Младшие родственники моей семьи

– Ты им пример покажи, как нужно летать. Видишь дупло в липе около моего дома? Оно на высоте примерно метр от земли. Заберись в него и прыгни с раскинутыми руками – любая птица понимает пример.

«Шепталёнок» смотрел недоверчиво, соображая в глубине души, что одноглазый озорник устраивает какой-то подвох, но дал себя уговорить и, после короткого полёта, шлёпнулся в траву, испытывая довольно болезненные ощущуния.

На следующее утро эпопея с дрессировкой различных пернатых была закончена, по причине внезапного приезда в Колычёво рослой красавицы москвички Тани Ивановой. В неё влюбились чуть ли не все ребята с четырёх деревенских улиц, плюс полдюжины молодых людей из окрестных селений. Даже истерзанный похмельным синдромом алкоголик Петрович, в очередной раз временно неженатый, положил мутный взгляд на юное создание, дал зарок не пить никогда, по крайней мере в ближайшие два дня, но к обеду не выдержал, махнул стакан самогонки и был уведен Катькой Гусевой в её распутное жилище…

В деревне время движется медленно. В течении следующих четырёх лет главными животными нашей семьи являлись коза Ночка и кошка Мурка. Они прекрасно уживались и были весьма смышлеными особами, не портили грядки, а важно расхаживали по огородной тропинке с невозмутимо гордым видом.

За эти четыре года происходили многочисленные события: свадьбы, пожары, грандиозная засуха лета 1972 года, чистка двух прудов, смерть директора психоневрологического интерната и директора школы глухонемых, закрытие пионерского лагеря «Чайка» … Подросла молодёжь. Кого призвали в армию, кто-то уехал учится в соседние города, а некоторые навсегда перебрались из деревенских домов в городские квартиры.

В начале июня 1974 года, бывшая наша соседка, собираясь в очередной раз замуж, если не изменяет память, пятый или шестой, принесла тёмного упитанного щенка от овчарки Лады. По её словам, это был самый крупный детёныш из помёта. Конечно, мы с удовольствием поселили у себя толстенького кобелька.

Кстати, намерения бывшей соседки Нины оказались серьёзными, и она окончательно вышла замуж, перебралась к супругу и родила множество детей.

Щенку дали кличку Чёрный. Он робел перед кошкой, но мурка приняла его благосклонно. Их часто видели дремлющими на крыльце. Пёсик благодарно поглядывал на повелительницу и норовил лизнуть её. Та принимала щенячьи нежности равнодушно. Они приятельствовали до своей кончины, которая совпала по случайному стечению обстоятельств со смертью Брежнева. Но это было много лет спустя, а тогда мы обзавелись новым другом.

Коза ночка за что-то собаку недолюбливала и делала вид, что забодает, но с годами привыкла и они как бы не замечали друг друга. Пёсик вырос в крупную собаку, но поскольку чистокровной овчаркой не был, самые кончики ушей слегка провисали, хотя размером он овчаркам не уступал, а бесстрашием превосходил. Когда ему ещё не исполнился год, он, защищая меня, умудрился обратить в бегство стаю из шести бродячих собак среднего размера. Он не боялся палки, не любил пьяных, а однажды в сентябре 1975 года, на моих глазах дважды запрыгивал на спину агрессивного лося, пытавшегося ухватить его за холку. Лось панически бежал сквозь кусты и мелколесье.

