Летняя работа

Я переодеваюсь в ванное комнате, поскольку у меня впервые в жизни есть соседи-мужчины. Надеваю фланелевые штаны и растянутую старую футболку, а волосы распускаю по плечам. Мне нравится эта легкость. Скоро я привыкну к более короткой стрижке. Чувствую, что напряжение спало, а на смену ему пришел голод. Достаю свой телефон, который, вот черт, не проверяла с тех пор, как отправила Хизер сообщение несколько часов назад. На часах четверть первого.

Сообщений нет. Конечно. Тим напился где-то недалеко от офиса. Возможно, он уже снял костюм и прыгнул в реку или начал петь футбольные песни со своими не менее пьяными приятелями на стоянке такси на улице. Интересно, рассказал ли он своим друзьям о том, чем я занимаюсь? Скучает ли он по мне? Скучаю ли я по нему? На мгновение мне приходит в голову, что было бы неплохо тосковать по возлюбленному на другом конце страны. Но я не тоскую. Я точно не скучаю по Тиму.

Я кладу телефон обратно в сумку и открываю дверь в ванную. Слышу голоса Билла и Джеймса в общей комнате отдыха, а запах поджаренного хлеба с сыром наполняет коридор. Я проголодалась и рада потерпеть пьяного Билла, одновременно избегая внимания Джеймса, ради бесплатной еды.

– Привет, – говорю я, входя. Теперь я немного стесняюсь, что необычно для меня, но пьяный Билл так комично рад меня видеть, а Джеймс улыбается уже менее натянуто. Лучше бы он не улыбался. У него очень-очень милая улыбка.

Комната отдыха достаточно большая. В дальнем конце есть небольшая кухня, которая явно не обновлялась с восьмидесятых годов: там много шпона и бакелита, специально сделанных для поколения, которого больше нет. Крошечные ящички для трав, пол из терракотового кирпича и ручки с цветочной росписью. Еще есть микроволновая печь размером с посудомоечную машину. Передо мной стоит большой кожаный диван в стиле «Честерфилд» и два кресла по обе стороны от журнального столика, а на стене висит огромный телевизор с плоским экраном. На дальней стене пробковая доска, на которой прикреплено что-то похожее на список дежурств сотрудников, а также несколько фотографий людей, которых я не узнаю, и флаер на что-то под названием «Шотландская вечеринка винного общества».

– Что это? – спрашиваю я, подходя к доске и снимая листовку с булавки. – «Шотландская вечеринка»? Звучит прикольно. Ну, вообще-то похоже на клуб свингеров.

Билл разражается смехом, достает с полки три маленьких бокала для вина и наливает красного:

– Это лучшая гостиничная вечеринка на западном побережье.

– О, там, наверное, неограниченное количество хаггиса[9]?

– Да еще и дождь, – добавляет Джеймс, и я хихикаю, в основном от шока, что он только что почти пошутил.

– А где шампанское? – спрашиваю я. – Если оно еще есть, я бы с удовольствием выпила шипучки.

Вот как я разговариваю о вине. Я действительно люблю шипучку. Мне нравится чувствовать себя шикарно, когда я ее пью. Я люблю каву, просекко и шампанское на свадьбах. Люблю до глубины своего пьяного и кокетливого сердечка.

– Я прочитал про шампанское с грюйером. – Из-за стойки выходит Джеймс. Теперь он расслаблен, выглядит еще более красивым, и я с удивлением замечаю, что на нем очки для чтения, которые он быстро снимает. – Похоже, это отличное сочетание.

– Ладно, зануда, хватит, рабочий день закончился, – говорю я, улыбаясь ему, и он тоже отвечает улыбкой, нагибаясь, чтобы осмотреть гриль.

– Да ладно, Джеймс, не всегда же говорить о молекулярной пене из свиной спермы. Вот, пожалуйста, только, к сожалению, бокал не той формы, – бормочет Билл, вытаскивая серебристую пробку из бутылки.

