М. Берг. Чашка кофе (Четыре истории)

– Итак, с чего же начать… Категорию любви на протяжении всей истории человечества рассматривали многие великие и малые умы, и с разных точек зрения: религиозной, психологической, социальной… Пожалуй, о любви как о романтическом чувстве – прекрасном и вдохновляющем, болезненном и разрушительном, об опьяняющем, обжигающем, дающим силы и лишающем их – обо всяком – лучше всего поведают поэзия, литература, живопись… – искусство, одним словом. Однако искусство практикует погружение в мир чувств, а у вас, молодой человек, я понимаю, более фундаментальный интерес? – библиотекарь вопросительно посмотрел на Марта свозь толстые стёкла очков.

Март поспешно кивнул.

– В таком случае остановимся на философии. Философы… М-м… Каждый из них осмысливал категорию любви по-своему. Любовь могла быть представлена ими как основополагающая космическая сила, как одно из неотъемлемых свойств божества… Любовь могла быть понята и как глубинная часть самого человека, обуславливающая его стремление к совершенству. Например, античные мудрецы, известные мастера разложить по полочкам всю Вселенную, насчитали несколько видов любви: «прагма» – рассудочная или корыстная любовь; «филия» – симпатия и дружба; «сторге» – любовь-привязанность между супругами, а так же между родителями и детьми; «агапэ» – жертвенная, безусловная любовь; «мания» – любовь-одержимость, характеризующаяся безумной страстью и ревностью; ну и, собственно, стихийная любовь-страсть – «эрос»…

Платон, Бёме, Декарт, Лейбниц, Гегель, Кант, Ницше и даже, к удивлению Марта, Джордано Бруно, наравне с толпой менее или вовсе неизвестных ему учёных-любомудров, рассуждали о любви, составляли классификации и выстраивали целые теории… Библиотекарь обладал довольно обширными познаниями в области философии, но каждый следующий мыслитель, о котором он рассказывал, ещё больше запутывал и так выглядевший непростым вопрос.

Прошло всего минут десять, но Марту показалось, что библиотекарь может перечислять теории и теоретиков философской мысли вечно, и тогда он сдался:

– На мой взгляд, во всех этих теориях подавляющую часть занимают м-м… не то чтобы домыслы, но… какая-то надуманность, притянутость за уши – эквилибристика ума какая-то! А если и присутствует рациональное зерно, то в виде констатации и так всем очевидных вещей. Может, есть что-то… э-э… рассматривающее действительную суть? Что-то глубокое, но в то же время реальное, объективное, доказуемое?

– Ну… – библиотекарь наморщил лоб. – Что же у нас рассматривает реальность, оперируя доказуемыми фактами?

Затем глянул на Марта, усмехнулся и поднял вверх указательный палец:

– Наука, конечно! Вы, несомненно, знаете о базовых инстинктах человека? Один из важнейших – инстинкт продолжения рода. Любовь рассматривается наукой как проявление этого инстинкта. Между прочим, наш организм запускает целую химическую лабораторию, чтобы реализовать базовый инстинкт! Многокомпонентные гормональные коктейли отвечают: одни – за кратковременный взрыв страсти, другие – за длительную привязанность. Феромоны обеспечивают привлечение партнёра противоположного пола…

Факты, исследования, эксперименты и обоснованные выводы – всё ясно и чётко, логично и доказательно. Однако, несмотря на всеохватность и в то же время скрупулёзную въедливость научного подхода, Март и теперь не находил в объяснениях библиотекаря ответа на свой вопрос.

– Итак, – продолжал библиотекарь, – знания об инстинктах отвечают на вопрос «зачем?» Знание физиологии и биохимии даёт ответ на вопрос «как?» Для полноты картины, с точки зрения науки, конечно, остаётся ответить ещё на один вопрос…

– «Почему?» Почему именно к этому человеку, и именно такое чувство? – не утерпел Март.

