–Ну, пиво подождет. Его лучше пить в более удобной обстановке, хотя думаю, что неудобной обстановки для вас не существует – я имею ввиду не выпивку, а долю ополченца.

–Да уж, пришлось волей – неволей привыкать ко всему, – рассмеялся Карен.

–Наверное, в последнее время вам пришлось туго? Не очень уж весело смеетесь.

Увидев, что взгляд Карена сразу потускнел, он поспешил добавить:

–Ну-ну, простите за бестактность. Лучше давайте действительно покурим.

Курили молча, даже не глядя друг на друга. “Интересно, он сказал это просто так или с умыслом? Неужели кагебеешник? Впрочем, нет – вряд ли моя персона представляет интерес. Скорей всего просто наблюдательный”, – подумалось Карену.

Закончив курить, Ардвил встал.

–Ну что ж, пойдемте, благо идти недалеко.

Прихватив пакет с бутылками, Карен пошел рядом с ним и отметил про себя, что они почти одинакового роста. Некоторое время они шли молча. Перейдя проспект, они свернули в маленькую улочку по направлению к четырехэтажным домам, построенные еще во времена Сталина.

–А вот и наш дом,– сказал Ардвил и вошел в подъезд одного из них.

Они поднялись на третий этаж и остановились перед дубовой дверью, на которой не было номера. Ардвил достал ключи, открыл два замка, толкнул дверь и отступил в сторону со словами:

–Милости прошу.

Карен оказался в уютном холле с мягким ковром и пожалел, что не почистил ноги как следует у порога.

–Проходите, не стесняйтесь. Куртку повесьте сюда. Вот так. Проходите в эту комнату.

Гость вступил в большую комнату с высоким потолком. В ней стояли два длинных шкафа почти до самого потолка и на всю длину комнаты, а также два коротких справа, перед которым стоял роскошный письменный стол.

–Устраивайтесь у стола, я сейчас принесу еще один стул и бокалы.

–Я лучше посмотрю книги, – сказал Карен.

–Учтите, что это не все. Располагайтесь, а я, пожалуй, кофе поставлю.

Карен стал бродить среди шкафов. Он с удивлением отметил про себя, что здесь не было художественной литературы и отменную чистоту. Нигде не было следов пыли, окна были с кондиционером и плотно занавешены.

“Это чтобы солнечный свет не портил книги”, – догадался он. Услышав звуки шагов хозяина дома, он поспешил ему навстречу. Приняв стул и два бокала с открывалкой, он направился к столу, а Ардвил пошел за кофе.

Через минуту он вновь показался с маленьким подносом с двумя чашками кофе и с чипсами объемной пиале. Карен достал из пакета пиво и, открыв его, наполнил бокалы.

–Ну что, осмотрелись? И как вам моя библиотека?

–Весьма серьезная. А скажите, почему вы не держите художественной литературы? И кроме того я заметил, что здесь книги на русском, английском, немецком и французском языках. Неужели вы знаете все эти языки.

–Вы все верно подметили. Я знаю эти языки. На армянском я читаю не очень хорошо, поэтому их у меня нет, хотя все, что касается самой Армении – у меня есть. Что же касается художественной литературы, то зачем держать у себя книги, которые можно достать в любой библиотеке.

Эту библиотеку собирал еще мой отец. Каждую книгу мы тщательно подбирали. Все вместе они составляют как бы единое целое, название которому – знание, правда в несколько сжатой форме. В соседней комнате у меня рукописи, манускрипты. Впрочем, вы еще их увидите.

–Вы говорили, что у вас есть книги, которые не издавались при Советах.

–Не только при Советах. Есть книги, которые не издавались, где бы ни было.

Видите ли, если так можно выразиться, “я ловец человеческих мыслей”. Я много путешествовал, полжизни провел в библиотеках разных стран, собрал в единую книгу высказывания, заметки, обрывочные мысли знаменитых ученых, философов. Кроме того я сам написал несколько книг, и все они печатались моими средствами и одиночными экземплярами. Вас, верно, заинтересуют они. Пару книг я написал о Востоке и Западе, обобщив в них всю философию, которая двигала десятки народов. Объединяющее в них только одно – тяга к знанию, стремление к объяснению миро создания, но методы и подходы удивительно разные.

Одну из книг я назвал “Религия и мистицизм”, так как в ходе своих исследований я пришел к выводу, что настоящая религия еще в будущем. Сейчас пишу новую, которую назову “Разум и душа”, но о ней после.