В бараке жил здоровенный молодой детина по прозвищу Мамонт, семи с половиной пудов весом, нагловатый и не блещущий умом. Его избегали местные девушки и собаки, которых он любил мучить. Я вывел Чёрного погулять, а ему к тому времени исполнился один год. Злодей самоуверенно шагнул навстречу собаке и попытался ухватить за загривок. С мелкими псами у него легко получалось раскрутить и зашвырнуть визжащего бедолагу метров на 10-12. Мне стало страшно за питомца, но я не успел даже слово сказать, как Чёрный со страшным рыком бросился на потенциального обидчика. С огромным трудом мне удалось успокоить пса, а Мамонта спасла телогрейка, изрядно порванная собакой. Он никак не мог пропукаться, портя окрестный воздух. Я загнал Чёрного в огород, а к здоровяку подошёл хохмач-инвалид Митька и с философским сарказмом заявил:

– Говорят, в здоровом теле – здоровый дух, а в твоём здоровенном теле дух с неважным запахом.

Зимой, когда сугробы ещё не превышали тридцати или чуть более сантиметров, Чёрный легко тянул лыжника на длинном поводке, а по укатанной дороге носился с санками на таких скоростях, что саночные седоки постоянно вываливались на поворотах. На протяжении ближайших лет, наш пёс завоевал славу самого мощного и грозного представителя собачьей породы…

Помню, когда я возвратился со службы, то в первый день опасался приближаться к Чёрному, который в первые минуты меня не признал, но после обеда вдруг вспомнил и дружески завилял хвостом.

Жизнь потекла прежним чередом. Муркины котята постоянно увивались вокруг собаки, а в случае опасности спешили в будку, к Чёрному, который их в обиду не давал. Угроза чаще всего исходила от не в меру злобного петуха. Случалось, забредали чужие коты, но и в этом случае, как ни странно, дети Мурки бросались под защиту пса.

Кстати, петух необычайно воинственный и бойкий, испортил нам куриную породу. Цыплят из инкубатора мать покупала всегда в большом количестве, но однажды привезла всего двадцать штук, зато дорогих, кохинхинских. Росли они быстро, подобно гусятам. За месяц они превзошли размером наших белых кур, а всё равно выглядели, как цыплята. Вот тут отец соверши л серьёзную ошибку: решил не оставлять петушков кохинхинской породы. Красно-коричневые гиганты размером с гуся, выглядели очень грозно, чем-то напоминая орлов внешним видом, даже опушка из перьев на ногах походила на орлиную. Отца прельстило то, что беспородный злобный петух яростно стал терроризировать подрастающих гигантов. Остались одни куры, которые выросли в полтора раза крупнее этого петуха, и он казался среди них невзрачным цыплаком. Куры неслись реже, чем обычные квочки, зато яйца у них были куда крупнее. Пару лет белые курочки жили совместно с кохинхинскими, но садились на ночь на разные жердочки (гиганты почти не могли летать и специально для них сделали насест пониже и попрочнее). Потом остались одни коричневые куры с обычным петухом. Что характерно: цыплят они высиживали и выводили, но из-за петуха, порода не сохранилась, а потом выродилась окончательно и те необычные куры остались только в памяти.

В год московской олимпиады, когда последние куриные гиганты состарились, в нашем хозяйстве появился необычайный питомец. Отец принёс кабанёнка не более месяца от роду. Худой, чёрный, покрытый густой шерстью, вертлявый, не в меру любопытный, он лишь отдалённо напоминал поросёнка, а повадками совсем на свиней не походил. Кабанчик мгновенно привык к людям и везде их сопровождал, подобно собаке. В загоне или клетке держать его было невозможно – он всё разрушал, а где не мог сокрушить – подкапывал и влезал.

Однажды он принялся раскапывать картофельную грядку. Чтобы дать ему острастку, я натравил на него нашего здоровенного пса, конечно, под собственным присмотром, чтобы тот его не загрыз насмерть. Чёрный налетел на кабанёнка без особой злобы, порвал ему уши и потрепал за холку. С диким верещанием свинёныш удрал в сарай и спрятался в загоне, где когда-то жила коза. В этот день он из сарая не вышел, а на следующее утро пропал. Мы обыскали огород, обошли наши густые малинники, облазили ближайшие закоулки. Все усилия оказались тщетными, и мы было впали в уныние, но наш сосед Виталик, заглянув в большую собачью конуру, увидел торчащий из-за пса пятачок. Когда они успели подружиться – непонятно, если только ночью. С тех пор кабан поселился в собачьей будке и стал перенимать собачьи повадки. Назвали его Яшкой. Непоседливый и смышлёный, он сразу стал откликаться на имя и мчался галопом на зов. Самое удивительное было то, что грозный пёс Чёрный разрешал беспородному свинёнышу есть из одной миски с ним, при этом хрюнделю доставалось три четверти еды. Приходилось отвлекать Яшку, чтобы покормить собаку.

