Не жми на кнопки!

– Ну, скажем, несмотря на «Коррозию», в душе я и сам антифашист, ты же знаешь…

Валек присоединился к беседе (дело было, напомним, в нулевых):

– Мне это представляется столкновением двух культур, двух мировоззрений: иудейского и эллинского. Европа находится под влиянием эллинской культуры: культ тела и прочее. Тут несоответствие ясно. Гораздо сложнее понять столкновение мусульманского мира и иудейского – культуры очень близки. Это всё равно, как если бы украинцы воевали с русскими.

– Мне трудно судить, так как не очень хорошо разбираюсь в этих тонкостях, но вроде бы и иудаизм и мусульманство претендуют на обладание абсолютной истиной, что позволяет им в некотором роде возвышаться над другими конфессиями и их представителями. Если в христианстве, которому претензии на обладание истиной тоже не чужды, не столь явно выражена готовность воевать за веру – я говорю только про Евангелие, не про реальную деятельность его адептов – то в том же Коране можно увидеть одобрение насилия. Мусульманство и иудаизм очень агрессивны – это, видимо, лежит в основе конфликта между ними. Я выражаю лишь свое мнение, а я могу быть недостаточно осведомленным в этих вопросах.

– По-твоему, в Коране есть суры, которые призывают убивать людей других национальностей? Мне кажется, одобрения насилия нет ни в одной из перечисленных тобой религий. Всё это делают люди, они извращают и интерпретируют по своему усмотрению, – говорил Валентин.

– Да? А ты сюда посмотри! – Виктор извлек свой дневник, полистал его и передал Вальку. Тот с некоторым удивлением прочел вслух, с трудом разбирая корявый почерк: «186 (190) И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, – поистине, Аллах не любит преступающих;

187 (191) И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас: ведь соблазн – хуже, чем убиение! И не сражайтесь с ними у запретной мечети, пока они не станут сражаться там с вами. Если же они будут сражаться с вами, то убивайте их: таково воздаяние неверных!

Сура 2. Корова. Стр. 35. Перевод академика И. Ю. Крачковского. Москва, 1991 г.»

– Ладно, я не спорю, что всё зависит от интерпретации. Вы скажите прямо – появился талант у меня, или это всё вранье? – воскликнул Витя, не вытерпев.

– Конечно, явный прогресс налицо. Я помню то, что ты писал до этого. Такая лажа, если честно! Думаю, не обманули тебя инопланетяне.

Подошел Семен и присоединился к разговору, так как прочел уже свою копию «Ответа».

– Ну и тему ты поднял, автор! Тут миниатюрами и даже новеллами не обойдешься – будет расти, как снежный ком! Кстати, если будешь писать продолжение, недостаток знаний по теме может выйти боком… Надеюсь, что-то получится, – резюмировал самый младший из четверки.

– Тема-то поднялась и сразу иссякла, так как призвана была отразить лишь поверхностные точки зрения на ситуацию, – ответил ему Виктор. – Но, если совсем уж серьезно об этом, в Китае вот никогда еврейского вопроса не поднималось; евреи там не объединялись перед лицом направленной на них агрессии. Они преспокойно ассимилировались, растворились среди китайцев. Вопрос имеет чисто религиозную природу. Он связан с желанием христианства позиционироваться как «истинный» иудаизм вопреки иудаизму еврейскому.

– Гм, слишком поверхностно! – возразил Валя.

– Аминь, – Моисеев не стал возражать.

Виктор, конечно, был рад доброжелательным откликам друзей, но, вообще-то, он ожидал большего. Однако для начала достигнутого хватало.

Прозвенел звонок, и все разошлись по классам.

К третьему уроку забинтованная рука уже почти не мешала. На физкультуре Виктор, благо был освобожден самим собой от занятий с помощью скачанной из и-нета справки, распечатанной заблаговременно сразу после литературных трудов, написал стихотворение:

«Разложу свою жизнь я по буквам,Мне помогут пять пальцев руки.С опозданьем пускай, всё ж приду к вам;Приплыву по теченью реки».

