Домовой на страже закона

– А мои показания будут в протоколе?

От любопытства мышь вытаращила глаза и умильно сложила лапки, но Матузков её разочаровал.

– Не положено. Ты же в моём подчинении числишься, на оперативной работе.

Это пояснение Степаниде очень понравилось. От него не пахло дискриминацией, ведь Матузков подчеркнул её особый статус в отделе.

– Меня лучше допроси, – хмуро сказал домовой, – тебе расскажу то, что мне Тухлый сообчил. Про милицейскую машину, белую, с синей полосой на боку. Видел он её аккурат перед тем, как спалили мою избу.

Матузков покачал лохматой головой: «Ой, беда». Его рыжие нестриженые космы торчали над ушами, и Степанида подумала, что так бы выглядел старшина домовых, если бы он существовал на самом деле.

– Своих ментов тоже будешь допрашивать, али как? – без всякого ехидства спросил Борода и получил ответ.

– Никуда не денешься. Служба службой, а табачок врозь.

Весь день до вечера в кабинет Матузкова приходили лейтенанты, прапорщики и старшины. У Степаниды в глазах замелькало от милицейских мундиров, а все лица – весёлые или суровые, непонимающие или хитрые, слились в одно простодушное лицо участкового Будкина. Матузков сначала от руки заполнял бланки протоколов допроса, но потом быстро понял, что показания в них будут одинаковые: «Не знаю, не был». Он включил компьютер и стал шустро печатать тремя пальцами. Работа пошла быстрее, но мигнул электрический свет и погас. В отделе стало темно. Матузков не успел распечатать на принтере все файлы. Он покрутился, потоптался и махнул рукой со словами: «Завтра доделаем эти формальности». А по существу доделывать было нечего, никто не признался в поездке с Витей Плотниковым на хутор Кривой. По документам служебная машина числилась за Берёзкиным, а Гургенов пояснил, что целый день участковый был с ним, на школьном празднике «Весёлые старты».

– Кто-то брал втихаря машину и не признаётся? – вопрошала в пустоту Степанида.

– Может, кто-то свою машину за милицейскую выдал? На белом борту синяя полоса… Это не сложно выкрасить, – рассуждал домовой.

– А для чего, Борода? – изумился следователь.

– Чтобы доверия у народа к милиции не было, оборотнями в погонах всех выставить.

– Подумаю, – буркнул Матузков, но версию свою не высказал и ушел домой, распрощавшись с командой.

Электричество появилось только к утру, и принтер зажужжал. Борода от страха подлетел к потолку. Из громоздкого пластикового агрегата, к которому были подключены проводки от компьютера, доносился ритмичный визг и зубовный скрежет.

– Свят, свят, – пробормотал домовой.

Матричный принтер шустро печатал отложенные документы протоколов допроса. Аппарат работал, немного подрагивая. Степанида от первобытного ужаса забилась за горшок с «Никоненко», Борода завис над агрегатом. Вскоре принтер умолк, несколько жёлтых листков, выползли из его нутра и безжизненно застыли.

– Батюшки светы, царица Савская космоногая! – прошептал Борода, – Ну-ка, Степанида, ты у нас грамотная, читай.

 Степанида боязливо вылезла из-за «Никоненко» и схватила листки.

– Почти одинаковые! – провозгласила она, разложила добычу на столе и резво пробежалась по ним.

– Ну! – грозно спросил Борода, спрыгивая к ней.

– Чертова машина! – безапелляционно сообщила Степанида, – выдаёт чистую брехню. «Я, Берёзкин Вячеслав, пятнадцатого июня сего года в жилище Плотниковых на хутор Крутой не приезжал, с Виктором Плотниковым не дрался. О поджоге дома Плотниковых мне ничего не известно. Я, Суматохин Валерий, пятнадцатого июня сего года в жилище Плотниковых на хутор Крутой не приезжал, с Виктором Плотниковым не дрался. О поджоге дома Плотниковых мне ничего не известно». И так далее. Везде!

