Туманная земля. Открытие Рафлза Хоу

– А подробное описание его внешности?

– Боже праведный, что у вас с головой? Разве вы не помните, что наши с профессором имена соседствовали в одной слабенькой беллетристической книжонке, которая почему-то понравилась публике? И думаете, никто не знает, что два молодых идиота болтаются по разным церквям уже несколько недель подряд? Совершенно ясно, что раньше или позже вы должны были забрести и к спиритуалистам. Прекрасный шанс заполучить себе сторонничков. Приманка заброшена, и простодушный Мелоун клюнул на нее! Крючок и сейчас торчит в его глупом языке. Что, Мелоун, правда глаза колет? Но все равно ее надо говорить. – Черные, как смоль волосы профессора встали дыбом, глаза метали искры, перебегая с одного участника беседы на другого.

– Но нужно выслушать и другую сторону, – сказал Аткинсон. – Свою точку зрения, сэр, вы выразили блестяще. Позволю себе процитировать Теккерея, сказавшего своему оппоненту: «Я понимаю вас. Но если бы вы знали то, что знаю я, вы изменили бы свое мнение». Может, и вы, профессор, найдете время получше ознакомиться с предметом; это было бы замечательно: ваше мнение необычайно ценится в научном мире.

– Потому что я занимаюсь полезными делами, а не всякой чепухой. Мой разум, сэр, не виляет и не петляет, он идет прямым путем. Здесь же очевидный обман и мошенничество.

– Думаю, не без этого, – сказал Аткинсон. – Но все же… все же… Послушайте, Мелоун, уже поздно, а ехать далеко. Простите, профессор. Для меня было большой честью познакомиться с вами.

Мелоун тоже откланялся. На улице друзья остановились немного поболтать, прежде чем разойтись в разные стороны: Аткинсон жил на Уимпл-стрит, а Мелоун в Саут-Норвуд.

– Великолепный старик, – одобрительно сказал Мелоун. – На него нельзя обижаться. В сущности, он никому не желает зла. Потрясающий человек.

– Согласен. Но именно такая нетерпимость может заставить меня стать убежденным спиритуалистом. Обычно она принимает форму издевки, реже – громоподобного разноса. Мне больше импонирует последнее. Кстати, Мелоун, хотите помогу вам получше разобраться во всем этом. Вы слышали о Линдене?

– Профессиональный медиум? Говорят, величайший мошенник в мире.

– Слышал такие отзывы. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Прошлой зимой я вправил ему коленную чашечку, и у нас завязались дружеские отношения. Его трудно заполучить, и билет будет стоить не меньше гинеи, но если хотите, я постараюсь организовать сеанс.

– Лично вы ему верите?

Аткинсон пожал плечами.

– Ну, что тут скажешь! Во всяком случае, за руку я его не поймал. Разбирайтесь сами.

– Я готов, – сказал Мелоун. – Меня это забрало. Да и материал может получиться отличный. Решено: немного разберусь с делами и дам вам знать, Аткинсон. Надо ковать железо, пока горячо.

Глава четвертая, в которой описываются занятия в Хаммерсмите

Появившаяся в печати статья за подписью «Соавторы» вызвала всеобщий интерес и споры. Ее сопровождало краткое редакционное примечание, которое вполне отражало сомнения рядового читателя, и как бы говорило: «О таких явлениях следует писать, и они могут кому-то показаться правдоподобными, но мы-то знаем, что это ерунда».

Мелоун получил множество писем, как за, так и против: факт, говоривший, что этот вопрос занимал многих. Предыдущие публикации не вызвали такого всплеска эмоций: ну, рявкнула парочка узколобых католиков или непримиримых евангелистов – теперь же его почтовый ящик ломился от писем. Большинство авторов высмеивало саму мысль о существовании духов, часть из них была от писателей, которые не то что о спиритизме, а даже о правильной орфографии имели весьма смутные понятия. Самим спиритуалистам тоже не все в статье понравилось: Мелоун как журналист не смог отказать себе в удовольствии посмаковать смешные стороны собрания, хотя ничего и не приврал.

Однажды утром на неделе, последовавшей за публикацией, в крошечном рабочем кабинете Мелоуна появился внушительных объемов человек. О его приходе Мелоуна известил курьер редакции, положив на край стола визитную карточку, гласившую: «Джеймс Болсоувер, торговец, Хай-стрит, Хаммерсмит». Это был не кто иной, как радушный председатель последнего воскресного собрания. Он укоризненно грозил пальцем, глядя на Мелоуна, но его добродушное лицо расплывалось в улыбке.