Пока он писал его, поглядывая на бегавших и прыгавших одноклассников, в голове мелькали посторонние мысли, навеянные лицезрением бодро дрыгавшихся обтянутых спортивными латами задов. Виктор думал о том, означает ли всё случившееся полную потерю его уличной боеспособности из-за угрозы соскальзывания пальцев с кнопки, а также о том, что не за горами диспансеризация. Военкомат может в теории проявить излишнее любопытство, поэтому нужно будет откатить нужному врачу, тем самым раз и навсегда избавившись как от расспросов, так и от угрозы угодить в грустные места обязательной службы, чреватые при новом украшении Виктора опасностями не только для него, но и для всей нашей Родины-Земли.

Моисееву вдруг вспомнился один поразивший его недавно случай, и мысли снова приняли творческое направление. Время позволяло, и он сочинил вторую прозаическую вещь своего «законтаченного» периода. Это произведение писать было труднее, но поселившаяся с недавних пор в душе уверенность в собственной значимости удесятеряла силы и стимулировала на работу. Новую миниатюру он озаглавил

«Человек с микрочипом в голове»

«Один вопрос… Всего один вопрос остался без ответа. Это вопрос «когда?» Я даже не спрашиваю, как. Но когда, мать вашу?! Когда они вставили свой микрочип в головы человечества?!

С виду обычный человек не так обычен внутри. Кошмар, просто кошмар, до чего необычен! Он – человек с микрочипом в голове и микрофоном, вмонтированным в ладонь. Микрочип соединен с микроприемником, настроенным на получение приказов свыше.

«Что? где? когда? как?» – вопрошает в микрофон под кожей человек с МГ/МЛ. И, конечно же, получает ответы: что делать, где, когда и, конечно, КАК.

Новая модель, последний каприз престарелого Бога. Игрушка судьбы в руках тоталитарных систем. Universal soldier на службе миротворчески-нефтяного милитаризма. Шуруп в машине seamless. Back in US… Back in US… Да, Пол, ты прав, увы! Патент на изобретение вырождающегося импотентного поколения «х… less». Привет тебе!

Человечество с микрочипами в мозгах и микрофонами в сжатых в кулаки ладонях. Прах отцов вопиет о возмездии, а болезни матерей вызывают сострадание. Эпидемия «ада внутри» распространяется по душам и душонкам со скоростью web-спама. А вот яркий образчик поэзии эпохи (автор – Микрочип Микрофонович):

Зеницей ока по костям коробится упрямо.Из-под брони глядит очко: момент Гудериана.Не жги электричество почем зря,Веря, что желтое – это заря!Цифровое решение буквенных проблем —Круг на песке, уравненье с рядом неизвестных,Самая недоказуемая из всех теорем.Магнитною бурей спел песен нелестных.

Продукт лесбийских внебрачных игр попсы и рекламы. Мечта о колбасе в преломлении о выступы шероховатой реальности. Ад. Один. И он один. Воюет сам с собой. Потому что воевать с системой – удел тех, кто может дифференцировать себя, отгородить от чего-то внешнего. Человек с МГ/МЛ не таков определенно. Он ревет; его рвет; он бьет; он пьет…

Он понимает,Что ничего хорошегоЕгоУжеНеЖдет.

И тогда он сигнализирует о своем бытии окружающим. С помощью огня он подает сигнал. И когда на сигнал не приходит ответа, программа контроля приказывает природным окулярам образовать соленую влагу. Всё… И снова в новый день, глотая горечь бытия. Грустно жить за решеткой, братья… Но весело спать».

Последняя написанная строчка совпала во времени со звонком, известившим об окончании урока, что не было простой случайностью, по крайней мере, в воображении Виктора. Посмотрев на часы на экране мобильника, он отметил, что выпал из реальности: для него оказалось неожиданностью, что мимо лавки, на которой он сидит, проходят в направлении раздевалок парни и девочки, в то время как он сжимает в руке новый текст, сгорая от нетерпеливого желанья хоть кому-нибудь показать его.

На роль «кого-нибудь» без лишних раздумий была определена Катя Дросимова, девушка ботанического склада души и соответствующего вида, но в чем-то симпатичная. Витя не предпринимал попыток ухаживать за ней, не ведая, что этим самым ее задевал, так как был нередким гостем ее девичьих снов. Итак, именно ее Виктор выбрал в качестве первого читателя и критика своей новой вещи.