– Мало того, что брехня, так ещё и в печатном слове! – схватил домовой листки и стал драть их в мелкие клочки, – кто-то же из вас приезжал, собаки окаянные! В ухо бы этим брехунам плюнуть, чтобы с кровати с утра не могли встать!

Степанида вздохнула. Шибко ей не нравилось, когда друг её сердечный в неистовство входил.

– А скажи мне, Степанида, как такая чертова машина могёт помочь справедливому следствию? Я так рассуждаю, что раз она ничего не видала, что в доме у Плотниковых происходило, то никак уж не должна выдумками своими честных людей в искус вводить. Ты – единоличный свидетель, как всё происходило на хуторе. А меня следователь Матузков в отдел привёз для помощи, считай, что на должность приставил.

– Что делать думаешь? – осторожно спросила мышь.

– И нечего сомневаться. Надо энту чёртову машину изничтожить.

Сказано – сделано. К приходу Матузкова домовой навёл порядок в кабинете. Раз следователь Бороду к делу определил – стесняться тут нечего.

Наутро Матузков в прекрасном расположении духа явился на работу. Но в кабинете он увидел то, что поразило его в самое сердце. Оставалось лишь развести руками, оглядывая побоище.

Довольный произведённым эффектом Борода сидел на несгораемом шкафу и лыбился щербатым ртом. Все проводки чёртовой машины были заботливо перегрызены Степанидой, а огрызки разложены на столе рядком, по убыванию их роста. Выдранные из корпуса принтера кнопки лежали горкой, сверху красовался откушенный штепсель. Печатающая головка и подающий валик были извлечены домовым из корпуса и отправлены в мусорную корзину.

– Та-а-а-ак! – не нашёлся сказать ничего другого Матузков и плюхнулся на стул.

– Славно поработали, можно отдохнуть, – отчиталась Степанида.

– Потому как ты человек доверчивый и всякий обмануть тебя запросто может, мы решили положить конец вранью. Кто-то из сотрудников милиции и есть дущегубец проклятый, а никакой не порядочный гражданин. А на государственной службе безобразиям не место. Ты человек мягкий, душевный, без нас на такой шаг бы ни в жисть не решился, – оглаживая ошмётки отрубленной бороды, сообщил домовой.

– Спасибо…– протянул Матузков в растерянности.

– И не благодари, это только начало, – заверила его Степанида.

Глава 7. Подвал ИВС

Степанида кручинилась, что домовой никак не может утвердить свой авторитет. Он почти не выходил из кабинета следователя, изредка лишь попивал чаёк в компании запечника Агафоши. Эдак авторитеты не утверждают.

– Голубь мой, – льстиво начала как-то мышь, – сдаётся мне, что в подвальном этаже тоже может какая-нибудь нечисть обитать. Мы только с первого по третий здание околесили. А подвал?

– Небось мыши там, гнусь амбарная, – ляпнул Борода да вовремя спохватился.

 Мышь сделала вид, что не услышала. В избирательности её слуха и был секрет их счастья с Бородой. Степанида направилась прямиком к Матузкову, который только что вернулся с планерки, злой и рассерженный. Ему снова напихали новых дел, по которым нужно было проводить неотложные следственные действия.

– Матвей Иваныч, – ласково спросила Степанида, – а что за подвал в нашем здании?

– ИВС там. Хулиганы, бродяги, пьяницы и прочая шантрапа, – ответил и рассеянно погладил мышку по спинке, а сам убежал по делам.

 Загадочная аббревиатура Степаниде раньше не попадалась, но мышь решила свою необразованность не демонстрировать. Уронить собственный авторитет для Степаниды было равносильно ущербу статуса домового. О том, что такое ИВС она решила узнать от кикиморы, с которой неожиданно сдружилась, хотя это было поперёк мнения домового.