–Как я понял, вы не собираетесь издавать их и пишете только для самого себя? – несколько недоуменно спросил Карен.

–Да, я конченый эгоист. Я вне людей и это не надменность. Просто я бесстрастный наблюдатель жизни.

–Но вы тем самим приговорили себя к одиночеству!

–Оно мне не в тягость, – усмехнулся хозяин дома, – оно несет мне покой и полную свободу. Я не стремлюсь к признанию моих способностей, пытаюсь не привязываться к кому или к чему-либо. Просто я стараюсь удобно устроиться в этой жизни, и не оказаться в роли судьи.

–И все же раз вы поставили себя “вне людей”, вы хотели показать, что люди стоят ниже вас. Я не верю в настоящую беспристрастность. Человек неотделим от своих желаний. Все его действия и поступки – это результат его стремлений, им всегда руководили чувства разумные и не очень. Вы, кажется, хотите подняться выше человеческого понимания, добыли свой “философский камень“ и стремитесь занять промежуточный отрезок между небом и землей.

–Вот вы, не зная меня, уже осуждаете. Для того, чтобы понять мои слова и постигнуть их суть, вам нужно, прежде всего, узнать и понять очень многое. Я не стремлюсь к пониманию, я не высокомерен, как вы думаете, просто мне жаль людей, которые ни за что не желают приобрести настоящее знание и стать тем самим счастливым, приобретя настоящие ценности.

Но, пожалуй, довольно об этом. У нас еще будет много времени, мы всегда можем вернуться к этим вопросам, когда поближе познакомимся и найдем друг в друге общие исходные точки. Давайте поговорим немножко о вас, и это будет справедливо. Вы уже создали некоторое представление обо мне, так позвольте поближе ознакомиться с вами.

–Ну, во мне мало интересного, – сказал Карен, пожав плечами. – Жил, учился, сначала в школе затем в педагогическом институте. В армии не служил, но воевать пришлось. На других языках кроме как на армянском и русском, не говорю, люблю книги, читаю их много, по мере возможности путешествовал по Советам, в основном по ее восточным частям, в европейской ее части почти не бывал. Люблю природу, обожаю рыбалку и охоту, но не романтик, верю в бога, не женат – вот, пожалуй, и все.

–Не густо. Впрочем, пока что достаточно. А что вас интересовало на востоке? Вы говорите, что вы по натуре не романтик, я же думаю, что вы скорей всего исследователь, – ободряюще улыбнулся Ардвил.

–В основном я бывал на Урале, на Алтае, в Якутии в 17 лет мыл уже золото. На востоке жизнь проходит более размеренно, спокойно, старался по возможности обходить крупные города.

–Любопытно. Не расскажете? В 17 лет золото добывать довольно трудно.

–У нас во дворе жили две семьи – русские. Дед Миша имел свою бригаду из трех человек. Какая связь между ними была, я не знаю. Знаю только, что все они, когда -то “сидели”. Думаю, что дед Миша тоже. Наверное, отсюда и идет их бригада.

После окончания школы, я уговорил его взять меня с собой. Уговорить его было делом сложным, хотя между нами было что – то похожее на близость. Для него я часто ходил в магазин, оказывал разного рода мелкие услуги. Он рассказывал мне различные интересные истории, именно от него я узнал о существовании этой бригады, где он был бригадиром.

Дома я сказал, что вместе с ним еду на шабашку. Отец, который уважал его, да и все в нашем дворе уважали его за рассудительность и справедливость, поговорил с ним и, зная мою любознательность и стремление ко всему неизведанному, дал свое согласие. И вот в начале июня дед Миша объявил мне, что девятого числа мы должны быть на месте.

Сборы мои были недолги. Как всегда мать напихала в мой чемодан всякой одежды, добрую часть которой я снял и оставил лишь вещи, которые подходили по списку, данной мне дедом Мишей.

Получив 300 рублей от отца, я вместе с дедом Мишей пустился в дорогу. До места встречи мы доехали за три дня. Зарегистрировав свою бригаду, дед заключил с государством договор о сдаче золота, указал примерный маршрут, на случай если они не вернутся по какой-либо причине, и, получив двустволку как бригадир, мы направились на реку Нижняя Тунгуска.