Глава 5. The righteousness

Моисеев и Дросимова стояли в рекреации у подоконника. Виктор, с нетерпением ожидая мнение своей читательницы, пришел за двадцать минут до первого урока. Он допускал, что, если ему суждено будет стать известным писателем, он уже не будет обращать такого внимания на отклики других людей, но пока живое общение о его творчестве было необходимым, как воздух. И вот он по выражению лица подошедшей девушки старался прочитать ее мысли как относительно произведения, так и личности самого автора.

– Ну так что скажешь? – нарушил Виктор неловкое молчание, возникшее после обмена приветствиями и пары общих фраз. Надо было брать быка за бока.

– Ну что тут можно сказать… – Катя томно закатила глаза и поправила очень длинные темные волосы. – Видны разнообразные влияния, но в целом очень даже ничего!

– А поконкретней?

– Поконкретней? Могу утверждать, исходя из прочитанной мной миниатюры, Виктор, что микрочипы вмонтированы еще не во все головы. Я и не подозревала в тебе такого таланта!

Эти слова Моисеева не очень обрадовали, так как он отдавал себе отчет в том, что обязан неожиданно открывшемуся таланту не столько себе, сколько инопланетной технологии. Впрочем, тут прозвенел звонок и избавил его от смешанных ощущений.

После уроков они вдвоем шли от старого трехэтажного здания школы, недавно наконец-то отремонтированного благодаря вышедшему из этих стен депутату Думы. Когда немного отошли от зеленого забора, ограждавшего территорию учебного заведения, их глазам предстали рабочие, увлеченно занимавшиеся укладкой асфальта. Между тем Моисеев объяснял, как возникло его произведение:

– Я ехал стоя в троллейбусе. Рядом сидел бомж, который, очевидно, был сумасшедшим. Он что-то бормотал и размахивал перед окном зажигалкой, периодически чиркая ей. Волосы почему-то были разноцветными, версия происхождения их странной окраски и подтолкнула к идее сюжета. Человек, помимо прочего, вслушивался во что-то слышное одному лишь ему и говорил в кулак как в микрофон наподобие следующего: «Приказ понял!». Основной замысел родился сам собой. У меня такое часто происходит: только что-нибудь увижу – сюжет уже готов.

– Да? – Катерина обвела окрестности взглядом серых очей. – А ну-ка, про рабочих этих что-нибудь? сможешь?

Витя смущенно замолчал. С полминуты смотрел на свою левую руку, после чего уверенно молвил:

– Могу. Пошли только к скамейке отойдем.

Заинтригованная Катя, подобрав юбку, уселась рядом с начинающим автором. Тот, не теряя времени, уверенно примерялся, как бы поудачнее схватить пегаса за рога: достав ручку и дневник, начал писать.

В то время как он выводил вдохновенные строчки, откинувшаяся на спинку скамейки Катя жмурила глаза от яркого осеннего солнца. Прохладный ветер феном шевелил ее вороные волосы, что выглядело довольно красиво. Но красоту эту некому было оценить, поскольку Моисеев снова выпал из реальности.

Через десять минут Виктор распрямил спину, разбудил слегка даже задремавшую одноклассницу и с пафосом продекламировал написанные экспромтом строки:

– Я разработал концепцию художественного творчества, которой собираюсь быть верен, которой намерен следовать безостановочно и упрямо. Ее название – «Путь Асфальта». Про нее можно исписать толстые тома, но я хочу лишь вкратце передать суть. Художник слова! Прораб под подпись выдал тебе энное количество таланта. В нашем случае его символизирует Асфальт. Обычный Асфальт, вроде того, что составляет основу городских Тротуаров и Дорог. Как ты будешь этот Асфальт класть, зависит от тебя, условий местности и других факторов. Заасфальтировав очередной участок, ты провозишь по нему фатальную колесницу своей жизни дальше на некоторое расстояние, одновременно приближая свой конец и высекая свое имя на стене истории для Вечного. Дорога, проложенная тобой, останется, даже когда ты канешь в Лету, и еще послужит многим добрым людям. Но вот только ты уже об этом не узнаешь, хотя при твоей жизни прораб всяческими гримасами и ужимками старался донести до тебя эту простую, как два пальца об Асфальт, мысль. Но ты и не жалуешься. Да и прораб тобой доволен. Твоя дорога будет не хуже чем у других, но и не лучше. Те, кто придут за тобой, продолжат твое дело и помянут предшественника (то есть тебя) добрым словом и тихой молитвой. Можно всю рабочую пору пробухать, но и зарплаты тогда не видать, как бомжа в лесу. Вопрос: оно нам надо?

Дочитав свое произведение, Виктор бросил взгляд на забинтованные пальцы, полез в карман за платком, культурно высморкался и только тогда рискнул посмотреть на Катю. Та не мигая смотрела расширившимися зрачками в лицо Виктора. Она быстро заговорила:

– Ты правда всё это сейчас вот прям напридумывал? Нет слов! Просто нет слов! Такая глубокая концепция – из ниоткуда! Я в потрясении. Дай поцелую! – она чмокнула Моисеева в щеку (от удовольствия и слегка пугающего неожиданностью счастья тот зажмурился и в смущении не решился что-то вымолвить в ответ). – Я предвещаю тебе большое будущее! Только не бросай это дело! Помню, у тебя проскользнула «фатальная колесница». Тоже Талькова слушаешь?

Пришедший в себя после первого в его жизни поцелуя от девушки Виктор уже спокойно заговорил:

– Есть такое дело. Любимая его песня – «Моя любовь».

– Здорово! А я ее не слышала. Дашь послушать?

– Угу, завтра си-ди притараню.

…По пути домой Витя вспоминал беседу с Катей в школе и после, заново воссоздавал в уме как сказанное в ее ходе, так и поцелуй, и осознавал, что приятно было заново переживать и то и другое. На полдороге Моисеев завернул к Филе, чтобы тот помог сменить повязку. С каждым разом эта процедура становилась всё более опасной, ибо к руке постепенно возвращалась способность двигаться, что было уже чревато лишним рывком пальцев и гибелью всего, что так дорого сердцу людей вне зависимости от вероисповеданий. Радовало лишь, что шприц был почти полным.

Уже дома, после наскоро проглоченной трапезы, Моисеев согнал наваждение и, глянув искоса на хорошо замотанную руку, открыл «вордовский» файл и позволил душе низвергнуться в пучины вдохновения. В этот раз он выдал антиправославно-жизненную стори.

«Право слово!»

«Гоша, девятнадцати с половиной лет, искал Историческую библиотеку в районе Китай-города. Ориентиры, которые должны были облегчить ему поиск, не выполняли своих функций. Храм, стоявший перед его глазами, явно не был тем храмом, который требовался.

Пока Гоша смотрел на не тот, но всё же такой красивый образчик зодчества, из храмовой двери вышла какая-то женщина средних лет, несколько диковатого вида, и направилась прямо к молодому человеку. Представившись Татьяной, женщина поведала рассказ, который так сильно заинтересовал Гошу, что он напрочь забыл о собственном деле.

– Ты видишь этот храм? Ты бы знал, как здесь отец ***ий проповеди читает! Но при всем моем хорошем отношении к нему, скажу прямо: православие никуда не годится! Они деньги берут за кости. Надо снова, как в тридцать третьем году с ними поступить! Хотела за четверых свечи поставить – так говорят, за каждого – сто… Я пыталась об этом говорить одному батюшке, высокому такому, повыше тебя, и толстому: «Почему на костях капитал сколачиваете, на крещении?» А он побежал бить, я убегала, потеряла платок, он догнал. Так жестоко давно не видела, чтобы били! За голову – и об стену! – горькие воспоминания, это было видно, нелегко давались женщине. – Я подала на батюшку в прокуратуру, ещё на Украине было. Ничего… Поехала в Москву. Чувствую, за мной погоня, – озвучиваемый детектив захватывал Гошу похлеще Донцовой. – на «Щелковской» увидела, что двое за мной следят. С начальством по сотовикам что-то обсудили, им дали команду – догнали меня, избили, и свидетеля тоже избили.

Главное, какой народ оболванили хороший! Какая земля здесь – ты только посмотри! Все они, толстопузые, повязаны: государство, православие, менты. Все – одна банда. Жить страшно, умирать легко в такое время. Мафия, бандиты правят государством российским. Украли квартиру у меня… Короче, молодой человек, держись от них всех подальше – целее будешь!..

– Да ноги моей больше не будет у них на пороге! – молвил Гоша в негодовании».

Погруженный в мир собственной фантазии, Виктор даже не заметил, как наступил вечер. Потянувшись и глянув в окно, он увидел отблески закатного солнца. Улыбнувшись привидевшемуся в багровом пламени лику Бога, Витя по-быстрому сделал уроки, внес корректировку в рассказ (по ходу дела подумал: «Ну вот, как бы теперь на меня православие не ополчилось!») и, умывшись, лег в постель, размышляя о вошедшей в его жизнь, он был в этом уверен, девушке. Заодно он решил пока что замедлить темпы бурной творческой деятельности в пользу учебной.

Глава 6. Two lovers

На протяжении нескольких следующих недель Витя с Катей гуляли вместе по выходным, в результате чего они посетили, составив предварительно список в алфавитном порядке и отредактировав его, следующие места: Коломенское, Кремль, музей Вооруженных Сил, музей Востока, Пушкинский музей изобразительных искусств, Третьяковку.

Счастье наделяло осень чертами весны, всё было в порядке, пока Витя не накатал пару поэтических опусов для Дросимовой – простеньких произведений. Одно из посвящений выглядело вполне невинно:

«К тебе до смерти полон жаждой,С последних сил сквозь зубы крепишься.Люблю как бога я твой каждыйКвадратный сантиметр футфетиша.Там, где проходит это тело,Там, где проносит мир души,Воздвигну храм рукою смелойКрасе очей в людской глуши».

Второе было слишком смелым, чтобы его здесь приводить. Но не стихи вызвали крушение идеалов. Дело в том, что по глупости и молодости Виктор завел разговор о любви. Он не имел представления, что вместо того, чтобы привлечь (второе произведение включало зарифмованную пару «привлечь-прилечь»), это подействует на предмет обожания отталкивающе. Да какое там «привлечь», тем более – «прилечь»! Едва Виктор произнес роковые слова, как почувствовал, что Катенька не хочет его ни в каком из смыслов, нужных ему. Какие-то пять минут назад всё было совсем иначе, но теперь что-то неуловимо и в то же время очень ощутимо изменилось в воздухе. Женская душа – Марианская впадина. Темная, зачастую холодная.

Катя объяснила, что хочет просто дружить с Витей.

Трезво взглянув на себя (no money, no car, no completed education and so no), Виктор страдальчески сощурился, ибо представлялось очевидным, что такая дружба хуже холодной войны. «Наверно, «дружба» и «ружье» – это однокоренные слова» – мелькнула догадка. – Хорошо хоть, ничего не было. Хотя это также и плохо…» Лучше всего было бы отныне не замечать предмета своей страсти. Но попробуй не замечай в этом возрасте, когда всякий знак женского внимания равен… Да ни с чем не сравнится, выше всего женское внимание в шестнадцать лет! Особенно, если его источник является к тому же предметом обожания.

Всё это мгновенно пронеслось в ускорившем благодаря стрессу работу мозгу и привело к тому, что Моисеев, как Тальков, «ушел в глубокое молчанье», лишь кивнув в ответ на заданный в лоб вопрос. Они прошли еще какое-то расстояние вместе и разошлись.

Витя пошел к ближайшей кафешке (они прогуливались в районе Старой площади, Витя сразу вспомнил свое последнее прозаическое произведение), а Катя индифферентно застучала каблучками в сторону метро. Охранник кафе «Sorry, бабушка!» грубо крикнул, едва Виктор вошел: «Закрой дверь!» Другой охранник поинтересовался у кричавшего, почему он такой грубиян. «Это не я такой, это жизнь такая!» – выдал тот ответ, секунду поразмыслив. «Легко жить, когда во всем следуешь за общим потоком жизни и не пытаешься ничего изменить. Жаль, что серый удел – не мой», – подумал тогда, бросив на грубияна мрачный взгляд, Виктор. В кафе он долго не задержался, только слегка перекусил. После этого отправился домой.

Стоя в депрессивном состоянии духа и мрачно толкая чужие тела в ответ на привычные хамские толчки, Моисеев старался сохранить подобие равновесия в зыбком мире общественного наземного транспорта и видимость благочестивого спокойствия на лице.

«…Введена система АСКП. Более подробную информацию можно прочитать в объявлениях на остановках. Желаем вам приятной поездки!» – съерничал голос из магнитофона водителя. «АСКП, – решил Витя, – тренажер для выработки в себе самых низких и зверских инстинктов».

…По неопытности Виктору в первое время после того, как Дросимова его бросила, было весьма плохо; болела душа. Никто из старших товарищей не объяснил, что дальше его влюбленности и расставания будут не столь болезненными. А если б и объяснили, разве это дало бы что-нибудь?

