Проклятие старого помещика

– Так-так, вижу одно незнакомое мне лицо, но не сомневаюсь в личных и служебных достоинствах, коль вы, Александр Иванович, лично представляете! Назовитесь, с кем имею честь знакомиться, – ответил голова и хитро посмотрел на неизвестного гостя.

– Позвольте, я за него скажу. Как говорил ранее, представить хочу молодого человека. Тулин Евграф Михайлович, титулярный советник, служит при московской сыскной части, туляк, родом с Суходольского прихода. Дворянин, обучался в Александровской военной гимназии, воевал в последнюю Крымскую войну, дослужился до звания штабс-капитана. Героически защищал Баязет, награждён серебряной имперской медалью за военные действия в период русско-турецкой войны 1877—1878 годов. В общем, очень достойный дворянин и гражданин Отечества. В последнее время оказывает нам большую помощь в розыске преступников. Слышали, наверное, два дня назад убийцу Ерша взяли? Его рук дело. Мною при содействии генерала Бестужева ходатайство направлено в Санкт-Петербург, в высочайшее присутствие, с просьбой рассмотреть возможность присвоения следующего чина досрочно и выплаты хорошей премии. Поэтому деньги у нашего героя вскорости появятся. Хотелось бы обсудить коммерческий вопрос, если вы не возражаете. Думает и мается, куда их потратить с пользой для дела. У нас в губернии все знают, что лучше вас никто совет не даст в коммерческих делах, как, впрочем, и во всех остальных, вы известный дока, – подвёл итог своему монологу генерал Муратов.

– Помогу, чем могу, – с уважением сказал Добрынин и пожал руку Евграфу в знак особого уважения.

– Очень приятно, Александр Иванович! И вам спасибо, молодой человек, за обращение ко мне. Польщён, польщён. Давайте обсудим несколько позже наши коммерческие дела, а пока присаживайтесь, чай уже готов. Все вопросы решим. Мы, туляки, хоть люди и небогатые, но гостеприимные и воспитанные, а то своими коммерческими делами нашу очаровательную графиню утомим, – продолжал говорить Добрынин, помогая Ольге Владимировне присесть за чайный столик.

– Да, Николай Никитич, вы гостеприимны, об этом весь город знает. Чаю отведаем с удовольствием, у вас он всегда особый, вкуснее в губернии нет, – поддержал разговор Муратов, также присаживаясь к столику.

– Вы, Ольга Владимировна, всё хорошеете, одна из самых очаровательных и неподражаемых наших тульских красавиц. Да что тульских – российских красавиц! Как папенька, Владимир Алексеевич, и маменька поживают? Как дед? – уточнил голова.

Пока Пётр рассказывал о жизни семьи, Евграф с интересом рассматривал легендарного голову и его кабинет. Вчера он много услышал об этом известном и удивительном человеке. Добрынину шёл семьдесят первый год, но он был необычайно крепок и подвижен. О нём говорили как о человеке выдающегося ума и хозяйской хватки. Не зря четверо членов его семьи уже более тридцати пяти лет правили городом, занимая эту должность двенадцать сроков. Сам Добрынин был избран уже в седьмой раз, до 1886 года. Его род начинал свой путь в большую жизнь с казённых кирпичников, затем способные предки занялись торговлей хлебом. В восемнадцатом веке стали купцами второй гильдии, в начале девятнадцатого века были переведены в сословие почётных граждан города. А три года назад, в шестьдесят восемь лет, Николай Никитич получил дворянство, с этого момента он и все его дети, а также и потомки детей стали дворянами Российской империи. В Туле голове принадлежала большая часть всех хлебных лавок, кроме того, семья Добрыниных торговала и железом, поставляя товар местным заводам. Николай Никитич являлся крупным домовладельцем, сдавая площади под магазины, квартиры и гостиницы, однако особой страстью головы были кони.