Что у них было общего? Да ничего! Степанида – пушистая, опрятная, Хаврошка – растрёпанная, одноглазая. «Жизня у меня такая беспросветная, – пожаловалась Хаврошка как-то, – от того и обличность неказистая. Кабы мне мужской ласки да домашнего уюта… И на моём сарафане ромашки бы цвели».

 Степанида зарделась, но о своём непростом мышином счастье рассказывать не стала. Не солидно это.

Каждую свою вылазку в отдел материально-технического обеспечения Степанида описывала Бороде в красках. Домовой комментировал немногословно, но к сведению принимал.

– Шинельную ткань привезли, семь тюков. Четыре списали на брак и порчу. Кикимора помогла начальнику отдела снабжения оформить. А из остатнего пошьют кители.

– Сущие вредители, – изрёк домовой.

– Сегодня трёх беспризорников привели. Пока документы на них составляли, у инспекторши пропали пятьсот рублей и польская губная помада. Дети – наше будущее.

– Такого будущего нам не надо, – переиначил домовой старинную поговорку

– ОБХСС обнаружили подпольную лабораторию, какие-то негодяи водку делали. Милиционеры сказали, что на вкус эту водку вообще не отличишь от магазинной, даже лучше.

– Чертячий хлеб, отрава!

Степанида всячески стремилась показать Бороде, что и за дверями гостеприимного кабинета следователя кипит жизнь. И в ней даже разжалованный домовой может найти себе занятие. Но вот об ИВС рассказывать она суженому не стала.

– Страшное это место, – поведала ей Хаврошка замогильным голосом, – там сидят преступники, ужасть какие опасные. Нет с ними сладу, оттого определили их в кандальники. Кто в магазин залез, кто старушку ограбил, а кто и вовсе убивец.

– Страсти какие! – шепнула испуганная мышь, – а нечисть там есть какая или милиционеры с ними сами справляются?

– То-то и оно, что нечисть там похуже кандальников, – вытаращила свой единственный глаз Хаврошка, – вурдалаки одни. Клыки – во!

– А как же Гургенов допустил вурдалаков в отдел? – удивилась мышка.

– А они ещё до него были, при прежнем начальнике милиции. Завелись – не вывести.

– Наверное, у них договор какой с Гургеновым…– подумала вслух мышь, вспомнив, как они разделили с Полупудом территорию.

История, рассказанная кикиморой, была очень интересной, но выглядела не слишком правдоподобно. Мышь очень хотела проверить её сама, но немного побаивалась. Вот если бы Матузков её туда сопроводил или Борода… Другое дело.

Степанида вернулась в кабинет и не обнаружила там своего суженого.

– И где ж мой голубь? – спросила она Матузкова.

– Прогуляться вышел. Все и так знают, в отделе поселился домовой. Хоть и разжалованный, но всё-таки по старшинству звания над кикиморами, печниками и банником поставлен. Как старшина над ефрейторами. Пусть окинет владения мудрым взглядом, – пошутил следователь.

Степанида вздохнула. Она ждала любимого до вечера, потом поняла, что милый не вернётся. Матузков собрался домой. Закрывая папки с бумагами, складывая их стопками в сейф, он ненароком бросил: «Одной тебе ночевать. Бедняжка. Хочешь в карман?» Мышь кивнула и всхлипнула. Со стороны Матузкова это была невиданная щедрость. Если Степаниде разрешили провонять китель мышиным духом, значит, ситуация критическая. В кармане в эту ночь спалось плохо, хотя раньше среди катышков и ниточек, обрывков бумаги, раскрошенных папирос мышке всегда было уютно. В эту ночь Степанида не слышала никаких звуков и только под утро поняла почему: слишком гулко стучало её страдающее сердце. Борода появился ближе к обеду следуюшего дня. Он был задумчив и мечтателен. Рассеянно погладил Степаниду волосатой ладонью и выпил пол-литровую кружку чая. Мышь успокоилась: видно, хозяин обдумывал масштабы предстоящей работы. Преобразить казённый дом в уютное жильё – задача не из лёгких, как из савана кроить распашонку. Матузков ничего у Бороды спрашивать не стал. Ухмыльнулся только, когда домовой снова засобирался в дорогу.