– Именно, – киваю я, забираясь на табурет рядом с Биллом, пока Джеймс вытаскивает из духовки противень с сырными тостами. – Боже, пахнет просто невероятно. Что ты туда кладешь?

– Грюйер, горчицу – всего понемногу, – роняет он, пожимая плечами и, кажется, слегка краснея.

– Готовка для меня – загадка, – признаюсь я. – Однажды я пыталась приготовить говядину по-бургундски, используя свинину и кока-колу.

– Но это же совсем не то, – хмурится Джеймс. – Хотя свинина и кола сочетаются на удивление хорошо, ни то, ни другое не имеет отношения к говядине по-бургундски.

– Нужно подождать, пока он остынет, – вмешивается Билл и берет один ломтик. – Извините, Хизер, но вы не похожи на других сомелье. Судя по вашему резюме, я бы подумал… – Тут он замолкает.

Я не хочу думать о том, к чему клонит Билл, поэтому делаю еще глоток шампанского, и пузырьки танцуют у меня на языке. Оно тяжелее и почти горькое по сравнению с просекко, которое я пила зимой в местном пабе, где его наливали из крана, что было очень удобно.

Билл бросает взгляд на Джеймса:

– Тебе так не кажется, Джеймс?

– Что ты имеешь в виду? – отвечаю я с притворным возмущением и тянусь за ломтиком. Он достаточно остыл, я откусываю кусочек, и, не будучи готовой к ореховому сладко-соленому вкусу, который обволакивает язык, давлюсь. – Господи, мать твою, это лучше, чем…

– Секс, да, поэтому я больше и не заморачиваюсь по этому поводу, – говорит Билл, кивая головой в знак согласия.

– Я хотела сказать, это лучше, чем тосты «Греггс»[10].

Джеймс смеется, как будто я шучу, и Билл тоже.

– Видишь. Вот это я и имел в виду. Ты с юмором, а среди специалистов по вину такого не бывает, – замечает он.

– Простите? – Я смеюсь, поскольку невозможно обидеться на что-то, что вообще-то не направлено против меня. Я делаю большой глоток шампанского, вкус которого слегка заглушается слоем сырного жира во рту. И, боже мой, это отличный вкус.

– Не знаю. Ты явно не гурман. И выглядишь так, будто работаешь в музыкальном магазине.

– Билл, – обрывает его Джеймс, – не говори так.

– Что плохого в работе в музыкальном магазине? – поддразниваю я Джеймса. Я знаю, что он хотел проявить доброту, но это слишком хорошая возможность поймать его на слове и посмотреть, смогу ли я снова заставить его покраснеть.

Я, конечно, не скажу им, что моим третьим рабочим местом после универа был местный магазинчик HMV[11], как раз перед тем, как он разорился. Вся моя коллекция дисков состояла из тех, на которые распространялась скидка для персонала во время финальной распродажи перед закрытием. Она была огромной и разнообразной, и, возможно, именно ею я гордилась больше всего из всех моих вещей. К сожалению, в 2015 году я продала все, что было, свадебному диджею из Халла, чтобы оплатить счет по кредитной карте. Теперь у меня ничего нет.

– Извини, я ничего такого не имел в виду. Просто большинство тех, кто изучает виноделие, – богачи. Изучение вина стоит кучу денег и… – Билл останавливается на полуслове, усмехается и прикусывает губу, опустив взгляд в пол. – Я понимаю, что только что угодил в очень глубокую яму и не могу выбраться. Простите меня.

Он склоняет голову, притворно стыдясь, и я хихикаю, снова наполняя бокал.

– Все в порядке. Я знаю, что я не та Хизер, которую вы ждали. Все думают, что я гораздо более утонченная, но я просто выпивоха, которой за это еще и платят.

