Эпос трикстеров – 3. Локи. Отец погибели

Альберт Герасимов

Эпос трикстеров – 3, или Подлинная история хартлендских богов

Глава 1. Небесная благодать для Рагнарёка

В романе использованы мифы и легенды Древней Индии, Древней Греции, финно-угорских, славянских, северогерманских народов и нартский эпос, а также данные археологических раскопок в Волго-Окском междуречье, Российском Черноземье, на Южном Урале и Северном Кавказе.

* * *

2147 год до Р.Х., последний день месяца лисы по северному календарю (24 января)

* * *

Ночь царила над миром. Тихая, искрящаяся хрустальными звёздами и холодеющая бесконечными снегами. Даже собаки в стойбище присмирели и уснули, не тревожа больше лаем своих хозяев.

Вокруг обширной площадки для общего сбора полукругом, разомкнутым в сторону леса стояли девять больших чумов. В крайнем справа у пылающего ярким пламенем очага молча сидели и занимались обычной для зимы кропотливой работой три человека. Точнее занимались этим двое. Пожилой мужчина ладил силки на зайцев, а крепкая ещё старуха чинила поношенную парку. Молодая стройная девушка не делала ничего. Она просто сидела у очага, обратив лицо к огню. Веки её были опущены. Она будто бы дремала. Но что-то в этом было неправильное. Уж слишком глубоко веки вдавались внутрь глазниц, делая красивое молодое лицо слегка пугающим.

Вдруг девушка насторожилась и, не открывая глаз, повернула голову к выходу.

– Что-то случилось, Фарна? – напрягся мужчина, кладя руку на лежащий рядом увесистый каменный топор.

– Она пришла, – без всяких эмоций произнесла девушка.

– Кто Она? – удивлённо спросил мужчина с ужасом наблюдая, как сами собой развязываются шнурки, крепившие полог закрывавший дверной проём.

– Богиня огня, – проговорила Фарна и, всё также не открывая глаз, чуть громче обратилась в сторону входа. – Милости просим, о, бессмертная. Войди в наше жилище, семиязыкая Най-эква.

– Защити меня пресветлый Митра, – прошептал мужчина, поднимаясь на ноги, но не выпуская из рук каменного топора. – А разве у огня есть богиня?

– Конская башка, – прошипела, пихнув его локтем, уже вставшая старуха, – залезь под хвост собаке и молчи там, а то ещё опозоришь весь род. Это же не наша богиня. И положи топор на землю. Неровен час, что недоброе подумает.

– Мама, а… – попытался у неё выяснить ещё что-то мужчина, но замолчал, потому что в этот момент шнурки наконец-то развязались, полог сам собой задрался вверх, пустив в чум холод ночи и облачко мелкой снежной пыли. Огонь в очаге резко вспыхнул и вернулся в прежнее состояние.

На пороге стояла высокая дородная женщина в парке сшитой из шкур огненно-рыжих лис.

– Здорово живите! – низким грудным контральто почти пропела на чисто арийском языке богиня и слегка удивлённо посмотрела на сидящую у очага девушку. – Слепая? Ну, да. Так говорили. Ты что ли вёльва?

– Да. Чужие люди порою зовут меня колдуньей, ворожеей, то есть вёльвой, – ответила Фарна, вставая и кланяясь гостье.

Богиня скептически оглядела убогую обстановку чума, даже не задержавшись на его обитателях, и слегка переваливаясь прошла к очагу. Протянула к огню руки. Огонь сначала потянулся к ней, словно слепой щенок к матери, но тут же отпрянул и даже слегка притух.

– Хэ! – удивилась богиня. – Я вижу, здесь кто-то усердно молится Агни…

– Да, госпожа, – кивнула в ответ старуха. – Мы всегда почитали огонь и постоянно молимся нашему огненному богу Агни.

– Ну, что ж. Это хорошо. Это правильно, – кивнула, соглашаясь, Най-эква[1] и тут же села на пол.