–Из бригады, – продолжал Карен, отхлебнув из стакана, – двое, Иван и Виталий, были из Средней России, Коля – из Белоруссии. Выглядели они очень обыкновенно, среднего, но как на подбор, крепкого телосложения, не то, что я – маленький и худой. Никто из них ничего не сказал на счет меня, чувствовалось, что дед Миша пользовался у них авторитетом. Он им сказал, что у меня легкая рука и что я принесу им удачу. Смысл сказанного я понял лишь впоследствии. Не могу сказать, что объединяло этих людей разных характеров и разных наклонностей. Или золото, или зона, но несомненно было одно – все они были очень суеверны.

Дед Миша перед тем как пуститься в путь, прежде всего обыскал их по-настоящему. Искал он в основном спиртное. Я с ужасом узнал, что у Коли и у Виталия есть обрезы, у Ивана – настоящий ТТ, а у деда – Макаров. Кроме всего у всех было по топору, по большому ножу, лотку и штыковой лопаты без ручки.

Чемодан мой дед выбросил, на мои же деньги приобрел крепкие ботинки, топорик, охотничий нож, компас и рюкзак. Все это стоило мне 64 рубля вместе с

удочкой и крючками, которые купил я сам. Насчет оружия “Хан“, так звали деда его товарищи, объяснил, что в тайгу без оружия соваться очень опасно, что он дал ложный маршрут и случись что никто нам не поможет, надеяться только можно на себя и кроме того строжайше запретил мне задавать вопросы членам бригады об их жизни. Заметив, что я стал нервничать и сомневаться, он предложил мне поехать обратно, но я твердо отказался, да и денег у меня оставалось мало. Кроме того проклятое любопытство не давало мне покоя. Впрочем, он несколько меня успокоил, заявив, что сумеет меня защитить так как за меня он в “ответе “ перед моей семьей, а взял меня потому, что я принесу им удачу.

На следующий день спозаранку мы сели в нанятый “Урал“и ехали почти десять часов, после чего, мы углубились в тайгу. Поверите или нет, но мне показалось, что мои товарищи как-то преобразились. Они стали двигаться более бодро, начали более бодро и громче переговариваться и шутить, и я узнал, что Коля – “Ханыга “, а Виталий – “Бритва “, Иван – “Леший “или как его называли коротко – “Лешь“. Меня же вскоре окрестили “Пацаном“.

Все это мне показалось ужасно интересным. Я внимательно приглядывался к ним, ловил каждое их слово и движение, но остерегался задавать вопросы и старался не отставать от них. Я прекрасно понимал, что я должен сделать все, чтобы завоевать их расположение. Одно я знал точно – они не совсем похожи на людей, с которыми мне приходилось до сих пор общаться.

Прошагав без остановки часа четыре, мы стали готовиться к ночлегу. Дед приказал мне срубить ветки и через полчаса мы соорудили вместительный шалаш. По своей инициативе я собрал листья и мох, чтобы соорудить что – то вроде мягкой постели, чем рассмешил всех. “Хан“ приказал все это выбросить, объяснив, что они мокрые. Расположившись у костра, мы плотно поужинали, после чего “Хан“ выступил с короткой речью:

–Нам следует подняться повыше, где река делает резкий поворот и до которого мы в прошлый раз не дошли. Думаю там будет более интересно. Туда мы дойдем за 7-8 дней. Во всяком случае, если нам новое место не понравится, всегда можем вернуться на старое, но я уверен, что “Пацан“ принесет нам удачу. Со “Скайем“ я договорился насчет золотишко – купит сколько дадим за трешку. С завтрашнего дня, “Пацан“, едой заниматься будешь ты, я знаю, что ты умеешь готовить. Когда придем на место, за все в лагере будешь отвечать ты – за кухню, воду, чистоту, стирку, огонь. Но это не означает, что ты освобождаешься от “нашей“ работы. Будешь делать столько, сколько мы решим – не хныкать, не болеть, не перечить. Добывание мяса, как и в прошлый раз, беру на себя. На этом, пожалуй, все. Можете отдыхать.

На следующий день мы поднялись очень рано и прошагали весь день, сделав лишь дважды привал. Так было и остальные 6 дней, пока мы не дошли до назначенного места.

Как сегодня помню, перед нами ближе к вечеру, неожиданно предстала река широкая и полноводная. В шагах 400 от нее мы разбили лагерь. Когда поставили два шалаша и разожгли костер, я взял удочку и фонарь и пошел ловить рыбу. Менее чем за час я поймал два крупных леща и приготовил из них шашлык, чем поднял настроение своих товарищей. Даже “Хан“ по случаю преподнес каждому стакан “за прибытие и за удачу“.