– Совершенно верно, молодой человек. И здесь наука тоже предлагает свои ответы. Партнёры выбирают друг друга по многим критериям, большей частью неосознаваемым, и даже не важно, приоритет «серьёзных» отношений они декларируют себе и окружающим или нет – для базовых программ не существует подобных различий. Мы присматриваемся, чувствуем влечение, безрассудно влюбляемся, в конце концов, – оценивая внешние физические данные, активность, запах и другие параметры, предпочитая наиболее соответствующие заложенным в нас природой требованиям, которые необходимы для продолжения рода и выживания потомства. В этот процесс могут вмешиваться и другие факторы, субъективные, такие как соответствие представлениям общества об идеалах красоты, соответствие привычному в конкретной семье психотипу…

Март слушал и понимал, что уходит всё дальше от объяснения того особенного чувства, которое открылось в нём только благодаря загадочной незнакомке. Ну никак не находил в себе Март ни вожделения, ни инстинкта продолжения рода. Восхищение? Да, несомненно! Благоговение? И это тоже! Однако главным было – притяжение к чему-то, что оставалось сокрытым за видимым образом, зов некой тайны…

Март заметно приуныл и слушал библиотекаря вполуха. Тот заметил его настроение и прервал свою импровизированную лекцию.

– Я вижу, молодой человек, вы не нашли того, что хотели. И, видимо, вопросов у вас появилось больше, чем ответов. Не расстраивайтесь, это нормально. Вы не первый, кто задаётся подобными вопросами, и, безусловно, не последний, кто не находит на них всеобъемлющего ответа. Размышляйте, исследуйте, постигайте на себе, на собственном опыте, или выражайте посредством искусства – выбирайте, какая природа любви вам ближе. И мой вам совет: если вы действительно серьёзно относитесь к вопросу любви и он для вас не пустой звук, то не стоит спешить доверять научным теориям и глубокомысленным рассуждениям, впрочем, как и эмоциям, и первым впечатлениям, – позвольте времени и опыту сложиться в ваше собственное мнение. Конечно, пройдёт не один год…

– А у вас? У вас же было время накопить опыт? Каково ваше мнение о сути любви, личное?

Библиотекарь задумался.

– Пожалуй, я бы сказал, что суть любви – навроде ангела: так же иллюзорна, могущественна и непостижима. И познать эту суть – всё равно что приручить ангела…

– Вы упомянули ангела… – помимо воли голос Марта дрогнул. – Так, может, всё-таки любовь имеет божественную природу? Может, ответ этот – Бог? И стоит лишь поверить – на самом деле, искренне поверить! – как исчезнут в людях и эгоизм, и жестокость, и безответственность? Любовь вытеснит все эти низшие качества, как свет вытесняет тьму?

– Люди жестоки и безответственны вовсе не оттого, что в них недостаточно веры в некоего требующего любви Бога, – покачал головой библиотекарь, – а оттого, что отсутствуют полностью осознанные любовь и уважение: к ближнему своему, к травинке и букашке, да к миру вообще. И религия не приносит любви сама по себе – она лишь надстраивает свод определённых правил над тем, что уже имеется в человеке, регламентируя определённым образом отношение к категориям Бога, любви… Вспомните, сколько человек загубили крестовые походы, костры инквизиции, конкиста, рабство? И всё – с одобрения и при непосредственном участии церкви, – так сказать, во славу Божию! Дело в том, что люди совсем не перестали быть животными, создав (и продолжая создавать!) религии, – религии даже самые гуманные, проповедующие бескорыстную и самоотверженную любовь. Люди так и продолжают удовлетворять потребности, кто во что горазд, используя все доступные им средства: силу, хитрость, интеллект – да всё, что угодно. Соблюдает ли человек определённые правила или нет – в любом случае он раб инстинктов. Кто-то понимает это, кто-то не понимает, кто-то много рассуждает об этой проблеме – но всерьёз никто не видит причин изменить существующее положение вещей. И не может.

– Пусть так, но любовь и уважение – они всё-таки способны повлиять на человека, сделать его лучше?

– Повлиять? Несомненно! Сделать лучше? В какой-то мере. Но сомневаюсь, что даже полностью осознанные любовь и уважение сделают людей свободными от инстинктов. Подобные качества лишь регулируют наши отношения с социумом, гармонизируют отношения внутреннего и внешнего миров. Они могут в некоторой степени послужить препятствием для инстинктов или перенаправить их энергию в иное русло, однако пока живы сами базовые программы – именно они и будут диктовать условия!

– Лишь набор программ – и ни капли свободы… Не то что действительной, абсолютной – но даже самой малости? Чтобы человек сам выбирал свой путь?