При этом под её мощным седалищем оказалась невесть откуда взявшаяся здоровенная охапка лисьих шкур. Богиня зябко поёжилась. Полог, поднятый над входом в чум, упал и шнурки тут же завязались сами собой.

– Знобит меня что-то в чужих землях-то, – пояснила она и тут же по-простецки обратилась к собеседникам. – Да вы присаживайтесь. Чего стоять-то? И ты, мужик с топором, тоже садись. В ногах правды нет.

Люди последовали её совету. Мужчина наконец-то выпустил из рук топор.

– Бессмертная, я вижу, что ты о чём-то хочешь спросить меня, – произнесла Фарна.

– Вот молодёжь пошла! – возмутилась богиня. – Никакого почтения к старшим. Пришёл гость. И вместо того, чтобы напоить, накормить его, спросить о том каков был его путь, поговорить о погоде и видах на будущую охоту, сразу о деле начинают. А потом ещё чего доброго и на улицу выгонят…

– Ох, что верно, то верно, совсем испортилась молодёжь. Никакого уважения, – согласно кивнула старуха, протягивая Най-экве костяную чашу с тёмной жидкостью. – Вот. Не окажешь ли милость, о, великая? Испей нашего арийского напитка – кваса. Сама готовила. Не побрезгуй.

– С удовольствием, мудрейшая. Давненько я такого не пила. Мой-то народ в земле ковыряться не умеет. Всё охотой и рыболовством промышляет. А потому вот кваса и не готовит. Только у вас, ариев и попробуешь, – ответила богиня и одним глотком осушила весьма объёмистый сосуд.

Почмокала губами, утёрла их рукой и ко всеобщей радости довольно произнесла:

– Эх… С медком. Это хорошо. Люблю сладенькое. Но ты, девка, права. Нечего засиживаться. Гостила я тут у своего кума Нёр-ойки на озёрах Каменного Пояса. Он в тех краях хозяином гор и хранителем озёр считается. Там вот и услышала про арийскую девицу, что всё на свете наперёд знает. Я тут старых друзей в дальних краях навестить собралась. Вот хочу спросить тебя, Вёльва, стоит ли?

– Спросить-то, конечно, можно. И я тебе, разумеется, отвечу, – молвила грустно провидица. – Да надо ли?

От таких слов у богини аж рот открылся, а отец и бабушка Фарны замерли от ужаса. Девушка же между тем продолжила:

– Ведь что бы я тебе ни сказала, о, великая, ты всё равно поступишь так, как уже решила.

– Хэ! – воскликнула Най-эква. – А ведь девка-то права. Но разве я напрасно тащилась сюда из-за три девяти земель? Давай уж говори, что знаешь.

–Хорошо, – кивнула Фарна. – Ждёт тебя путь к морю, что зовётся Мрачным. И встретишь ты там своих друзей. И будут у тебя годы счастья. И встретишь ты там… О-ой!

Будто чёрная молния пронзила голову. Крик боли вырвался из груди девушки. Её тело мелко затряслось, сама она стала заваливаться набок. Отец с бабушкой бросились к ней на помощь, но припадок уже прошёл. Фарна вновь села, скрипнув зубами остановила их взмахом руки и заговорила горячечным умоляющим голосом:

– Я вижу его. Отца погибели нашей. Я вижу того, по чьей вине сгорит в огне наш мир. Того, кто начнёт Рагнарёк. Светлая богиня, не ходи к Чёрному морю. Не встречайся с рыжими. Не люби никогда больше! Ибо это будет твой сын…

На лице бессмертной застыло выражение презрения и жалости.

