Страж перевала

Стоило мне вспомнить пляску горных богатырей, от которой содрогался замок, а кое-где сходили небольшие лавины (и потому устраивать веселье старались во дворе, если погода позволяла), как гостей пригласили пройти в другой зал, приглашая к танцам.

Старый князь мирно беседовал с незнакомыми вельможами, а я, ускользнув потихоньку, отправилась искать рыцаря Раве, проскальзывая между танцующими. Это было несложно, потому как я с раннего детства привыкла шнырять под ногами у плясунов, а здешние танцоры им не чета: в худшем случае толкнут или на подол наступят, не насмерть же затопчут…

Долго искать не пришлось: старик вовсе уж невежливо растолкал гостей и заключил меня в объятия.

– Альена!

Я с удивлением увидела слезы радости у него на глазах.

– Вот счастье-то какое!

– Дядюшка, что такое? Ты разве не знал…

– Мы же думали, что ты погибла! – продолжал он, не слушая. – Мне как далекоглядящий весточку принес, что Сайтор сгорел, я туда ринулся, спешил, как мог, но… Альена, там… Развалины одни и пепелище, никого не найти. Кто из ваших на дальних пастбищах был, те уцелели, видели зарево издалека, вот и прислали ко мне гонца, а что толку? Потом еще горномогучие подошли, аж четыре старших клана, помогли разобрать завалы, но… – Раве прикрыл глаза рукой. – Только косточки и нашли, а чьи – поди угадай! Как же ты-то спаслась?

– Меня успел увезти кто-то из наших слуг, – ответила я, – Ривон, должно быть. Его даже расспросить не успели, он ранен был…

– Умер?

– Да. А я ничего не помню, дядюшка.

– Вовсе ничего? – нахмурился он.

– Только как вечеряли с родителями, а потом… потом вроде бы огонь и шум. И это все, – честно ответила я, поскольку, как ни старалась, так и не смогла припомнить хоть что-то важное, будто мне снежный червь мозги выел.

– Отчего же Ривон не к нам поскакал? Уж он-то все ходы-переходы знал!

– Не знаю, – покачала я головой и отступила, давая дорогу танцорам. – Может, ранен был тяжело, может, пути перекрыты оказались… Сказали, на Сайтор напали разбойники, поживы искали, вдруг не проехать было? Сам-то он, наверно, пробрался бы или затаился у чутконосых, но со мной…

– Уж будто бы тебя чутконосые или легколапые не спрятали да не уберегли, а его не выходили! Могли и за помощью сбегать, – пробормотал старик и потер лоб. – И если это Ривон тебя спасал или кто другой из ваших, то не на своем коне и не пешком: не нашли следов, хотя всю округу обыскали. Чужих – хоть отбавляй, но и те успело дождем размыть. Как раз после пожара такая гроза грянула, что все грязью залило, поди поищи!

– А до казны разбойники добраться успели? – быстро спросила я, заметив, как князь поглядывает в нашу сторону.

– Сама же знаешь, что чужой туда не войдет, а сунется – там и останется. А когда мы завалы разобрали… пусто там, как есть пусто. Завалящей медяшки – и то нет.

– Может, все же вывезли?

– Нет, девочка. – Раве посмотрел на меня в упор и усмехнулся. – Двери-то целы были, обгорели только. А сверху замок рухнул, и никто завалы не трогал, пока горномогучие не пришли. Да будто я сам не видел, как там…

– Что ж, тогда хоть одно утешает: этим негодяям ничегошеньки не досталось! – прошептала я.

– Только ты, – негромко сказал старик.

– О чем ты, дядюшка?

– Князь Даккор взял над тобою опеку, хотя у тебя есть родня. Пусть дальняя, но есть – Литтены, ты же знаешь!

– До них поди доберись. Туда быстрокрылый-то лететь будет несколько суток, и это если его еще упросишь, да и легконогие скорее не доскачут… И сдается мне, – я заговорила совсем тихо, – князь мало что о них знает, слыхал только, что есть такие… где-то очень далеко, за перевалом. А я ничего не говорила, потому как не спрашивали.

– И правильно сделала, – так же тихо ответил он. – А про женитьбу-то правда?

– Так князь решил, а что я могу поделать? – Я покосилась на Райгора, кружившего в танце ту кружевную прелестницу. – Я случайно услышала – это ради перевала. Он же мне достанется, а так – мужу. Еще немного, и стану княжной…

– А не хочется? – шепнул старик.

– Нет. Райгор недобрый, – повторила я однажды сказанное. – И ему невдомек, что у меня за приданое… То ли отец ему не говорит, то ли и сам толком не понимает – перевал и перевал. А так вот увидит кого из наших соседей – со страху поседеет!

– Да уж… Завалы-то разобрали на том месте, где Сайтор стоял, – повторил Раве, – фундамент уцелел, что ему сделается? Его еще когда сложили, о тех временах и памяти не осталось, а он держится. А стены навести… помогут. Прежние-то были… не знаю, десятыми по счету или больше? И твой отец верно всегда говорил: замок проще перестроить, чем щели залатать. Вот и сбылось, только…

– Только мне туда никак не попасть, – покачала я головой, – разве что с супругом. Но будто он станет меня слушать!

– Если сумеет понять – станет, а нет – зачем тебе такой муж? – Старик тяжело вздохнул и взял меня за обе руки. – Ну да ничего. Я передам, что ты жива. Ждать будут… А знамо бы дело, заранее подговорил бы кое-кого, взяли да умчали тебя, и ищи ветра в небе!

– Не выйдет, дядюшка. Охраны много, а из замка меня вовсе не выпускают.

– Оно и видно, совсем худая да бледная… На родителей до чего похожа! Глаза совсем отцовы – грозовые, темные, с просинью да просверком. А волосы материны. – Он осторожно коснулся выбившейся из моей косы пряди. – Эх, прежде были чистое золото, мягкие, словно шелк, любо-дорого взглянуть, хоть вышивай ими! А теперь солома соломой, уж прости…

– Говорят, это от болезни, – вспомнила я слова Мадиты. – Ну хоть вовсе не выпали, и на том спасибо. А и такие годятся, верно?

– Да, на равнинах который год поля ни градом не бьет, ни дождем не заливает сверх меры, рожь с пшеницей стоят в мой рост, – задумчиво произнес Раве. – Только колосья почти пустые, молоти не молоти – солома одна.

– То-то и пир сегодня скромный… – сообразила я.

– Вот-вот. Но нам про это знать не полагается, верно? И вот что, Альена. – Он наклонился к самому моему уху. – Думается мне, срок мой подходит к концу, и вряд ли мы еще свидимся…

– Дядюшка!

– Не перебивай! Я старше твоего отца больше чем вдвое, пора и честь знать. Так вот, запомни…

Он сказал всего несколько слов, явно не все, что собирался, но делать было нечего: князь прислал за мною слугу. Когда я подошла к нему, он ласково пожурил меня: дескать, негоже уделять время только одному гостю. Я извинилась, дескать, так рада была увидеть старого знакомца, так рада! А он поговорить любит, обо мне беспокоится, вот и расспрашивал, как мне живется. Не могла же я не поведать о том, как меня приняли в княжеском замке? А ему все не верилось, что я живу тут будто в сказке!

Князь благожелательно улыбнулся и поманил к себе сына.

– Райгор, отчего ты не пригласишь на танец свою невесту?

Тот заметно переменился в лице – ему вовсе не хотелось танцевать с долговязой (а я уже была почти одного с ним роста) девицей у всех на глазах. Однако князь Даккор был непреклонен – он умел показывать это одним взглядом, не прибегая к помощи слов, – и его строптивый сын вынужден был подчиниться.

– Позвольте… – Райгор церемонно подал мне руку, и я приняла ее, склонившись в придворном поклоне.

Он же обернулся к музыкантам и приказал:

– Играйте «Кружева»!

И тут я поняла, что Райгор решил посмеяться надо мною. Наверняка наставники докладывали о каждом моем шаге и слове, вот и мастерица-рукодельница сказала о моем желании плести кружева… Что ж, память у Райгора была хорошая, а шутить он любил зло, потому и выбрал этот старинный танец.

Его недаром назвали «Кружевами»: состоял он из бесчисленного множества сложных фигур, которые можно было чередовать произвольно, полагаясь на волю музыки, как опытная кружевница сочетает узоры, следуя вдохновению, но получалось такое далеко не у всех. Этому танцу давно уж не обучали как следует, потому как выбирали его разве что старики…

Райгор, как и некоторые другие, знал с десяток фигур: должно быть, его учил тот же старичок, что приходил на уроки ко мне. Только вот ни старенький наставник, ни тем более Райгор никогда не выходили в круг с горномогучими и уж тем более со среброликими – те могут и насмерть затанцевать, если сильно увлекутся… Бывало, все уже без сил повалились, едва дышат, а у этих еще перепляс во всю силу, чья возьмет – только земля дрожит да белые искры летят, будто даже звезды на небе подпрыгивают!

Я, конечно, так не умела, но и того, что помнила, хватило с лихвой. Давно я не испытывала такого веселья! Меня будто подхватило и понесло порывом ветра по кругу, по кругу, и чудилась тяжелая поступь горных соседей, и холодный резкий аромат гостей со снежных вершин, и дым костра, и веселые выкрики…

Первыми сдались остальные танцоры, и мы с молодым князем остались одни в большом кругу, образованном гостями. Ну а спустя некоторое время сдались и музыканты – им полагалось ускорять и ускорять темп, и они, непривычные к подобному разудалому веселью, вскоре утомились.

Гости восторженно захлопали, а Райгор отвесил мне галантный поклон, глядя с явной обидой.

– Что же, господин, – не удержалась я, – вы недурны в танце… Если б я не стерла подошвы до дыр, а музыканты не выдохлись, мы могли бы продолжить!

– Так сходите переобуйтесь и причешитесь, и продолжим, – не остался он в долгу. – Покуда вы заново соберете сноп, который по недоразумению именуете прической, музыканты как раз отдохнут.

Что правда, то правда – волосы у меня растрепались, ну так подумаешь…

Я перехватила взгляд старика Раве – он улыбался так, словно говорил: «Будь я лет на десять помоложе, ух и показал бы вам, как надо плясать «Кружева»!»

Приведя себя в порядок, я вернулась и на сей раз чинно уселась подле князя. Раве не было видно, Райгор танцевал с очередной красавицей – музыка играла медленная-медленная, видно, бедняги-музыканты и впрямь утомились…

– Ты не устала, дитя мое? – спросил князь. – Ты ведь непривычна к таким увеселениям, верно?

– Разве что самую малость утомилась, господин, – ответила я, не став говорить о празднествах у нас на перевале, когда, бывало, по несколько суток никто не смыкал глаз. А если кто уснет от усталости где попало, так его отодвинут в сторонку, чтобы не мешал и чтоб никто не наступил ненароком, укроют овчиной, да и продолжат веселье…

– Скажи, дитя, старый Раве рассказывал тебе о делах на перевале? – поинтересовался он.

– Да, господин, но разве я смыслю в подобном? – вздохнула я. – Он сказал, кое-где стало трудно проехать, а разбирать осыпи теперь некому.

– Верно, людей туда посылать… – Князь вдруг осекся, ну да я догадалась, что он имел в виду.

– Дядюшка Раве сказал, там волков развелась тьма, и презлющих.

– Верно… Даже на обозы нападают, ничего не боятся, – мрачно сказал он. – И охотники с ними справиться не могут. Кое-кто и вовсе не вернулся, а кто пришел назад, наотрез отказывается снова подниматься в горы.

Еще бы! Чутконосым положена плата за то, чтобы пропустили через свои владения, а если ее не отдать своей волей, они возьмут силой, и спасибо, если только вола или лошади лишишься! Ну а легколапые могут и сонным людям глотки втихую перерезать: пускай с ними уговора нет, но каждый знающий и им оставляет малую толику: не само подношение важно, а уважение. И сторожевые собаки не спасут: они свое место знают, и древний закон сильнее послушания хозяину-человеку…

– Ведь этот перевал очень важен, господин, я верно поняла?

– Да, дитя мое. Это единственная дорога на ту сторону Заоблачных гор.

– Неужели нет другой дороги? – удивилась я, вовремя прикусив язык, чтобы не сказать – не такие уж они заоблачные, есть и повыше, отец рассказывал. И мы наши кряжи называли Грозовыми, если на то пошло.

– Отчего же, имеется и кружной, – усмехнулся князь. – Только занимает он без малого три месяца. А за эти три месяца пути чего только не может случиться. Обозы грабят… Впрочем, достаточно и проливного дождя, из-за которого они попросту завязнут в грязи! Лучше несколько дней с опаской идти по горному перевалу, чем три месяца кряду, а то и больше трястись за свои товары на равнине. И потом, не забывай, есть еще и обратная дорога!

Князь помрачнел, и я догадывалась, о чем он думает: теперь, когда за перевалом нет должного пригляда, идти по нему, наверно, еще опаснее, чем по равнине, в обход горного хребта. Какие там грабители! Оползни, коварные осыпи, лавины, обозленные чутконосые и многие, многие другие обитатели гор… А если вспомнить, что через перевал обычно шли обозы с зерном, которого, как я поняла, самим-то теперь хватало в обрез… Боюсь, не много прибыли приносили земли Сайтор!

И вот тут-то я и подумала… Вернее, думала я об этом и раньше, но сейчас мысль сделалась особенно ясной: что, если не было никаких разбойников и бедняга Ривон не увозил меня, раненый, спасаясь от погони? Что, если я была права и охрана обоза оказалась наемниками, только не какого-то слишком глупого постороннего любителя легкой наживы, а самого князя?

Ведь все сходится! Ни отец, ни его бойцы не заподозрили подвоха, гостей впустили (пусть я этого и не помню), а затем…

Я – последняя из рода Сайтор, и когда Райгор возьмет меня в жены, то перевал достанется ему. Не такой уж глупый план, если подумать! Добровольно отец меня не отдал бы, а князь не позволил бы сыну войти в наш род, об этом я думала не раз. Угрожать нам? Чем? Даже если Даккор не знал или не желал верить, что у нас премного соседей в горах, все равно опытные бойцы отца справились бы с равнинными, пусть их было бы больше. Но то в честном бою!

Я – разменная монета. Нет, я знала, что мой долг – продолжить род хозяев перевала, но это совсем другое дело, а вот рожать детей Райгору мне вовсе не хотелось! Наверняка отец уже присмотрел мне жениха, а может, и нескольких, на выбор, и это были те, кто знал наши порядки и справился бы с моим приданым, потому как это все же не женское дело. И, повторюсь, силком за немилого отец бы меня не отдал. Будто выбрать было не из кого! Внуки и внучатые племянники старого Раве, дети других соседей – многих из них я знала, они бывали у нас, мы гостили у них…

Но чужак… Немыслимо! Горы могут принять чужака, если он придет с миром и желанием понять. Но если я права и если мою семью убили по приказу князя Даккора, горы отомстят. Если прежде этого не сделаю я сама…

Глава 4

Мне показалось, будто князь Даккор стал намного охотнее общаться со мной. Прежде он попросту не замечал меня, разве что время от времени интересовался, как я усваиваю всевозможные науки. Теперь же князь лично устраивал мне настоящие экзамены и часто беседовал со мной на самые разные темы, тратя на это немало времени. Я старалась не разочаровывать его, и, по-моему, он казался вполне удовлетворенным моими успехами. Вот только было непонятно, почему же раньше он не уделял мне столько времени? Возможно, считал еще слишком маленькой и неразумной? О чем говорить с такой, разве что о вышивании! Или причина была иной?

Спрашивать я не хотела, я ведь была послушной воспитанницей, а лишние вопросы – ненужные подозрения. Я полагала, что и так сумею разузнать, что потребуется, не привлекая к себе лишнего внимания. И верно: тут слово, там другое, и картина становилась все яснее.

Так бывает, когда в долине стоит настолько густой туман, что едва-едва различишь верхушки скал, а потом вдруг подует свежий ветерок. Сперва легкий, порывистый, он уносит прочь серые клочья, а когда задует в полную силу, то можно разглядеть все до мелочей… Мой ветер пока был совсем слабым, но я надеялась, что он еще разгуляется!

Ну а Райгор все реже и реже появлялся дома. Отец теперь отправлял его к сопредельным правителям вместо себя, должно быть, чтобы сын как следует выучился тому, что придется делать, когда настанет его черед править. С возложенными на него обязанностями Райгор справлялся отлично, а что виделись мы нечасто, оно и к лучшему.

Так прошел почти целый год. Ничего не изменилось, только князь Даккор внезапно охладел к нашим с ним долгим беседам и все чаще теперь запирался в своем кабинете, не выходя оттуда сутками. Мне казалось, он с большим нетерпением ждет возвращения сына – князь справлялся о том, не вернулся ли Райгор, по несколько раз на дню.

По счастью, тот вернулся и в самом деле довольно скоро, и почти сразу же по замку разлетелся слух – князь тяжело болен. Райгор ходил чернее тучи, а личные княжьи слуги молчали, словно воды в рот набрали. Я несколько раз пыталась повидать князя, но всякий раз мне было отказано в приеме. В конце концов я перестала и пытаться, здраво рассудив – если ему угодно будет увидеть меня, он за мной пришлет.

Но время шло, князь не показывался из своих покоев, и ходили слухи, что осталось ему недолго. Делами заправлял теперь Райгор, как-то разом повзрослевший, и, хоть было ему непросто, жизнь в замке шла своим чередом. Больше он уж не уезжал надолго, но это меня мало тревожило: Райгору было не до навязанной невесты, и славно!

Теперь мне удавалось и побыть наедине с собой, и побродить по замку и службам: моя толстушка Мадита нашла себе ухажера и призналась как-то, чуть не плача, что это едва ли не последний ее шанс выйти замуж. Я чуть было не сказала, что такую крепкую и полнотелую девицу в наших краях любой бы без раздумий взял за себя, но смолчала. Мадита считала себя вовсе не симпатичной и говаривала порой, когда думала, что я не слышу: мол, вот подобралась парочка, будто нарочно искали: хозяйка – жердь белобрысая, а служанка – колобок чернявый! Заяви я, что она очень даже хороша собой, Мадита решила б, что я над ней насмехаюсь…

Так или иначе, но я делала все, чтобы помочь ей устроить личное счастье: отпускала хоть на весь день, хоть на всю ночь, лишь бы в комнатах было прибрано. Одеться и причесаться я могла и сама, а на стол подавал теперь пожилой слуга, которому не было дела до того, с каким таким поручением я отослала свою служанку.

Теперь я умела выбраться из господских покоев и проникнуть на задний двор. Собаки уже знали меня и даже позволяли гладить щенят, лошади помнили, что я приношу им угощение… Особенно полюбил меня один немолодой уже конь необычной масти: светлогривый, гнедой с проседью, с боками и крупом в мелких светлых пятнах – будто серебряные монеты по бархату рассыпали! Для него я всегда приберегала яблоко или кусок хлеба.

– Это когда-то любимый княжеский выездной был, – сказал мне конюх. – И то, масть редкая. Сколько ни пускали к кобылам – не родятся такие жеребята! Обычные, гнедые, серые в яблоко или сивые – сколько угодно, а чтоб гнедой в серебряное пятнышко – такого никто не упомнит…

– Теперь уж князю не до конных прогулок, – сказала я.

– Угу. Этот вот чует что-то, волнуется. – Конюх осторожно погладил коня, а тот сделал вид, что сейчас ка-ак цапнет наглеца за руку! – Не иначе скоро… Лошади с собаками всегда знают, когда с хозяином неладно.

Я кивнула и тоже потрепала жеребца по длинной челке.

– У вас, госпожа, не в обиду будет сказано, волосы как его грива, – сказал вдруг конюх, – и масть та же, и густота, и, похоже, такие же жесткие. Не трогал, врать не стану, но, сдается мне, вам бы лошадиный гребень пригодился, вот, держите, новехонький!

Надо же, подумала я тогда, первый комплимент в этом замке я услышала на конюшне… А гребень взяла и поблагодарила. Негоже не брать подарок, преподнесенный от души.

Уже у себя в комнате, глянув в зеркало, я с удивлением поняла, что конюх-то прав! Волосы мои по-прежнему напоминали сноп соломы, только старой, перезимовавшей, вымороженной до тускло-серебристого цвета… Но ведь рано мне еще седеть!

Что Мадита ничего не заметила, понятно: не до того ей сейчас. Вдобавок погода стоит пасмурная и при дневном-то свете ничего толком не разглядишь, а уж при свечах и подавно. Я частенько жалела о светильниках из Сайтора, при которых и в лютую непогоду было светло, как днем: без них мы бы там в кротов превратились!

– Вот так дела, – сказала я своему отражению, как говорила уже не первый год, а оно будто бы едва заметно кивнуло, так играли тени. – Спросить бы хоть у дядюшки Раве, что это такое и почему приключилось?

Но написать старому рыцарю я не могла: не с кем было отправить послание. Здешние быстрокрылые меня не понимали, а людям я доверить свое письмо не могла. Да и, правду сказать, дядюшка Раве грамоте не слишком разумел, еще как разобрал бы написанное мною…

* * *

– Госпожа Альена! – Мадита настойчиво теребила меня за плечо. – Госпожа Альена, вставать пора!

– Угу, – пробормотала я, натягивая одеяло на голову. – Еще минуточку…

– Госпожа Альена, господин Райгор вас к завтраку ждет! – выпалила она, пустив в ход, похоже, последнее средство. – Если сейчас же не встанете, он разозлится!

– Что это ему вдруг в голову взбрело? – спросила я, сев на кровати. Я почти всегда ела одна в своих комнатах, так уж повелось.

– Не знаю, госпожа, но, сдается мне, он боится остаться нос к носу с гостьей, – хихикнула вдруг Мадита, поднося мне кувшин для умывания. – Слыхали же?