Добрынин расширил коневодческое хозяйство в сельце Прилепы, выкупив конюшни и землю у военного ведомства после смерти генерала-майора Гартунга, бывшего управляющего императорскими конными заводами в Москве и Туле. Он был награждён многими орденами и медалями, среди которых имелся даже персидский орден Льва и Солнца, утверждённый вторым шахом Ирана, Фетх Али-шахом. Голова являлся всем известным меценатом и благотворителем, совместно со многими купцами совершил много богоугодных дел, приносящих пользу тульским жителям. Из них особо выделялось строительство Богородичного Пантелеимонова монастыря в Щеглове, на которое он дал более пятидесяти тысяч рублей. В общем, являлся настоящим и признанным отцом города, неустанно думавшим о пользе обывателей и общественных присутствиях. Кабинет у него был купеческим, несмотря на дворянство, на стенах висели портреты императорских особ, в том числе Александра III, ныне правящего. Изразцовая печь, располагавшаяся в углу, имела искусное художественное исполнение, на стенах размещались канделябры для свечей. Бархатные шторы на окнах и все предметы интерьера кабинета имели вид основательный и крепкий, как и сам хозяин. На хорошем дубовом столе резной работы большой стопкой лежали конторские книги, с одной стороны – городские, с другой – свои, по личной коммерции и торговле.

«За столько лет правления городом у уважаемого головы уже все коммерческие дела перепутались. Где государственные, городские, а где – свои, личного хозяйствования, однако и там, и там польза большая. Город развивается, сам богатеет. Вот ведь умудряются особые люди не путать своё с чужим, везде успевают. Рождён порядочным, поэтому и не ворует», – подумал Тулин.

– Ну, а как там у вас в Прилепах? Что с конезаводом? – перехватил инициативу у Петра генерал Муратов.

– Всё неплохо, я даже сказал бы – прекрасно! Сейчас там у меня тридцать коней, много орловских. Прямые потомки тех, что выведены графом Орловым-Чесменским на Хреновском заводе в Воронежской губернии. Месяц назад прикупил я на этом Хреновском конезаводе за восемьдесят тысяч трёх коней. Одного жеребца Антония и двух кобылок-маток, Эсмеральду и Крали. Уже перегнали в Прилепы. Жеребец свою родословную ведёт от самого Бычка, а тот от Сметанки, так что будем ждать хорошее потомство, скоро на лучшие ипподромы выйдем, – с удовольствием и гордостью рассказал Николай Никитич.

– А что это за жеребцы такие, Сметанка и Бычок? Чем они так знамениты? – заинтересованно спросила Ольга.

– Сметанка был арабским скакуном и основателем породы, купленным за огромные деньги, за него заплатили шестьдесят тысяч серебром. Он того стоил, высокий и крепкий красавец. Когда граф Орлов его приобрёл, то побоялся морем отправлять и приказал везти сушей. Охраняли его больше двух десятков солдат и слуг. Турки выдали охранную грамоту и приставили янычар, все ехали верхом, а коня конюх вёл в повод. Шли через Румынию, Молдавию, Венгрию, Польшу, ну, и так далее, не дольше пятнадцати вёрст в сутки. Везде караван на границе встречали местные власти, выделяя военную специальную охрану. По прибытии в Россию вместе с другими лошадьми был окроплён святой водой, и в честь его прибытия отслужили краткий молебен. После смерти конь оставил четырёх сыновей и одну дочь, а его скелет был помещён в музей. Вот такой был скакун, – с удовольствием рассказал голова. Было видно, что эта тема ему близка и интересна.

– Да, удивительно, некоторые кони оставляют после себя память большую, чем некоторые люди, – улыбнувшись, сказала графиня.

– Бычок – это Бычок! В 1836 году этот удивительный гнедой конь, рождённый на Хреновском заводе, пробежал в Москве на скачках три версты за пять минут сорок пять секунд и поставил мировой рекорд того времени. После скачек его купил один из коннозаводчиков за огромные деньги – тридцать шесть тысяч рублей. После этого с большими предосторожностями перегнал к себе на конезавод для поднятия потомства, – вновь доложил Добрынин.

– С такими познаниями и такими настроениями вскоре вы, Николай Никитич, затмите славу графа Орлова-Чесменского и прославите тульскую землю. Прилепы станут одним из мест, где существуют лучшие конезаводы, а память о вас переживёт поколения благодарных потомков. О вас ещё неоднократно напишут многие, с прославлением ваших заслуг, – с улыбкой заявил Муратов.

– Стремимся, стараемся, но возраст у меня, сами понимаете, немалый, думать о вечном надобно. Для детей стараюсь и для родного края. В этом вы правы. Бог даст, Прилепский конезавод многие поколения переживёт, вот тогда и вспомнят обо мне добрым словом, в церкви свечку поставят, спасибо скажут. Бог – не Микишка, у него своя книжка. Что мы всё о конях да о конях, давайте вернёмся к вопросу молодого человека. Так что вы желаете, Евграф Михайлович? – уточнил Добрынин.