Следующие дни были похожи один на другой. Вставали рано и, прихватив оружие, лопаты и лотки, шли к реке. После четырех часов непрерывного труда, я возвращался в лагерь, готовил плотный завтрак, после него мыл посуду и через час вновь возвращался к работе. Через каждые 4-5 дней “Хан“ шел на охоту. Я научился вялить мясо, за день я сильно уставал, особенно утомительным было мыть в лотках золото. К вечеру плечи ныли, в день дважды готовил еду, вечером шел удить рыбу и только здесь по-настоящему отдыхал.

Прекрасно помню первое намытое золото довольно невзрачное на вид. Его мы добывали мало, пробовали и на противоположном берегу, но там оказалось еще хуже. Вскоре мы свернули лагерь и поднялись выше по течению, но и там было “пусто”. После трехдневных скитаний состоялся совет, на котором было решено вернуться на прошлогоднее место. Каждое утро кто-то из нашей бригады рассказывал свой сон, по которому впереди нас ждала удача, но ничего такого не происходило.

Спустя месяц, обыскав все притоки и оставшись недовольным результатами, мы продолжили свое движение на север. Все чаще слышались разговоры, что я принес несчастье. Сначала это было в форме реплик, потом постепенно стало основной темой в разговорах. Все вскоре осложнилось тем, что Иван вывихнул ногу. Нога мгновенно распухла, и он не мог шевельнуть ступой. Казалось, терпение моих товарищей вот-вот лопнет. Они уже в открытую начали ругать деда Мишу за то, что тот притащил меня. Сначала тот огрызался, но постепенно приумолк.

Дело кончилось тем, мы тогда уже решили возвращаться, что дед разбудил меня среди ночи. В его руках были мой рюкзак с едой. Он дал мне компас, которым я уже научился пользоваться, дал свой пистолет и сказал, что я должен немедленно уходить. Он объяснил, в каком направлении мне следует идти, говорил резко, но тихо. “Так у тебя будет хоть маленький шанс выйти живым. Если останешься у тебя не останется и его. Я сам за свою жизнь на дам и ломаного гроша”, – объяснил он.

Я слушал его затаив дыхание, окаменев от ужаса. Куда идти? Впереди смерть и лишь ничтожная надежда, здесь же смерть неизбежна.

Я молча встал, пожал ему руку и пошел на северо-восток. После десяти минутной ходьбы я вдруг понял, что мне не выбраться. Ноги мои задрожали, я опустился на землю и заплакал, чувствуя себя брошенным и одиноким. Прошло несколько минут, и вдруг в моей голове мелькнула неожиданная мысль: – “А ведь и у деда нет ни единого шанса, они же его разорвут, особенно “Бритва“. Он в жизни не поверит, что я сам решился на бегство и украл пистолет. Я должен вернуться, пока они не заметили моего ухода и поговорить с ними“.

Я встал и пошел обратно, мысленно составляя речь для своих товарищей, и успел вовремя. Увидев меня, у деда Миши от удивления округлились глаза. Я достал пистолет и, пристально смотря на него, положил его за маленький пенек. Я стоял, не решаясь приблизиться к лагерю. Дед встал и медленно пошел ко мне. Это заметил уже проснувшийся “Кафтан“ и стал будить остальных.

Дед подошел ко мне, взял пистолет, положил в карман, предварительно сняв с предохранителя. Я в нескольких словах объяснил ему почему вернулся. Он молча выслушал, пристально глядя в мои глаза, взял меня за плечо и мы вместе пошли к остальным. Я чувствовал, как напряжена его рука, но все же она несколько меня приободрила. Я понял, что это рука друга. Наши товарищи хмуро нас разглядывали, молча ожидая продолжения.

Я подошел к ним, постоял минуту молча, затем стал говорить, не обращаясь конкретно ни к кому. Точно не помню, что им говорил, но смысл был в следующем: меня долго терзала мысль, что я принес неудачу моим товарищам и это в первый раз в моей жизни, так как обычно у меня “рука легкая”. Тогда я решил убежать, но бежит тот, кто виноват, а вины за собой я не чувствую. Я делал все, что мне велели и делал добросовестно. Мой уход поставил бы деда Мишу в тяжелое положение, а это не по-товарищески. Я сожалею о несчастном случае, случившемся с “Кафтаном“, я отказываюсь от своей доли золота в пользу своих товарищей. У них есть семьи, о которых они должны заботиться, хотя я и не имел малейшего представления были ли они у них или нет, и пусть моя доля хоть в некоторой степени компенсирует неудачу.

