Код Месины

оюе_м_лСосо_щтк_оаьм_в_оулнжпяенртвени_ро-

лЭойотя_йатс._сдатио_ьллс_ажтн_наашДттелор-

йяге._об_э_уеч1етт)_со_чябва_ыссттб_ири2_ои)

ал__сяиди_йитл__яобв_зы_солнар_сшувлик_ехапд_хо-

нинр_йье___л_дая_еп._

Вклад каждого ценен. Посылайте пожертвования на наш

счет. Награда ждет вас.

Оракул.

Глаза у Ореста блестели, он с улыбкой продолжал:

– Беда в том, что все сообщения Эйгира закодированы!

Теперь понятно, чему он так радуется. Такие задачки Орест любит больше всего. Поднимаясь из подвала, я услышала, как за моей спиной снова загрохотали клавиши.

В этот вечер у меня не было ни времени, ни желания разгадывать шифры. Ведь я уже знала, где находится астролябия. И, наверное, со временем узнаю, как она работает. Я ушла, оставив Ореста в подвале. Он был так счастлив, что перед ним наконец-то настоящая проблема, что даже, казалось, не заметил моего ухода.

Мама и папа все еще сидели в гостиной. Они нашли какой-то документальный фильм, который теперь лениво смотрели, по очереди клюя носом. Похоже, маму сейчас очень мало волнует, чем там Орест занимается за компьютером. Пожалуй, она ему правда доверяет. Он логичный, основательный, организованный. А вот я…

После Инцидента с интернетом, когда мама узнала, что я несколько месяцев писала Оракулу (то есть Эйгиру), она начала за меня очень Тревожиться. И это, конечно же, правильно. Безумно глупо было писать и рассказывать так много о себе человеку, про которого я даже не знала, кто он такой. Я до сих пор краснею до ушей, стоит мне вспомнить об этом. Поэтому и вспоминаю об этом нечасто. Пройдя на цыпочках мимо мамы и папы, сидевших в гостиной, я поднялась к себе в комнату.

Я еще раз проверила астролябию, убедившись, что она надежно спрятана в ящике стола. Стрела времени, как всегда, подрагивала, словно что-то искала. Внезапно у меня мелькнула мысль: наверное, Месина знает, что Эйгир очнулся и начнет искать астролябию. Может быть, поэтому она и не захотела держать ее у себя? И теперь ей хорошо и спокойно, когда Эйгир охотится за мной, а не за ней?

Но потом я закрыла ящик и сделала то, о чем мечтала целый день: достала из черного футляра виолончель, которая стояла взаперти с тех пор, как я побывала в четверг на уроке.

В отделении для нот на одной стороне футляра лежала фотография улыбающегося мужчины. Йо Йо Ма. Ну правда же, его так зовут: Йо Йо Ма. Это знаменитый американский виолончелист, вероятно, самый знаменитый в мире. Он гастролирует по всем странам, а иногда проводит открытые уроки для виолончелистов, они тоже ужасно талантливые, хотя пока не такие известные, как он. Это называется «мастер-класс». А на листовке, лежащей в том же отделении для нот, было написано, что музыкальная школа, где я учусь, объявляет конкурс на получение стипендии. Один ученик по классу виолончели получит билет в Париж, где Йо Йо Ма в июне проведет такой вот мастер-класс.

Только поймите правильно: само собой, ученик из моей музыкальной школы не может выиграть соревнование с самим Йо Йо Ма. Ни один обычный ученик не заслужил чести даже приблизиться к волоскам из лошадиного хвоста на смычке Йо Йо Ма. Нет, выиграть можно только право поехать в Париж и сидеть в зале, наблюдая, как Йо Йо Ма дает свой урок чуть менее знаменитому виолончелисту.

Звучит совершенно нелепо. Но попробуйте сравнить с тем, что лично вам нравится, и тогда поймете. Это все равно что наблюдать за тренировкой всемирно известной футбольной команды. Или получить возможность сидеть в студии и слушать, когда ваша любимая группа записывает новый альбом. Вот так и для меня было бы незабываемым впечатлением побывать на мастер-классе у Йо Йо Ма.

Я действительно очень хотела выиграть эту стипендию! Моя учительница музыки тоже считала, что надо попробовать. Для конкурса я собиралась подготовить первую сюиту Баха ддя виолончели соло. Но прослушивание уже первого апреля – чтобы иметь шансы на победу, я должна репетировать каждый день, начиная с сегодняшнего.

Я натянула струны.

