Гонка за смертью

Я не из тех, кто отличается крепкими мускулами; более того, у меня телосложение человека, который упражняется только в поднесении кружки с пивом к губам. Но за счет одного лишь страха я почти оторвался от преследователей. Только один из них не отставал.

Я запетлял между штабелей ящиков, заставляя преследователя бежать в обход там, где я промчался напрямую. Впереди распахнул свою пасть переулок, и я бросился в него. Пока мои глаза привыкали к темноте, я неуклюже двигался на ощупь. Мое дыхание было резким, испуганным. Слышал я сейчас только то, как сопит человек у меня за спиной и как стучит мое сердце – оно пыталось биться быстрее, чем топали по мостовой мои ноги.

Пользуясь запутанностью улиц, я то выскакивал на набережную, то нырял в переулки, пытаясь сбить с толку того, кто хотел стать моим убийцей. Но, как бы я ни летел вперед, как бы ни петлял, преследователь не отставал. Я слышал его животное фырканье; будь у него копье, он уже смог бы меня им достать. После каждого резкого поворота огонь в моей груди разгорался все сильнее. Каждый вдох казался более коротким, чем предыдущий.

Между покосившимися старыми зданиями растянулся двор, черный как смоль, абсолютно лишенный света. Я побежал по нему туда, где начиналась еще одна улица, но в последнюю секунду я свернул налево – в другую улицу, поменьше. До меня донесся звук удара и проклятия человека, врезавшегося в кирпичную стену.

Я скользнул в еще один переулок, радуясь собственному хитроумию, как вдруг обнаружил, что он перекрыт стеной из ловушек для крабов. Взвизгнув, я воткнулся в нее головой и упал на песок, а всего через пару секунд снова услышал шаги у себя за спиной.

– Н…!

Встать я не успел: мой отчаянный вопль оборвал удар ножа. Стальной клинок воткнулся мне в спину слева от позвоночника и вышел из живота. Острие ножа натянуло рубашку, сделав ее похожей на цирковой шатер. Я посмотрел на нее, упираясь в землю одной рукой и коленом, и вопрошая всех мертвых богов о том, почему я не сел на другой корабль.

Нож вытащили из меня, и появилась боль; она расцвела во мне, словно дым над одним из вулканов Разбросанных островов. Она парализовала мое тело, и я бы упал, если бы не железные руки, схватившие меня.

Мое лицо запрокинули к небу. Сталь безжалостно прошла по моему горлу. Моя грудь и колени стали мягкими и теплыми. Каждый раз, когда я пытался сделать вдох, я захлебывался.

Руки отпустили меня, и я упал на спину. Человек с окровавленным лицом, возвышавшийся надо мной на фоне звездного неба, посмотрел мне в глаза, а затем плюнул на меня и презрительно оскалился.

Я не мог представить себе более противного человека, с которым можно было бы провести последние мгновения, и тем не менее: жизнь вытекала из меня, один кувшин за другим, надо мной, словно лесной тролль, нависал мой гримасничающий убийца. В углах его рта и на носу виднелась кровь. Жидкие пряди сальных темных волос затеняли его бугристое лицо. Нужно было пнуть его посильнее. Можно было сесть на другой корабль. Нужно было остаться дома. Это все, чем я мог себя утешить – пригоршней «можно было» и «нужно было».

Теперь я сражался с тьмой и с терпением убийцы, которого, как оказалось, у него не хватало. Вскоре он опустился на колени и снова начал работать ножом. Он проделал во мне еще четыре дыры, прежде чем из меня вытекла вся кровь, а тело сдалось. Тени опустились на меня, а я мог лишь изливать свой гнев и отчаяние, беззвучно крича о том, как все это несправедливо.

Твою мать.

Глава 2. Ритуалы

В соответствии с «Догматами о подневольных мертвецах» душа человека, который умер в смятении – либо случайно, либо от неестественных причин, – воскреснет через несколько дней. У тени есть возможность подарить свое тело Никсу, если никто не предъявит свои права на это тело. В последнем случае человек может завладеть всем движимым и недвижимым имуществом тени только после того, как поработит ее.