– Хотелось бы ему на сумму дополнительного вознаграждения приобрести землю под усадьбу и саму усадьбу начать строить. Специально уточнил цены в Суходольском приходе, вблизи усадьбы Астебное, хорошая земля сейчас идёт по пятьдесят-шестьдесят рублей за десятину. Там многие земли вами, уважаемый Николай Никитич, скуплены. Не могли бы уступить какой-нибудь хороший участок по милостивой цене? Евграф Михайлович заслужил пользой нашему краю! – неспешно и уверенно заявил начальник жандармского управления.

– Есть там у меня землица, всё вы, Александр Иванович, знаете! Не обмануть вас, не укрыться. Отчего не уступить, хорошему человеку можно и пользу сделать. А если и очаровательная Ольга Владимировна того желает, тогда разговор за малым, только выбрать остаётся! Ради неё всё сделаем. Я, так понимаю, все, кто прибыли, это ходатаи за титулярного советника, – весело заявил голова.

Но дальше разговор был неожиданно прерван, в кабинет вбежал служащий-секретарь с изумлённым и испуганным лицом. За ним ещё один человек, лицо его тоже было перекошено от страха. Все, кто находился за столом гостеприимного хозяина кабинета, повернулись к вбежавшим.

– Беда, батюшка, беда, отец родной! – запричитал секретарь.

– Что случилось, Аристарх? Не томи душу. А это кто с тобой? – спросил взволнованный Николай Никитич.

– Беда! Жеребца Антония и кобылок Крали и Эсмеральду похитили конокрады! Это вот табунщик с завода, его управляющий прислал с докладом о происшествии, горе-то какое навалилось! Сейчас сам всё расскажет, – запричитал секретарь Аристарх.

– Ну, говори, не томи душу! – строго приказал голова.

– Ваше высокоблагородие, коней украли! Поутру старший конюх пришёл, начал проверять утреннюю дачу лошадям, а Васьки-конюха, который к ним был прикреплён, нет в конюшне. Посмотрел, а в денниках ни жеребца, ни кобыл. Они же в отдельной конюшне содержались, особо ото всех. Управляющий всех табунщиков, свободных конюхов и помощников поднял на коней, по округе на розыски отправил, сам определил, где и как искать, он округу знает хорошо. Табунщиков не было, они с основным табуном на дальнем пастбище были. Управляющий сказал вам доложить и после ваших указаний обратно ехать.

– А ты кто будешь? – уточнил Добрынин.

– Десять дней как у вас работаю на конезаводе табунщиком, из прилепских, управляющий нанял, Фёдором Кушкой кличут.

– Вот что, Фёдор, обожди в приёмной! Дай подумать, – взволнованно ответил Добрынин.

– Как прикажете, Николай Никитич, – с этими словами гонец развернулся и быстро скрылся с глаз хозяина.

– Что ж такое творится, Александр Иванович? Кто ж посмел? Может, цыгане или наша золотая молодёжь? Сейчас, знаете, некоторые дворяне и помещики взяли за правило лошадей красть, у них это как спорт, развлечение. Одного коня помещик Трескин пытался похитить у купца второй гильдии Фролова. Да только для Трескина плохо окончилось: его приказчики купца изловили и хорошенько отдубасили, сейчас при смерти дома лежит. Прошу, Александр Иванович, помочь, шутка ли, такие производители! А каких денег стоят! Восемьдесят тысяч отдал чистыми, не считая перегона и прочих затрат. Кто посмел? Изверги, а не люди! – продолжал расстраиваться неутешный и огорчённый Николай Никитич.

– Николай Никитич, полно вам так надрываться. Всех на ноги поставим, а ваших лошадей найдём, обещаю вам. У нас ещё с этим порядок, а вон в Тамбовской губернии в прошлом году было триста заявлений о кражах лошадей, в Рязанской – четыреста. У нас всего сто. Будем искать, вот ведь ничего не боятся, за кражу или сбыт краденой лошади положено заключение в общую тюрьму до года. Если будет доказан постоянный промысел, то и ссылка в Тобольск или ещё куда похуже. Ну что, Евграф Михайлович, подключайтесь. Заодно и Прилепы изучите, отпуск с пользой для дела пройдёт. Надо нам Николаю Никитичу помочь. Всё, что от меня требуется, будет сделано, лучших сыщиков-филёров и нештатных агентов подключу, всю информацию предоставлю, – пообещал огорчённый случившемся не меньше, чем хозяин прекрасных коней, генерал Муратов.