– Подремал бы… – намекнула Степанида.

– Некогда, – буркнул Борода как-то неласково.

Ночь Степаниды снова прошла в кармане кителя, хотя в этот раз приглашения не поступало. На душе было неспокойно. На другой день повторилась история: Борода вернулся к полудню, наскоро перекусил, выпил чаю, переменил мундир на косоворотку и вычистил сапоги гуталином. Это очень не понравилось Степаниде. В особенности она была недовольна немногословностью своего любимого и его уклончивым взглядом. Борода выглядел устало, веки набрякли, а брови закустились.

– Что с тобой, голубь мой сизокрылый? – ластилась Степанида, но Борода лишь хмурился и молчал.

Когда же любимый собрался на вечерний обход владений, мышь решила дознаться, куда и зачем он так торопится. Подождала недолго и пустилась по следу. Домовой свернул в конце коридора и загромыхал сапогами по лестнице. Здание успело опустеть, отлучка начальника милиции выгнала и сотрудников домой пораньше, только в ИВС скучали дежурные. Туда, в подвальное помещение и спешил Борода, почти переходя на бег.

То, что домовой выкруживает вниз по лестнице в подвал, Степанида поняла сразу. Он не задерживался на пролётах, проскочил этаж штаба, прошёл мимо комнат подразделения по делам несовершеннолетних, мимо отдела дознания. А там был ох какой беспорядок: мяучил Полупуд, закрытый в кабинете, метались тараканы в поисках сухарей. Нет, Борода даже не взглянул на паутину и пыль, на отвалившуюся штукатурку в коридоре, на заляпанные чем-то противно-зелёным стены. Он бежал, утирая пот со лба ладонью. Степанида семенила следом, поскрипывая от злости зубами.

«Точно он в карты с кандальниками играет, вспомнил старый грех. Помню, как он водяному Тухлому чуть было избу не продул», – пришло на ум Степаниде, и она вознамерилась выяснить всю подноготную ночных путешествий Бороды и положить конец безобразиям.

Внезапно возле толстой железной двери с множеством запоров она обнаружила, что след домового простыл. Ни слуху, ни духу. Степанида заметалась на бетонном полу, покрытом обрывками жёлтого вонючего линолеума. Громкий мужской хохот оглушил Степаниду и напугал. Она бегала взад-вперед, потеряв ориентацию.

– Мыши обнаглели, ты смотри, пешком ходят!

– Э, какая цаца. Да ещё и в платьишке! Никак дрессированная.

– Кажись, это Матузкова мышь. Не дай бог, мы ёе ухайдакаем, он нас загнобит…

Степанида почувствовала, как её нежное тельце сжали точно клещами грубые человеческие лапищи. Очнулась она только у кабинета Матузкова, когда поняла, что сержант притащил её на третий этаж. «Вот тебе и гостеприимный отдел… – подумала мышь, устраиваясь спать в кармане кителя следователя, – не раздавят, так задушат».

Конечно, утром блудный домовой не признался, куда ходил и чем занимался. Он отворачивался, уклончиво хихикал и напускал в разговоры туману. Мешки под глазами стали темнее, а лицо словно схуднуло. Вдобавок Степанида учуяла от любимого терпковатый и слегка сладкий запах, который никак не могла распознать. С целью идентификации Мышь пробежала по всему отделу, перенюхала чахлые комнатные цветы на подоконниках и шкафах. Герань, азалия и фиалка пахли слабо и монотонно. От косоворотки домового веяло смесью амбры, мускуса и ванили. «Точно, это духи», – не побоялась признаться себе Степанида. Было ясно, что домовой ударился в загул.