– Боюсь, капли для этого недостаточно… Но что такое истинная, абсолютная свобода? Никто толком не знает. Возможна ли такая свобода в принципе – тоже загадка. Что будет, если отключить инстинкты? Как скажется подобная метаморфоза на человеке? Об этом можно только рассуждать, предполагая то или иное. Единственное, о чём не трудно догадаться: человек перестанет быть человеком в привычном понимании этого слова. Появится совершенно иное существо, живущее по иным принципам, имеющее иные потребности и преследующее иные цели. Ведь место отсутствующих движущих сил должно занять нечто такое, что будет способно не хуже базовых программ мотивировать человека к действию. В противном случае… Представьте себе разумное существо без потребностей и желаний. Проблема даже не в рефлекторной деятельности организма, включающей в себя дыхание, работу сердца, деятельность кишечника и тому подобное, а в вопросе: «для чего?» Для чего дышать и снабжать пищей тело, для чего биться сердцу и крови течь по венам, если смысла в том, чтобы поддерживать как существование организма, так и возможности к познавательной деятельности – никакого нет? И если всё-таки удастся преодолеть препятствия и чисто технического характера, и, так сказать, «смыслообразующего» – то как это скажется на личности человека? Кто это будет? Что?..

Март возвращался домой уже за полночь. Его разгорячённый обилием информации мозг понемногу успокаивался и остывал, а полученные от библиотекаря сведения постепенно укладывались на свои места.

Март обдумывал то, что услышал, и тяжело вздыхал. Концепции многомудрых философов, казалось бы охватывающие все проявления любви, какие только могли существовать, он нашёл чрезмерно пространными, отчего даже само понятие любви размывалось в его сознании, расползаясь неясным облаком. Истинная суть любви так и осталась скрытой где-то в гуще этого тумана, а может, как начал подозревать Март, она там и вовсе не присутствовала изначально. Психические и физиологические механизмы показались Марту абсолютно бездушными, представляя человека в виде робота, управляемого некими неподвластными ему программами, что воспринималось совершенно вразрез с ощущениями самого Марта. В общем, какое описание ни возьми – каждое выходило неполным, ущербным. Отчаявшись, Март даже попробовал как сумел объединить их всех – получилась сущая белиберда, и он бросил эту затею.

Автобус обогнал понуро бредущего Марта, а Март, подавленный и опустошённый, даже не спохватился – когда ещё будет следующий? Однако водитель, узнав, видимо, частого пассажира, притормозил. Юноша поспешил запрыгнуть в распахнувшиеся двери. Салон был пуст, и Март, недолго думая, занял место у окна. Он уселся поудобнее, прислонил голову к прохладному стеклу, прикрыл на секунду глаза – и фрагменты прошедшего дня ворохом блокнотных зарисовок рассыпались перед ним…

Как мокрый лист, неожиданно прилипший к лобовому стеклу мчащегося автомобиля, вдруг вспомнились и заслонили всё остальное слова библиотекаря: «Человек – двойственное существо: два океана, материальный и духовный, противостоят в нём. Они бьются друг с другом, сталкиваются, смешиваются, формируя таким образом индивидуальный мир субъекта, – и внутреннюю его составляющую (которая определяет в итоге мотивы действий), и ту, что субъект выстраивает вокруг себя (собственно действия и их последствия). В этой двойственности, в подвижном балансе двух сил кроется причина нестабильности индивидуального мира: стремления, эмоции, желания, потребности, требования окружающей реальности – всё это зачастую противоречит одно другому, взаимоисключает. Но именно в этой нестабильности заключён корень тяги к творчеству, во всех его формах!..»

Что-то зацепило Марта исподволь, некий беспокоящий образ…

«…Два океана породили Человека – об этом, если подумать, так или иначе говорят все: философы, психологи, люди искусства, религиозные деятели… Но вот о чём все умалчивают: в процессе умирания, когда стремление жить – существовать наперекор всему – неуклонно ослабевает, человек уже не способен удерживать воедино породивших его антагонистов, и тогда два противостоящих океана возвращают себе каждый своё, разрывая единое когда-то существо…»

Сознание путалось, и Март уже не понимал, где настоящие слова библиотекаря, а где вклинились его собственные мысли, ассоциации и фантазии. Он засыпал, и ему казалось, что два вихря подхватывают его, поднимают в воздух, вращают и тянут каждый в свою сторону…

Как Март ни старался, в его знаниях всё равно оставался значительный пробел. Не хватало в них некой очень важной части… даже не части – сердцевины, смыслообразующей основы, вроде центра кристаллизации у снежинки. Посчитав эту проблему слишком сложной, чтобы взять с наскока, Март решил пока не сосредотачиваться на ней: более насущный вопрос занимал его в настоящий момент – происхождение встреченного в храме «ангела» и возможная связь того с двойником, изображённым на фреске.

Несмотря на серьёзный объём проведённой Мартом работы, итог её оставлял желать лучшего: никакой конкретной информации ни о художнике, ни о его возможных моделях не нашлось – туманные намёки и легенды, вскользь упомянутые малоизвестными историками, такие же смутные и противоречивые, как отзывы коллег о самих этих историках. И хотя обнаружились целых три возможных кандидата на роль автора росписей храма, это совершенно не внесло никакой ясности в общую картину. Оставалась последняя зацепка, изучение которой Март почему-то каждый раз откладывал на потом, словно всеми силами старался избежать окончательного ответа.

4

Храм встретил Марта полумраком и тишиной – так же, как и в прошлый раз.

«Бывает ли в этом священном месте хоть кто-то ещё, кроме заблудившихся прохожих? – думал Март. – Для кого горит огонь в лампадах? Для кого курятся благовония, наполняя библейским ароматом этот ковчег без единой живой души? И, главное, где же найти смотрителя ковчега?»

Март огляделся, соображая, где сейчас может находиться настоятель. В ответ на немой вопрос буквально в паре шагов от него поднялся, будто вырос из-под земли, силуэт в одеянии священнослужителя.

Священник отряхнул колени и только потом обернулся к Марту.

– Чем я могу помочь вам? – произнёс он и, увидев растерянность юноши, который не ожидал присутствия рядом с собой кого-то ещё, продемонстрировал доброжелательную улыбку. – Я услышал ваш тяжкий вздох и понял, что кто-то нуждается в моей помощи, – пояснил он.

– Да… Да, совершенно верно, – поспешно закивал Март, чувствуя, что вся его целеустремлённая уверенность стремительно угасает, сходя на нет.

Священник глядел на Марта с выражением полнейшего внимания на лице, и эта готовность помочь как будто вдохнула в парня немного решимости.

– У меня есть вопрос. Возможно, вы сумеете дать на него ответ. Э-э… Если у вас есть время, конечно… – заколебался Март: сомнение и безотчётный страх вновь проснулись в нём.

– Для того и отведено мне время здесь, на земле, чтобы давать ответ страждущим, – подбодрил его священник.

Март же отчего-то оробел ещё больше.

– Это… ну-у… не совсем по теме религии… Вопрос совершенно приземлённый, хотя… м-м… наверное, странный…

– Так что же вы хотите узнать, молодой человек?

«Сейчас или никогда», – подумал Март сквозь нарастающий звон в ушах.

– Вот здесь… – как не в себе он сделал шаг к простенку и указал рукой. – Здесь, за плечом, видите?

– Ангел?

– Мне кажется, это не абстрактный образ, а портрет реального человека, написанный, возможно, с натуры: немного необычное, хотя и вполне естественное, положение тела и рук, специфический поворот головы, живое лицо с характерной мимикой…

– Характерной? Для кого? – поинтересовался священник.

– Э-э… Это… Даже не знаю, как сказать…

– Отчего же? – священник испытующе вгляделся в лицо Марта. – О-о, я вижу, вы крайне смущены?

– Ну… Существует определённая сложность… Загадка. Загадка в сходстве портрета, которому более двух сотен лет, и реального человека, которого я видел не так давно – прямо здесь, возле этой самой фрески!

– Ах, вот вы о чём, – понимающе кивнул священник. – Да уж, в наблюдательности вам не откажешь. Вполне могу понять ваше удивление – я и сам в своё время был немало удивлён…

Март жадно ловил каждое слово священника, не веря удаче.

– Итак, вы встретили девушку, необычное сходство которой с этим изображением бросается в глаза? Да, иногда она бывает здесь. Не молится, не общается – просто ходит, купает волосы в солнечном свете, который с некоторых пор так редко попадает сюда.

– Значит, мне не привиделось! – выдохнул Март. – В таком случае вы, должно быть, знаете её имя?

Сердце Марта замерло, и, кажется, он даже покраснел, хотя в полумраке храма это вряд ли было заметно.

– Имя? Она не называла имени. Вообще не проронила ни слова за всё время, что я её видел. Я же, со своей стороны, не давал волю праздному любопытству – к чему оно? Иногда для спасения достаточно того, чтобы дитя Божие вошло в Его храм. А Богу – ему и так всё ведомо.

– Но как же тогда вы можете быть уверены, что она…

– Человек из плоти и крови, а не ангел, сошедший с Небес? – усмехнулся священник. – Господь являет чадам своим достаточно знамений и чудес, но не стоит в суетном восторге измышлять то, чего нет, равно как и придавать не присущий явлению смысл. Падкие на чудеса невежды – орудия противника Божьего. Могу вас успокоить: так поразившая вас загадочная визитёрша абсолютно материальна. Я уверен в этом потому, что изображённой на фреске вы видите пра-пра-пра… бабку сей юной особы. Дело в том, что художник, занимавшийся росписью храма, встретил неподалёку девушку, которую полюбил так сильно, что его чувства, воплотившиеся в образе ангела, затмили даже образы святых. Может, это не очень хорошо для дома Божьего, но… Богу виднее. Собственно, это всё, что мне известно.

– Вот, значит, как… – вздохнул Март. – Но для чего же правнучка приходит сюда?

– Этого я не знаю. Может, почтить память прабабки? Вообще, это очень похоже на семейную традицию, ведь молодая женщина, лицо которой трудно спутать с чьим-либо другим, появляется в этих стенах время от времени на протяжении всех лет, что стоит храм!

– Удивительно! – взгляд Марта загорелся. – Вероятно, у вас хранятся какие-нибудь летописи или мемуары, в которых могут быть зафиксированы описанные вами события?

– Если вы ищете факты, молодой человек, то – увы… – священник развёл руками. – Видали эти края и не лучшие времена, а потому документальные свидетельства, если таковые и были, не сохранились. Конечно, что-то было записано заново по памяти – наиболее важное. Но некоторые сведения так до сих пор и передаются из уст в уста, как, например, превратившийся в предание рассказ о художнике и его… Впрочем, погодите-ка! Мой предшественник, поведавший мне историю создания фрески, называл имя женщины, что на ней запечатлена! Да-да, это так! М-м-м… – священник нахмурил брови, копаясь в памяти, но в конце концов с сожалением покачал головой: – Однако это было довольно давно – так, сходу, пожалуй, не вспомнить… Знаете, одно время я вёл дневник, и если мне удастся найти в своих записях нужную информацию, то я с радостью сообщу вам имя.

Март в задумчивости потёр лоб.

– Имя женщины, умершей два века назад… – пробормотал он. – И вы даже не уверены, вспомните ли его! Всего лишь предание, которое вполне может оказаться вымыслом!

– Ну, я абсолютно доверяю словам прежнего настоятеля, а тот, я уверен, ни капли не сомневался в честности своего предшественника. Конечно, если вам недостаточно слова того, кто не вправе солгать, то… – священник пожал плечами.

– Что вы, что вы… – окончательно сник Март и побрёл рассеянно к выходу, всё глубже погружаясь в раздумья, так что даже забыл попрощаться.

Настоятель проводил юношу взглядом. Если бы Март обернулся в этот момент, он бы увидел в глазах священника неподдельное сочувствие и даже жалость…

Никаких конкретных доказательств Март не добыл, однако слова святого отца нашёл вполне убедительными. По сути, Март достиг своей видимой цели, обнаружив то, что предполагал с самого начала изысканий: таинственная девушка – вовсе не призрак и не явившийся ему невесть за какие заслуги ангел, а вполне реальный потомок женщины, запечатлённой на фреске.

Март раскрыл тайну девушки-ангела, и всё же радости от этого вовсе не испытывал. Более того: разочарование, овладевшее им поначалу, вылилось в опустошённость и апатию, что совершенно выбило юношу из колеи. Март, конечно, мог бы пуститься на поиски той самой девушки, чтобы расспросить её лично, но отчего-то не было желания ещё раз услышать подтверждение слов настоятеля. А может, ему просто было обидно обнаружить обычную лягушку там, где, не смея себе в том признаться явно, ожидал он увидеть царевну.