– Вот видите, – сказал он, – все вышло, как я предупреждал: вас тоже потянуло на фарс.

– Вы полагаете, что я исказил картину?

– Нет. На мой взгляд, вы с молодой леди сделали все, что смогли. Просто как новичков вас многое озадачивает. Но, если подумать, разве удивительно, что умные люди, покинувшие этот мир, изыскивают способы установить с нами контакт?

– Они иногда говорят такие глупости!

– Умирают всякие, а не только те, что семи пядей во лбу. На том свете не умнеют. Кроме того, как знать, какие слова нужнее всего? Вчера миссис Деббс принимала одного священника. У него умерла дочь, и отец прямо помешался от горя. Миссис Деббс передала ему, что дочь счастлива и была бы еще счастливей, если бы не его страдания. «Меня это не убеждает, – покачал головой священник. – Такое всякий скажет. Нет, это не моя дочь». И вдруг та попросила его: «Умоляю, не надевай воротничок католического священника вместе с цветной рубашкой». «Это она, – сказал он и расплакался. – Дочь всегда отчитывала меня за эти воротнички». Жизнь состоит из мелочей, мистер Мелоун, обычных, незначительных, но дорогих нам мелочей.

Мелоун недоверчиво покачал головой.

– Каждый может заметить несоответствие между обычной рубашкой и деталью одежды священника.

Мистер Болсоувер рассмеялся.

– Вы крепкий орешек. Говорю не в осуждение – сам таким был. Однако я по делу. Вы человек занятой, я – тоже, поэтому перейдем сразу к главному. Во-первых, всем разумным спиритуалистам понравилась ваша статья. Мистер Альджернон Мейли написал мне, что она принесет несомненную пользу. А если уж он так думает, то нам и Бог велел.

– Мейли? Тот, что адвокат?

– Я бы скорее назвал его религиозным реформатором. Таким он останется в истории.

– А во-вторых?

– Если хотите, мы могли бы познакомить вас с нашим делом подробнее. Вас и молодую леди. Не для рекламы, упаси Бог, а для вашей же пользы, хотя и реклама не помешает. Мы проводим сеансы телекинеза у меня дома без профессионального медиума, и если хотите…

– Очень хочу.

– Тогда приходите оба. У нас практически не бывает людей со стороны. Никаких наблюдателей. Не хотим, чтобы нас сбивали с толку, оскорбляли подозрениями и расставляли ловушки. Всем этим злопыхателям кажется, что у других людей нет нервов. Но вам в здравом смысле не откажешь. А ничего другого и не требуется.

– А то, что я не разделяю вашей веры? Это не помешает?

– Ни в малейшей степени. Будьте только доброжелательны и ни во что не вмешивайтесь. Духи не любят агрессивных людей – так же, как и мы, грешные. С ними надо держаться ровно и дружелюбно, как в хорошем обществе.

– Обещаю.

– Они, бывает, ведут себя весьма странно, – сказал мистер Болсоувер, – и шутки с ними могут закончиться очень плохо. Духам не дозволено вредить людям, но не забывайте, что нам, людям, свойственно делать как раз недозволенное, и духи в этом отношении весьма походят на людей. Вы, может быть, еще не забыли, как на одном из сеансов у братьев Давенпорт корреспонденту из «Таймс» бубном отрезало голову. Все это, разумеется, прискорбно, но это было, и тут уж ничего не поделаешь. Однако, ничего подобного духи не позволяли себе в отношении друзей. Известен и другой назидательный случай. На спиритический сеанс явился ростовщик. Одна из его жертв, доведенных им когда-то до самоубийства, вселилась в медиума, и тот схватил ростовщика за горло, так что он едва не расстался с жизнью. Но мне пора, мистер Мелоун. Сеансы у нас проводятся раз в неделю – уже четыре года как и без единого перерыва. По вторникам, в восемь вечера. Заранее дайте нам знать о своем приходе, и я пришлю мистера Мейли проводить вас. Он может лучше чем я ответить на все ваши вопросы. Итак, до вторника! Всего доброго, – и мистер Болсоувер, ступая как слон, вышел из комнаты.