«Кодекс порабощения», статья 1, параграф 8

– Что за херня, Кеч? Ты все запорол!

– Ани, ты мое долбаное лицо видела?

Бешено жестикулируя, мужчина указал на свое лицо, покрытое окровавленными ссадинами. Слова со свистом вылетали из щербатого рта, в котором этой ночью зубов стало еще меньше, чем раньше.

Ани Джезебел терпеть не могла препирательств. Новички должны это запомнить. Ее кулак врезался в челюсть Кеча, и тот, развернувшись на месте, рухнул на песок и захныкал, вытирая кровь тыльной стороной.

– Из-за шрамов цена падает! Поэтому босс Темса хочет, чтобы мы убивали чисто. Знаешь, какие привередливые нынче покупатели?

– Извини, Ани.

Она раздраженно постучала по уху, словно грозная директриса, распекающая непослушного школьника.

– Что?

– Извини, Ани!

– Так-то лучше.

Ани посмотрела на труп; горло разрезано так, что виднелась белая кость. Три – нет, четыре! – дыры в животе и груди. Из ран, пузырясь, вытекала кровь, и загорелая кожа мертвеца постепенно приобретала пепельный оттенок. Ани нахмурилась. В лучшем случае за него дадут двадцать монет. Может, удастся замаскировать отверстия с помощью порошка. Недовольно рыкнув, она повесила топор в кожаную петлю.

Старина Дженк любил, чтобы все было быстро. За время, проведенное в тюрьмах, он стал дерганым, а дерганые хорошо стоят на шухере. Да, он постоянно озирался и был на взводе, но запряженные в скрипучую труповозку белые лошади стояли смирно и терпеливо ждали, пока люди уложат новые трупы на старые. Из задней части повозки текли струйки крови. Ночь для жертв выдалась неудачной.

– Так, вонючие ублюдки. Возвращайтесь в «Плиту», пока стражники не спохватились.

Старина Дженк что-то пробурчал сквозь свалявшуюся серебристую бороду.

– Что? – спросила Ани.

– Я сказал «сейчас»!

– Вот так лучше! Ты же знаешь, я ненавижу, когда бурчат себе под нос.

И да, она это ненавидела, а в последние месяцы – особенно. Или ее уши стали не такими чистыми, как раньше, или жители города начали разговаривать тише. В любом случае, ее это страшно раздражало.

Стоя на задней части повозки, Ани смотрела на то, как трясутся тела, когда повозка подпрыгивает на очередной выбоине. Ее подручные бежали рядом и сопели, и громче всех – новички. Они разжирели от пива и слишком любят поспать в мягкой постели. Но ничего, она заставит этих дряблых гадов мыть повозку до самой зари. У нее не забалуешь.

Они свернули прочь от доков и направились в похожий на соты жилой район. Однообразие бесконечных улиц нарушали площади, укрытые ярко-красными навесами. Переулки пролетали мимо, перетянутые веревками для сушки белья и лентами и заваленные разнообразными отбросами, которые обычно можно найти в городских канавах. Время от времени из темноты раздавался вопль или резкий хлопок самострела: другие команды душекрадов тоже вышли на работу.

Дорога вышла к открытому перекрестку, на котором сходились пять улиц. В одном углу площади возвышалось здание в виде пирамиды; его огромная прямоугольная дверь ярко блестела в желтом свете фонарей. Из пирамиды доносился шум, смех, обрывки песен, летели облака трубочного дыма. Один поток тел прибывал на перекресток, а другой – убывал, хотя тела второго потока держались на ногах уже не так твердо. Над дверной перемычкой располагался камень, на выщербленной поверхности которого кто-то выбил и обвел краской слова: «Ржавая плита».

С предельной осторожностью команда Ани направилась к приземистой железной двери, утопленной в заднюю часть здания. Ани постучала девять раз; замок хрустнул, и дверь открылась внутрь. Дженк повел лошадей вперед, под уклон – в пустую, освещенную лампами комнату с невысоким потолком. В стенах были вырезаны две ниши, в которых на толстых цепях висели деревянные платформы.