Я говорил страстно, прекрасно понимая, что на карту поставлена жизнь двух людей. Все слушали меня не прерывая и, когда я закончил, начал говорить дед. Он сказал, что не смотря на мои 17 лет, я поступил как настоящий мужчина и друг, который оказался честен по отношению к своим товарищам. Говорил он медленно и уверенно тоном авторитета, держа себя с достоинством.

Выслушав нас, “Леший“ обратился к “Бритве“.

–Ты что скажешь?

Но “Бритва“ продолжал молчать, хмуро смотря на нас, и тут заговорил “Кафтан“:

–Парень с понятием и поступил, как мужик.

“Бритва “ криво усмехнулся и, посмотрев со значением на деда, спросил:

–Больше тебе нечего добавить, “Хан?”

Дед сунул руку в карман и, так же усмехнувшись, сказал:

–Что ж, пожалуй и я готов отказаться от половины своей доли и это мое последнее слово.

–Правильно базаришь, – сразу откликнулся “Кафтан “.

“Леший “согласно кивнул головой, “Бритва“ последовал его примеру и, так же молча, кивнул в свою очередь.

Спустя две недели, мы вышли к людям. За все время пути дед никогда не оставлял меня наедине с этой тройкой. Не последнюю роль в этой истории сыграло и то, что они поняли, что дед не даст меня в обиду. Дальше, пожалуй, не интересно. Добавлю только, что между дедом и мной сложились особые отношения. Впоследствии мы только раз в разговорах возвращались к этому приключению.

–Должен признаться, что трудно поверить в такое здравомыслие и рассудительность в 17 лет, – задумчиво проговорил Ардвил, когда Карен закончил свой рассказ. – Чувствуется, что вы редко кому рассказывали эту историю, и я крайне польщен.

–Почему вы так решили? – удивился Карен.

–Хотя вы передали эту историю в спокойной манере, чувствовалась непередаваемая эмоция, а когда человек часто рассказывает одно и то же, пускай даже очень увлекательное, его рассказ как бы шлифуется, но теряется то особое отношение, чувство, которое считается глубоко личным. Я думаю, что эта история не прошла бесследно в вашей жизни. Она должна была глубоко осесть в вашем подсознании, и ваш характер должен был измениться.

–Вы правы. После этого я стал более осторожен и осмотрителен в своих поступках и в решениях, но должен заметить, что во мне прибавилась также изрядная доля уверенности. Я понял, что действительно не существует безвыходной ситуации и поверил в важность выбора в жизни человека.

–Вы говорите об уверенности. Поясните, что вы имеете в виду? Уверенность в себя, в свои силы или, что всегда примете правильное решение?

–Не знаю. Это трудно объяснить. Скажем так – уверенность общего характера, что все всегда закончится благополучно, в какой ситуации я бы не оказался.

–Весьма опасная уверенность, особенно для тех, кто воюет, – Ардвил неодобрительно покачал головой.

–Вы имеете в виду потерю чувства осторожности. Я встречался с этим, особенно у ветеранов. С течением времени война становится для них настолько обыденным и привычным, что чувство страха почти пропадает, теряется осторожность, инстинкт самосохранения притупляется, а это очень опасно в нашем деле.

–Ни инстинкт самосохранения, ни чувство страха не исчезают никогда, но я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать.

Помолчав с минуту, Ардвил продолжил в задумчивости :

–То, что вы отказались от вашей доли золота в пользу своих товарищей, не сыграло роли в вашем положении, так как ваша доля так или этак принадлежала им. Во всяком случае, к этому шло. Насколько бы страстной и убедительной не была ваша речь, я думаю и она мало бы чего дала, особенно если принять виду аудиторию, а она, как вы упоминали, состояла из зэков.

А вот рука деда в кармане сыграла важную роль. Он был готов ко всему, а они нет, и они прекрасно понимали это. Дед просто не позволил бы им взяться за оружие.

“Кафтан“ был мало к чему пригоден, кроме того допустив, что успешно решив ,,ваш вопрос“и решив без потерь для самих себя, они все же как-то обязаны были объяснить потерю двух людей, в том числе и в своем кругу, один из которых к тому же почти ребенок .

