Дочь серийного убийцы

Все родительницы мне так или иначе знакомы – по всяким школьным или общественным мероприятиям, плюс многие обращаются ко мне в клинику для ухода за своими домашними животными. Пять женщин, которые сейчас скучковались вместе со мной в кружок у ворот – это мамы учеников из класса Эллы. От них я узнаю, что дочку Оливии Изабеллу на данный момент держит дома ее сожитель, Яннис. Как сейчас принято выражаться – партнер. Он не отец Изабеллы – никто из нас вообще не знает, кто он такой. Или, по крайней мере, никто ничего не говорит, даже если и знает.

– А ты в курсе, что у них были… проблемы? В смысле, в таких случаях всегда первым делом смотрят на мужа или сожителя, так ведь? – говорит Фрэнки. Она работает оператором в контактном центре полиции Мидлмура в Эксетере, так что это единственная личность в данной компашке, которая хоть как-то знает обстановку изнутри.

– Лив по секрету шепнула мне, что они все время ссорились. Сказала, что Оливия всегда пыталась сохранить мир, не желая устраивать скандалов перед бедной маленькой Изабеллой. – Я была почти уверена, что Уиллоу, которую я обычно нахожу несколько заносчивой и ставящей себя намного выше всех остальных, вытянет карту «Я знаю Оливию лучше всех», и она меня не разочаровывает.

– Почти как и большинство пар, – не удерживаюсь я, фыркнув. Все головы резко поворачиваются ко мне, их глаза широко раскрыты. – У всех нас когда-то случаются разногласия, разве не так? – Слегка пожимаю плечами, но когда никто не отвечает, продолжаю, чувствуя, как краснеют щеки. – Знаете, если даже они иногда ссорились, это вовсе не значит, что он может быть причастен к ее исчезновению, я вас умоляю. Не стоит делать поспеш…

– Мы не делаем поспешных выводов, Дженни. И где ты вообще была? Ты явно не слышала последние новости.

От тона Фрэнки в позвоночнике начинает покалывать.

– Не, не слышала. И что там?

– Детективы уверены, что это не просто дело о пропаже человека, – они считают, что Оливию похитили, по дороге домой из «Юниона» во вторник поздно вечером.

Едва не останавливаю ее, чтобы указать, что все это уже было в новостях и ничего нового она не выдала, но Фрэнки уже несет так, что не остановишь.

– Есть какие-то улики, но они не разглашают подробностей. Опрашивают персонал паба, соседей, стучат во все двери – это так страшно…

Какие еще могут быть улики? Сердце у меня замирает, пропуская удар. Пожалуй, стоит сократить потребление кофеина, думаю я, предпочитая верить, что проблема в этом.

– Кого-нибудь из вас уже опрашивали? – интересуюсь я.

– Меня вот, да и Рейч тоже. – Рейчел молча кивает в знак подтверждения, и Фрэнки продолжает: – Сама видела: в Колтон-Куме повсюду копы. Думаю, они тут под каждый камень заглянут.

– Но пока у них никаких зацепок, насколько тебе известно? – спрашиваю я.

– Если верить нашему деревенскому телеграфу, пока что нет.

– Вообще-то странно. Как это можно так вот просто исчезнуть? – говорит Рейч.

– А никто больше не думает про то же, что и я? – спрашивает Зари, которая до сих пор не произнесла ни слова. Ее большие карие глаза полны беспокойства. На мгновение воцаряется тишина, от которой у меня сводит живот. – Думаю, нам не стоит отметать возможность того, что полиция ищет тело.

Словно в подтверждение этих слов, низко над головами у нас пролетает вертолет, зловеще сверкнув своим темным подбрюшьем. Все задирают головы, наблюдая за его продвижением. Судя по ярко-желтым бокам, вертолет полицейский. Когда он достигает окраины деревни, то вроде как зависает над полями и лесистой местностью. Все мы молча следим за его медленным кружением.

– Господи… – Уиллоу разрушает сковавшие нас чары, и кажется, что все одновременно с облечением выдыхают. – Кроме шуток: если они и вправду думают, что ее убили, разве не все мы можем быть в опасности?

– Не говори ерунды, это тебе не сериал «Место преступления», – огрызается Фрэнки. Но голос у нее дрожит, и я почти чувствую, как меняется атмосфера. Невольно вздрагиваю.