Пёс влиял на кабана положительным образом. Яшка перестал подкапывать картошку, зато пристрастился сопровождать любого из нас в магазин. Раньше это было любимое занятие пса. Пока мы совершали покупки чёрный терпеливо лежал на магазинном крыльце и дожидался хозяев, грозно поглядывая на посетителей. Собаку побаивались и не раз высказывали претензии, не всегда справедливые. Когда потенциальный покупатель спокойно проходил в магазин или нагруженный покупками человек выходил из двери, не обращая на Чёрного внимания, пёс лежал не двигаясь, а только внимательно приглядывался. Если же недалёкие умом, вздорные аборигены (таких везде хватает) начинали на него орать, а то и махать руками, грозный страж больше никого не впускал и не выпускал, так, что приходилось выбегать на вопли и успокаивать Чёрного.

Когда они с Яшкой стали ежедневно сопровождать нас в магазин, сначала смотрелось со стороны довольно уморительно, но кабанёнок на ходу перенимал собачьи повадки и пришлось Чёрного сажать на цепь. Суетливый Яшка нетерпеливо ждал похода в магазин, до которого следовало топать с полкилометра и весь трясся от восторга, когда его ожидания сбывались.

В июле начали опадать скороспелые яблоки сорта «Коричный». Для Яшки наступили благословенные времена. Пёс с удивлением наблюдал, как его приятель лакомиться падалицей, нюхал, даже пробовал надкусить и сразу выплёвывал, не понимая, как можно уплетать такую дрянь.

Кабанёнок рос гораздо медленнее домашних свиней, а самое главное – не обрастал жиром, что вызывало досадливое недоумение у отца, грозившего его заколоть:

– Хоть два пуда мяса будет, а так с него толканет. Беспечный Яшка, не предвидя грозящей ему участи, охотно сопровождал отца, куда бы тот не направлялся, а тот брал кабанёнка даже в лес за грибами, предпочитая его общество собачьему. Чёрного он слегка недолюбливал, особенно по пьяни и после каждой попойки грозил застрелить отважного пса.

Тем временем Чёрный и Яшка придумали новое развлечение. Они выходили на деревенскую улицу, ложились поперёк дороги и никого не пропускали, кроме знакомых им лично людей. Местный алкоголик Петрович неоднократно приходил к отцу жаловаться в сопровождении вздорной, склонной к регулярной истерике жены Клавки.

Как-то, в конце лета, в районе полудня мы с отцом выбежали на истошные крики. Петрович лежал в пыли, а поросёнок с собакой кусали его старый пиджак, к счастью, не добравшись до тела. Клавка верещала, что гадские звери лишают её водки и мужа. Алкоголик был спасён, но Клавка не унималась:

– Что делается?! В прошлый раз, Сергей, твоё зверьё мало того, что почти обглодало Толю (Петровича), оставив его без штанов, но они ещё и бутылку разбили. Возмещай убытки, а то…

Её остановил взгляд Чёрного. Тот, как будто понимая человеческую речь и желая пресечь мошеннический обман, свирепо зарычал и напрягся, как для прыжка. Жена алкоголика перестала махать руками и замерла в ужасе. Петрович поднялся, пощупал карман – бутылка была цела и жизнерадостно, незлобливо отряхнулся:

– Целая, не разбилась. Я-то боялся, что кабан горлышко перекусит. Вон у него зубья какие!