– Ну что ж, делать нечего, немедленно займусь, сейчас и выеду в село, на конезавод. Когда вам сообщить о результатах, если таковые будут? – уточнил сыщик.

– Немедленно, милейший, немедленно! Я сам туда тоже выеду, только вот отдам необходимые распоряжения по городу, а вы мой экипаж берите и поезжайте. Прошу вас, примите все меры!

– Не беспокойтесь, Евграф Михайлович найдёт коней, не такие сюжеты распутывал. Я ему тоже готов помочь, если генерал Бестужев не будет против моего участия. Попросите генерала, для вас мы все готовы подключиться, – поддержал Пётр.

– Спасибо граф, дай бы Бог! Дай бы Бог! Попрошу Василия Николаевича, авось не откажет, вдвоём-то вам сподручнее будет. Вы уж, Ольга Владимировна, голубушка, извините старика, вот как вышло. А что касаемо землицы, решим, вот разберёмся с бедой и решим! – огорчённо заявил Добрынин.

После этого разговора гости покинули городскую управу. Муратов убыл к себе. Пётр направился к Виктории Тихоновне, получив заверения Евграфа, что сегодня он ему не нужен. Ольга Владимировна решила тоже ехать в Прилепы, к большой радости Евграфа.

Глава 2 Подпоручик Ржевский

Усадьба Мильшино, что располагается недалеко от города Венёв Тульской губернии, готовилась к театральным действиям. Господский дом, построенный в стиле императорского Зимнего дворца в миниатюре, сотрясал весёлый смех. Хозяин усадьбы, Пётр Семёнович Ржевский, бывший поручик императорской армии, а ныне уездный земский начальник, находился в Туле, был вызван полицмейстером с докладом о своих успехах и неудачах. Неудач было больше, но это никак не влияло на настроение семейства Ржевских. Впрочем, никто в точности и не знал, там ли Пётр Семёнович. Может, и в Туле, а может, у одной из своих многочисленных любовниц. Только всем известных дам, милых сердцу офицера, насчитывалось около двадцати. Сергей Семёнович, младший брат, готовил карнавальный спектакль.

Выше среднего роста, сухощавый, с приятным и весёлым лицом, он неутомимо бегал между импровизированными артистами и актрисами, одним он поправлял одежду, другим – предметы театрального действия, третьим неутомимо напоминал слова. При этом он был несказанно весел и заразительно энергичен. Зрителей было мало, только старухи и старики из села Мильшино. Но и им были очень рады, так как театр без зрителей – что кладбище без покойников. Сцены не было, потому что действие шло везде, в разных уголках усадьбы и в самом господском доме. Таково было решение неутомимого «режиссёра». Зрители обязаны были не сидеть на постоянных местах, а следовать за артистами. Если не успевали следовать за действием или не выражали своих эмоций в достаточном количестве, могли быть биты розгами. Однако не всерьёз, а так, ради смеха. Те, кто, наоборот, высказывал бурные эмоции, поощрялись, им давались по копеечке или какая-нибудь сладость, конфета либо пирожок. Для этого назначался специальный человек с розгами и корзинкой с подарками. Этот подход к работе со зрителями был новым и прогрессивным в театральном искусстве. Сие новшество придумал сам Сергей Ржевский для веселья и потехи. Он искренне удивлялся, почему эту практику не применяет ни один театр мира.

Усадьба представляла собой, как уже было сказано, Зимний дворец, только очень и очень маленький. Злые языки говорили, что старший брат вложил в строительство более двадцати тысяч рублей, полученных в наследство. Сей удивительный проект прислали ему из Санкт-Петербурга по поручению самого императора. Дворец Пётр Семёнович строил почти три года, но полностью так и не достроил из-за нехватки средств. Это было трёхэтажное здание с подвальными помещениями, в нём имелись прекрасная баня, кухня, помещения для прислуги, прачечная, комната со льдом, погреб для вина, хранилища для овощей, девятнадцать жилых комнат, детские, кабинет хозяина и его спальня, будуар супруги, столовая, комната горничной, судейская, помещение для ожидания свидетелей и обвиняемых, библиотека, правда, без книг. Имелся зимний сад с деревенскими растениями, которые и сами, без всякой помощи и ухода, активно произрастали в Венёвской округе. Вся эта роскошь предназначалась для девяти человек семьи: супруги поручика Ржевского, шестерых детей и младшего брата. Прислуга из трёх человек занимала огромный подвал. В тылу усадьбы, за зданием, там, где их было незаметно, стояли уличные туалеты. Обустроить в здании самой усадьбы люфт-клозеты не получилось из-за банального отсутствия капиталов.