Пережитой опыт произвел на Мелоуна и Энид гораздо большее впечатление, чем они в этом признавались, но будучи разумными людьми, они сошлись на том, что надо сначала попытаться объяснить феномен с научной точки зрения, а уж потом допускать вмешательство сверхъестественных сил. Оба преклонялись перед могучим интеллектом Челленджера и испытали на себе сильное влияние его идей. Однако Мелоун в одном из споров все же сказал, что мнение умного человека, ничего не знающего о спиритизме, значит для него меньше, чем мнение рядового человека средних способностей, присутствовашего на сеансе.

Обычно споры разгорались между Мелоуном и Мервином, редактором газеты «Доун», публиковавшей материалы об оккультизме – от тайных знаний розенкрейцеров до удивительных открытий ученых, изучавших пирамиды, или тех, кто доказывал семитское происхождение светловолосых англосаксов. Энергичный коротышка Мервин обладал необычайно острым умом и мог бы достичь на своем поприще головокружительных успехов, не сделай он своим кумиром истину. Мервин с удовольствием делился с Мелоуном обширными познаниями, найдя в последнем благодатного слушателя, и потому официантам из Литературного клуба стоило немалого труда заставить их покинуть угловой столик, за которым они обычно обедали. Поглядывая из окна на длинную изогнутую линию набережной и на величественную реку с множеством мостов, эти двое неспешно пили кофе и покуривали, обсуждая со всех сторон удивительное явление, открывшее Мелоуну глаза на многое, о чем он ранее не задумывался.

На этот раз слова Мервина вызвали у журналиста сильное раздражение, можно сказать, даже приступ гнева, ибо приятель вздумал давать ему советы. Мелоун отличался ирландским упрямством, и предостережения Мервина показались ему оскорбительным посягательством на его свободу.

– Итак, вы собираетесь присутствовать на домашних сеансах Болсоувера? О них много говорят, хотя мало кому удалось их посетить. Вы, надо признать, удостоились особой чести. Явный знак расположения.

– Болсоувер считает, что я объективно описал собрание.

– Ваша статья – не блеск, но на фоне той скучищи и бессмыслицы, которыми пестрят газеты, она выделяется: в ней есть такт и чувство меры.

Мелоун пренебрежительно отмахнулся.

– Сеансы, подобные тем, что проводит Болсоувер, нельзя отнести к «высокому» спиритизму. Я бы сравнил их с грубым фундаментом, несомненно необходимым – на нем зиждется здание – , но, поселившись в доме, о нем тут же забывают. Интереснее иметь дело с более тонкими надстройками. Конечно, если доверять жаждущей сенсации желтой прессе, то вершиной сверхъестественного будут именно физические проявления, вроде призраков или домов с привидениями. Физические проявления, ясно, нельзя игнорировать; они даже приносят пользу, привлекая внимание исследователей и побуждая идти в познании дальше. Но лично я, увидев их однажды, не сдвинусь с места, чтобы взглянуть еще раз. А вот, чтобы вступить в контакт с более высокими сферами, обойду полсвета.

– Понимаю вас и тоже вижу разницу. Но я-то не верю ни в физические, ни в психические проявления так называемых сверхъестественных сил.

– Знаю. Кстати, Святой Павел был величайшим медиумом и экстрасенсом. Он говорит об этом настолько откровенно, что даже безграмотные переводчики не сумели скрыть истинного значения его слов, хотя весьма преуспели в иносказаниях.

– Вы не могли бы процитировать его слова?

– Я неплохо знаю «Новый Завет», но не наизусть. Это там, где он говорит, что дар человеческого языка присущ всем непосвященным, но дар ангельского, духовного языка дается лишь избранным. Говоря другими словами, опытный спиритуалист не станет интересоваться объектами чувственного восприятия.

– Посмотрю это место.

– Найдете его в «Послании к Коринфянам». У религиозного братства того времени был, видимо, высокий уровень интеллекта, если послания Павла зачитывались на службах и должным образом воспринимались.

– Разве это не общепризнано?

– И послания Павла – один из конкретных примеров. Однако я уклонился в сторону. Мой совет – не относитесь к кружку Болсоувера слишком серьезно. Это честные люди, но мелко плавают. Постоянные поиски физических подтверждений существования сверхъестественных сил похожи на болезнь. Мне знакомы такие люди, в большинстве своем женщины, которые бегают с сеанса на сеанс и всюду видят одно и то же – иногда это подлинное чудо, а иногда и обман. Разве станешь после таких сеансов лучше? Они ничего не дают душе. Нет, если уж стоишь на первой ступеньке, не теряй времени зря, сделай усилие и поднимайся выше.