– Да что же это? Шева[2] в тебя что ли вселилась? Я-то ждала увидеть великую провидицу, а это всего лишь девчонка, одержимая Шевой, – прогудела Най-эква. – Такую чушь можно услышать только от безмозглого червяка, грызущего девичьи внутренности… Хотя, говорят, шевы, что из головы ящерицы приготовлены, прорицать действительно могут. И кто ж в тебя этот мерзостный дух вселил? Какому колдуну ты на тень наступила? Да ты, верно, и сама не знаешь… А головка-то у тебя часто болит, детка? Мучаешься, поди, жрёт тебя изнутри эта тварь. Ну, иди ко мне. Я её изгоню, а кроме огня с Шевой ничто не справится…

Богиня протянула к девушке руку и погладила её по щеке. Остатки боли исчезли, будто и не было. Фарна вдохнула, боясь выдохнуть и спугнуть чудо.

– Хэ! Ошиблась я. Нет в тебе Шевы. И откуда у тебя видения, я понять не могу. Знать, ты и вправду провидица, – удивлённо призналась Най-эква.

Рука её застыла на щеке девушки. Богиня отвернулась от Фарны и несколько секунд молча смотрела на огонь очага. Потом она вздохнула и, не поворачиваясь, провела рукой по девичьему лицу, коснувшись век так, как обычно закрывают глаза покойникам. Сделав это богиня обратила свой лик к Фарне и поглядела на ясновидящую, словно мастер, любующийся своей работой.

– Ах! – дружно произнесли мужчина со старухой.

Бамс!

Это костяная чаша выпала из рук бабушки.

Фарна открыла глаза. Они у неё были! Она видела. Она снова видела!

И только бабушка отметила одну странность. Раньше глаза Фарны были чёрными, как угольки, а теперь стали серыми, словно речная вода в хмурый осенний день.

– А теперь послушай меня, девочка, – не допускающим возражений тоном заявила Най-эква. – Я стара, как этот мир. Я помню время, когда ариев не было в этих местах. Я стала бессмертной раньше, чем были построены оба города богов. Я очень стара. И свою последнюю любовь я похоронила много веков назад. А мои дети умерли ещё раньше. Ты говорила невозможные вещи. Потому я и вернула тебе зрение. Убогих наказывать грешно. Но если… Это невозможно, но всё-таки…Если вдруг ты была права, то тебя надо наказать за дерзость и глупость. Ты позволила себе слишком многое. Ты посмела указывать бессмертной, что ей делать, а что нет. Так вот. Если ты права, то наказание будет таким. Ты будешь жить долго. Переживёшь всех смертных, кого знаешь сейчас. А если у меня родится сын и ему суждено стать богом, то ты ослепнешь опять в тот же день, когда он станет бессмертным. Так ты будешь знать, что твоё пророчество сбывается. А теперь прощай.

Последние слова прозвучали и богиня исчезла. Просто растворилась в воздухе. Была и р-раз – нет её.

Фарна отрешённо смотрела на кучу лисьих шкур, на которой только что сидела бессмертная. Из глаз девушки текли не кровавые, как прежде, а самые обычные слёзы. Фарна вспоминала, как началась для неё жизнь провидицы, а губы независимо от воспоминаний шептали страшные слова:

Солнце померкло,

земля тонет в море,

срываются с неба

светлые звезды,

пламя бушует,

питателя жизни

жар нестерпимый

до неба доходит[3].

__________________

[1] Най-эква – в мифологии манси – богиня, хозяйка огня. Представлялась Най-эква в виде «семиязычной» женщины в красном платье. В мифах Най-эква обычно требовала возмездия за нарушение традиционных запретов, связанных с огнём.

[2] Шева – мифологическое воплощение порчи у народов коми в виде различных животных и предметов (ящерицы, жука, мышонка, птички, червячка, личинки, волоса, узла из ниток и другое). В Ижмо-Печорском крае шеву называют «лишинкой», на Удоре – «икотка».

[3] Цитата из «Прорица́ния вёльвы» (др.-сканд. Völuspá) – одной из песен «Старшей Эдды», поэтического сборника древнеисландских песен.