И играла до тех пор, пока мама не просунула голову в дверь и не сказала мне, что уже поздно и они с папой собираются лечь спать.

– У тебя не устает рука, когда ты так долго играешь? – спросила она.

Я покачала головой. От игры на виолончели я никогда не устаю.

– Если бы ты столько же энергии тратила на уроки! – добавила мама.

На это я даже не стала ничего отвечать.

9

В то воскресное утро я проснулась от того, что маленький лучик солнца проскользнул из-за опущенной шторы, осветив мою кровать. Меня это не огорчило. С приходом весны мне ужасно нравится, что по утрам снова становится светло. Больше часу я пролежала в постели, наслаждаясь тем, что сегодня выходной. Потом, проголодавшись, спустилась в кухню. Ни мамы, ни папы не было видно. «Чудесно», – подумала я. Иногда мне нравится завтракать, сидя на кухне в полном одиночестве. Поедая хлопья, я смотрела на улицу. Там никого не было, кроме сорок, которые летали туда-сюда с веточками в клювах. Наверное, строили себе гнездо.

Потом я услышала шаги на лестнице, ведущей в подвал. Я подумала, что это мама, но в кухню заглянул Орест.

Его черные волосы были взлохмачены, рубашка помята и даже не заправлена в брюки. В руке он держал свой блокнот. Он что, просидел в компьютерной комнате всю ночь?

– Я взломал шифр, – заявил Орест. – В конце концов мне это удалось.

Глаза у него были красные – похоже, и вправду вообще не спал.

– Вот это 4/5 в начале сообщения – это означает, что надо разделить все буквы на четыре ряда и пять колонок, чтобы прочесть текст. Вот так!

Орест разделил длинный закодированный текст на части, каждая из которых состояла из четырех букв:

Млиу//ыу_ю//_чн_//пиоц//олве//ним_//ннаи//

уфц_//юоит//_рюе//пт_м//еоз_//рчнк//ьнаа//_оек//

_т_о//двал//еуся//йетб//стри//япьр//.оюе//_м_л//

Сосо//_щтк//_оаь//м_в_//оулн//жпяе//нртв//ени_//

ролЭ//ойот//я_йа//тс._//сдат//ио_ь//ллс_//ажтн//

_наа//шДтт//елор//йяге//._об//_э_у//еч1е//тт)_//

со_ч//ябва//_ысс//ттб_//ири2//_ои)//ал__//

сяид//и_йи//тл__//яобв//_зы_//солн//ар_с//шувл//

ик_е//хапд//_хон//инр_//йье_//__л_//дая_//еп._

Затем каждое «слово» из четырех букв он занес вертикально в отдельную колонку. Сделав пять колонок, он обвел текст в рамку. После этого начал вписывать в следующую рамку вертикально новые пять «слов», каждое из четырех букв. Получилось вот так:

– А затем мы просто читаем текст, сверху вниз, в каждой рамочке отдельно.

Он показал мне свой блокнот.

– Вот самое свежее послание Эйгира своим сторонникам!

Мы_получили_новую_ценную_информацию_

и_теперь_точно_знаем_как_действует_

астролябия._С_помощью_стрелок_можно_

управлять_невероятной_силой._Эта_сила_должна_

стать_нашей._Для_этого_требуется_чтобы_

1) _все_части_астролябии_и_2)_дитя_с_лозой_

были_в_наших_руках_в_последний_день_апреля.

Стало быть, Эйгир писал об астролябии. Он получил «новую ценную информацию» о ней и выяснил, как она работает. Если Эйгир знает, как работает астролябия, значит, он видел весь пергамент – это единственное объяснение. И тот фрагмент документа, который я показала Месине. А теперь работает над тем, чтобы «все части астролябии» оказались у него к последнему числу апреля. Должно быть, речь идет о загадочной третьей части!

– Эйгир снова охотится за лозоходцем, я так и знал! – продолжал Орест. – Но там было и еще что-то – кажется, ему не хватает какой-то части астролябии! Интересно, как… что с тобой?

Орест озадаченно уставился на меня, и неудивительно: я сама почувствовала, что побелела как простыня.

Теперь мне точно придется все рассказать Оресту.

Поглощенный собственными планами, он продолжал:

– Не знаю, можно ли заставить его рассказать, где он спрятал астролябию. Он или Месина. Может быть, мне связаться с ним от имени нашей бывшей директрисы? Если я просто напишу, что мне нужна дополнительная информация, чтобы…

– Мне кажется, тебе не стоит этого делать, – прервала его я. – Не в этом сейчас проблема.