– Понимаю вас. Но я-то стою на твердой почве.

– Твердой! – вскричал Мервин. – Боже, какая наивность! Однако мне пора ехать в типографию – сегодня вечером выходит моя газета. У нас небольшой тираж – всего десять тысяч, не то, что у вас, плутократов утренней прессы, и я практически один делаю номер.

– Но вы хотели меня от чего-то предостеречь?

– Да, действительно, – худое энергичное лицо Мервина посерьезнело. – Если у вас есть твердые религиозные убеждения или укоренившиеся предрассудки, из-за которых вы можете, изучив феномен, разнести его в пух и прах, не лезьте в это дело вовсе – опасно.

– Что вы имеете в виду?

– Они терпимы к честным сомнениям, непредвзятой критике, но если им вредят, они становятся опасны.

– Кто это «они»?

– Кто? Не знаю, как их назвать. Духи, психические сущности или астральные существа. Как хотите. Неважно, кто они – великодушные или злые, они несут возмездие или воздают за добро. Главное – они существуют.

– Что за чушь, Мервин!

– Не будьте так самоуверенны, Мелоун.

– Ерунда! Вновь оживилась средневековая чертовщина. Как может такой разумный человек, как вы, верить в эту галиматью!

Мервин улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, но глаза его, пытливо смотревшие из-под густых светлых бровей, оставались серьезными.

– Не исключено, что вы измените свое мнение. Этот феномен обладает весьма странными свойствами. Хочу как друг предостеречь вас.

– Я весь внимание.

Ободренный словами журналиста, Мервин приступил к рассказу. Он знал нескольких людей, которые легкомысленно отнеслись к потусторонним силам, вели двойную игру и серьезно поплатились за это. Среди них были судьи, которые выносили несправедливые приговоры, основываясь на предвзятом мнении; журналисты, писавшие сенсации ради лживые материалы, бросавшие тень на спиритическое движение; или их коллеги, бравшие интервью у медиумов с заведомой целью их высмеять; просто любопытствующие, которые при первом знакомстве с явлением пугались и отшатывались, осудив его, хотя в глубине души понимали, что столкнулись с чем-то серьезным.

– Уверяю вас, – ответствовал Мелоун, – подобным образом можно объяснить любой трагический случай. Предположим, мистер Джонс назвал Рафаэля мазилой и вскоре после этого умер от грудной жабы. Следовательно, критиковать Рафаэля опасно? Если следовать вашей логике…

– Думайте, как хотите.

– А вот другой пример. Возьмем Моргейта. Он материалист и, значит, убежденный противник спиритизма. Но он преуспевает, вот и профессорское звание недавно получил.

– Честный враг – совсем другое дело. Никому не запрещается иметь другие убеждения.

– А что вы скажете о Моргане, который разоблачил нескольких медиумов?

– Они были мошенниками, и он только сослужил добрую службу движению.

– А Фальконер? Он смешал спиритизм с грязью.

– Ах, Фальконер! А знаете ли вы что-нибудь о его частной жизни? Нет? Уверяю вас он получил по заслугам. И не знает за что. Но когда-нибудь эти джентльмены, сопоставив факты, возможно, что-то поймут. Правда, будет уже поздно.

И Мервин рассказал страшную историю о человеке, употребившем свой незаурядный талант на то, чтобы пригвоздить спиритизм к позорному столбу, хотя и не сомневался в честности исповедующих его людей. Он поступил так из корыстных соображений. Конец этой истории был настолько страшен, что Мелоун взорвался.

– Прекратите, Мервин, выкрикнул он с негодованием. – Я напишу то, что думаю, – меня ничем не собьешь. И не пытайтесь запугать, ни вы, ни ваши духи – никто не заставит меня изменить свое мнение.

– Никто вас и не застав…

– А как прикажете вас понимать? То, что вы говорите – суеверие чистой воды. Будь это правдой, вас всех надо было бы привлечь к суду.

– Привлекали, и не раз. Но мы здесь ни при чем. Однако, Мелоун, я только предупредил, а там – дело ваше. Поступайте, как считаете нужным. Всего доброго! Всегда можете застать меня в «Доуне». Звоните.

Существует один безошибочный прием, позволяющий со стопроцентной точностью выяснить, есть ли в интересующем вас человеке ирландская кровь. Поставьте его перед вращающейся дверью, с одной стороны которой написано «к себе», а с другой – «от себя». Англичанин – существо разумное – поступит, как ему подсказывают. Ирландец же, в котором чувство независимости всегда берет верх над здравым смыслом, обязательно сделает наоборот. То же самое случилось и с Мелоуном. Предостережение, сделанное Мервином из самых лучших побуждений, пробудило в журналисте дух противоречия. Поэтому, когда он заехал за Энид, чтобы вместе с ней отправиться на сеанс к Болсоуверу, зародившаяся, было, в нем симпатия к спиритуалистам заметно поубавилась. Провожая молодых людей, Челленджер весь изошелся в насмешках, его лицо приняло выражение, появлявшееся у него в особенно озорном настроении – борода торчала вперед, глаза были полузакрыты, а брови топорщились.

– Дорогая Энид, обязательно прихвати с собой сумочку: попадется приличный экземпляр эктоплазмы, не забудь про отца. У меня всегда наготове микроскоп, химические реактивы и все остальное. А вдруг повезет, и ты сумеешь прихватить с собой небольшое привидение. Буду рад любому пустячку.

Громовой хохот профессора сопровождал парочку до самого лифта.

То, что мистер Болсоувер называл «магазинчиком», оказалось старомодной бакалейной лавкой, расположенной в многолюдном районе Хаммерсмита. Башенные часы ближайшей церквушки как раз пробили три четверти, когда такси подъехало к лавке. В ней еще толпился народ, и потому Энид и Мелоун не вошли внутрь, а стали прогуливаться взад-вперед по улице. Тут подкатило другое такси, из которого выбрался крупный мужчина в твидовом костюме с неровно подстриженной бородой. Взглянув на часы, он тоже стал мерить шагами тротуар. Заметив молодых людей, подошел к ним.

– Позвольте узнать, не вы ли тот журналист, что собрался посетить наш сеанс… Ага, я так и подумал. Вы мудро поступили, не войдя в лавку: похоже, у старины Болсоувера выдался тяжелый денек. Пошли ему сил Господь, он стоит того.

– А вы, полагаю, мистер Альджернон Мейли?

– Да. Я тот джентльмен, чья доверчивость вызывает сильное беспокойство у некоторых моих друзей, о чем они частенько мне говорят. – После этих слов он оглушительно расхохотался, и смех его был так заразителен, что молодые люди присоединились к нему. Беспокойство за мистера Мейли действительно казалось смешным, учитывая его атлетическое, несмотря на некоторую рыхлость, сложение, а также могучий бас и мужественное, хотя и несколько простоватое лицо.

– Наши противники клеймят нас как могут, – сказал он. – Интересно, как поступите вы.

– Не станем притворяться, – произнесла Энид. – Пока мы не ваши единомышленники.

– Ничего. Здесь требуется время. Но дело стоит того. Я и сам не сразу уверовал. Нельзя осуждать людей за их сомнения, зато за огульное отрицание – можно. Теперь я, как видите, стою горой за спиритизм, потому что знаю – в нем истина. Между верой и знанием – большая разница. Читая лекции, я никогда не стремлюсь сразу убедить слушателей. Не верю в стремительные обращения: они поверхностны и неубедительны. Я пытаюсь только предельно ясно рассказать о сути дела. При этом говорю обо всем правдиво, особо останавливаясь на том, почему мы считаем, что тут кроется истина. На этом моя миссия заканчивается, Люди могут принять мое сообщение к сведению или сразу отвергнуть. Мудрее всего поступит тот, кто будет сам исследовать указанные мною тропы. Никогда не давлю на слушателей и не вербую сторонников. В конце концов это их дело, а не мое.

– Разумно, – отозвалась Энид, которую подкупила искренность нового знакомого. Теперь они стояли у ярко освещенной витрины лавки Болсоувера и могли хорошо рассмотреть друг друга. У мистера Мейли оказался высокий лоб, внимательные серые глаза, взгляд задумчивый и пытливый, за рыжеватой бородкой угадывался волевой подбородок. Основательный человек, ничего не скажешь, и совсем не похож на фанатика. Не таким представляла его себе девушка. В последнее время имя Мейли, упорно отстаивавшего свои убеждения, частенько мелькало в газетах, и, услышав его, отец всякий раз презрительно фыркал.

– Интересно, – обратилась Энид к Мелоуну, – что случилось бы, окажись мистер Мейли в запертой комнате один на один с отцом?

Мелоун засмеялся:

– Похоже на школьный вопрос: что будет, если всесокрушающая сила натолкнется на неодолимое препятствие?

– Вы дочь профессора Челленджера? – полюбопытствовал Мейли. – Он знаменитость в научном мире. Как далеко могла бы шагнуть наука, осознай она свою ограниченность!

– Не понимаю вас.

– Наш материализм питается научными достижениями. Наука создает нам комфортабельное существование – то, что нам, в сущности, не очень-то и нужно. В остальных отношениях она вообще стала сущим проклятием, создавая ложное впечатление, что способствует прогрессу. На самом же деле мы непрерывно откатываемся назад.

– Позволю себе не согласиться, мистер Мейли, – вступил в разговор Мелоун, не в силах более терпеть категоричность его суждений. – А телеграф? Радиосигналы S.O.S., спасшие множество жизней? Разве они не благодеяния для человечества?

– Не спорю, случаются и удачи. Сам не могу обойтись без настольной лампы, а ведь она тоже продукт научного прогресса. Как я уже говорил, наука принесла нам комфорт и относительную безопасность.

– В таком случае, зачем заниматься ее уничижением?

– Он скрывает от нас истинные ценности и самое цель жизни. Ведь не для того же нас поместили на эту планету, чтобы мы мчались на машинах со скоростью пятьдесят миль в час, перелетали через Атлантический океан и переговаривались между собой по телеграфу или радио? Все это не главное в жизни и место ему на периферии нашего сознания. Ученые же нарочито концентрируют внимание людей на этих материальных победах, заставляя нас забыть нашу основную задачу.

– Не совсем понимаю вас.

– Согласитесь, что цель путешествия важнее скорости. Точно так же важен не способ, каким вы передаете сообщение, а его содержание. Так называемый «прогресс» может в любой момент обернуться страшным бедствием, ибо мы забыли, что единственно возможный прогресс – преуспевать в том, для чего Бог послал нас в этот мир.

– А для чего?

– Подготовиться к будущей жизни. Нужно постоянно тренировать разум и дух, ведь то и другое находится у нас в полном запустении. С годами мы должны становиться лучше, добрее, великодушнее, отзывчивее, терпимее. Земля – это своеобразная фабрика душ, но сейчас она выпускает брак. Однако что это я? – он снова залился своим заразительным смехом. – Кажется, начинаю читать лекции прямо на улице. Вот она, привычка. Как утверждает мой сын, нужно только нажать третью пуговицу на моем жилете, и я тут же начинаю вещать. Но вот идет ваш избавитель, старина Болсоувер.

Почтенный лавочник, заметив их через окно, поторопился выйти навстречу, на ходу развязывая фартук.

– Добрый вечер! Прошу заходить – нечего стоять на холоде. Да и время подошло. Не стоит заставлять ждать. Мой девиз, да и наших гостей тоже – точность во всем. Мои помощники закроют лавку. Пожалуйте сюда, только не споткнитесь о мешки с сахаром.

Они пробрались между ящиками с сухофруктами, головками сыров и, протиснувшись наконец между двумя огромными бочками – причем особенно трудно пришлось тучному бакалейщику, – оказались перед дверью, ведущей в жилую часть дома. Поднявшись по узкой лестнице, Болсоувер отворил еще одну дверь, и они вошли в просторную комнату, где уже собралось несколько человек, сидевших вокруг стола.

Среди них была и миссис Болсоувер – такая же дородная, жизнерадостная и добродушная, как и ее муж. Три их дочери были очень похожи на своих симпатичных родителей. Там же сидела пожилая дама, видимо, родственница хозяев и еще две довольно невзрачные женщины, которых представили как спиритуалисток и добрых соседей. Единственный мужчина – седовласый крепыш приятной наружности, с насмешливыми, живыми глазами – сидел в углу за фисгармонией.

– Мистер Смайли, наш музыкант, – представил его Болсоувер. – Не знаю, что бы мы без него делали. Вы ведь слышали про необходимость предварительного настроя. Мистер Мейли может многое об этом рассказать. Дорогие дамы, нет нужды представлять вам мистера Мейли, нашего доброго друга. А это мисс Челленджер и мистер Мелоун, журналисты.