Март захандрил и несколько дней был сам не свой. Цветок с сияющей сердцевиной, который начал было вновь появляться в его снах, пропал, а Март… Март даже и не вспоминал о нём.

5

Недомогания – телесные ли, душевные – в молодости излечиваются быстро. Повседневная деятельная кутерьма вернула Марту былое равновесие: учёба, поиск работы, новые знакомства…

Музыка играла слишком громко, и Март морщился, когда особенно резкий звук выстреливал прямо в мозг. Впрочем, дискомфорт с избытком компенсировался атмосферой бесшабашного веселья: орава студентов – его друзей, сокурсников, просто товарищей по университету, которых он едва знал в лицо, праздновала окончание сессии. Март был уверен, что вечеринку закатили в доме у кого-то из небогатых опытом учащихся первого курса – кого же ещё возможно уломать на организацию в своём жилище подобного бедлама? Усмехнулся: что-то скажет этот неосмотрительный добряк на следующее утро? Впрочем, поскольку сам он не являлся тем наивным добряком, то данный вопрос его мало интересовал.

Удобно расположившись в кресле, Март с удовольствием потягивал пиво: можно расслабиться – заслужил, сессия худо-бедно сдана! Мог бы, конечно, постараться и вытянуть пару предметов на баллы повыше, но… И так вполне сгодится. Он лениво скользил взглядом по веселящейся студенческой братии, то и дело вскидывая руку при виде знакомых, и прислушивался вполуха. С трудом выделяя из какофонии голосов, разбиваемой на короткие порции музыкальным ритмом, лишь отдельные фразы, Март вникал тем не менее в новости и сплетни, свежие и не очень.

– …По третьему разу!

– О, боже! Стоит ли время терять – четвёртого уже не будет!

– Как профессиональный утопающий, он цепляется даже за призрак соломинки, и, надо сказать…

– …Повто… Уф-ф… Повтор-ри: Коркен-цихен-бахер!

– Корнерцифер… Корвин… цирбен… Нахер! Ну его, этого Люцифера! Давайте лучше…

– Коркенцихербайнер! Язык расплети, прежде чем молодёжь учить, прогульщик ты и неуч!..

– …Абсолютные противоположности: рассудительность одного и безрассудство другого – как плюс и минус.

– Удивительно, почему они до сих пор не аннигилировали? Как им вообще удаётся выносить друг друга?.. Вон, вон! Ты только взгляни!

– Ничего удивительного, ведь они же братья.

– Братья? Надо же… Нет, конечно, если приглядеться, то можно заметить нечто общее…

– А вот это и правда удивительно, потому что они и внешне стараются всячески подчеркнуть свою внутреннюю непохожесть. Строго говоря, из общего близнецы признают лишь материнскую яйцеклетку…

«О! – встрепенулся Март. – Кэс и Пол, кажется, тоже здесь! Как вышло, что электрические разряды ещё не спалили всё вокруг? Где эти «плюс» и «минус»?.. Ага, вон они!»

Тем временем, весело хохоча, ввалилась ещё одна группа пожелавших влиться в общий праздник. Девушки! Март задержал на хохотушках оценивающий взгляд: вполне себе ничего, симпатичные. Особенно вот эта, расположившаяся к нему вполоборота. Немудрено, что он выделил эту девушку сразу: единственная из всех присутствующих она держалась как царственная особа, решившая прогуляться инкогнито.

Изящным жестом гостья поправила выбившийся из причёски локон и повернула голову так, что стал отчётливо виден её профиль. Случайный луч заходящего солнца, проникший через открытую дверь, осветил лицо, задержался в волосах, вызолотив их сияющим нимбом… Сердце Марта едва не остановилось: она?! Здесь?! Он не заметил, как оказался на ногах. С силой потёр глаза, поморгал, глядя в пол… да так и не поднял взгляд. Сердце билось в бешеном темпе, опережая танцевальный ритм гремевшей из колонок музыки. Замешательство не отпускало – наоборот, сильнее перехватывало дух. Март осознал, что боится: боится поверить своим глазам, боится, что за реальность он принял желаемое, и морок рассеется, стоит лишь внимательнее присмотреться…