– Да, вроде бы приехал кто-то…

– Приехала! Княжна соседская, девица-краса… хотя коса у вас получше будет, – фыркнула она, а потом продолжила, понизив голос: – Все ведь знают, что старый князь-то болен, так что б не попробовать оженить господина Райгора? Вдруг отец передумает и даст позволение?

– Для этого ему нужно умом повредиться, а о таком я не слыхала, – ответила я.

– Ну так попытка не пытка… – Мадита выложила на кровать костюм для верховой езды и пояснила: – Господин Райгор велел надеть после завтрака. Я как раз успею почистить да отгладить, только вы там не слишком уж торопитесь, сами видите, сколько тут складочек да оборочек… И одного шлейфа мне на две юбки хватит! Ну ладно, на одну… и еще передник.

Правду сказать, это платье я надевала всего раз или два, а проехаться мне довелось только по двору, да и то лошадь вели под уздцы. Разрешение на каждую такую, с позволения сказать, прогулку приходилось выпрашивать подолгу, и мне это вскоре надоело. Хорошо еще наряд шили на вырост, иначе я бы в него теперь и не влезла…

– А что, Райгор затеял прогуляться верхом? – спросила я.

– Откуда ж мне знать, госпожа? Что велено, передала. Но уж наверно, не пешком же в таком платье ходить!

– Тогда, Мадита, как проводишь меня, сбегай на конюшню и узнай, что к чему, – велела я. – Если и впрямь готовится выезд, скажи, чтоб мне оседлали старого княжеского жеребца… Ну, конюхи знают.

– Так он бешеный…

– Ничего он не бешеный и меня хорошо знает. Делай, что сказано, а то гулять не отпущу, – фыркнула я. – Кстати… как там твой ненаглядный-то?

– Ох, госпожа, – тяжело вздохнула Мадита, расчесывая мою гриву. Я подсунула ей тот самый лошадиный гребень, а она и не заметила. – Ходит вокруг да около, вроде бы и хочет жениться, а вроде… не разберешь. Не знаю, госпожа, сложится или нет, я уж и сама не знаю, надо ли оно мне?

– Если не тянет, то и не надо, на такую, как ты, купец получше найдется, – не удержалась я.

– Скажете тоже!

– А что? Думаешь, если мне мало лет, так я ничего и не видела? – Я повернулась и посмотрела ей в глаза. – В моих краях тебя б вперед ветра замуж увезли! И люди не чета этому твоему… кто он? Лакей?

– Вроде того. Подай-принеси господам, – вздохнула она. – А ведь в годах уже…

– Вот-вот. И вообще, – добавила я, подумав, – ты чем-то на мою маму похожа.

– Да будет вам! – всплеснула руками Мадита, чуть не выронив гребень. – Придумали тоже, меня со своей матушкой равнять!

– Так говорю же похожа, не одно лицо. У нее волосы были светлые, как у меня, а глаза серые, туманные. А вот фигура – один в один твоя, так и тянуло прижаться потеснее, уж больно ладная и уютная, – улыбнулась я. – Отец очень ее любил. Жаль, сыновей им Создатель не подарил, но если бы не пожар… кто знает? Они ведь еще совсем молодые были…

– Госпожа… – жалобно произнесла она и вдруг порывисто обняла меня, совсем как мама когда-то, но тут же отстранилась, испугавшись собственной дерзости. – Госпожа, они… родители ваши, должно быть, смотрят на вас и радуются: какая умница и красавица выросла, скоро даже не княжной, а княгиней станет!

– Ты думаешь, мне это нужно? Райгор меня не любит и никогда не полюбит, да и я его вряд ли. И много ли радости от такого брака?

– Ну а детки как же? – тихо спросила Мадита. Я знала: детей она любит, очень хочет своих, но…

– А детей можно и безо всякого мужа нарожать, – сказала я по наитию.

– Госпожа! Да как вы о таком…

– Злых языков боишься? Мужа хочешь? Хоть плохонького, но законного? А каково с ним будет жить и детей растить, подумала? Может, из него отец вовсе негодящий выйдет!

– Вы, госпожа, говорите, будто бабка Ларины, знаете, кухарка наша… – Мадита утерла глаза тыльной стороной кисти. – Ларина частенько повторяет: бабка тоже все твердила – если на людей все время оглядываться, то самой-то когда жить? И зачем? Шагу лишнего не ступи, слова не скажи…