Меня ставит в тупик поступок деда. Я допускаю, вы были близки семьями, я верю в благородство, верю, что и уголовник может сохранить в глубине души порядочность, но все же он прекрасно понимал, что шансов у вас почти никаких. Частично отказавшись от своей доли, он выкупал и свою жизнь. Вам же казалось, что он спасает вас и, если бы остальные трое были бы более решительны, он лишился бы всего. Вас же спасло то, что вы уже возвращались, останься хотя бы еще – вас бы уже ничего не спасло.

И все же ваш поступок достоин восхищения, и я нисколько не преуменьшаю его.

И знаете, что я вам скажу? Вам никогда не приходило в голову, что вам повезло,

что золота вы добыли мало? А если бы его было много? В этом случае как вы думаете, эта история могла закончиться благополучно конкретно для вас? Ведь вы были для них чужими, мне с самого начала показалось необычным решение деда взять вас с собой. У меня не возникло бы таких вопросов, если бы вы отправились с “обычными“ людьми, но это были уголовники, вы даже не знаете за что они сидели и сколько раз!

Особое опасение внушает мне “Бритва”. Вы, кажется, не задумывались над его кличкой, а в их мире они не даются просто так.

–Не знаю. Может быть, – неуверенно начал Карен. – Может вы правы, но я все же благодарен судьбе и деду. Я многому научился, в 17 лет у меня был уже опыт, который не выпадает другим за всю жизнь. Иногда я думаю, что на мою долю выпало испытание, которое я выдержал. В моей истории не было никаких прикрас и преувеличений, я начал по-новому ценить в людях решительность и смелость. Мне выпал шанс увидеть мир и людей совершенно с другой стороны, и я должен отметить следующее – ни в одном из четырех я не заметил жадности и уверен, что намыв мы в сто раз больше, эта история имела бы очень благоприятное завершение. Они были все суеверны, даже чересчур, они хотели убить меня за то, что я принес им невезение, в этом же случае – они должны были держаться меня раз у меня “счастливая рука“.

–Не хочу спорить, да и не имеет смысла, – мотнул головой Ардвил. – Мы слишком увлеклись рассказом и даже забыли про пиво. Вы любите шахматы? Тогда я предлагаю помериться силами.

Как потом выяснилось Карен, считавший себя хорошим шахматистом, не смог из трех партий выцарапать себе хоть какое-то преимущество. Слишком уж сильным оказался противник.

Ардвил расстался с ним тепло и взял с него обещание, что он его еще навестит. “Если меня не окажется в саду, значит я дома”, – сказал он, на прощание крепко пожимая ему руку.

Карен шел пешком, но не потому, что до его дома было недалеко, а потому, что в его мозгу один за другим возникали вопросы. “По всему видно, что он не такой уж ценитель пива, слишком он долго его распивал и забывал о нем, а в тот день, когда мы встретились, у него были две бутылки – как раз на двоих. Если бы у него была одна бутылка – это бы было вполне объяснимо и естественно. Или это простое совпадение? Судя по его словам, он почти каждый вечер гуляет в саду. Почему же я его не помню? Хоть я и не отличаюсь особой памятью на лица, но я обязательно запомнил бы его. Вся его манера держаться и вся его фигура дышит странным спокойствием. И откуда у меня чувство, что он все знает наперед? Неужели действительно кагебеешник? Но зачем я ему? Никаких особых тайн не знаю, ни в каких особых операциях не участвовал!”

“Невольно в разговоре с ним бываешь честен и выкладываешь даже больше, чем хочется, появляется уверенность, что он сразу заметит малейшую фальшь, – продолжал размышлять Карен, невольно ускоряя свои шаги. – Да и смотрит он странно, взгляд какой-то пронизывающий и в то же время привораживающий. Я слышал, что таким взглядом обладал Дзержинский. Кстати, я даже не заметил какого цвета его глаза, хотя и присматривался.

В нем нет нудности как в других стариках, но что же все– таки интересного в нем? Он хорошо разбирается в людях, что ими двигает, чувствуется в нем изрядный скепсис, несомненно умен и образован, очень культурен, никогда не выказывает свои эмоции. Что я знаю о нем? Ровным счетом ничего! Я даже не знаю кто он по национальности? Может быть еврей, а может быть и нет, точно лишь одно – не армянин. В следующий раз я обязательно расспрошу его.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3