Подошли любопытствующие соседи. Среди них тётка отца Надежда Романовна, сын директора подсобного хозяйства, мой друг Виталий Королёв и два уличных кренделя – Пират Степанович и его приятель Стрекач. Весть о целости бутылки воодушевила двоих последних, а ещё, к сожалению – моего отца, слабого на алкоголь. Клавка с напором застрочила, как из пулемёта:

– Режь поросёнка на закуску, а собаку на цепь сажай, проходу никому нет.

Отец задумался. Я возмутился и заявил, что не позволю этого сделать. Стрекач вызвался сбегать за ножом, а отцова тётка стала стыдить племянника прилюдно:

– Не вздумай! Пусть идут куда хотят. Никогда не меняй животных на водку. А уж если приспичило и терпежу нет – есть у меня бутылка «Агдама».

Расстроенный было отец отмяк душой и Яшка избежал печальной участи быть съеденным под бутылку паршивой водки.

Пират со Стрекачем приняли охотничью, высчитывая, как на арифмометре, где шансы выпить выше. У Стрекача всё разрешилось блестящим образом: Петрович, доводящийся ему Шуриным, увёл мужа своей сестры в весёлое алкогольное гнёздышко. Пирату повезло меньше. Отцова тётка его ненавидела, а Клавка тоже не питала к нему добрых чувств, припоминая, как он не довёл её, пьяную в стельку, до дома, бросив в кустах около детского сада.

… Осенью, когда я вернулся из командировки в город Центральной Азии Джалал-Абад, нашего любимца Яшки уже не было в живых. Пёс лежал около собственной конуры и глядел на всех тоскливыми глазами – как преданный товарищ, скучая по приятелю.

Кроме отца, никто кабанятину есть не решился, а папаня, чувствуя неловкость, злился:

– Зажрались совсем! Голода не видели!

Голода, в настоящем смысле, мы и вправду не видели, но Яшку от этого было не менее жаль…

Вскоре я переехал в другое жилище, но связь с родным домом старался не терять, регулярно наведываясь в прежнее гнездышко.

Пёс Чёрный пережил своего друга Яшку ненадолго. Обстоятельства сложились таким образом: живущий неподалёку фельдшер Слава, тот самый перебежавший некогда от жены к тёще, стал прилично закладывать за воротник и по этой причине случилась взаимная нелюбовь его и нашей собаки. Он неоднократно и крикливо жаловался, грозя прибить пса дубиной, с которой и принялся расхаживать мимо нашего дома по улице. К несчастью, он стал подпаивать спиртом нашего отца, внушая пристрелить Чёрного. Накануне смерти Брежнева, девятого ноября, подловатый фельдшер раза три прогуливался у нашего забора, размахивая увесистой берёзовой палкой, подзуживая пса. Тот сорвался с цепи и мне с трудом удалось отбить лекаря у собаки. Пёс настолько озверел, что не обращал внимания на команды и пинки ногой. Кое-как5 я его утихомирил. Палка, потерянная в первые секунды битвы, валялась в пожухлой траве у дороги. Слава плакал пьяными слезами:

– Сергей, (меня он демонстративно игнорировал) видишь, что творится! Больше ко мне за спиртом не приходи!

Десятого ноября мне было необходимо отправляться в командировку в Алма-Ату, но я выбрал время заглянуть в старый дом и узнать, как там дела.

Впереди меня вышагивала, метрах в двадцати, обильная женскими выпуклостями Света Сёмина. Она прожила в бараке довольно много лет, не меньше тридцати и теперь решила поглядеть на его останки. Барак ещё не был разобран, а лишь ощипан с двух сторон местными мародёрами. Навстречу ей ехал на велосипеде Стрекач, а он ездил очень редко, только в экстренных случаях. Руль велосипеда этот мошенник-сантехник держал одной правой рукой, второй же рукой ловко достал папиросину из пачки и сунул в рот. Оставалось только чиркнуть спичкой.

Стрекач к женскому полу был довольно равнодушен, но Свету он обожал. Приблизясь к ней, желая произвести впечатление, велосипедист-сантехник достал спичечный коробок, окончательно отпустил руль и чиркнул на ходу, зажигая спичку. Спичка загорелась, но прикурить он не успел сходу врезавшись в опору электролинии. Подбородок и нос горе-велосипедиста грубо прочертили по нижнему слою проволоки-катанки, которой, методом скручивания крепят деревянный столб к пасынку из железобетона.

На лбу образовалась впечатляющая шишка, а изрядно ободранная проволокой физиономия оптимизма не внушала. Стрекач оглядел улицу чумным взором, уселся на выцветшую серо-коричневую траву и произнёс наиболее употребляемую им в трудных случаях фразу:

– Эх, природина!

Мне довелось слышать от него это выражение сотни раз. Произносил он его всегда с горечью, досадуя на очередную неудачу или сорвавшийся сюрреалистический план.

Света относилась к Володе Стрекачу с презрительный пренебрежением, но в глубине души была добра, а ей ещё льстили знаки внимания даже от такой ничтожной личности. Она очень хотела замуж, но кандидатов не находила. Точнее, потенциальные женихи её обходили стороной, а стукнуло уже тридцать с небольшим.

Забегая вперёд, замечу, что дело с замужеством затянулось до абсурда. Света рискнула вступить в соперничество с собственной тёткой и… проиграла. Дело было так: когда тунеядец и раздолбай Гоша, склонный к дармовой выпивке, вернулся из армии, то не обнаружил поблизости потенциальных невест, или, хотя бы, постельных соратниц (народ из деревни разъехался) и мутным взглядом выделил Свету. А что? Она была всего на тринадцать лет старше него, а выглядела, так просто обольстительно. Света стыдливо-благосклонно приняла ухаживания балбеса и рискнула привести потенциального мужа к тётке на смотрины. Итог визита ошеломил не только престарелую невесту, но и всю округу: недалёкий болван заделался третьим мужем Марии Петровны, а племянница оказалась не у дел. Через какое-то время народ попривык и уже не обращал внимания на сорокалетнюю разницу в возрасте между Гошей и Петровной…

Света торопливо подошла к Стрекачу:

– Как же так получилось? Володя, тебе плохо?

Ой какая огромная опухоль на лбу – это опасно.

Она всё-таки была медичкой и добрым человеком. Стрекач благоразумно взглянул на неё, сверкнув в улыбке железным зубом:

– Ничего, глиной смажу и всё пройдёт.

И тут грохнул выстрел. Бросив наблюдать за комедийной парой, чуя в душе неладное, я бросился к своему старому дому, стоявшему в метрах тридцати от места происшествия. Около дама никого не наблюдалось, а за задней калиткой слышались голоса. Я поспешил туда. Около уличного верстака лежало тело Чёрного, пристрелянного пьяным отцом. За сараем раздавался топот. Я выглянул за угол сарая и увидел спину трусливо удирающего фельдшера.

Отец вяло оправдывался:

– Ну что же делать? Всё равно пришлось бы убить когда-никогда.

Я горько спросил:

– Его тоже есть будешь?

Папаня плюнул с досады и пошёл отдавать ружьё…

Прошли годы. Помня о печальной участи наших питомцев, мы долго не заводили домашних животных. Случалось, правда, приютить бездомных собак, но они больше чем на два года не задерживались, умирая от старости, либо случайно погибая под колёсами автомобилей.

Следующий запоминающийся персонаж оказался цыплёнком толи куропатки, толи перепёлки. Его принесла старшая дочь Инга (младшей дочери у меня нет, а есть ещё два сына, но так как она старшая по возрасту, я её называю старшей) в самом начале июня, или в конце мая 1988 года. На вид он ничем не отличался от обычного цыплёнка – такой же жёлтый пух, разве, что размеры маловаты. Инга бережно несла крошечный жёлтый комочек в ладонях. Я набросился на неё с упрёками:

– Ты у кого утащила цыплёнка? Немедленно верни его хозяевам!

Дочь растерянно ответила:

– Я его не крала, он в траве сидел, около речки. Домов в той стороне не было. Если предположить, что он случайно заблудился, ну тогда ладно, пусть живёт.

Час спустя стало понятно: перед нами дикий птенец. Он за считанные секунды забегал, цепляясь коготками за одежду на моё плечо и прижимаясь к шее засыпал, а может просто задрёмывал. Его и кормить то оказалось почти не нужно. Достаточно было вывести малыша на траву. По ней он носился с необычайной скоростью, постоянно выискивая каких-то мошек и прочую живность. В первый день Инга с Юркой накопали ему мелких червей (специально отбирали), а он лихо с ними расправлялся, причём увидев, где их берут, по куриному принялся разгребать свежий раскоп, тщательно выглядывая добычу.

Имя птенец так и не приобрёл, оставшись безымянным, но что характерно: очень уважал дальние прогулки, как когда-то кабанёнок Яшка, а в случае опасности моментально вскарабкивался на плечо к человеку и там прятался.

Пребывание редкостного питомца в нашей семье совпало с феерической историей замужества Ольги. О, это отдельная, не знаю, насколько поучительная, тем не менее – история. Дело обстояло так: сводный брат этой самой Ольги, мой хороший друг Александр Александрович Видовский, тридцатитрёхлетний цветущий здоровяк попросил меня пристроить замуж свою непутёвую ближайшую родственницу. Я не стал вдаваться в подробности, что с ней не так, а, по его словам, у сестры не было шансов устроить свою личную жизнь там, где они жили, а это довольно далеко от Подмосковья, моментально подписавшись на авантюру. Почему я это сделал? Во-первых, хотел помочь другу. Во-вторых – потенциальная невеста была хороша: 19 лет, высокий рост, прелестная фигура, а главное – броская, не славянская красота (она была немкой). Моя уверенность приближалась к 100% – на такую точно клюнут наши наивные парни.

Затея удалась. Не всё прошло по моему плану, но жизнь всегда вносит коррективы. В общем по порядку. В первый же вечер Ольга была выведена в свет – местный клуб на дискотеку. Никто в план посвящен не был (это гарантия краха любого замысла), поэтому мой недалёкий и вздорный приятель Витька Хитров пришёл в полное недоумение, когда я ему не разрешил поухаживать за арийской красавицей. Он сдуру решил, что девицу я приберегаю для себя – на сладкое. Первое появление потенциальной невесты на дискотеке произвело если не фурор, то многочисленные обсуждения сверхновой звезды местного масштаба. Она превосходила соперниц красотой, а большинство и ростом. Да, была ещё Танька Турукина, та самая, что могла за один присест уничтожить трёхлитровую банку самогонки, после чего подумать и… добавить ещё для полного счастья. К тому же она была выше практически всех ребят, за исключением «Киляя», но красотой проигрывала Ольге вчистую, а ещё отличалась склонностью к мордобою, что не прибавляло ей популярности. Витька, который едва доходил макушкой до плеча Таньки и боявшийся её кулаков, сдуру решил, что Ольга, ангелочек во плоти, само воплощение невинности, достанется ему на правах приза, в качестве награды за дружбу.

Увы, но придётся сделать ещё одно отступление, без которого не совсем понятна суть его потенциальных претензий на Ольгу. Витька, царство ему небесное, был противоречивым человеком и по-настоящему ни с кем не дружил. Да его принимали повсюду и охотно, но его поверхностность не позволяла поддерживать длительные и устойчивые отношения что в дружбе, что в любви. Иногда он брался за ум, начинал вести правильный образ жизни, но быстро утомлялся от своей правильности и вновь сворачивал с ровной дороги на колдобины и ухабы дурацких приключений и неурядиц. Меня с ним связывало взаимовыгодное приятельство. Он помогал нам по хозяйству, ничего не умея делать самостоятельно, зато был хорош на подхвате. Взамен же был регулярно окормляем деликатесами, а также принимал участие в праздничных и отдыхальных мероприятиях, о которых в нашей семье никогда не забывали. Тогда мы строили гараж близ старого отцовского дома, а Витька, не умея вести кладку, развлекал меня и брата Михаила небылицами и грандиозными планами, на которые он был мастак. Весёлые и глупые горбачёвские времена. Слов пролилось к тому времени несусветно много, дела со словами не совпадали, от слова совсем, но что странно – народ жил весело, чувствуя грядущий ужас, но весело и бесшабашно. Полки магазинов катастрофически пустели даже в Москве, что уж говорить о провинции, но моей семьи это мало касалось: я, как говорилось тогда, имел доступ ко многому. Возьмём, к примеру сахар и водку – главный дефицит времён пятноголового дятла. На тот момент из свободной продажи изъятые, как и мыло (!), и носки (!), и прочее, они продавались только по талонам, грубо говоря – карточкам. Никаким здравым смыслом невозможно объяснить тот неудержимый бардак в политике и экономике страны. Честно говоря, сомневаюсь, что даже открытые враги, коли таких заслали бы в наше руководство иностранные спецслужбы, сумели бы достичь десятой части от того, что сотворили властные дураки и внутренние предатели.

Вот те раз! – скажет иной читатель – начал с цыплёнка, а перепрыгнул на большую политику. Но из песни слов не выкинешь, так, что цыплёнок, водка, прочий дефицит, политика, дура Ольга, болван Витька оказались в одном флаконе и неотделимы друг от друга.

Кандидатка на замужество меня откровенно побаивалась и смотрела пёсьими, всегда готовыми услужить глазами, видать дал ей Сан Саныч острастку и, подозреваю, приказ не перечить ни при каких условиях. Она явно верила в то, что я отправлю её назад при малейшей её оплошности, а ей этого ужасно не хотелось.

Женихи посыпались как из рога изобилия спустя неделю после дебютного выгула «в свет». Витёк первым сник, уяснив бесперспективность конкуренции с молодёжью. Он к тому времени не работал, а года три околачивался по больницам и жирел, отъедаясь на казённых харчах. В больницу он изначально попал после аварии, дотянул в палате до комиссии ВТЭК и получил вторую группу инвалидности и пенсию. Его главной заботой и головной болью с тех пор стало ежегодное подтверждение сомнительной, скажем прямо, инвалидности. Работать он уже не хотел, а прожить на пенсию ещё не мог, потому и прибился к нам, как к людям, способным прожить вполне сносно в сложные времена.

Витька также был привлечен к отбору кандидатов, очень этим гордился и постоянно предлагал одну сомнительную личность за другой.

К моему тридцатилетнему юбилею, на который я не попал (потом расскажу почему), в финал вышли два жениха, если рассуждать спортивным языком. Оба рослые и статные молодцы, едва вернувшиеся с армейской службы. Тот, что повыше и поленивее жил в полукилометре, в ближайшей деревне Кузьминки, второй, гораздо более скромный и работящий – километрах в десяти, в деревне Ивановская. Ленивого пустозвона звали Сашкой, а второго – Колей. Жюри отборочного конкурса, в лице меня и моей сестры Любови Сергеевны, заранее остановили свой выбор на Коле, а пять голов с правом совещательного голоса либо не возражали, либо отмалчивались. Дело, можно сказать, было на мази, а тут ещё собственный юбилей… Всегда приятно, когда планы выполняются.