Билл смеется, но у меня вдруг портится настроение. Даже играя роль кого-то типа Хизер, я не справляюсь. Я опускаю взгляд в свой бокал, испытывая внезапное желание лечь спать. Джеймс, должно быть, почувствовал мою обиду, потому что он подталкивает ко мне доску с сырными тостами.

– Возьми еще, – предлагает он, поворачиваясь, чтобы помыть руки в раковине позади себя.

– Я серьезно, – продолжает Билл, увлекшись темой. – Вспомните хотя бы Мануэля с его костюмами в полоску и снобистским французским акцентом…

– Это был снобистский французский акцент или обычный французский, который, по-твоему, звучит снобистски? – издеваюсь я.

– Что?

– Потому что первый ответ выставляет мудаком его, а вот второй – тебя. – Я делаю еще один глоток вина и откидываю голову назад, довольная собой.

– Не обращай внимания на Билла, он пьян… – вмешивается Джеймс, бросая на него предупреждающий взгляд.

– Слушайте. Все, что я хочу сказать, Хизер, дорогая, – продолжает Билл, не обращая на него внимания, – это то, что ты классная, в отличие от остальных. – Он хлопает меня по спине и чуть не соскальзывает с табурета. – Я просто не могу представить тебя в роли винного мастера: они обычно такие высокомерные. Разве я не прав, Джеймс?

Джеймс смотрит на меня, и после пары бокалов мне удается выдержать его взгляд.

– Я думаю, что ты глоток свежего воздуха, – признается Джеймс, затем опускает взгляд и вытирает лезвие кухонного ножа полотенцем в клеточку. Он переворачивает лезвие в руке, чтобы осмотреть его, и оно вспыхивает, отражая свет. Затем джеймся разворачивает большую сумку-скрутку с ножами и вставляет его в пустующий карман посередине. В этой сумке есть что-то неоспоримо сексуально-опасное, хотя я только что закончила просмотр «Декстера»[12] в поезде. Джеймс делает паузу и бросает на меня короткий взгляд, а затем задвигает сумку с ножами обратно в ящик.

Глоток свежего воздуха.

В жизни меня называли по-разному, но это первый раз, когда меня назвали глотком свежего воздуха. Мама называла меня невоспитанной. Папа называл меня маленькой попрошайкой внимания. Моя первая соседка по квартире, чопорная овца, работавшая в отделе кадров, называла меня лживой, вороватой маленькой дрянью, потому что думала, что я украла ее кисточку для макияжа MAC. (Я одолжила ее и потеряла, так что технически я ее не крала, но в любом случае, она не могла знать, что это я). Меня уже столько раз называли гребаной неудачницей, что это казалось нормальным. Хизер в основном называет меня замечательной, но я и так всегда приберегаю все лучшее для Хизер.

Я смотрю на Джеймса, и мое сердце трепещет.

Мы оба тянемся к шампанскому. Он добирается до него первым, и я как бы «случайно» касаюсь его пальцев. Не могу удержаться. Даже я не могла неправильно распознать сигналы. К тому же я модная молодая сомелье, а все знают, что новизна – это 80 процентов привлекательности. Наверняка я привлекательна при таком сценарии?

Внезапно смутившись, я пытаюсь выкинуть эту мысль из головы.

– Извини, – бормочу я, чувствуя себя немного глупо и отдергивая пальцы, – наливай.

Билл наконец сползает с табурета и, используя свободную руку для опоры, отдает честь Джеймсу и снова легонько хлопает меня по спине. Он рыгает, его взгляд затуманен, он качает головой и опрокидывает вино на пол.

– Так, мне пора идти, – решает он, наклоняясь, чтобы поднять его, и успевает ухватиться за барную стойку, чтобы не упасть. – Спокойной ночи, ребята. Я удолбался!

– Удолбался? – тихо произношу я, подавляя усмешку. – Кто вообще так говорит?