Босс Боран Темса, как всегда, ждал их. Он стоял один на каменной платформе, опираясь на трость, поглаживая большим пальцем умащенную бороду. В его прищуренных глазах горел голодный огонь. Даже если Темса был очень занят, он всегда находил время, чтобы встретить новоприбывших. Он отличался вниманием к деталям, и это качество играло крайне важную роль в торговле душами. Именно поэтому Ани пошла к нему на службу. Ну и еще потому, что он платил больше, чем все остальные.

– Сколько?! – крикнул он, когда Ани, лязгая оружием и доспехами, начала подниматься по ступенькам на платформу.

– Шесть, босс. От одного из наших капитанов в Нижних доках. От капитана «Лосося».

– Всего шесть? – Темса стукнул тростью о камень. – Ну что же вы, господа! Я рассчитывал на большее, особенно от тебя, Ани.

Ани пожала плечами.

– Кораблей у нас немного, и сюда они заходят лишь пару раз в месяц.

– Оправдания ищут только неудачники, моя милая. Мы уже это обсуждали.

Обсуждали, да. Много раз. Ани совсем не хотелось выслушивать очередную из его лекций.

– В другой раз буду умнее, – сказала она и неуклюже поклонилась.

Темса пошел, и Ани посторонилась, давая ему дорогу, скорее, чтобы уклониться от его медных клешней, чем из уважения. Ноги ниже колена у него не было: он лишился ее давным-давно, когда у него возникли какие-то сложности с уплатой карточного долга. Вместо обычного протеза из дерева или слоновой кости Темса выбрал ногу из меди и золота, сделанную в виде орлиной лапы. О ней знали и в районе Бес, и за его пределами. Она была так знаменита, что никто не смел придумывать Темсе прозвища. Последнему храбрецу, который назвал Темсу «Златоножкой», быстро воткнули кинжал в глаз.

Темса предпочитал, чтобы его называли «босс Темса», и никаких возражений не допускал.

Лязгая и топая, он направился к повозке; когти, трость и сапог отбивали странный ритм, длинные полы лилового, расшитого золотом халата со свистом рассекали воздух. Старина Джек остался с лошадьми, но остальные отступали, словно лесорубы от падающего дерева, пока Темса бродил, разглядывая ночной улов. Тела сложили в неровный ряд, на грубых мазках из крови.

Оливковые глаза Темсы двигались быстро, словно соколиные.

– Хм… По крайней мере, это путешественники, и, значит, они свежее того, что мы обы… Твою мать! А это что за дрянь? – Его трость снова ударила о каменный пол. – Ани, посмотри на его шею!

Ани, прислонившаяся к ограждению, выковыривала грязь из-под ногтей. Даже не глядя, куда указывает Темса: она точно знала, что он имеет в виду.

– Босс, наш Кеч слегка на него обиделся. Похоже, решил отомстить за удар по морде.

Кеч с окровавленным лицом застыл на месте. На сломанный нос он уже не жаловался.

Ани следила за тем, как Темса размышляет, устремив взор куда-то вдаль. Боран Темса быстро принимал решения. Она видела, что он уже решил расправиться с Кечем. Когда Темса кивал головой так, как сейчас, это означало, что он просто выбирает наилучший способ убийства.

Разговаривая, Темса петлял между людьми и трупами, и в конце его пути, несомненно, должен быть Кеч.

– Сорок монет. Именно столько сегодня дают на рынке за чисто убитую тень. Самая низкая цена за полгода, и это несмотря на нехватку воды из Никса. Максимальная цена – если жертву отравили или задушили – от пятидесяти до пятидесяти пяти. За старую или молодую – тридцать пять. Но за этого беднягу с перерезанным горлом… двадцать, не больше. Если присыпать порошком, то, может, двадцать пять. Следите за мыслью?

Люди энергично закивали. Заскрипели кожаные доспехи.

– Тела добываете вы. По одной монете каждому за тело, это шестьдесят. Кроме того, я плачу чародеям по шесть монет за тело – это двадцать четыре. И еще пятнадцать никситам за воду из Никса. Кто скажет, что там в итоге? – Темса остановился рядом с Кечем. – Ну, кто знает?