Орест изумленно уставился на меня.

– Возьми себе еды, – сказала я, придвигая к нему пакет с йогуртом. И, пока Орест накладывал себе хлопья, которые потом забыл съесть, я рассказала ему о пакте.

10

Пока я говорила, Орест не проронил ни слова. Он молча слушал мой рассказ о Месине, и нашем пакте, и о том, как составленный из двух частей пергамент должен объяснить, что у астролябии существует третья часть, за которой мы все теперь гоняемся.

– Стало быть, астролябия у тебя? – спросил он. – Месина отдала ее тебе?

Я кивнула.

– А у Эйгира весь пергамент? Как он и хотел?

И снова я кивнула.

– Похоже, да. Ведь он говорит, что получил новую информацию… Хотя я только показала Месине свой кусок пергамента, – добавила я. – Я-то считала, что Эйгир все еще в коме.

Орест принялся рвать на себе волосы.

– Значит, теперь Эйгиру известно, что астролябия состоит из трех частей? Самой астролябии, Стрелы времени, которые сейчас у тебя, и этой третьей части, которой ни у кого нет?

– Да. По крайней мере, мне так показалось по этому его письму. Должно быть, он просит помощи, чтобы найти третью часть.

Орест долго сидел, глядя прямо перед собой и не говоря ни слова. Я уже начала думать, что он заснул. Вдруг он сказал:

– Тут что-то не сходится.

Он снова посмотрел на меня красными от усталости глазами.

– Если у Эйгира и Месины больше нет астролябии, зачем им тогда третья часть?

– Ведь я пообещала Месине отдать ей астролябию, если она обнаружит третью часть раньше меня, – напомнила я. – Она мне доверяет…

Я смотрела в стол. После всего моего рассказа Оресту это прозвучало совершенно нелепо.

– Может быть, Месина тебе и доверяет, – возразил Орест, – а вот Эйгир – вряд ли. У него есть какой-то план… Зачем ему третья часть, если нет астролябии?

Я сглотнула. Если Эйгир захочет отобрать у меня астролябию, то он это сделает, тем или иным гнусным способом. Орест снова посмотрел на меня серьезным взглядом.

– Я по-прежнему считаю, что мы должны уничтожить астролябию, – произнес он. – Иначе нам не будет покоя.

Орест имел в виду вот что.

Эйгир верит, что астролябия действительно работает, и хочет использовать ее, чтобы взять под контроль эту самую сверхъестественную силу.

Чтобы астролябия заработала, нужны четыре вещи (как сказано в пергаменте):

1) астролябия;

2) Стрела времени (которая сейчас на астролябии);

3) неизвестная третья часть;

4) дитя с лозой.

Если мы уничтожим астролябию со Стрелой времени, тогда самой важной части не будет! Если нет астролябии, то и дитя с лозой ни к чему.

– Понимаешь? – проговорил Орест, смеясь от радости. – Если мы уничтожим астролябию, нам не придется больше тревожиться из-за Эйгира. Зачем ему Электра, если дитя с лозой больше не выполняет никакой роли? Мы уничтожим астролябию, растопчем ее, расплавим, все что угодно. Снимем на видео, как мы это делаем, и пошлем Эйгиру! Тогда он оставит нас в покое!

Я все прекрасно поняла. Но вовсе не согласилась. Уничтожить астролябию? Ни за что!

Мы поссорились. По-другому это назвать нельзя. Орест пытался убедить меня отдать ему астролябию. Он не понимал, как я могу считать, что какой-то дурацкий металлический инструмент дороже его сестры. Я не могла понять, как кому-то вообще может прийти в голову уничтожить такой красивый и магический предмет, как астролябия.

– Ты хочешь все испортить! – крикнула я. – Тогда какой смысл в том, что мы разгадали все послания Акселя! Значит, эта тайна пролежала в земле сто пятьдесят лет без всякой пользы! Теперь никто никогда не узнает, как работают звездные поля и земные токи!

Орест крикнул мне в ответ, что никаких магических сил не существует и он не виноват, что какой-то идиот верил в них сто с лишним лет назад. А он теперь именно из-за всяких таких идиотов вынужден вечно остерегаться самого главного придурка – Эйгира!