* * *

2154 год до Р.Х., конец месяца лося по северному календарю (9 сентября)

* * *

Кушаг собрал последние инструменты в сумку и повесил эту меховую торбу на длинном ремне себе через плечо. Затем он встал перед очагом, оправил пояс на кожаной рубахе и, замерев на несколько мгновений, прочитал пару коротких мантр в честь бога огня Агни, постоял ещё немного и направился к выходу из чума. Налетевший ветерок запутался в пологе, закрывающем дверной проём и трепыхал его, пытаясь ворваться в тесноватое полутёмное помещение.

Кушаг не был красавцем, но и страшным его назвать тоже было нельзя. Так, серость какая-то. Ни ростом, ни силой, ни ловкостью боги его не наделили. Но добротой своей, как известно, они никого не оставляют. Вот и на Кушаге лежала печать их благодати. В роду Тыхзанага и на десять дней пути вокруг их стойбища не было более искусного ремесленника, чем Кушаг. С детства его руки способны были делать такое, чему завидовали лучшие мастера святилищ и раджей. Ему хватало ума и смекалки для изготовления любых самых сложных вещей, которые только мог измыслить заказчик. Но кроме этого у него всегда хватало терпения и выдержки, чтобы украсить своё изделие самым затейливым и изящным узором. За то и прозвали его Кушаг, что значило «работящий». Хотя последнее время его всё чаще почтительно называли Дадаг, то есть, «творец», что безмерно льстило самолюбию мастера. Потому и пригласили Кушага брахманы из соседнего святилища поработать у них недельку над изготовлением медной и золотой утвари, что предназначалась для грядущего праздника урожая.

Кушаг вышел из чума и огляделся. В нескольких от него шагах на корточках сидела небольшая светловолосая и черноглазая пигалица лет десяти и самозабвенно баюкала куколку, связанную из пары пучков соломы, а потом заботливо обряженную в игрушечное платьице. Куколка, разумеется, была без лица, ибо всем известно, что рисуя на кукольной голове рот, нос и (о, ужас!) глаза, человек вселяет в это убогое существо дух, который потом может оказаться весьма неприятным для своего создателя.

– Фарна! Это же семь несчастий на мою голову, а не небесная благодать!!! – проворчал мужчина. –Девице замуж пора, а она в куклы играет! Пошли, горе моё. Провожу тебя к матери и сёстрам. Они на полдни должны на пастбище прийти.

Кушаг поднял лицо к небу. Крепчающий ветер бросил ему в лицо пригоршню пыли. Мужчина зажмурился, тряхнув головой. Но мысли его обратились к солнцу.

«Скоро полдень, – подумал он, – Бабы соберутся на дойку коров и Фарне надо бы поспеть туда. Да и мне в святилище надо бы засветло добраться».

Семь дочерей было у Кушага. Из-за этого многие втихаря потешались над ним, мол что-то хорошее этот мастер может делать только руками, а вот остальными частями тела у него ничего путного не выходит. Фарна была его последним ребёнком. И все в роду знали, что это крайне необычная девочка. Родилась она в ночь зимнего солнцеворота, тогда как раз было полнолуние. И во рту у новорожденной белело два настоящих зуба. А всем известно, что с зубами родятся только тодыси. Тодысь, если вы ещё не в курсе, – это особо одарённый магией человек. Люди такие большая редкость. И с одним-то зубом они редко родятся, а тут сразу два! Потому род Тыхзанага берёг Фарну, как зеницу ока. Ежу понятно, что из такого ребёнка, когда у неё вырастут все коренные зубы, получится могущественный шаман, который будет опорой и защитой для всего племени. Причём тут зубы? Ну, это же просто. Вся сила шамана кроется в его зубах.