Бывший подпоручик гвардии Сергей Ржевский был очень рад и весел новой забаве, им самим и придуманной. Вместе с ним были рады и веселы все слуги. Веселиться – не работать. Наступило тепло, пережили зиму. Особенностью семьи Ржевских являлось то, что у них не было достаточных капиталов для поддержания уровня того статуса, которому они желали соответствовать. Зимой было некомфортно, потому как протопить это венёвское чудо-сооружение практически было нечем из-за недостатка средств.

Театральное действие начиналось в большом зале для танцев. В этот день в усадьбе репетировали постановку «Вий» по повести Гоголя. Двух студентов Киевской духовной академии, роли второстепенного плана, играли два мужика из села, Потап и Фёдор. Студента Хому, главного героя, представлял Васька, худой и тщедушный мужичок с жиденькой бородой. Он являлся всем известным корчмушником, торговцем самодельной водкой, поэтому был как всегда слегка навеселе. Хозяйку дома, где остановились студенты, играли две бабы. Одна – старая кухарка Матрёна с большим носом картошкой и толстой, объёмной фигурой. Её роль начиналась вначале и заканчивалась до того, как хозяйка превращалась в красивую панночку. Второй актрисой была молодая гувернантка Мили, очаровательная француженка. Трудилась она в усадьбе недавно, заменив прошлую воспитательницу детей. До неё гувернанткой была немка, особа весьма занудная и неприятная, возрастом около сорока лет, но она рассчиталась, перейдя на службу в другую семью, предварительно подав в суд за оскорблённое достоинство. Виной всему была шутка подпоручика. Поведение немки, гувернантки, отличалось вечной озлобленностью и претензиями к окружающим, включая детей, племянников и племянниц подпоручика. Подобное отношение Ржевский простить не мог, так как младших детей любил и баловал, вставал на их защиту постоянно. Вскорости поведение гувернантки перешло все грани дозволенного, и Сергей Семёнович решил с этим покончить. У него имелся недалёкий по уму приятель, докучавший постоянными просьбами о долговых займах. Подпоручик уже и забыл, где он с ним и в каком месте познакомился. Однако тот Ржевского в покое не оставлял, как правило, прибывал, когда заблагорассудится, и не уходил, пока не выпросит несколько денежных купюр и не пообедает. Частенько оставался и на ужин, вопреки желанию хозяев и правилам гостеприимства. Деньги возвращал редко, в основном только, для того чтобы занять вновь на следующий день. Скорее всего, был подвержен карточной игре, а уж алкоголизм был меньшим из его недостатков. Так вот, подпоручик решил проучить обоих. Он рассказал бывшему приятелю, а ныне надоедливому повесе, мещанину Александру Асмайлову о том, что гувернантка готова дать взаймы достаточно неплохую сумму, но при одном условии: если только тот обязательно женится на ней, предварительно шуточно отхлестав её плёткой, так как у них на родине это является правилом для будущего мужа и обязательным условием демонстрации любви. Вечно находящийся в долгах Асмайлов вначале сопротивлялся, но затем, махнув рукой на возраст дамы и прельщаясь деньгами, согласился. Ржевский немке несколько раз сообщал, что мещанин желает жениться на ней, так как она ему несказанно нравится за красоту и необычность происхождения. Он, дескать, испытывает любовь ко всему немецкому, педантичному и желает подобную хозяйку в дом. К замужеству гувернантка была давно готова, можно сказать, даже мечтала, поскольку считалась уже старой девой по русским и немецким общественным законам морали. Сравнительно молодой Александр ей нравился, несмотря на то что был личностью премерзкой, по мнению подпоручика, так как находился постоянно в долгах, просительном положении, злоупотреблял картами и водкой. Был у него и ещё один странный недостаток. Трезвый, он картавил, только лёгкое состояние подпития позволяло ему скрывать свой дефект речи.