Орест ушел, с грохотом захлопнув за собой дверь. Я кинулась наверх, в свою комнату, и открыла ящик стола. Там, в старой папке ддя нот, по-прежнему лежала астролябия. Я взяла ее в руки и в очередной раз поразилась, какая она красивая. Медленно-медленно я стала поворачивать стрелку – ту, что в форме перечеркнутой стрелы. Повернув ее на несколько оборотов, остановила так, чтобы она указывала на рыбку. Потом подтолкнула Стрелу времени на задней стороне, так что она понеслась по кругу, и произнесла вслух:

– Хочу, чтобы Орест изменил свое мнение! Прямо завтра. К завтрашнему дню он должен передумать!

От этого я почувствовала себя ужасно глупо. Так глупо, что даже покраснела, хотя была одна. Неужели я и правда верю, что я – то самое магическое дитя с лозой и что астролябия выполнит мое желание со сверхъестественной силой только потому, что я немного поверчу стрелки? Какая глупость! Я со злостью задвинула ящик письменного стола, так что весь дом затрясся. Потом заперла ящик, а ключ спрятала за фотографией, которая висит на стене в моей комнате, – на ней мы с папой. Теперь астролябия в безопасности. Никто ее не отберет!

Но потом… потом я почувствовала угрызения совести. Не знаю, правда ли то, что сказал Орест. Действительно ли Эйгир откажется от своих планов, узнав, что астролябия уничтожена?

Единственное, чего хочет Орест, – это жить спокойно, без всяких мистических сил. Он готов пожертвовать астролябией, хотя мечтает продать ее и получить так много миллионов, чтобы уже никогда ни от кого не зависеть. Теперь он готов принести эту мечту в жертву ради того, чтобы его сестра была в безопасности.

А я – я хочу астролябию. Зачем она мне, строго говоря? Стоит ли она того, чтобы рассориться с Орестом?

– Это важно, – прошептала я себе под нос. – На карту поставлена жизнь.

Так сказал человек, больше года назад давший мне первое письмо с подсказками. И Месина повторила то же самое.

О, как мне хотелось, чтобы Орест изменил свое мнение!

Или это я должна изменить свое?

11

Следующее утро мне особенно запомнилось. Никогда его не забуду. Настал понедельник, и все неожиданно оказались дома одновременно. Мама собиралась сесть и поработать, и папа тоже – он хотел заняться счетами, заказами и другими бумагами своей фирмы по выращиванию экоовощей, а потом починить стену рядом с балконными перилами, где образовалась большая трещина.

– Похоже, в земле происходят какие-то процессы, – сказала мама. – Вчера мне показалось, что весь дом затрясся! А ведь земля в этом году не промерзала…

Я слушала маму вполуха: дом и все такое – с этим папа с мамой сами разберутся.

Когда я пошла в школу, они всё еще сидели за кухонным столом. И помахали мне вслед через окно, а я послала им воздушный поцелуй, прежде чем пуститься пулей.

Когда живешь так близко к школе, как я, почти невозможно выйти вовремя. Чаще всего едва успеваешь к первому уроку, просто надо бежать чуточку быстрее, чем накануне.

Весь день я пыталась избегать Ореста. В школе это более или менее получалось: мы и так обычно делаем вид, что не знаем друг друга. А в конце дня я надолго задержалась у своего шкафчика, чтобы Орест точно успел уйти. Но, конечно же, он стоял и ждал меня в дальнем конце школьного двора.

Ни единого шанса удрать от него. А он тут же снова начал меня уговаривать.

– Перестань! – крикнула я. – Ты ничего не знаешь! Я тебе вчера даже пергамент не показала!

Но Орест не слушал. Он продолжал бубнить, что астролябия никак не может работать, что бессмысленно иметь дело с такими суеверными людьми, как Эйгир, которых невозможно убедить никакими логическими аргументами. С такими, как я, судя по всему, тоже!

Я пустилась домой почти бегом. Орест шагал следом. И тут нечего было поделать – в смысле, он ведь тоже шел домой!

Я шла вперед, не глядя на него, уткнувшись взглядом в асфальт под ногами. Но я слышала, что он идет рядом. Вот я перебежала улицу, не оглядываясь по сторонам, – скоро я буду дома и наконец-то избавлюсь от него.

И тут Орест крепко схватил меня за руку. Я подняла взгляд. Перед нашим домом стояла машина скорой помощи.

Кровь застыла у меня в жилах. В груди что-то оборвалось. Невозможно описать словами, что я почувствовала. Как будто у меня остановилось сердце. Как будто я умерла. Но я явно осталась жива, потому что могла видеть. И увидела, как открылась дверь и двое санитаров вышли с носилками. На носилках лежал папа, мой папа, но санитары бегом побежали к машине, захлопнули двери, а потом я услышала вой сирены. Ненавижу этот вой.