И, кстати, у ариев, к которым относился род Тыхзанага, тодысей вообще не было. Такие магически одарённые шаманы водились только у северных народов, которые молились доброму и простоватому Верхнему духу Ену и почитали его хитрого и злобного братца Омоля, ну и ещё 75 божков помельче. Почему именно столько? Да потому что их жилище на самой высокой горе Каменного Пояса Земли называлось Городом семидесяти семи богов. Впрочем, для ариев, живших в южных лесостепях и степях все 77 северных богов были глубоко безразличны. У них свой комплект богов имелся. И наличие тодысей в качестве связующего звена между людьми и богами в нём не предусматривалось. Эту роль выполняли свои ворожеи, колдуны и благородные брахманы. Но дело-то в том, что мать Фарны была как раз из тех далёких северных краёв. И только нелёгкая судьба три десятка лет назад вырвала её из родных лесов и занесла в арийский род Тыхзанага, который в то время кочевал в лесостепи недалеко от реки Огха (что значит «поток»), которую люди севера называли на свой манер – Йока («река»). Родственники назвали девушку ЭньГулю или в уменьшительно-ласкательном варианте Мада. И то и другое означало «голубка». Её неприятности закончились, когда она встретила Кушага. Тот без памяти влюбился в эту русоволосую красавицу и тут же предложил ей свой дом и своё сердце. На что ЭньГулю традиционно для своего племени ответила, что её печени этот парень угоден. Той же осенью бродячий брахман провёл церемонию бракосочетания и Энь Гулю стала зваться на арийский манер Ахшийна, что как вы понимаете, означало всё ту же «голубку».

Через два десятка лет родилась у Кушага и Ахшийны седьмая дочка. Увидев два зуба у новорождённой, папаша был крайне озадачен и обеспокоен, пока супруга не поведала ему про тодысей. Сразу после этого девочка получила имя Фарна, что значит «небесная благодать». Ну, когда эта самая благодать наступит, наверное, только боги из Золотого города знают. Большой пользы сейчас от будущей ворожеи не было. В силу она пока не вошла и умела лишь тонко чувствовать настроение других людей. Она легко распознавала говорит ли человек ложь или считает, что произносит слова правды. Очень часто ей удавалось угадать мысли собеседников. И в меру своих скромных способностей девочка уже пыталась манипулировать людьми, как это делают все дети мира. Порою она подлаживалась под собеседника, пыталась ему понравиться, а иногда пёрла вперёд, словно медведь-шатун, настаивая на своём. В общем, пока в силу не вошла, за ней глаз да глаз нужен. Такого мнения придерживались и все более или менее значимые личности рода Тыхзанага. Тайну магической одарённости в тесном коллективе родственников, разумеется, сохранить не удалось. Да и нужно ли? Родичи были несказанно рады, что у них в скором времени будет свой защитник от чужой волшбы, злого колдовства и потусторонних сил. А потому ребёнка, который превратится в сильную ворожею, нужно оберегать от всяких опасностей. Мало ли кто на неё покусится? Мало ли кому не захочется, чтобы возвысился род Тыхзанага?! А кому, как не родителям и сёстрам выступать в роли телохранителей? Потому все родичи и смотрели сквозь пальцы на самые грубые нарушения родовой дисциплины. Вот сейчас вместо того, чтобы в куклы играть, Фарна должна была бы вместе со старшими детьми поспевшие жёлуди в дальней дубраве собирать или, на худой конец, с самыми малыми детишками и старыми бабками – хворост в ближайшем лесу. Но нет. Без папы или мамы Фарну в лес не пускали.

– Ну? Собралась, боль моего сердца? – проворчал Кушаг. – Тогда пошли.

Когда двинулись, налетел сильный порыв ветра. Фарна чуть не задохнулась под его напором и несколько раз, словно выброшенная на берег рыба с выпученными глазами безрезультатно открывала и закрывала рот. Отец на это только рассмеялся:

– Незачем ветер ртом ловить. Подставляй ему лоб, бодай его, как бычок, и он не будет тебе страшен.

Идти пришлось недолго. Немного вдоль берега реки, затем через небольшой перелесок, потом поднялись на невысокий холм и вот с него уже виден луг, где пасётся четверть родового стада – практически все коровы. Правда, смотреть туда было сложно. Прямо в лицо дул сильный ветер.