– Девяносто девять, – ответила Ани после слишком длинной паузы.

– Отлично, госпожа Джезебел. Ну так вот, допустим, что за эту партию мне дадут даже сто пятьдесят, прибыль мне принесет всего одно тело. Пятьдесят серебряных монет. Минимальная доходность, как говорят купцы. Господин Кеч, вы думаете, что я занялся торговлей душами, чтобы получать минимальную прибыль?

– Нет, босс.

Кеч дрожал, и не зря. Ани видела, как большие мужчины – почти с нее ростом – тряслись от страха, когда к ним подходил Темса. Да, он не отличался большим ростом, но у него была тень демона. В его маленьких желто-зеленых глазах горел яростный голодный огонь.

Трость с силой ударила Кеча сзади по ногам, а ее крюк повалил Кеча на пол. Кеч ударился головой о каменную плиту. Темса занес ногу над туловищем человека; четыре острых когтя зависли совсем рядом с курткой, на которую были скверно нашиты кожаные полосы.

– Прости, босс! Я исправлюсь, честно!

– Не сомневаюсь. За тебя дадут хорошие деньги на рынке душ и, кроме того, я ничего тебе не заплачу. Так что ты уже исправляешься.

Темса опустил ногу. Когти вонзились в живот Кеча, и Кеч скрутился в клубок вокруг них, словно проткнутая мокрица. Его щербатый рот раскрылся в безмолвном вопле.

Медные когти вышли наружу; Темса пошел прочь, оставляя Кеча корчиться в предсмертных конвульсиях.

– Грузите их, господа!

Ани ждала в меньшем из альковов. Пока люди подвозили тела к другой, более широкой платформе, она начала рывками опускаться; ра-та-тат – загрохотали цепи по блокам. Они опустились в другую комнату со сводчатым потолком, которая была вдвое больше предыдущей. Они обошли две команды призраков, которые налегали на колеса и рычаги, поднимая платформу обратно.

– Ты платишь поработителям не шесть монет, а четыре, – сказала Ани, немного подумав.

– Моя милая, ты становишься и более глухой и более громогласной одновременно, – заметил Темса, ковыряя пальцем в ухе. – Небольшое преувеличение иногда просто необходимо.

– Может, у тебя слабоумие? Может, ты и считать уже разучился?

– Ни за что, – ответил Темса, лукаво посмотрев на нее.

Тела поплыли вниз, и чародеи в капюшонах поспешили снять их с платформы. Ани и Темса пошли вслед за трупами в комнату, освещенную масляными лампами. Там чародеи приступили к ритуалу: сначала они быстро и четко опустошили карманы и мешки мертвецов и отобрали все ценное, а затем сняли с мертвых одежду. Вещи они аккуратно сложили у голов погибших, чтобы потом сдать скупщикам краденого.

Темса обожал копаться в найденных вещах, искать среди них скрытые сокровища. Время от времени он находил то, что ему нравилось, и забирал себе. Ани указала на труп человека, которому Кеч перерезал горло и проделал четыре дыры в животе.

– Почему у него вообще ничего нет? – спросила она. – Кто сходит с корабля совсем без багажа?

Судя по темной коже и ярким изумрудным глазам, мертвец был с востока. Темные, почти черные волосы – короткие, но растрепанные. Над проколотым ухом они слиплись от крови. На пухлых щеках виднелась небольшая щетина. У него не было никаких украшений, и вообще никакого имущества, если не считать модного серого пальто, какого-то сложенного документа и простой металлической фляжки, в которой плескалась жидкость – судя по запаху, пальмовый самогон. Ани взяла папирус и начала медленно читать.

– Господин Базальт. Бьюсь об заклад, это красс. И вызвали его на работу не куда-нибудь, а в Иглу! Должно быть, по важному делу. Имя залито кровью, но на папирусе стоит печать.

– Дай сюда.

Имя было закрыто темным пятном. Что-то вроде «Итан» или «Иран». Темса ощупал печать: пустынные розы с шипами, похожими на кинжалы. Рисунок был ему не знаком. В городе столько аристократов, за всеми не уследишь.