За объяснениями мышь двинулась к кикиморе. От Хаврошки несло прокисшими щами, да и не таков был Борода, чтобы с курносой связываться, но почему подруга прятала глаза. После допроса с пристрастием кикимора призналась, что видала, куда бегает вечерами Борода и как туда проникнуть, только предупредила, что компанию Степаниде не составит, поскольку очень уж боится вурдалаков.

– Кого-кого?– вскинулась Степанида, приложила лапки к мордочке и села на хвост.

– Уж такие страшные! Я тебе ж про них говорила. Цюцюрко, Нэпыйпыво да Убывбатько. Усатые, на бритых головах оселедцы, а кулачищи – пудовые.

– Что же Бороде делать с такой компанией? – изумлялась Степанида.

– Не с ними, – уклончиво ответила кикимора и, переходя на мову, добавила, – це охрана, захистныки.

– Кого же они охраняют? – почти шёпотом спросила Степанида, но ответа не услышала.

Когда стало смеркаться, Борода засуетился. Мышь притворялась, что готовится ко сну. Свила из носового платка гнездо на сейфе, натаскала себе хлебных крошек со словами: «На пустое брюхо сон нейдёт». Домовой улизнул в замочную скважину, а Степанида потрусила за ним. Теперь уже она не отставала, по сторонам головой не вертела. Её усы воинственно вздыбились, хвост стал крепким, как гитарная струна. У двери изолятора Борода на миг задержался, но потом просочился в незаметную щель у дверного косяка, замаскированную плохо прибитым плинтусом. Оттуда тянуло… смесью амбры, мускуса и ванили.

Степанида протиснулась следом, и сразу же перед ней встали стеной три мордоворота. Глаза их недобро светились, а из ухмыляющихся пастей торчали острые клыки.

– Вот что, молодцы́-подлецы, пропустите меня. Я по важному делу.

– Зъимо и нэ подавымося! – сказал тот, что справа.

– Та тут и исты ничого! – подхватил тот, что слева.

– Колы спиймав мыша трэба жуваты поволи, – хмыкнул тот, что в середине.

Степанида ловко прошмыгнула между ногами самого толстого и очутилась в коридорчике, который вёл мимо камер. Три мордоворота затопали за ней. Они ухали и хлопали ладонями, не столько пытаясь поймать разведчицу, сколько поднимая шум. Степанида бежала вперёд, чуя усиливающийся аромат, пока не увидела приоткрытую дверь и шмыгнула в полумрак.

– Бородушка, яхонтовый мой, – пропел ласковый голос, – чую я, мышьим духом пахнет.

Перед глазами Степаниды открылась невиданная картина. На коленях разомлевшего домового сидела девица в синем сарафане и алом кокошнике. Её чёрная коса змеилась по высокой груди, а белые руки обнимали тощую шею Бороды.

– Разлучница проклятая! – пискнула Степанида и ринулась к милующейся парочке.

Девица взвизгнула и проворно спрыгнула с колен домового.

– Что же вы, олухи, дверь не охраняете? – совсем не нежным голоском, а мощным басом крикнула она мордоворотам-упырям.

– Вид кого охороняты? – спросил тот, что слева.

– Мыша звычайна, – продолжит тот, что справа.

– На одну долоню покласты, иншою зачиныты… – завершил тот, что в середине.

– Вот я и приказываю вам: прихлопнуть её, чтобы мокрого места не осталось! – девица топнула ногой.

Борода водил бессмысленными глазами по сторонам и глупо улыбался.

– Ах ты, ведьма поганая! – пискнула храбрая Степанида, – А ты, Борода, тоже хорош, неужто не видишь, что перед тобой самая обыкновенная упыриха!

– Вздор! – захохотала девица, попеременно обращаясь то в валькирию, то в обнажённую Еву с яблоком в руке, то в египетскую царицу, – Я – Лиллит, прекраснейшая из живших когда-либо на этой земле.