– Пап! А чего это с коровами сегодня творится? – услышал Кушаг удивлённый голос своей дочери.

Мужчина, сопротивляясь ветру, поднял голову, глянул на луг и от удивления остолбенел. Людей на лугу не было, а коровы будто бы водили хоровод. Друг за другом они шли по кругу. Сначала медленно, затем быстрее, а потом оторвались от земли и полетели. Нет! Крылья у них не выросли, но они на самом деле поднялись в воздух и теперь летели всё также по кругу. А центр этого круга стал темнеть. Внутри него сгущался мрак. Будто бы увидев отца и дочь на гребне холма, тьма тихо поползла к ним, принимая форму громадной воронки и разбрасывая по пути очумевших от такого приключения коров. Сначала она двигалась медленно, но чем ближе подползала к гребню, тем быстрее становилось это движение.

«Смерч тодыся – шувгей! – забилась в голове Кушага страшная мысль. – Ахшийна говорила мне об этом. Другой тодысь может украсть Фарну, чтобы сделать из неё свою ученицу. Выследили. Бежать. Бежать. Надо бежать. Он пришёл за Фарной…»

Но ноги не слушались своего хозяина. Они словно приросли к земле. И только правая рука машинально шарила в висящей на боку сумке, пробираясь среди ненужных сейчас вещей на самое дно.

Чёрная воронка была совсем близко. Вдруг её хобот оторвался от земли и выгнулся в направлении Фарны. Стоявшая до этого в странном оцепенении девочка неожиданно шагнула ей навстречу. Завораживающе нереальный хобот мрака вопреки законам природы обвил её, словно змей, струясь чернотой по изгибам тела, и начал втягивать внутрь воздушной воронки.

«Вот он!» – радостно отозвалось в голове Кушага.

Рука наконец-то нащупала то, что искала – ритуальный нефритовый нож искуснейшей отделки. Нож, способный противостоять колдовству! С самого рождения Фарны мастер всегда носил его с собой как раз для такого случая. Кушаг одним слитным движением ловко вытащил своё оружие из сумки и метнул его точно в центр шувгея.

Крик боли перекрыл шум ветра. Ураган резко начал стихать, а смерч схватив свою жертву полетел к лесу, оставляя за собою дорожку кровавых пятен.

Словно каменные гири свалились с ног Кушага. Оцепенение прошло. Мужчина сорвался с места и ринулся вслед шувгею. На бегу он поднял упавший в траву нефритовый нож.

Смерч между тем вломился в подлесок буковой рощицы и растаял. Прибежавший за ним Кушаг увидел лежащую в кустах Фарну, наполовину засыпанную сломанными ветками, пучками травы и комьями земли. А впереди среди деревьев мелькнула фигура убегающего обнажённого мужчины.

– Убью гниду! – взревел Кушаг и дёрнулся было вслед удирающему колдуну.

– Папа! Где ты, папа! – крик дочери, смешенный с плачем остановил его.

Кушаг оставил мысли о мести и бросился ей на помощь. Смахнув ветки и комья земли, он поднял дочь на руки и вынес на край луга. Девочка немного успокоилась. Перестала плакать и лишь тихо всхлипывала. Отец положил её на землю и стал ощупывать руки и ноги, стараясь понять всё ли цело.

– Всё прошло. Всё хорошо, дочка. Где у тебя болит?

Ответ привёл его в шоковое состояние.

– У меня ничего не болит. Папа, а почему так темно вокруг?

Отец взглянул в глаза дочери и содрогнулся. Глаз не было. Из-под век текли кровавые слёзы…

* * *

2154 год до Р.Х., конец месяца выдры по северному календарю (17 декабря)

* * *

Тьма. Тьма. Тьма.