Джеймс наполняет мой бокал и на мгновение замирает, глядя на свой. Поднимает его, затем опускает. Кладет руки на бедра, и я понимаю, что его смущает тот факт, что мы остались на кухне одни. Новые соседи по дому. Коллеги на протяжении лишь нескольких часов. Взрослые люди. Сексуальное напряжение нарастает. Или только у меня?

– Мне тоже пора. У меня завтра полно работы, – роняет он. – Извини, что оставляю тебя.

– Не нужно объяснять, – произношу я, немного разочаровавшись, но в то же время с облегчением. – Я так устала, что готова уснуть прямо здесь, на этой кухонной стойке.

– Разве твоя комната не в конце коридора? – хмурится он.

– Я не собираюсь спать здесь, Джеймс.

– Конечно. – Он качает головой. – Слушай, извини, что я был немного, эм, резок с тобой, когда ты приехала.

– Все в порядке. Это было около восьми часов назад. Я уже все забыла.

– Просто все меняется. Рассел новый, и меню новое, и я не хочу наделать ошибок. Я волновался, что ты…

– Не справлюсь с задачей?

– Нет, что у нас не будет времени все обсудить. – Он на мгновение делает паузу, бросая короткий взгляд на пол. Трет глаза ладонями и пытается скрыть зевок. – Просто все довольно серьезно, поскольку мы вводим новое меню и обновляем сам отель. Но все наладится.

Я хочу заверить его, что не облажаюсь, и твердо обещаю себе начать изучение вина сегодня вечером.

– Все и правда новое, – говорю я, внезапно сдуваясь от усталости и трех бокалов наспех выпитого шампанского. – Но не волнуйся. Мы не облажаемся.

Я хочу обнять его. Он напоминает мне дерево. Хорошее, большое, крепкое дерево.

Иди к себе в комнату, Птичка.

Глава 6

– Как дела? – бормочу я, зевая и вращая плечами, чтобы их расслабить.

Вот что бывает после десяти часов непрерывного сна: наступает трупное окоченение. Все мое изучение вин закончилось на том, что я едва смогла загуглить слово «вино», настолько я была измотана.

– Извините, я хотела сказать: «Здравствуйте, Ирен, как дела? Рада снова вас видеть».

Я широко улыбаюсь, потому что если я чему-то в этой жизни и научилась, так это тому, что уверенность – это ключ к успеху.

Может быть, Ирен и старше большинства сотрудников, выглядит она как богемная французская супермодель. Сегодня она еще гламурнее, чем на винной церемонии. Ее пышные белые волосы наспех собраны в хвост, но макияж безупречен. Она одета в длинное кимоно цвета морской волны поверх белой рубашки и широких брюк бутылочно-зеленого цвета. Я не вижу ее туфель, но слышу, как они цокают по галечной дорожке возле коттеджей.

– А я вас, дорогая. Мне очень жаль, что я не смогла поприветствовать вас вчера вечером, но, к сожалению, свинарнику необходима была весенняя уборка.

Я приостанавливаюсь, пытаясь представить себе это элегантное, величественное существо по колено в свином дерьме.

– Все в порядке, я приняла ванну, – улыбается она. – Мы же поднимемся пешком? Такой чудесный день.

Термометр показывает дай бог десять градусов, и хотя сегодня утром я выбрала более повседневную одежду – серую толстовку и джинсы, – она все равно не подходит для такой погоды.

– Какая удача встретить вас в Лондоне! Какое чудесное совпадение! А ведь мы могли бы и не узнать друг друга, если бы нас не заставили надеть эти невыносимые бейджики.

– Да, это был… замечательный вечер. Тим был так… смущен из-за этих старинных бокалов. – К тому времени, как он несколько раз пересказал эту историю тем же вечером и дошла очередь до Дейма, речь уже шла о целой башне из бокалов шампанского.

Ирен улыбается мне и кивает, как любящая тетя. Эта улыбка говорит: «Он мне ни капельки не понравился, но я слишком благосклонна к тебе, чтобы что-то сказать, поэтому буду молчать».

