественных отношений. Уголовное законодательство не только социально-, но и правообусловлено. Лишь сложившееся понимание о должном, урегулированность общественных отношений какими-либо социальными нормами (в частности, правовыми) могут инициировать установление уголовно-правового запрета. Круг преступных деяний определяется с учетом уже сложившихся отраслевых особенностей, где задача уголовного права состоит в четком формулировании преступного.

Во-вторых, производится подмена и смешение различных способов правового регулирования, а именно запрета и обязанности. Имеет место придание содержанию уголовно-правовой нормы двойственного значения. Диспозиция воспринимается не только в качестве описания противоправного деяния, но и деяния со знаком «плюс». Однако запрещающие нормы закрепляют лишь негативную модель поведения субъекта, связанную с нарушением правового запрета.

По справедливому замечанию В. К. Дуюнова, «нормы уголовного права, устанавливающие санкции за совершение различных преступлений, запрещают совершать указанные в законе деяния, но не «обязывают не совершать» их»148. Запрещающие уголовно-правовые нормы определяют конкретные признаки деяния, порождающие особые отношения, связанные с наказанием виновного или применением в отношении лица, совершившего общественно опасное деяние, иных мер воздействия.

В-третьих, уголовно-правовая норма не устанавливает «необходимость (обязанность) осознанного и добровольного выполнения правовых предписаний субъектами правоотношений»149 и ее вступление в силу тем более не приводит к возникновению этих самых отношений. Правоотношение должно быть инициировано как минимум двумя его субъектами, сознающими факт его возникновения, свои права, обязанности и роль в реализации этого отношения. Признав обратное, мы должны были бы отметить, что всякий раз с принятием новой нормы закона, регулирующей ту или иную сферу общественной жизни, каждый вступает в новое правоотношение с государством и обязуется соблюдать эту норму независимо от того, известно о ее существовании или же нет.