– Только не надо так важничать… – Уиллоу поджимает губы и переводит взгляд с Фрэнки на всех остальных. – В любом случае мы явно и помыслить не могли, что в Колтон-Кум может произойти хотя бы одно похищение – или убийство, или что бы мы здесь сейчас ни рассматривали. Если б я высказала подобное предположение еще на прошлой неделе, все вы хором сказали бы мне одно и то же. А теперь смотрите: это не такое уж большое преувеличение, если предположить, что это может быть только началом.

– Началом чего? – спрашивает Зари, широко распахнув глаза.

– Ничего, – говорю я, всем телом втираясь между ними. – Да ладно, никаких свидетельств все равно пока нет. Давайте не будем нервничать, а?

– Ну, а я вот по-прежнему считаю, что нам не следует выходить на улицу в одиночку. Пока мы не узнаем, что случилось с Оливией, – говорит Уиллоу.

– Разумное предложение. Может, нам стоит установить что-то вроде расписания? Чтобы рядом точно был еще кто-то, если вдруг придется выйти из дома после наступления темноты? – Лицо Рейчел похоже на белую маску.

– По-моему, это уже перебор, – хмуро отзывается Фрэнки. – И в любом случае: только потому, что Оливию похитили ночью, это вовсе не значит, что другую женщину похитят точно таким же образом.

– А разве не так поступают серийные убийцы? Они же всегда повторяют одно и то же.

– Да ну, Уиллоу, – резко бросаю я сквозь стиснутые зубы. – Серийный убийца? Достаточно. Я понимаю, что ничего подобного здесь никогда не случалось, но, пожалуйста, дамы, давайте все-таки держаться в рамках. Оливия пропала по дороге домой из паба. Полиция, похоже, считает, что ее похитили, а не убили…

– Но похищают ведь только всяких знаменитостей и детей – и обычно в обмен на выкуп. Скольких женщин так вот просто похитили? Их почти всегда находят мертвыми.

Бросаю на Уиллоу недоверчивый взгляд. У меня начинает стучать в голове, и я понимаю, что нужно немедленно прекращать этот разговор.

– Ладно, мне пора на работу, – говорю напряженным голосом. – До завтра, девочки.

– Смотри, Дженни, – никуда не ходи одна.

Ничего не отвечая, разворачиваюсь на каблуках и продолжаю идти, пока не оказываюсь возле своей машины. Запрыгиваю за руль и включаю радио, выкрутив громкость чуть ли не на самый максимум.

Глава 13

Дженни

Грохот вертолета просто оглушает, когда я паркуюсь на своем законном месте возле здания клиники, рядом с серой «Тойотой Приус» Самира. От пронзительного воя турбин и чавканья лопастей несущего винта, сотрясающих все мое тело, у меня учащается пульс. Никогда не чувствовала себя уютно поблизости от всякой низколетающей техники – наверняка сказывается тот или иной страх родом из детства. Впрочем, если хорошенько подумать, то и вообще большинство моих страхов берут начало в детских годах – хотя это почти наверняка справедливо для всех людей без исключения. «Дело не только в тебе самой, Дженни, – ты не единственная, у кого было проблемное прошлое…»

Звук вроде как приближается, а затем опять уходит куда-то вдаль. Вытягиваю шею, чтобы посмотреть, смогу ли я засечь вертолет, пока иду ко входу, но нигде его не вижу. Должно быть, он завис совсем низко, деревья закрывают обзор. Могу предположить, что на другой стороне раскинувшихся перед клиникой полей – где бывшее пастбище перегораживает множество каменных оград с узенькими калиточками и перелазами, стоят еще и десятки полицейских машин. А может, даже с криминалистами. Вспоминается краткая реплика Фрэнки касательно «Места преступления». Она тогда лишь пренебрежительно фыркнула, хотя все это и вправду может взорваться, как в криминальном сериале по телевизору.

Особенно если они найдут тело…

Дрожь пробегает у меня по спине. «Кто-то прошелся по твоей могиле?» – вторгается вдруг в мысли голос моей матери, и я невольно вздрагиваю. Думаю, это неизбежно, что сейчас мои мысли постоянно обращаются и к ней, и к моему отцу. В темные моменты жизни трудно не впустить их в голову. Если у кого-то вдруг возникают вопросы о моем прошлом, что случается крайне редко, я обычно отвечаю, что покинула отчий дом, чтобы поступить в университет, и обосновалась в Девоне для получения диплома по ветеринарии, да так там и осталась, потому что полюбила Уэст-Кантри[4] и получила возможность работать здесь в той области, которая всегда была мне по душе. Любой, кто знает меня достаточно хорошо, вскоре перестает интересоваться, почему я никогда не навещаю своих родственников. Марк одно время пытался приставать ко мне по этому поводу, но даже он в итоге отказался от мысли задавать мне вопросы на эту тему, наталкиваясь на мою реакцию.