Но, как бы ни было плохо, Виктор ничуть не сомневался, что нужно идти вперед несмотря ни на что. Он просто взял и пошел, решив, что, разумеется, можно было бы прожить жизнь как полностью, так и в деталях иначе, более грамотно, избежав бури и любви, но разве было бы от этого интереснее?

Увы, неприятности на личном фронте вылились в своего рода «творческий штиль». Ничего интересного не писалось.

Виктор всё ж начал новый рассказ. Он вывел шестнадцатым шрифтом заголовок:

«Табуированная тема»

После этого сходу родил и само произведение:

«Молодой человек шестнадцати лет шел по улице. Возле газетного киоска он увидел дедушку……………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………насрал в рот…»

Напечатав текст рассказа, он тут же в порыве раскаяния удалил его. Теперь он понял, что даже очень талантливый автор может написать бездарное произведение в соответствующем настрое – например, когда лебедка либидо настроена на зло.

Глава 7. Day-dream

Дни проходили, Моисеев уже оправился от переживаний, вызванных неудачей с Дросимовой, как вдруг новая напасть подкралась оттуда, откуда не ждали.

Случилось следующее: в организме Виктора под влиянием инопланетного стимулятора творческой активности произошли необъяснимые изменения, затронувшие область психики. Стимулятор пришельцев был рассчитан на широкий спектр обитающих во Вселенной существ, но не на всех, и, видимо, в том числе не на людей. В результате воздействие инопланетной техНЛОгии привело к нарушению адекватного мировосприятия. Впрочем, у молодых людей его возраста, особенно если они при этом талантливы в какой-то области (а талант часто – дело наживное, в чем Виктор недавно убедился на собственном опыте), мировосприятие и так разительно отличается от взросло-среднестатистического, присущего тем, кто идентифицируется исключительно как вечный борец за жирный кус в описанной Пелевиным Кормушке.

Итак, побочный эффект инопланетного средства – новообразования в психике Витька́ в виде дневных сновидений – стал фактом, с которым ему приходилось теперь считаться volens nolens. Еще до общения с представителями неземной цивилизации Витю посещали видения, являвшиеся порождениями его собственной фантазии, которые могли бы дать пищу для размышления преданному поклоннику Фрейда, но никогда прежде они не выходили из-под полного или частичного контроля подростка.

Виктор с неудовольствием обнаружил, что видения могут захватывать его душу целиком прямо среди бела дня. Начал замечать, что выпадает из реальности в самый неподходящий момент – например, во время урока или при переходе улицы. К счастью, пока что толчки окружающих оперативно возвращали его в адекватное психическое состояние. Он мог лишь надеяться, что палец в один прекрасный момент не перестанет давить. Витя стал чаще менять повязку, прося Филиппа затягивать покрепче узлы – никто не знал, когда понадобится новая доза парализатора.

В конце концов он умудрился отключиться прямо на уроке. Ему еще повезло, что невольный дей-дрим со стороны выглядел как глубокая задумчивость, которую равно могли вызвать как красивые девушки, так и история написания гениального романа Михаила Афанасьевича Булгакова.

В своем сне наяву Виктор обнаружил, что стоит где-то посередине Тверской улицы, прямо на проезжей части.

Напротив него располагалась группка из пяти бомжей, но бомжей неправильных. Двое держали плакат со странными словами: «Бомжи Москвы за сухой закон!» У остальных в руках были книжки советских писателей, но они вовсе не пытались втюхивать их прохожим по бросовым ценам, а вместо этого читали сами. На одном оборванце даже были очки, из-под стекол которых, правда, сверкали фингалы. Периодически бомжи скандировали не очень слаженно, но с чувством:

– До-лой вод-ку!!! До-лой вод-ку!!!

Чудеса не закончились. К фасаду здания, на который случайно попал взгляд Витька́, был приделан рекламный плакат движения «против СПИДа – за СПИДы!», а сзади постепенно нарастал галдеж. Виктор смог заставить себя оторвать взгляд от бомжей антиалкогольной ориентации и плаката и, собрав всю силу воли, оглянуться на шум за спиной. Он увидел процессию, двигавшуюся в сторону центра: люди с агитационными транспарантами и рекламными плакатами дружно шагали в ногу.