День и ночь – тьма. В этой тьме были голоса отца и бабушки Уарзеты. Кроме них в их чум никто не заходил. От бабушки Фарна узнала, что теперь у неё больше нет ни матери, ни сестёр. Понятно стало и почему к ним в чум никто не приходил. Вместе с матерью и сёстрами погибло ещё восемь женщин и трое мужчин. Стойбище было в глубоком трауре. Решено было ближайшей весной откочевать подальше отсюда. Пятеро разведчиков были отправлены на север на поиски подходящего места. Так что большинству родичей было не до страданий ослепшей Фарны. Хотя, конечно, если говорить начистоту, то они просто боялись колдовства и магии, с которыми в их сознании прочно была связана Фарна. А ещё они втайне винили её в столь многочисленных смертях. Мол, лучше бы злой тодысь забрал одну Фарну. Тогда все остальные были бы сейчас живы.

Фарна обо всём этом даже не догадывалась. Она просто лежала в темноте, глядела в темноту, жила в темноте.

Так прошло несколько месяцев, прежде чем к ним стали заглядывать по поводу и без повода любопытствующие родичи. Поглазеть на слепую девчонку – это ведь тоже развлечение, которых так мало в будничной жизни лесостепных кочевников. И вот тогда временами среди тьмы девочка стала видеть фигуры. Не живые человечьи тела, а будто бы огненные сполохи разного цвета. И она научилась узнавать тех, кто к ней приходил, и различать в этих цветах их настроение. А потом откуда-то стало являться странное знание о том, что с ними будет дальше. Это знание возникало неожиданно, словно вспышка молнии, словно озарение.

Всё началось с тётки Бимджи («воробушек»), которая пришла к бабушке Уарзете за какой-то мелочью. Тётка возбуждённо чирикала что-то бессмысленно-невразумительное и периодически поглядывала на Фарну. В этот момент её блещущая всеми цветами радуги фигура начинала отливать иссиня-чёрным и лиловым, что девочка уверенно трактовала как смесь страха и любопытства. Вот тут-то и сверкнула молния.

– Зря ты, тётя Бимджи, здесь торчишь, – наставительно произнесла Фарна. – Тебе домой надо спешить. Сейчас мужчины в твой чум дядю Галау принесут. Он сучком ногу пропорол. Твоя помощь нужна будет. Но ты не волнуйся. Промой рану отваром ивовой коры с крапивой. Повязку чистую наложи. И с ним всё будет хорошо. Быстро поправится. А вот тебе свою парку сегодня от огня беречь надо. Держи её от очага подальше…

Тётка Бимджи тут же заткнулась и молча, словно воды в рот набравши, медленно вышла из чума. А вот покинув жилище новоявленной прорицательницы, она со всех ног бросилась к своему дому. Словам девчонки она поверила сразу. Поэтому вбежав в чум тут же поставила на огонь котелок с водой и бросила туда горсть тёртой ивовой коры и пригоршню сушёных листьев крапивы. Вода успела закипеть, а тётка успела снять котелок и вытащить его на снег, прежде чем четверо мужиков действительно притащили в чум Бимджи её мужа, истекающего кровью. Ох, как кстати тогда пришёлся заранее приготовленный отвар! Ох, как благодарила она в мыслях своих Фарну за этот совет. Вот только в суете вокруг мужа забыла Бимджи про вторую часть предсказания. Её замечательная новая парка всё-таки свалилась в огонь очага и так подпалилась, что больше не годилась в качестве одежды.

* * *

2153 год до Р.Х., последний день месяца горностая по северному календарю (22 июня)

* * *

Дни шли за днями. Фарна могла уже вставать с нар и даже без посторонней помощи выходить на улицу. Род Тыхзанага переселился на много дней пути севернее прежней стоянки. Кое-как обустроились на новом месте. А там и весна пролетела. Наступило лето, а с ним пришёл день летнего солнцестояния. Красивый и загадочный праздник с изобилием жертв, огней и костров. Самая короткая ночь в году. Одна из немногих ночей, когда легко общаться с ушедшими в страну мёртвых.