Орест оттолкнул меня к почтовым ящикам, чтобы мы не стояли на дороге, когда машина скорой помощи разворачивалась в тупике перед нашим домом.

Потом я увидела на крыльце маму. Она показалась мне такой маленькой, с совершенно белым лицом.

– Малин, – только и смогла выговорить она. Подбежала ко мне и крепко обняла. – Они приехали вовремя, – сказала она, и я заметила, что голос у нее дрожит. – Он упал… и сердце остановилось. Им удалось его снова запустить… теперь они отвезут его в больницу… отвезут его туда. Они приехали вовремя.

Ее трясло.

– Какая больница? – спросил Орест. Он отпустил мою руку, когда мама обняла меня. Теперь я почувствовала, как он достает у меня из кармана мой телефон.

– Восточная, – коротко ответила мама.

– За руль сейчас лучше не садиться, – сказал Орест маме. И вызвал такси.

Я мерзла: боже, до чего мне было холодно! Мы с мамой сидели рядом на заднем сидении. Не произносили ни слова, но мама схватила меня за руку и сжала крепко-крепко. Рука у нее была такая же холодная, как и у меня. Такси катилось по серому унылому шоссе. Мимо большого цветочного магазина, который так любил папа, мимо крутых склонов гор в Партилле, мимо закрытого торгового центра, серых бетонных виадуков. Когда такси остановилось на парковке у больницы, я буквально вывалилась наружу. Казалось, ноги у меня стали ватными.

Не очень помню, как мы добрались до места. Но, ясное дело, мама нашла какую-то стойку информации, спросила про папу и отыскала нужное отделение. Знаю только, что мы долго сидели в коридоре, я и мама.

Сидели, прижавшись друг к другу и держась за руки, не в силах говорить. Я слышала, как стучит мое сердце: тук-тук, тук-тук, – так что отдавалось в ушах и давило в груди. Тук-тук.

Когда прошла целая вечность или даже две, к нам вышла женщина в белом халате. Положив руку маме на плечо, она сказала, что опасность миновала, все хорошо, его состояние стабильное. И я почувствовала, как мама буквально осела. Так странно: ведь стало лучше, а она как будто еще уменьшилась… и расплакалась, и врач несколько раз погладила ее по плечу, а я испугалась, что поняла что-то неправильно. Разве врач не сказала, что опасность миновала? Тогда почему мама плачет?

Потом нам разрешили войти в палату к папе. Он лежал в кровати с кислородной маской на лице. Его почти невозможно было узнать – маска скрывала практически все лицо. Но его рука лежала на покрывале, и я крепко сжала ее. В эту минуту он открыл глаза, совсем ненадолго. Заметил меня – я в этом уверена – и подмигнул мне. Потом снова закрыл глаза. Рядом с ним стояла такая машина, которая рисует на дисплее кривую, обозначающую удары сердца. «Пип-пип-пип», – пищала машина. Вверх и вниз, вверх и вниз, снова и снова рисуя кривую.

Вечером мы уехали домой. Папа упал с балкона, но чудесным образом ничего не сломал, только получил сотрясение при падении. Врачи считали, что сердце остановилось не от падения. Наоборот: они подозревали, что он упал из-за проблемы с сердцем. А эта проблема, по всей видимости, вызвана инфекцией. Самая обычная простуда – с той только разницей, что она попала в сердце и каким-то образом помешала работе папиного кардиостимулятора, следящего за сердечным ритмом. Они сказали, что оставят его в больнице на пару дней для наблюдения.

В ту ночь я спала в папиной постели, рядом с мамой. Там все пахло им.

Я не хочу, чтобы папа снова всерьез заболел, папа, я не разрешаю тебе болеть!

Всего несколько часов назад я больше всего на свете желала, чтобы Орест изменил свое мнение. И даже надеялась, что астролябия поможет. Как глупо. Сейчас я хотела лишь одного – чтобы папа поправился.

12

Я заснула только около четырех. Мама разрешила не ходить в школу, если не хочу, но я все же пошла. Не могла просто сидеть дома и думать. И пришла так поздно, что урок уже начался.

Место Санны пустовало. Ах да, она же отпросилась на неделю и поехала в Чехию к своему дедушке, которому исполняется восемьдесят лет. Я плюхнулась на свое одинокое место – мне казалось, что я никогда не смогу больше подняться.

Орест встревоженно следил за мной – он сидел в дальнем углу класса. Едва я открыла компьютер, как в него упало сообщение:

О.: Как твой папа? Как ты?

М.: Он жив. Но болен.

О.: Понятно. А ты как?

Я не ответила. Не знала точно, что написать. Спиной я чувствовала взгляд Ореста, сидевшего наискосок позади меня.

Когда раздался звонок на перемену, я встала и вышла из класса, мимо шкафчиков, через другую дверь. Там выход в небольшой задний двор с парой скамеек, на них в солнечную погоду иногда сидит народ. Но сейчас, в марте, когда дули холодные ветра, скамейки пустовали. Я села на одну из них. Почувствовала, как холод пробирается под джинсы, но мне было все равно.

Орест вышел во двор вслед за мной. В тонкой белой рубашке совсем не по погоде. Он остановился у скамейки с таким видом, словно собирался сесть, потом передумал и начал перетаптываться с ноги на ногу. И вдруг сказал:

– Я много думал… о том, чтобы уничтожить астролябию. Думаю, ты права: Эйгир от нас не отцепится, если мы уничтожим только ее. Поэтому мы должны собрать все три части. И уничтожить их.

Я коротко кивнула.

– И тогда у тебя будет шанс воспользоваться ими до того, как мы их уничтожим. Если захочешь, конечно.

Помолчав немного, Орест добавил:

– Послушай, ты ведь понимаешь, что эта штука не может помочь твоему папе, а? Только врачи.

– А вдруг… – прошептала я. – А вдруг все-таки поможет…

Слезы вдруг хлынули ручьем, бессмысленно было даже пытаться это скрыть. Орест угадал мои мысли, попал в десятку: я все-таки надеюсь, что астролябия, если она работает, сможет вернуть папе здоровье.

– Не то чтобы я в это верила, – всхлипнула я. – Просто ничего другого я не могу сделать. Совсем ничего.

Орест ничего не сказал. Просто сел рядом и обнял меня за плечи. Мы долго просидели так. Пока не услышали звонок на урок.

13

По пути из школы у меня ужасно разболелся живот. Я даже не могла бы представить себе, что хуже: какие-нибудь новости о папе, которые ждут меня дома, или полное отсутствие новостей.

Входная дверь была не заперта, но ни в прихожей, ни в кухне я никого не увидела. Папин цветок здоровья стоял посреди стола, как обычно. При виде него внутри у меня все сжалось.

– Есть кто дома? – неуверенно крикнула я.

– Это ты, Малин? – донесся сверху приглушенный голос мамы.

Я поспешила наверх.

Стоя в спальне, мама копалась в своем шкафу. Она обняла меня, когда я вошла.

– Папе лучше, – шепнула она мне на ухо. – Я говорила с ним. Все будет хорошо, вот увидишь. Скоро его отпустят домой.

Как будто в огромную черную дыру у меня в животе плеснули что-то теплое.

Я тоже обняла маму, и мы, обхватив друг друга, начали танцевать танец радости, завертелись и, чуть не упав, разомкнули руки.

– Когда мы поедем к нему? – спросила я, пока мама продолжала кружиться.

– Завтра, – ответила она и улыбнулась. Потом взяла мое лицо в ладони. – Ноу нас с тобой есть миссия, – добавила она. – Фредрик, конечно же, не может сейчас работать в теплице. И он просил меня поехать туда и спросить у Моны, не нужна ли ей помощь. Насколько я понимаю, сейчас как раз пора сажать растения, чтобы к лету получить урожай. Ты поедешь со мной?

И я, конечно же, с радостью согласилась.

Теплицы расположены недалеко от нашего дома. Надо просто спуститься на велосипеде вниз по склону, проехать под железной дорогой и трассой, а потом – еще некоторое время вдоль реки Сэвеон в сторону центра. Вскоре с левой стороны станут видны две больших теплицы рядом с открытым пространством, на котором тоже можно что-то возделывать, как мне кажется. Рядом с теплицами осталась старая табличка «Сад-магазин Оторп», но теперь рядом с ней появилась новая: «Гелионавтика – питание ддя тела и души». Я сразу узнала округлые буквы всех цветов радуги, выведенные рукой Моны.

Дверь в теплицу открывалась со скрипом. В ноздри нам ударил теплый воздух, пропитанный запахами растений и приправ, как в цветочном магазине. Внутри стояли рядами большие деревянные столы, на которых громоздились длинные ящики с землей.