Я ускоряюсь, так как она очень быстро шагает на своих каблуках. Она из тех людей, которые легко ходят на шпильках, почти скользят. Я рада, что на мне кроссовки, так как ноги у меня распухли и я не вижу никаких признаков выздоровления, хотя осталось меньше двух часов до обеда.

– Да, нам так повезло, что вы с нами, – продолжает Ирен. – Я рассказала Расселу, какая вы веселая. Уверена, вы отлично впишетесь в коллектив.

– Спасибо. Мне так повезло, что я здесь. – Я хочу пошутить, что это единственное место, куда меня взяли, но не уверена, насколько далеко мне следует заходить с темой «Хизер – такая шутница».

– Итак, я хочу показать вам наше уютное местечко, – продолжает она. – Знаю, что вам предстоит изучить гору информации, чтобы освоиться на кухне и в погребе, но подумала, что небольшая экскурсия поможет вам сориентироваться. Билл, кажется, полагает, что вы не знали о переменах здесь?

– Ах, да. Это был сюрприз.

Мы доходим до задней части дома, но вместо того, чтобы войти на кухни, она ведет меня вдоль задней стены к большим французским дверям с огромными растениями в кадках по обе стороны.

– Это выход для гостей, хотя он используется не так часто, разве что теми, кто отправляется на пешую или конную прогулку. Мы стараемся, чтобы все пользовались главным входом, где машинам легче выезжать.

Она толкает дверь и приглашает меня пройти вперед.

Я ахаю. Обстановка потрясающая. Серая плитка ведет вниз к стеклянным входным дверям, которые делают маленький темный коридор воздушным и светлым. По обе стороны от двери стоят вазы со свежими цветами – это огромные охапки бледно-розовых пионов, моих любимых.

– Здесь великолепно, – честно признаю я.

Мы идем к стеклянным входным дверям, которые находятся внутри распахнутых настежь старых резных деревянных дверей. Две огромные лестницы ведут вниз к подъездной площадке. Я помню, что видела их вчера, но сейчас мне бросилось в глаза, что они из роскошного натурального камня.

Справа от входа находится открытая шикарная зона отдыха: удобные, обитые кожей и дорогими узорчатыми тканями диваны и кресла стоят под стеной, украшенной посеребренными оленьими рогами. Все такое новое, что я чувствую запах краски. И все выглядит очень дорого.

– Это библиотека, – сообщает Ирен, хотя книги кажутся частью какой-то инсталляции, приклеенной к стене в форме огромной спирали.

– Если вы увидите, что кто-то из гостей пытается взять книгу, остановите его. Эта штука обошлась нам почти в двадцать тысяч фунтов. Можете себе представить? Просто предложите им один из наших бесплатных iPad, куда они могут загрузить любую книгу, которая им понравится. Разумеется, это будет включено в счет.

– Как современно! – восхищаюсь я. Бутик-отели сейчас так поступают? Потому что это определенно противоречит атмосфере «деревенского отдыха». Я ожидала увидеть пару старых коробок с «Монополией» и «Эрудитом» на полке среди литературной классики и романов Дэна Брауна. Здесь не особенно уютно.

– Весь дом отделывала лондонская фирма Pardington’s, – объясняет Ирен, словно читая мои мысли. – Рассел заказывал у них отделку своего ресторана в Эдинбурге – того самого, который получил вторую звезду Мишлен в прошлом году, – так что мы надеемся, что это привлечет в отель совсем других гостей. Отремонтировали все, кроме ресторана, как вы, несомненно, заметили вчера вечером.

– Здесь невероятно шикарно.