– Нетути власти твоей над нами, сгинь-пропади, суккуб! – плюнула Степанида через левое плечо, и морок спал.

Борода вскочил, пошатываясь на нетвёрдых ногах. С ужасом он смотрел на упыриху: толстозадая, синегубая старуха в цветных лохмотьях и цыганских юбках скалила гнилые зубы. Три упыря беспокойно переглядывались. Храбрая Степанида быстро вскарабкалась домовому на плечо и крикнула:

– Хозяину перечить вздумали? Да он вас в порошок сотрёт! Разве не видите, кто перед вами? Это домовой Кольчугинского отдела! А вы кто? Доложить по всей форме!

– Цюцюрко, Нэпыйпыво и Убывбатько. Упыри на службе по надзору за арестантами! – гаркнул самый толстый. Потом все трое повалились на колени и нестройно завыли:

– Пробачь нас неразумных… Нэ впизналы…

Суккуб, утратившая свою привлекательность, шипела в углу:

– Явилась, хвостатая, всю малину попортила! Я тебе припомню… А тебя, домовой, я со свету сживу. Вас, нечистых, скоро совсем в Кольчугино не будет. Ни одного! Жди времечка!

От этих слов у Степаниды мороз по шёрстке пробежал.

– Некогда нам с вами тут цацкаться, – молвила мышь и поспешила с домовым прочь, чтобы не праздновать труса.

Оказавшись в родном матузковском кабинете Борода взгромоздился на сейф, уныло дёргая себя за космы. Светила яркая луна, и сон к нему не шёл. Степанида устроилась на ночёвку в кармане кителя Матузкова. О случившемся не говорили. Мышь, как мудрая женщина, понимала, что против суккуба неопытному в любовных шашнях мужчине было не устоять. Борода чувствовал себя пристыжённым. Мало того, что его вокруг пальца провели, так ещё и вступилась за него мышь малая, неразумная… Ночь укрыла город звёздной пеленой. В отделе воцарялась тишина, прерываемая вздохами спящих зэка́ в ИВС и тоненьким трио упырей Цюцюрки, Нэпыйпиво и Убывбатько: «Мисяць на нэби, зирки сияють, тыхо по морю човен плывэ. В човни дивчина писню спивае, а козак чуе, сэрдэнько мрэ».

Глава 8. Степанида против Лиллит

Наутро Матузков принёс в кабинет заключение пожаро-технической экспертизы по делу об убийстве Плотникова.

– Жаль, Борода, что ты читать не умеешь, обсудили бы,– покачал он головой, – одна голова хорошо, а две лучше.

—А три – Змей Горыныч, – ввернула Степанида.

– А ты словами спроси, не с подковырками, а напрямки, мож, чего и скажу, – буркнул домовой.

Степанида уселась перед следователем, чтобы ни одно слово не укрылось от её любопытных ушей.

– Я читать умею и юридическим заковыкам обучена, грызла «Уложение о наказаниях» и у Бороды аблакатом была на суде Надмирной Инквизиции, – похвалилась она и тут же хвост зубами закусила. О таком эпическом провале не стоило бы и вспоминать. Следователь сделал вид, что не услышал последних слов мышки.

– Вот что тут написано, – Матузков взял карандаш и стал сажать «птичек» в тексте, – изба сгорела сверху, очаг возгорания был значительного диаметра, не менее трёх метров.

– Это ж сколько керосину нужно было плеснуть на крышу! – ахнул домовой.

– Это не всё. Тело Вити Плотникова, помещённое в печь, сгорело не в ней. Вите кто-то голову проломил, от этого он и погиб.

– Как это, как это? – засуетилась мышь.

– Получается, кто-то его в печь засунул для отвода глаз? – удивился домовой.

– Получается так, верхняя часть туловища была цела, а вот ноги обгорели, то есть горело там, куда доставал огонь пожарища, – развёл руками следователь.