Сорвав печать с папируса, Темса засунул ее в карман и что-то сказал, но чародеи так шаркали ногами по полу, что глухая Ани ничего не услышала.

– Что?

– Я говорю – судя по штанам и рубахе, это кузнец.

– Уверен? Какой кузнец не носит с собой инструменты?

Темса ощупал подкладку пальто и вытащил наружу десяток кусочков металла и пружин, похожих на детали сломанного устройства.

– Любопытно. – Темса сложил несколько деталей вместе, сделав из них небольшой крест. Один кусок напоминал напильник. – Посмотрим, что об этом скажет Тор Баск.

– Этот старый пердун? Он дал мне хреновый совет насчет того топора.

– Нет, совет был хороший, просто ты им не воспользовалась.

Чародеи взяли ножницы и разрезали исподнее мертвецов. Обрабатывать темнеющие раны они не собирались: вместо этого они вставили в рот каждому мертвецу деревянный брусок, затем принесли корзину с медными монетами; на каждой из них виднелась королевская печать – корона с шипами. Чародеи разламывали монеты пополам по выбитым в каждой из них бороздке и помещали одну половину монеты в рот мертвеца, а вторую крепко сжимали пальцами.

Затем чародеи вынули деревянные блоки и подтащили окровавленные тела к закрытому крышкой колодцу, находившемуся у одной из стен. Доски сдвинули в сторону, и показался водоем с темно-серой водой. Круги на поверхности расходились вяло, словно в колодце была не вода, а масло, однако жидкость не блестела. Каменное дно нельзя было разглядеть, но Ани знала, что глубина там фута три. Больше Никсу и не нужно.

Трупы, которые чародеи опускали в воду один за другим, шипели, словно раскаленные клинки, которые остужают во время ковки. Но дело было не в жаре и не в холоде; это шипела магия в монетах в тот момент, когда застывали волшебные узы.

Тело красса было последним, и как только он – все еще с выпученными глазами – скользнул в воду, чародеи заняли свои места у каменного бортика колодца. Они молча надели расшитые медными нитями перчатки и, приготовившись, замерли.

Чуть позже появились тени: кого первого опустили в воду, тот первым и вышел. Так было всегда. Кроме того, тени всегда пытались извергнуть из себя воду: им казалось, что их оживили – они еще не понимали, что перешли в новое состояние. Медные руки вытаскивали из пепельно-серой воды обнаженные, газообразные тела и бросали их на камень, который из-за этого светился голубым светом, как и они сами. Тени сопели и морщились, словно новорожденные – но затем все понимали, и новое знание вызывало у них корчи. Их пары, хотя и связанные с формой и временем смерти, текли и раздувались: тени оказывали сопротивление. Перчатки поработителей учили их замирать на месте. Там где перчатка прикасалась к парам, она обжигала их, и тени падали на камень, содрогаясь.

Шесть теней вышло, включая Кеча, но седьмой оказался упорным – он никуда не торопился. Красс. Кое-кто, узрев врата загробного мира, цеплялся за них, как только мог. Ани фыркнула. Узы всегда притаскивали их обратно в мир живых. Магия всегда побеждала силу воли.

И все-таки пауза затянулась. Чародеи нетерпеливо двигали руками над плещущейся водой, озабоченно посматривая по сторонам из-под капюшонов. Ани взглянула на Темсу. Он щурился, раздраженно топая здоровой ногой.

Глава 3. Психология толпы

«Догматы о подневольных мертвецах» стали последним даром мертвых богов. Почти тысячу лет назад бог хаоса Сеш дал людям методы волшебного порабощения – до того, как наши старые боги покинули мир живых и оставили нам загробный мир, или «дуат» на древнем языке аркийцев. Я упоминаю Арк только потому, что именно они радостно ухватились за возможности, которые давала связывающая магия. Именно они усилили «Догматы» с помощью своего Кодекса порабощения. Именно они превратили этот мир в долину смерти.

Гаэрвин Джубб, «История Дальних Краев»

В загробном мире тесно.