– Да, теперь мы наконец-то в XXI веке. Вы бы видели это место раньше. О, оно было уютным и милым, но крыша библиотеки протекала, все отсырело. Мы не могли много брать за номера. Это был колоссальный проект по колоссальным ценам. Будем надеяться, что он справится со своей задачей, – говорит она, хлопая в направлении потолка. От хлопка загорается свет. Это место подошло бы для Шордича[13]. Только для членов клуба и чересчур дорогое. Но там бы оно точно было в тему.

Хизер часто рассказывала о частных домах, в которые она ходила. Какой-то Баббадук-Хаус или Чертово-поместье-Хекслибарнз со всеми этими ужасными рекламщиками и банкирами, которые мерялись членами, держа в одной руке бокал бодрящего кларета, а другой приобнимая какую-нибудь пузатую шишку.

«Высококлассные придурки», – так их называла Хизер, хотя она и могла вписаться в их среду, в отличие от меня. Это она унаследовала от отца. Ему стукнуло пятьдесят восемь лет, когда родилась Хизер, и еще он был довольно известным виноторговцем. Хизер унаследовала его уверенность в себе, страсть к вину и деньги, конечно, тоже. Немного, но достаточно. Какая-то часть меня всегда завидовала ей, когда она уезжала в университет, получая ежемесячные карманные деньги, в то время как мне приходилось работать на двух дерьмовых работах, чтобы позволить себе учиться. Но, надо отдать ей должное, Хизер, наверное, миллион раз заплатила за меня в баре, так что все было не так уж плохо.

В углу библиотеки сидит один гость: пожилой мужчина в кожаных туфлях цвета загара, без носков, в ярко-синей рубашке поло.

– Доброе утро, Мэтью, – пропевает Ирен, мастерски сочетая флирт и профессионализм. – Вам ничего не нужно?

– Нет, Ирен, – отвечает он, складывая газету и улыбаясь мне. Его ледяные голубые глаза и золотистые волосы делают его скорее киношным злодеем, чем джентльменом. Я не удивлюсь, если он заговорит с русским акцентом.

– Наша новая сомелье, приехала из Лондона, – представляет Ирен, кивая в мою сторону. – Скоро сможете ее испытать.

– С нетерпением жду этого, – говорит он, откидываясь на спинку стула и закидывая ногу на колено. Классический прием силы.

– Со мной шутки плохи, сэр, – сообщаю я, автоматически переходя в режим флирта.

– Вот теперь я действительно с нетерпением жду, – произносит он, складывая руки на груди.

Ирен поворачивается ко мне, едва заметно покачивая головой, и ведет меня в приемную через холл, шепча:

– Мистер Хант – президент Общества виноделов Шотландии. Но предупреждаю: он наш постоянный гость и ужасный пьяница. Он будет домогаться и лошади, если выпьет достаточно виски. А в прошлом году он так и сделал.

Я немного шокирована, но Ирен просто качает головой, как будто видела такое сотни раз.

– Отчасти присматривать за вами, пока вы здесь – моя работа, и раз теперь вы знаете, что за человек мистер Хант, то лучше сможете с ним справиться. Тем более, что вы женщина. Женщины в гостиничном бизнесе должны заботиться друг о друге, впрочем, я уверена, что вы это хорошо знаете.

Ирен так ласково улыбается мне, что я начинаю думать, что она собирается погладить меня по голове. Но через мгновение мы снова уходим.

– Вместе с Джеймсом вы будете подбирать вино и меню для следующей встречи Общества в конце лета. В течение следующих нескольких дней нужно будет подумать над идеями для вечера, чтобы мы могли передать заказы. В последний раз тема звучала как «Гроздья гнева»[14]. Билл собрал список бюджетных вин, которые на самом деле отличные, и несколько якобы исключительных вин, которые на самом деле очень плохие.

– Звучит круто, – бодро произношу я, пытаясь скрыть панику.

– Милая, это как Аскот для Винного общества[15].

Я стараюсь выглядеть уверенной и серьезно киваю.