Немка желала поселиться в России с мужем, надеясь на его перевоспитание, но Ржевский поставил ей обязательное условие, что для сватовства необходимо показать будущему жениху, сколько у неё имеется наличных денег. В один из дней состоялась встреча. Ранее жених с невестой были поверхностно знакомы, немного общались, однако в этот день встреча и разговор должны были быть другими, посвящёнными женитьбе. Александр Асмайлов прибыл в лучшем наряде, хоть и не первой свежести, и был практически трезв.

Асмайлов прибыл в усадьбу и, уединившись с гувернанткой в одной из комнат, предоставленных Ржевским, видимо, начал разговор о деньгах. Однако друг друга они понимали плохо. Разговор проходил на смеси ломаного немецкого языка с русским. «Невеста», по уговору, показала ему кошелёк с ассигнациями. «Жених», в свою очередь, поняв, что деньги необходимо заслужить, начал оказывать ей знаки внимания, как его и научил подпоручик. Достал плётку и несколько раз ударил по мягкому месту. Дело закончилось скандалом и судом, в ходе которого с Асмайлова была взыскана большая сумма, окончательно вогнавшая его в долги. Этим и закончилось неудачное сватовство немки-гувернантки. Ржевский достиг своей цели, отвадил Асмайлова от дома, а домашние освободились от занудной немки.

Театральное действие в усадьбе набирало обороты. Вия играл кучер Макар, специально для этого обряженный в три тулупа, один больше другого, и с бородой до пола, сделанной из мешковины. Последний тулуп был вывернут мехом наружу. Остальную «нечисть» изображали все, от мала до велика, общим числом человек десять, одетые кто во что горазд. В рваной одежде, в том числе шиворот-навыворот, с размалёванными лицами, они метались по всей усадьбе, тренируя слова и свои театральные действия. Всем было весело от барских придумок и затей.

– Барин, а барин, а вы в театре сами бывали когда-нибудь? – спросил один из мужиков у подпоручика Ржевского.

– Конечно, и не раз бывал! Пока к вам не переехал, вурдалакам! – смеясь, ответил подпоручик.

– А правда, что эти актёрки и актёры на цыпочках там, в театре, ходят?

– Правда. Только не в театре, а в балете. И не актёры, а танцоры. Тебе всё одно не понять, – ответил Сергей Семёнович.

– Хотел спросить у вас, барин, а почему они на цыпочках ходить изволят? – не унимался мужик.

– Почему, почему? А ты вот почему на курином дворе, где куры живут и гадят, на цыпочках ходишь?

– Знамо, почему – потому что загадят все места, и ходить негде становится, – ответил мужичонка.

– Вот и они по той же причине так ходят. Всё, хватит болтать. Искусство не ждёт, в воскресенье даём постановку. Давай, Матрёна, прыгай на студента Хому и погоняй его, играй ведьму. Хотя тебе и играть её не надо, ты и есть ведьма! Прыгай, кому говорю, иначе выпорю, – весело кричал Сергей Ржевский на втором действии собственной пьесы.

– Батюшка ты наш, барин! Как же я на Ваську прыгну, слабенький он, махонький. Вообще одни кости, сломаю его, ненароком, бедолагу. Да и прыгать лет уж десять не умею. Не смогу я! – визжала кухарка, весело смеясь.

– Прыгай, Матрёна, полетим с тобой вместе, как ведьмаки! – кричал полупьяный Васька, успевший накатить стакан спиртного где-то в углу залы, пользуясь общей суматохой.

– Чёрт с тобой, Матрёна. Вернее, Вий с тобой! Так и не достигнешь успехов в театральном искусстве, умрёшь необученной венёвской бабой. Ну, тогда вы, Мили, прыгайте, у вас получится, – приказал Ржевский.

Прислушавшись к Сергею, горничная быстренько ухватила Ваську за шею одной рукой и присела к нему на спину. Второй рукой она начала шуточно хлестать его по бокам самодельно сделанным кнутом. Васька, встав и поддавшись общему весёлому настроению, начал суматошно бегать по танцевальному залу, пугая стоящих по стенам старух. При этом он визжал, как резаный боров, пытаясь то хрюкать, то кудахтать, то мяукать. Наконец, запыхавшись, остановился в центре зала.

– Молодцы, получилось! Тащите гроб, и пусть готовятся Вий и прочая нечисть к выходу. Вы, милая моя, дорогая Мили, готовьтесь прилечь в гроб, – приказал подпоручик.

– Это обязательно, подпоручик? – уточнила Мили.