Правда же в том, что я заранее запланировала «пустой год» перед поступлением в университет, исключительно для того, чтобы пораньше сбежать от матери – чтобы вернуть себе уверенность в себе и вновь научиться общаться с людьми, прежде чем оказаться один на один с другими студентами. Скрывать это от Клэр, чтобы она не сумела остановить меня, было одной из самых сложных задач. Ну как прикажете хранить что-то в тайне от того, кто вечно дышит тебе в затылок? Обнаружив однажды небольшой беспорядок в своей спальне, я сразу поняла: мать почуяла, что я от нее что-то скрываю, и устроила обыск. Но я была на шаг впереди – уже догадывалась, что она так и поступит. Клэр не знала всех тайников, которые были у меня в детстве, и, к счастью, ей не удалось найти тот, в котором я прятала свои билеты и прочие проездные документы. Похоже, она явно недооценила мою способность найти применение половицам по всему дому. Неделю спустя я ушла – и наконец освободилась.

Я усердно работала над своим развитием, постоянно подталкивая себя к тому, чтобы стать лучше. Поначалу патологически застенчивая, буквально заставляла себя быть общительной, почаще бывать на людях, следуя поговорке «притворяйся, пока сам не поверишь». В основном это получалось. Однако не все было так просто. Хуже всего была ложь, которой пичкала меня мать. Ложь эта имела самые крупные, далеко идущие и долговременные последствия. «Я лгала лишь для того, чтобы защитить тебя», – уверяла она. Но нет. Она лгала, чтобы защитить себя и удерживать меня рядом с собой. В конце концов, все, чего она этим добилась, – это прогнала меня. Однако, если я ее все-таки знаю, она все еще ищет меня, хотя уже лет двадцать прошло.

Точно так же, как полиция сейчас ищет Оливию.

Может, она тоже решила сбежать?

Захожу в приемную, и Хейли вручает мне список сегодняшних консультаций.

– Что за шум, а? – говорит она, прищурившись. – Как думаешь, это весь день будет продолжаться?

Хейли трет виски, и я замечаю, насколько опухли у нее суставы на пальцах.

Пожимаю плечами, не совсем понимая, что она хочет от меня услышать. Почему я должна знать больше, чем она? Спрашиваю, все ли у нее в порядке – начали ли действовать новые лекарства от артрита, которые ей выписали. Я в курсе, что ее лечащий врач посоветовал какие-то другие препараты, но, судя по ее физическим симптомам, положительного результата пока нет. Ей, должно быть, очень больно, хоть она и не подает виду. Хейли слабо улыбается.

– Да, да. Все со мной будет в порядке, Дженни.

– Если тебе что-то понадобится, пожалуйста, дай мне знать. Лады? – Шум вертолета почти заглушает мои слова.

– Хорошо, что на сегодня не назначено никаких операций, – говорит она, тщетно повышая голос, чтобы быть услышанной.

– Будем держать главные окна закрытыми – это должно приглушить бо`льшую часть шума.

Никто из нас не упоминает причину, по которой вертолет сейчас находится чуть ли не прямо над клиникой. Часть леса, над которой он завис, тоже принадлежит нам. Она примыкает к участку, который мы приобрели для устройства ветеринарной клиники. К документам на право собственности прилагается еще и какое-то древнее дополнительное соглашение, но мы никогда особо не рассматривали возможность его исключения. Знаю только, что это природоохранная зона, и мы не имеем права там что-либо строить. Самир знает об этом больше меня – он вообще страстный защитник окружающей среды.

– По крайней мере, тебе придется торчать здесь только до обеда, – говорит Хейли, прерывая мои мысли.

– Это точно. Должен же быть от этих собраний ветеринарного общества и еще какой-то толк, помимо информирования меня о последних технических достижениях?

– А почему Самиру никогда не удается так же посачковать? – Хейли лукаво косится на меня, а я смеюсь над ее ремаркой и направляюсь в свой кабинет. Хоть никаких операций и не запланировано, это вовсе не значит, что не возникнет какой-нибудь экстренной ситуации – но, к счастью, на утро в основном намечены диагностические осмотры, рентгеноскопия и УЗИ, а на вторую половину дня – вакцинация, о чем, в свою очередь, позаботится средний медперсонал. Я рада, что на данный момент этот день обещает быть легким, поскольку, как мне кажется, абсолютно все мы сейчас ощущаем притяжение беспокойства, тревоги и – по крайней мере, в моем случае – страха.

Болтовня школьных мамаш, которую я недавно слышала, по двадцатому разу проигрывается у меня в голове, несмотря на все мои усилия сосредоточиться на домашних животных и их владельцах. Но это не помогает – чуть ли каждый клиент считает своим долгом заметить, насколько это все ужасно, насколько они потрясены, насколько ошарашены тем, что нечто столь кошмарное могло произойти в нашей замечательной деревне. Особенно с тихой, непритязательной Оливией. «Самый прекрасный человек, какого я только знал!» – пафосно объявляет кто-то из мужчин. Пару раз ухитряюсь абстрагироваться от шума вертолета и ненадолго уйти в себя, но эти моменты не дают мне никакой передышки. Скорее наоборот – все мои мысли сосредотачиваются на изувеченной кошке и на том, что еще подбросили мне сегодня на порог. Единственный способ выяснить, чья это работа, – это либо не спать всю ночь, притаившись в засаде, либо обзавестись камерой наблюдения. Делаю себе мысленную пометку расспросить Кэролайн Брюер, как она все это устроила.

Лишь во время перерыва на кофе в одиннадцать утра встречаюсь со всем своим коллективом в ординаторской. На низком журнальном столике лежит газета. На первой странице – фотография Оливии, откинувшейся на спинку стула на летней веранде кафе, ее длинные темные волосы распущены по плечам, красивый фиолетовый шифоновый шарф свисает поверх ключицы. Она улыбается – нет, даже так и сияет, – ее белые зубы эффектно выделяются на фоне оливкового лица. Реально красивая фотка. Заголовок гласит: «Женщину похитили на деревенской улице по дороге домой».

Решаю, что сейчас самое время провести небольшое исследование и выяснить, что именно знает или думает каждый из моих сотрудников. Ниша с Ванессой сидят рядышком, по очереди таская клубничины из одной корзинки, и я бочком подсаживаюсь к ним.

– Вы, случайно, не слышали какие-нибудь разговоры о похищении Оливии? Типа как что могло к этому привести? – интересуюсь я без всяких преамбул – похоже, что в этом нет особой нужды, поскольку сейчас это практически единственная тема для разговоров.

– Ты хочешь сказать, не преследовал ли ее кто? – Ванесса морщит нос. – Боже, какая пугающая мысль…

– Да. Вот именно, – соглашаюсь я. – Хотя, конечно, в этом было бы больше смысла. Просто это так… маловероятно, чтобы тебя так вот запросто похитили прямо с улицы в деревне, так ведь? Тем более в нашей деревне. Это ведь вам не какое-то там самое обычное преступление для такого населенного пункта, как наш. Наводит на мысль, что в Оливии было что-то особенное – что кто-то изначально на нее нацелился.

– Точно. Преступники, действующие под влиянием момента, чаще похищают детей, а не взрослых, – задумчиво произносит Ванесса, практически повторяя то, что обсуждали мамаши на школьном дворе. – Да, ты права, – говорит она с еще большим убеждением. – Взрослых людей, скорее всего, похищают те, кого они знают, кто ими одержим… Или по злобе.

Вздрагиваю от этой последней фразы, как от боли, едва перебарывая желание сердито сдвинуть брови. Она и вправду как-то странно посмотрела на меня, произнося эти слова?

Те, с кем я работаю, вроде были не в курсе, что Марк некогда запал на Оливию, а затем и переспал с ней, насколько мне известно. По крайней мере, на тот момент. Но мне и вправду интересно, говорили ли что-нибудь на эту тему соседи Оливии или кто-нибудь из деревенских сплетников после ее исчезновения. В такие моменты люди любят покопаться в прошлом. Знаю об этом из первых рук. И пусть даже когда все это с нами происходило, я этого не понимала, но выросла я в атмосфере великой ненависти, нацеленной в мою сторону. Я всегда считала, что единственный человек, посвященный в мое неутихающее недоверие и паранойю в отношении Марка и Оливии, – это Ройшин, а я полностью уверена, что она никогда и словом об этом не обмолвилась бы. Это напоминает мне, что надо бы позвонить ей и договориться о встрече за чашечкой кофе. Или, что еще лучше, за бокалом вина.