– Более ста человек со всего западного побережья и не только. Это больше, чем просто винное мероприятие, оно стало очень значимым в гостиничном бизнесе на западном побережье. Сюда приезжают не только чопорные старые виноделы. Тут и байеры, и производители, и фермеры. Строгий вечерний дресс-код, оркестр, танцы и виски до рассвета. Это событие – гордость «Лох-Дорна». А с ремонтом, Расселом и тобой, Хизер, во главе, мы надеемся, что оно станет лучшим в истории.

– Хорошо. Понятно.

Сквозь нарастающее беспокойство я обнаружила, что чувствую легкое раздражение на Хизер за то, что она отказалась от этой работы. Понимала ли она, что они все так на нее рассчитывали? А теперь они рассчитывают на меня, что, честно говоря, грозит катастрофой.

Ирен поворачивается и показывает рукой на зону приемов и барную зону, где несколько хаотично стоят стулья и кресла и видна дверь на небольшую пустую террасу.

– Для обедов на улице пока холодновато, – объясняет она. Интерьер потрясающий: кожа, полированная латунь и глубокие цвета. В дальнем конце комнаты есть дверь в ресторан, а за барной стойкой – дверь на кухню.

– Итак, гости могут расслабиться в библиотеке и насладиться кофе, чаем, практически любым блюдом или напитком. Музыка здесь очень тихая, а атмосфера располагает к отдыху. А тут, в баре и зоне приемов, все немного бодрее, если можно так выразиться. Бар, конечно, открыт двадцать четыре часа в сутки, но там не всегда кто-то есть, так что, скорее всего, придется звонить в колокольчик, если вы захотите выпить бренди в три часа ночи. Иногда, после ужина можно предложить им насладиться виски у камина. А вот и Билл.

Я удивлена, что он выглядит так бодро после вчерашней пьянки. Он улыбается мне и поднимает бокал, который собирается наполнить чем-то из коктейльного шейкера. От ароматической свечи, стоящей у бара, исходит чудесный запах, свежий и чистый, с нотками лакрицы.

– Не позволяй Ирен учить тебя жизни, – заявляет он.

– Не позволяй Уильяму наливать тебе выпивку, – парирует Ирен, но я вижу, что между ними глубокая симпатия. Я принимаю оба совета, и мы продолжаем нашу экскурсию.

– Отведу вас наверх, чтобы вы посмотрели пару комнат для гостей. В принципе вам необязательно их смотреть, поскольку у вас не должно быть причин находиться на втором этаже.

Очень жаль, потому что – черт возьми! – комнаты просто невероятные. Когда мы заходим в первый свободный номер, мое внимание привлекает ванна с коваными бортиками, которая очень удачно расположена рядом с большим окном. Из окна видна яблоня, которая только зацветает. Она великолепна.

Кровать размера супер-кинг-сайз с хрустящим бельем и подушками глубокого сине-золотого цвета. Телевизора с плоским экраном не видно, вместо него стоит комод из вишневого дерева, большое позолоченное зеркало и диванчик на двоих, отделанный ярко-синим бархатом.

– Живут же люди… – вздыхаю я, поглощенная моментом.

– Похоже на то, – говорит Ирен, открывая балконные двери, чтобы проветрить комнату. – Видели бы вы эту комнату три месяца назад. Сплошное уныние. Мне так нравятся эти льняные шторы!

Когда мы снова спускаемся вниз, она заканчивает осмотр небольшой речью о том, как персонал «Лох-Дорна» должен вести себя с достоинством и блеском и поддерживать традиции общества, которые тянутся аж с… Но мне трудно сосредоточиться, потому что мистер Хант, к которому присоединилась жена, сытая по горло его выходками, бросает на меня взгляды из барной зоны. Бедная миссис Хант! Его нога соскальзывает с подставки, и он падает вперед, чуть не сбивая цветы, как раз в тот момент, когда мимо нас протискивается индийская пара, розовощекая и смущенная.