–Царица Савская, – ахнула Степанида, – это ж какие злоумышленники продуманные, не с бухты-барахты решали.

– Именно, – подтвердил следователь и погладил Сепаниду по спине, а потом обратился к домовому, – а ты, Борода, когда прилетел к пепелищу, печь осматривал, прикасался к ней?

– Боже упаси, – ответил Борода, – нешто я не понимаю, что к осквернённой печи домовой прикасаться не должон?

– Почему же к осквернённой? —удивился Матузков.

– Всякому понятно, что в устье хлеба пекут, млаленцев недоношенных допекают, а трупу там не место, – сказал домовой, как отрезал.

– Кому же понадобилось печь осквернять? – спросила мышь.

– Наиважнейший вопрос – для чего! – добавил Матузков.

 На наиважнейший вопрос ответа пока не было, и обдумать версии не получилось, потому что в кабинет к Матузкову участковые Берёзкин и Будкин втолкнули беспризорника. Домовой растворился при появлении незваной троицы, а мышь ушмыгнула за фикус.

– Это что за унылое создание? – недовольно спросил Матузков.

– Товарищ капитан, – доложил Будкин, – бродяга это. Без документов, спал в парке «Южный», вот мы его… Говорит, что незаконно лишён жилища.

– Прямо как я, – выдохнул невидимый домовой, и это заставило всех троих посетителей вздрогнуть.

Матузков отпустил участковых и указал парнишке на стул.

– Рассказывай, – приказал он, прикрыв морщинистые веки.

– Что рассказывать? – испуганно спросил парнишка.

– Почему спал на скамейке? Из дому ушёл?

Парнишка молчал, угрюмо глядя в окно. Матузков вздохнул, достал из кармана пачку «Памира», закурил и предложил мальчишке. Тот ловко поддел сигарету и прикурил от спички. Следователь бросил спичку на пол, но её ловко подняла мышь Степанида, выскочив из-за фикуса, шустро бросила спичку в мусорную корзину и вскарабкалась на плечо Матузкову.

– Ни фига себе! – выдохнул парнишка.

– Ну и ты появись, суседко! – скомандовал Матузков и театрально хлопнул в ладоши. Слева от бездомного на несгораемом шкафу материализовалось серое облако, из которого медленно проступили босые волосатые ступни, синие штаны с лампасами городового, мундир с латунными пуговицами, рыжеватая борода, а потом добродушное лупоглазое лицо домового Бороды.

Парнишка качнулся на стуле и упал в обморок, закатив глаза.

– Я всегда говорил тебе, Борода, что появляться надо менее эффектно, ты не конферансье Борис Брунов, – с укоризной в голосе сказал Матузков, а мышь Степанида хихикнула.

Борода и следователь усадили нервного бездомного на стул, брызнули в лицо водой из графина, а Степанида пощекотала хвостом под его носом. Борода устроился на столе слева от следователя, а мышь вернулась к обжитому фикусу.

Постепенно у парнишки прояснилось в глазах, и он глупо заморгал.

– Как ты понимаешь, врать здесь бесполезно, – широко улыбнулся Матузков, и парнишка, который оказался Колей Соловьёвым, выпускником школы-интерната № 45, выложил всё, как на духу.

– Ситуация, в целом, стандартная, – прокомментировал следователь.

– Злыдни обманули, выманили квартиру, мальчика на улицу выгнали, – подытожил Борода.

– Сиротинушка, – смахнула слезу мышь Степанида, – жизненного опыта никакого.

Домовой Борода подпёр крупную голову кулаком, чтобы не расплескались мудрые мысли, варившиеся в ней, как в котелке. Матузков терпеливо ждал, когда варево дойдёт до готовности. После слёзного разговора и чая со сладкой булкой Коля Соловьёв совсем обессилел и уснул на раскладушке, припасённой за несгораемым шкафом. Когда Матузков вконец устал ждать мнения домового, тот глубокомысленно изрёк: