Гори оно все огнем

Георгий Ланской

Гори оно все огнем

© Ланской Г., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эсмо», 2021

Пролог

Вытерев пот со лба, она с трудом перевела дух и упрямо продолжила восхождение. Синяя блузка намокла на спине и в подмышках, отчего пошла некрасивыми пятнами, и в другой день, в иной жизни, женщина очень расстроилась бы из-за своего непрезентабельного вида, но те времена давно прошли.

Колючие кусты хватали за ноги, словно стараясь задержать, остановить ее от решающего шага, после которого ничего уже нельзя будет изменить, раздирали в кровь ладони. Ласточки, вспугнутые ее приближением, носились вокруг с пронзительным писком, и в их голосах она тоже слышала паническое «остановись». Женщина замотала головой, как ослепленная лошадь, и, на миг задержавшись, продолжила движение.

Больше всего она боялась, что сейчас остановится, и тогда все полетит к черту.

Женщина поднималась все выше, хватая ртом воздух, прижимая к животу руку и воя от нестерпимой боли. Временами в глазах темнело настолько, что она не видела, куда ступает, и, нашарив рукой острую стену камней, останавливалась, думая, что больше не выдержит. В животе горела и ворочалась злобная тварь, чужой из старого ужастика, готовый вырваться наружу, разрывая внутренности. На миг женщине показалось, что сейчас это произойдет. Пошатнувшись, она взмахнула руками, теряя равновесие, но удержалась, сплюнула на землю черную, как нефть, кровь и упрямо сделала еще два шага. И еще два. И еще.

Сумка – приметная, ярко-красная, сверкающая хищным лаком, била по ногам, и женщина раздраженно сдернула ремешок с плеча и бросила сумку на землю. Лакированный конвертик стукнулся о камни, ремешок трепыхнулся умирающей гадюкой и замер. Женщина не обратила на него никакого внимания.

Солнце катилось к закату, наливаясь красным, как испорченный яичный желток. Вокруг, насколько хватало затуманенных глаз, не было ничего, кроме гор и уходящего к горизонту моря, беспечно синего и пустого, дикого пляжа без единого отдыхающего да буйной зелени. Позади, в далекой суете отелей, накрывались столы к ужину, в бассейнах плескались люди, не слишком трезвые, веселые. Мамаши купали чад на мелководье, всеми силами оттягивая момент, когда придется удалиться с напоенного хвоей и солью воздуха и идти в номер, укладывать детей спать. Женщина уловила краем уха, как на мгновение плюнула известным хитом аудиосистема и испуганно смолкла, не готовая к вечернему разгулу и танцам. Отдыхающие толпились у входов в ресторан, скрывая за беседами нетерпеливое желание поскорее занять лучший столик. Никому не приходило в голову поглядеть наверх, на узкую горную тропинку с человеческой букашкой, поднимающейся все выше.

Почти никому.

Она не видела преследующего ее человека, слишком занятая восхождением в гору, которое еще час назад казалось чем-то важным, последней попыткой доказать себе, что жива и что еще не все потеряно, но сейчас, когда сил не осталось, она была готова сдаться. По большому счету все равно, где умирать. И когда, вновь помотав головой, она уже готова была остановиться, ее голова взметнулась над последней площадкой, куда могла ступить нога человека. Переведя дух, женщина, помогая себе руками, вскарабкалась туда. Совершенно обессиленная, сползла на камни, глядя на бесконечное море, и улыбнулась сквозь слезы. Посидев так минуту, она, потратив последние силы, подползла к краю на четвереньках и с наслаждением улеглась на живот, счастливая от того, что больше ей не придется двигаться. Полежав так минуту, женщина перевернулась на спину и поглядела вверх.

Небо, глубокое и пустынное, какое бывает только на юге, ответило на ее взгляд. Луна, бледная, почти незаметная поначалу в этом стремительно темнеющем небе, поднималась все выше и отражалась в затухающем взгляде женщины. Наверху кружила какая-то крупная птица, зорко поглядывая на неподвижную фигуру и оценивая, можно ли уже спуститься и начать пир. Но с безопасной высоты распластанное тело не выглядело беспомощным. Пока еще нет.

Внизу ухала музыка, непонятная, далекая, и только басы раздражали перепонки. Отдыхающие дорвались до бара и оглашали окрестности радостными воплями. Женщина, которую больше не касалось веселье, не двигалась до тех пор, пока до ее обостренного слуха не донесся шорох камешков, осыпающихся под чьими-то шагами. Женщина закрыла глаза. У нее оставалось совсем немного времени. Усилием воли она вызвала в памяти картину тех бесконечно счастливых мгновений, которые испытала не так давно, безудержного восторга, азарта и удовлетворения собой, столь же мощного, как оргазм, но воспоминание было стерто ворочаньем твари в животе, старательно прогрызающей себе путь наружу. Женщина закашлялась и вновь выплюнула кровь.

Сколько денег, украденных у других, было припрятано в надежных местах? Сколько лет она бегала от опасных людей? Не сосчитать ни того, ни другого. И вот теперь ей не помогут никакие деньги, и она уже никуда не может скрыться. От твари не убежишь, не откупишься. Женщина открыла глаза и увидела, что птица, парившая над ней, спустилась ниже, заинтересованная своим неожиданным открытием. Со стоном перекатившись на бок, женщина поднялась, чувствуя себя беспомощной старухой.

Тюрбан на ее голове размотался, и она сдернула его, проведя пальцами по своей лысой, как у младенца, голове. На ветру длинная ткань взметнулась вверх упрямым флагом. Женщина подняла руку и мгновение держала скользкий шелк, как умирающий солдат знамя полка, а потом отпустила, проводив улетевшую материю взглядом.

Птица, напуганная полетом ярко-красной полотняной змеи, шарахнулась прочь. Женщина опустила руку и прижала ее к животу, а затем развернулась лицом к человеку, который уже поднимался на каменный уступ. Глядя в лицо преследователю, женщина попятилась назад, к самому краю, а затем вновь закрыла глаза. Ей почти не было больно, и лишь страх, что она в очередной раз уступит терзающему ее чудовищу, заставлял трястись ее губы и ноги. Когда человек, уставший и запыхавшийся, поднялся на уступ, женщина увидела свою сумку в его руке и слабо улыбнулась, взглянув в последний раз в зеленые глаза напротив. Глаза, которые могут быть только у истинного лжеца. С самого первого дня, когда женщина взглянула в эти зеленые глаза, она поняла, кто перед ней.

Черт побери, пусть это будет красиво!

Она раскинула руки, как птица. Прежде чем ее преследователь сделал шаг вперед, женщина, балансирующая на краю пропасти, стала падать. И в то мгновение, когда ее ноги оторвались от скалы, ее захлестнули ужас и неудержимое желание жить. Женщина закричала, и вопль ударил в камни, усиленный эхом. Мгновение показалось ей вечностью, ровно до того момента, когда она врезалась в острые камни, после чего все закончилось.

Красный шелк размотавшегося тюрбана беспомощно болтался на ветке горной сосны. Стервятник в небесах с большим интересом смотрел на изломанную фигуру на дне пропасти, но спуститься не решился, подозревая подвох. И только человек на вершине горы, давя в себе испуганный вопль, глядел вниз, не веря тому, чему стал свидетелем.

Безмолвное небо отражалось в зеленых глазах.

Часть 1. Клетка

Глава 1

Отель был излишне претенциозный, и это бросалось в глаза любому человеку с мало-мальским вкусом, а у женщины, вкатившей за собой небольшой, видавший виды чемодан, вкус был, потому, подкатив багаж к стойке регистратора, она слегка скривила губы. Дорого-богато, и при этом в плане сервиса – ноль. Бывший санаторий для правящей элиты, с гипсовой лепниной, колоннами и прочим шиком сталинского ампира, включающего в себя непременные барельефы с трудящимися, кропотливо собирающими каждый колосок. В девяностые гипсовых красноармейцев, колоски и комбайнеров посшибали, оставив голые стены с зияющими щербинами, но потом одумались и попытались вернуть все на место, налепив вместо улыбчивых доярок русалок и мадонн, а вместо сталеваров – греческих богов и подмазав халтурные скульптуры пошлой позолотой. Потом сюда пришел кто-то башковитый и позолоту затер, что придало пошловатой псевдороскоши толику культуры, но все равно – колхоз колхозом. Пройтись бы, как известная теледива с белым платочком по углам, сколько грязи можно было бы собрать…

Дама вздохнула.

Хоть бы дизайнера выписали из Европы или Москвы… Дерут, черти, сумасшедшие деньги… Вот тебе и «Крым наш»… Как был совок, так и остался, все-таки за двадцать лет построить капитализм невозможно даже в отдельно взятом здании. Дама подняла на лоб очки и огляделась: догадается ли кто-то подойти?

Портье, которому полагалось открыть перед ней дверь и помочь с багажом, слонялся без дела, только что в носу не ковырял, коридорных не было видно, на верхней площадке лестницы прошмыгнула горничная в фирменном платье и тут же скрылась. В фойе было малолюдно. У большого, как витрина, окна за столиком сидели двое мужчин в футболках и шортах, пили пиво и о чем-то тихо беседовали, за соседним столом скучал тощий парень, таращившийся в потрепанную книгу и то и дело зевающий. Рядом стояла пустая детская коляска. Больше не было никого, с улицы, от бассейна, доносились крики развлекающихся постояльцев, перекрывающие ненавязчивую музыку с экрана телевизора, висящего поодаль. Так что в принципе пассивность персонала была вполне объяснима. Суетное время завтрака и обеда миновало, постояльцы отправлялись на боковую, подальше от солнца, что к трем часам дня жарило беспощадно, или же шли на пляж, позволяя служащим отеля немного отдохнуть и приготовиться к вечерней суматохе. Впрочем, здесь было довольно малолюдно, что нисколько не удивляло: цены заоблачные, за такие деньги можно с шиком отдохнуть в Европе, что, собственно, нувориши и делали.

Девица за стойкой беззастенчиво пялилась в мобильный, и даже с расстояния пару метров было слышно, что она крушит злобными птицами постройки зеленых свиней. Звуки разлетающихся в щепки виртуальных дворцов хоть и были приглушены, но спутать их с чем-то иным было невозможно. Вошедшая женщина опознала это визгливое ликование безошибочно. Валяясь в постели, она и сама развлекалась такими баталиями и приноровилась настолько, что разбивала противника с первого залпа. Потому она подошла к стойке и кашлянула, привлекая к себе внимание.

Девица отложила телефон и растянула губы в улыбке, которая получилась недовольной и кривой. В телефоне восторженно захмыкали свиньи: видимо, птички понесли потери. Тем не менее голос девицы звучал вполне вежливо.

– Добрый день. Чем могу вам помочь?

– Добрый день. Я заказывала номер, – ответила дама и, порывшись в сумочке, вынула паспорт в видавшей виды обложке цвета переспелой вишни, не дожидаясь, пока ее об этом попросят.

Девица пощелкала клавишами компьютера, после чего ее улыбка стала чуть более льстивой. Вынув из ящика конверт с карточкой-ключом, она протянула его новой постоялице вместе с паспортом.

– Да, госпожа Захарова, бронь вашего номера подтверждена. Ваш багаж сейчас доставят. Завтраки у нас начинаются с восьми утра, ужин после девятнадцати часов, также вы можете заказать еду в номер. К вашим услугам сауна, хамам, два крытых бассейна и два открытых, четыре ресторана, два бара…

– Я разберусь, – сухо ответила дама и потянула ключ к себе.

Администратор неохотно уступила, как будто ей до смерти хотелось продолжить расхваливать отель, и сделала страшные глаза коридорному, который вынырнул из служебного помещения и прислушивался к разговору с вялым любопытством. Торопливо подскочив к новой постоялице, он галантно указал ей дорогу к лифту. Дежурная проводила гостью взглядом и еще раз посмотрела на заполненную карточку брони.

Маргарита Захарова. Тридцать шесть лет, прописана в Кемерове. Выглядит, кстати, гораздо старше и как-то болезненно, хотя, может, потому, что в столице для лета еще рановато, а гостья косметикой не воспользовалась. Оно и понятно, по такой жаре все потечет. Одета дорого и как-то… излишне живенько для обычных гостей, прямо как кинозвезда. Девица оценила воздушное балахонистое платье цвета вянущих пионов, массивные золотые серьги и колье, россыпь бриллиантов на нервных пальцах и изящные туфли на демократичном устойчивом каблуке, которые прямо вопили, что купили их не на рынке. Но это и понятно: рыночные торговки люксов не заказывают. Один день пребывания тут стоит их месячной зарплаты… Очки у дамы тоже были дорогими, а глаза под ними – выцветшего голубого цвета, усталые и замученные, с темными мешками, не то от дороги, не то от чего-то еще. Вершиной образа был тюрбан пудрового тона, из-под которого торчали платиновые пряди, совершенно лишний на юге аксессуар. Ей бы шляпу побольше. Странно, что столь эффектно одетая дама прибыла всего с одним чемоданом.

Коридорному дама странной не показалась, он и не таких повидал. К тому же короткое время, которое он провел рядом с новой гостьей, не позволило сделать определенных выводов, кроме того, что она, вероятно, очень хорошо обеспечена. И дело было не только в одежде, но и в парфюме, а пахло от постоялицы хорошо и дорого, тяжелый аромат духов почти мгновенно впитался в его одежду. Дотащив чемодан до номера, коридорный помог женщине открыть дверь, получил скромные чаевые и удалился, с неприязнью подумав, что уж эта могла бы отслюнявить и побольше. И уже спустившись, он мельком отметил, что за ароматом духов ощутил что-то еще, нечто неприятное и почти неуловимое, химию, смешанную с органикой. Но эта мысль моментально выветрилась из его головы, потому что в холл ввалились постояльцы, уже две недели составляющие главную головную боль отеля своими бесконечными пьянками и дебошами. Вот и сейчас разудалая троица мужиков, переваливших за сорок, с пьяной бранью требовала подать выпивку и закуску. Администратор улыбалась, что-то талдычила в телефон и чуть заметно морщилась, надеясь на лучшее. Авось сегодня они не подерутся, не разнесут половину бара и не утонут в бассейне. А если утонут, пусть сделают это поскорее и желательно не в ее дежурство.

Наверху новая гостья неторопливо стащила с себя балахонистое платье, обнажив худенькие плечи, скромную грудь и тонкие ножки, бросила одежду на пол и с истинным наслаждением стянула с головы тюрбан. Розовая тряпочка сползла вместе с волосами, обнажив лысый череп с пробивающейся стернёй темных волос. Вытряхнув из тюрбана парик, женщина расстегнула лифчик, сняла трусы и, голая, пошла в ванную. Зеркало отразило бледную, как у курицы, кожу, исколотые руки и набухшие вены. Зайдя в кабинку, она несколько мгновений регулировала температуру воды, а потом встала под теплые струи и стала ожесточенно тереть себя мочалкой.

Вымывшись, она завернулась в полотенце, распаковала скромный гардероб и развесила его на плечиках в шкафу, вынула из мини-бара бутылку с водкой, а после, задернув плотные шторы, забралась в постель. Там, откинувшись на подушки, женщина вынула из несессера пластиковую баночку с таблетками, достала две и, сунув их в рот, свернула бутылочке шею и с отвращением запила таблетки водкой. Глядя в потолок, женщина старательно гнала мрачные мысли, но выходило плохо. И тогда она привычно припомнила мужчину, который сейчас искал ее и сходил с ума от ярости. Мысль, что где-то там беснуется этот человек, заставила ее слабо улыбнуться.

* * *

На женщину в развевающейся разноцветной хламиде и золотом тюрбане на голове Маша обратила внимание на второй день пребывания этой гостьи в отеле. Дама впорхнула в столовую, как большая тропическая бабочка или сверкающий вуалехвост, приковав к себе все взоры на пару секунд. Ни на кого не обращая внимания, женщина направилась к стопке тарелок, взяла одну и неторопливо побрела вдоль длинных столов, уставленных едой. Длинные рукава почти волочились по полу и застывали в опасном расстоянии от мармитов с супами, овощами и омлетом, едва не окунаясь в еду.

«Зачем же она так на завтрак оделась, – подумала Маша. – Неудобно же. Сейчас весь салат рукавами соберет и будет потом, как Василиса Премудрая, едой швыряться. Махнула левым рукавом – вылетели косточки, превратились в лебедей, махнула правым – вот вам и озерцо».

Постоялица тем не менее на неудобство не обратила никакого внимания. Было заметно, что ей не впервой управляться с одеянием, поскольку она ничего не уронила, не измазалась, ловко наковыряла себе омлет, положила на тарелку тост, джем и кубик масла, налила кофе и только потом окинула взором почти пустой ресторан, выбирая, куда сесть. Натолкнувшись на любопытствующий взгляд Маши, которая тут же отвела глаза, женщина решительно двинулась к ее столику.

– Не возражаете? – приветливо спросила она. – Простите ради бога, просто терпеть не могу есть одна. Если я вас не стесню, конечно…

– Пожалуйста, – буркнула Маша, не слишком довольная произошедшим.

– Может, вы ждете кого-то?

– Вообще-то… – неопределенно произнесла Маша, и женщина, уже опускавшая тарелку на стол, застыла в полупоклоне. – То есть я хотела сказать, что я ждала мужа.

– Ах, простите, – сконфузилась женщина, но Маша торопливо добавила:

– Но, наверное, сегодня его не будет. Садитесь, пожалуйста.

Женщина села, а Маша подумала, не объяснить ли ей, почему мужа сегодня не будет, но придержала язык, подсознательно избавляясь от неприятного воспоминания о том, как она лежала на кровати с книжкой в руках, пока не заснула, а потом был шум, и муж упал в коридоре, в стельку пьяный, разразившись грубой бранью, когда она спросонья не подбежала помочь ему. Потом она помогала ему дойти до кровати. Упав на спину, он махал руками, а когда она стала стягивать с него штаны, неожиданно пнул ее в живот так, что она задохнулась и отлетела к стене, врезавшись в тумбочку боком. Она скрючилась на ковре и лежала, поскуливая от боли, пока он не поднял голову и, с трудом сфокусировав на ней взгляд налитых кровью глаз, приказал:

– Вставай и иди сюда.

Она подошла не сразу, чем вызвала еще большее его недовольство. Та степень опьянения, когда муж становился агрессивным, еще не свалила его с ног, и теперь ему требовался объект, на котором он мог выместить свое раздражение. И ее медлительность взбесила мужа еще сильнее. Пошатываясь, он подошел к ней и навис, глядя, как она корчится на полу, поджимая колени к подбородку. Покачиваясь, он высвободил одну ногу из упавших брюк, потом стал дрыгать второй, пока штаны не улетели к стене, зацепив настольную лампу, которая покачнулась, но не упала. С пьяной ухмылкой он принялся расстегивать рубашку, обнажая заросший волосами живот.

Что было дальше, Маша старалась не вспоминать. Поэтому, передернувшись, она привычно загнала мысли подальше, в тот уголок подсознания, где трамбовала подобные чувства уже не первый год. Воспользовавшись моментом, пока соседка по столу увлеклась своим омлетом, Маша с любопытством ее разглядела.

Тоненькая, болезненного вида, с бездонными карими глазами, напоминающими красноватые стеклянные шары, за которыми спрятались горящие свечи. Инфернальности облику женщины придавали темные круги под глазами. Возраст показался Маше неопределенным: женщине можно было дать и тридцать, и пятьдесят. На лице, прозрачном, как осеннее яблоко, Маша не заметила ни следа косметики. На тонких пальцах хищно сверкали бриллианты, выглядящие неприлично крупными, как и массивная золотая цепь, слишком мощная для такой тонкой шеи. Все это вместе и по отдельности показалось бы Маше перебором, но на женщине все смотрелось весьма гармонично, может, из-за павлиньей расцветки хламиды да тюрбана, которому для полноты образа не хватало разве что страусиного пера с брошкой. Женщина подняла глаза и неожиданно широко улыбнулась. Зубы у нее были мелкие, как у мыши.

– Давайте познакомимся. Я только вчера приехала и никого еще не знаю. Меня зовут Маргарита. Но вы зовите меня Ритой. На работе меня называют Марго, а меня просто тошнит от этого. Так и хочется перерезать глотку какому-нибудь герцогу.

Рита скорчила зверскую физиономию. Маша против воли рассмеялась.

– Я – Маша, – ответила она. – А чем вы занимаетесь?

– Я актриса, – просто ответила Рита. – Только ради бога не спрашивайте, где бы вы могли меня видеть. Когда мне задают такие вопросы, я, как правило, отвечаю, что вы и сами ничего в этой жизни не добились. В кино не снималась, в сериалах тоже, спокойно топтала сцену в провинции. Вы бывали в Новосибирске?

– Нет, – призналась Маша. Новая знакомая начала ее забавлять, и она нашла это хорошим знаком.

– Ну, тогда название «Красный факел» вам ничего не скажет. Я служу там уже лет десять. Это вообще-то хороший театр, но, как и все немосковские и непитерские, очень провинциальный. Но у нас крепкие постановки и труппа очень сильная. За нас не стыдно.

– Я так и подумала, что вы актриса.

– Это так заметно? – лукаво изогнула бровь Рита. – А вы, Маша? Чем вы занимаетесь?

– Ничем, – смутилась Маша. – Я как раз из тех, кто ничего в этой жизни не добился. Я даже институт не окончила, замуж вышла на втором курсе и теперь вот… Просто живу.

– Это же скука смертная, – фыркнула Рита.

– Да, – мрачно подтвердила Маша. – Скука.

Какой-какой, а скучной ее жизнь назвать было трудно. Да что таить греха: она бы с удовольствием поскучала, и тут, в этом, раздери его черти, дорогущем отеле, и дома, в холодной стерильности выскобленного до блеска особняка, где и прислуга, и хозяйка, если ее можно было так назвать, ходили по струнке. Никаких посторонних, никаких друзей, никаких гостей, кроме партнеров и дружков супруга, отвратительных боровов с женами, либо слишком глупыми даже для разговоров о погоде, либо такими же запуганными, забитыми, безголосыми и бесправными, тем не менее когтями цепляющимися за золоченую клетку, как волнистые попугайчики.

Появление Риты Маша расценила как спасение. В отеле она находилась уже больше недели, но за это время не осмелилась завести хоть какое-то знакомство. Пару дней назад она, воспользовавшись отсутствием мужа, бездумно приняла приглашение местных отдыхающих и согласилась поиграть в волейбол на пляже, дав себе зарок уйти через час. Но в какой-то момент игра ее так захватила, что Маша забыла о времени. Находиться среди обычных людей было замечательно и легко. Отдыхающие были молоды, беззаботны, несколько парней с загорелыми подкачанными торсами показались ей откровенно привлекательными, а она, несомненно, понравилась им. Опьяненная внезапной свободой, она позволила им чуть больше приличного: ничего особенного, сперва хлопнула в ладоши, а потом один шлепнул ее по попе, вполне игриво, и это могло быть недвусмысленным намеком, не будь она замужем. Но мысль, что она может вновь почувствовать себя живой, была такой возбуждающей, что Маша потеряла бдительность и потому не сразу заметила что муж, коему надлежало вернуться еще часа через два, стоял в тени магнолии и гадко усмехался.

Она прекратила игру сразу, подняла брошенное на песок парео и понуро поплелась следом за мужем, как собачонка, ожидающая наказания.

К ее удивлению, муж не стал распускать руки и вообще не сказал ей ни слова, когда она, чувствуя отвращение к себе самой, стала лепетать и оправдываться, что ничего такого не хотела, ей просто скучно, он постоянно на встречах, а так хотелось немного размяться, но больше никогда… И когда презрение к себе самой стало достаточно сильным, она замолчала, ожидая, когда он ее наконец-то ударит.

– Бедняжка, – насмешливо сказал он. – Ну, я представляю, что ты тут от скуки тухнешь, но, маленькая моя, мне нужно еще несколько дней. Ну, вытри слезки, рыбонька.

Периоды, когда муж вспоминал, что она вообще-то его жена, а не рабыня и не груша, которую можно безнаказанно лупасить, были непредсказуемы. Каждый раз Маша трепетала, полагая, что ласковая маска слетит с его лица и она опять получит взбучку, и все же заставляла себя обманываться надеждой, будто вот теперь-то он настоящий и все плохое позади. А то, что было… ну напился человек, с кем не бывает. Вот и сейчас муж был трезв, и потому никаких репрессий за неловкие объятия с незнакомым парнем не последовало. Только продлилось все недолго. Потому что тем же вечером состоялась очередная попойка, после которой Маша получила в живот и пролетела через всю комнату. А потом, когда он лежал на ней, содрогаясь в оргазме, она мельком подумала, что еще недавно, не на полу, а в постели, он был нежен и предупредителен, и она получала истинное удовольствие, от которого не осталось и следа…

Впрочем, следы как раз остались. Маша подумала, что Рита увидит эти синяки на руках и ногах, и покраснела, после чего стремительно перевела разговор.

– А в каких вы спектаклях играете?

Рита отодвинула в сторону тарелку. Маша заметила, что омлет остался почти нетронутым. Намазав тост маслом и джемом, Рита впилась в него зубами, отчего по ее рту потекла струйка джема.

– Боже, я как свинья, – ахнула она, схватила салфетку и принялась вытирать рот. – Что вы спросили, дорогая? А, спектакли… Последний год я выхожу в «Поминальной молитве». Вам не приходилось смотреть эту постановку? Очень советую. Это трагикомедия о жизни еврейской семьи. Очень… воздушная вещь, хотя и в мрачных тонах. Но одновременно и очень веселая, как сама жизнь. Я играю жену молочника Тевье – Голду. Хотя, надо признаться, я стала Голдой недавно, до того я выходила в этом же спектакле, но играла одну из дочерей Тевье – Хаву.