– А значит, мы, скорее всего, знаем того ублюдка, который за это ответственен, – говорю я.

– Господи, я об этом как-то не подумала! – Ванесса прижимает ладонь ко рту.

– Это было первое, о чем подумала я, – с энтузиазмом вступает в разговор Ниша. – И уже мысленно перебрала вероятных подозреваемых. То есть после того, как мне пришлось вычеркнуть из списка ее сожителя.

– Как же вышло, что ты его исключила?

– У него есть алиби. Он присматривал за ребенком, пока Оливия развлекалась в пабе.

Мой подозрительный от природы ум немедленно ставит это под сомнение.

– Ладно, – говорю я. Алиби вроде и вправду крепкое. Если только он не сумел незаметно улизнуть из дома, пока ребенок спал сладким сном. Но, думаю, полиция еще рассмотрит этот вариант. – Итак, кто же у вас списке, мисс Марпл?

– Какая-какая мисс?

Челюсть у меня отваливается, и я лишь качаю головой.

– Что?! Ты не знаешь, кто такая мисс Марпл? Понимаю, что я постарше вас обеих, но я всегда думала, что, даже проживая в такой глуши, вы просто обязаны знать, что это главная героиня романов Агаты Кристи! Торки[5] – родина одной из самых почитаемых детективных писательниц в истории; хоть это-то вы знаете, по крайней мере?

– Ладно, спасибо за урок по истории литературы. Так хотите услышать мои соображения или нет? – Ниша поднимает бровь.

– Если ты обещаешь потом погуглить Агату Кристи, то да, продолжай.

– Слушаюсь, босс. Итак, мы знаем, что во вторник вечером Оливия была в пабе. На вечере викторины. И кто же эту викторину проводил? Кликуша Колин! Подозреваемый номер один. Далее у нас идет Дейв-Дуболом…

– Погоди-ка, – говорю я, поднимая руку. – Ты что, эдаким манером обозвала всех жителей деревни?

– А то! Короче говоря, Дейв-Дуболом раньше встречался с Оливией – еще до того, как нарисовался этот Яннис, – и она послала его подальше. Просто эсэмэской, ни больше ни меньше.

– По-моему, в наши дни это именно так и делается, – бормочу я.

– Но это ведь жестоко! Как бы там ни было, после этого он регулярно напивался в пабе, честил Оливию на все корки и говорил всем, кто слушал, что еще она пожалеет, что дала ему от ворот поворот.

– Но тогда это делает его подозреваемым номер один, разве не так? У него есть мотив. Явно посерьезней, чем у этого Кликуши Колина. По крайней мере, насколько нам известно.

– М-м-м… Но я не зря прозвала его Дуболомом. Не уверена, что у него хватило бы мозгов осуществить подобное похищение.

– Не думаю, что для этого надо быть семи пядей во лбу… Может, все это выглядело так: «увидел – схватил». Не сказала бы, что это преступление, требующее большого интеллекта. – Понимаю, что увязаю во всем этом гораздо глубже разумного.

– Пожалуй, что нет. Тогда, может, вы одобрите моего следующего кандидата.

– Тогда давай дальше, – говорю я.

– Драгоценный Джордж.

Наступает продолжительное молчание, пока это имя укладывается у меня в голове. Все мы прекрасно знаем, кого Ниша имеет в виду. Джордж Пенуорт – новичок в деревне. Или же новичок по представлениям большинства людей – он переехал сюда два года назад, живет один, и ему около тридцати. Никто ничего о нем особо не знает, и за прошедшие годы возникло сразу несколько разных версий. Главная из них в том, что его отправили сюда после отбытия срока в местной тюрьме. Он сдержан, в основном держится особняком, но, по слухам, бывает в «Юнионе» едва ли не ежедневно.

– Да, неплохой кандидат, – говорит Ванесса. – У меня от него мурашки по коже – он так смотрит, будто у него, блин, заместо глаз рентгеновский аппарат и он видит тебя голой под одеждой. Может, Джордж и хорош собой, но это и все, чем он может похвастаться.

– Давайте не будем перемывать людям кости, девочки, – говорю я. Как бы ни готова я была с ней согласиться, все-таки не хочу, чтобы бедолаге окончательно загубили репутацию – жить с последствиями этого совсем не весело. По себе знаю. Хотя в моем случае это были не обвинения или злобные сплетни – это была правда.

– Родители Оливии живут прямо рядом со мной, – опять подает голос Ниша, и мы поворачиваемся, чтобы посмотреть на нее. Просто не могу поверить, что об этом еще не было упомянуто – я и забыла, что Ниша временно переехала к своим родителям. Борюсь с желанием попросить ее немного поспрашивать их – это может показаться довольно странной просьбой. Но она все равно выдает кое-какую полезную информацию. Рассказывает нам, что с тех пор как она туда переехала, видела Оливию, посещающую соседний дом, от силы пару-тройку раз, да и то в основном по выходным, с маленькой дочкой.

– А ты не видела там полицию? Известно ли прессе, что они – родители Оливии? – Сама удивляюсь настойчивости в своем голосе.

– Насчет прессы не уверена, но мама говорила, что вчера рано утром видела на нашей улице полицейскую машину.

– Просто не могу поверить, что эта новость не просочилась еще вчера… Я и понятия не имела, пока Марк мне вчера вечером не рассказал.

Откидываясь на спинку стула, замечаю каменное, отстраненное выражение лица Эби – во время всего нашего разговора она хранила молчание. Эби живет не в деревне, а в трех милях отсюда, в городе, но она тоже новичок в здешних краях, так что могу предположить, что все эти разговоры о преследователях и похищениях звучат для нее немного странно, плюс никого из списка подозреваемых Ниши она не знает, поэтому и не может внести свой вклад. Мне вдруг становится стыдно за то, что я одновременно пугаю ее и вынуждаю скучать.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, хорошо? – Я вскакиваю, собираю кружки и несу их на кухонный стол. – Кто-нибудь может порекомендовать какой-нибудь приличный фильм? Марк сегодня тусит со своим приятелем, и я хочу воспользоваться случаем посмотреть то, от чего он обычно нос воротит, – говорю я, выдавливая смешок.

Грохот вертолета становится все громче, пока уже не начинает казаться, что он завис прямо у нас над головами. Мы умолкаем, и все взгляды устремляются к потолку. Я готова поклясться, что чувствую, как вибрирует вся комната. Интересно, почему они сосредоточили свое внимание на этом участке леса… А теперь и здесь.

Опускаю взгляд на свои руки, вцепившиеся в столешницу, и вдруг словно наяву вижу грязь, которая вчера была у меня под ногтями. Откуда она там взялась?

Чем бы я тогда ни занималась, тот факт, что случилось это в ночь похищения Оливии, впивается в мою совесть, словно игла шприца, вонзившаяся мне прямо в мозг.

Глава 14

Дженни

Гнилостный запах разложения ударяет мне в нос, едва только поднимаю крышку мусорного бака. Этим утром я не заметила никакого сильного запаха, когда по-быстрому выбросила туда новый пластиковый мешок с его непонятным содержимым. Теперь же от этой вони никуда не деться, и я вижу личинок, которые сыплются с крышки бака, словно извивающиеся рисовые зернышки. Закашливаюсь, прикрывая рот и нос сгибом руки. Во время учебы и работы ветеринаром мне приходилось сталкиваться со множеством отвратительных вещей, но это совсем другое дело. Может, потому, что мой разум сразу вытащил все плохое из моего прошлого – все, что мне удалось выяснить – и привязал все это к тому изуродованному коту. Убираю руку от лица и вновь закрываю крышку, мозг лихорадочно ищет каких-то объяснений. Я только вчера выбросила кошачьи останки в этот мусорный бак, так откуда же там взяться личинкам? Если только мухи уже давно не проникли туда, устроив пир на остатках пищевых отходов, которые я не донесла до компостной ямы. Либо так, либо останки кота были достаточно давними.

Сегодня я уехала с работы пораньше, чтобы присутствовать на ежемесячном собрании ветеринарного общества, так что днем меня там не ждут. Любые консультации возьмет на себя Самир, а медсестры займутся прививками – можно спокойно ехать в обычное место. Это не особо далеко, но мне всегда казалось бессмысленным потом опять возвращаться на работу – я едва успевала принять одного клиента до закрытия клиники. Так что теперь в моем распоряжении целый час, чтобы надежно упаковать останки. А потом, когда все сотрудники клиники разъедутся по домам, я помечу бедного котика как отходы животного происхождения, после чего утилизационная служба заберет их и кремирует вместе с остальными.