Поначалу там было холодно и тихо. Я не увидел ничего, кроме пустой тьмы. Хотя мне сразу стало ясно, что истории о сияющих полях кукурузы и горах, окруженных облаками, – это куча дерьма, какое-то время в загробном мире было спокойно.

Затем зазвучали голоса. Сначала один; заунывным тоном он повторял одно слово снова и снова. Затем другой – сердитый; он говорил на чужеземном, совершенно непонятном языке. Когда возникал очередной голос, появлялась тень его владельца, очертания которой мягко светились. Я посмотрел вниз и увидел лишь тусклые границы моего собственного тела. Никаких ран, только края тела, нарисованные светом и тенью, словно я сделан из чистейшего стекла.

Голоса звучали все громче, их число увеличивалось до тех пор, пока шум не превратился в огромный, перенаселенный ландшафт. Здесь не было ни деревьев, ни построек, возведенных человеком, – ничего, кроме нескольких угловатых черных камней, похожих на стекло; камни блестели от стекающих по ним ручейков. Под ногами лежали острые кусочки сланца. На нем стояли тысячи – нет, миллионы и миллионы мертвецов, бесконечное множество призраков, очерченных тенью и утраченными воспоминаниями.

Бесконечная толпа тянулась вниз, в черную долину – столь широкую, что ее края растворялись в дымке, и такую длинную, что ее начало было серым размытым пятном на чужом горизонте. Небо было чернее самой черной ночи. Я бы предположил, что стою под бездонной пропастью, если бы не сталактиты. Они, зазубренные и зловещие, висели, словно перевернутые горы, разрушая черноту то здесь, то там. Вдали поблескивало кольцо из пяти звезд, в центре которого находилась еще одна, более яркая звезда. Я понял, что мог бы идти сто лет, и все равно бы до них не добрался.

Мысль о смерти по-прежнему вызывала у меня дрожь; воспоминание о ней было столь ярким. Но меня тревожила не данная несправедливость и не так называемый загробный мир, а гул голосов и давление призрачных тел. Пока я стоял там, разинув рот, бесчисленное множество новичков столпилось позади меня; их еле заметные ноги топали по лужам, наполненным чернильно-темной водой. Продвигаясь в мою сторону, они тоже завыли мне в ухо. Крики, обращенные к любимым. Животные стоны от боли. Постоянные, душераздирающие рыдания. Истерическое или старческое бормотание. Это было невыносимо.

Я попытался дать им отпор, но это было все равно что пытаться оттолкнуть воду. Когда я не двигался, людская волна несла меня вперед, дюйм за дюймом. Я протестовал, но мои ноги все равно скользили по мокрому сланцу. Я оказался запертым в чужом кошмаре, и в тот миг, честно сказать, он сводил меня с ума. Заткнув уши руками, я закричал:

– ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ, МАТЬ ВАШУ!

Я почувствовал, что призраки вокруг меня вздрогнули. Они замерли. Воцарилась мертвая тишина – простите за каламбур. Мой крик затих. Его эхо не вернулось ко мне. Тишина была еще более безграничной, чем голоса. Даже не открывая глаза, я чувствовал на себе тяжесть их взглядов. Когда я все-таки открыл глаза, то увидел сотню призрачных лиц, обращенных в мою сторону. Каким-то образом я понял, что бесчисленное множество других людей в огромной толпе сделали то же самое. Возможно, весь океан усопших сейчас смотрел на меня. Их взгляды ни в чем меня не упрекали, не выражали никаких чувств. Они были бесстрастны, словно стеклянные шарики.

Я, как и подобает добропорядочному крассу, начал думать о том, как извиниться перед ними. Но не успел я выдавить из себя что-нибудь подходящее случаю или сообщить о том, что я тут недавно, как они заговорили снова – не все вместе, а по очереди. Первый был где-то вдалеке и бурчал что-то про голод. Второй находился поближе, но его слов я разобрать не мог. Третий оказался совсем рядом, и своим призрачным затылком я ощущал его ледяное дыхание. Вот его я услышал.

– Мы призываем замочного мастера, предвестника перемен.

– Что? – Я попытался развернуться, но толпа мне этого не позволила. Я почувствовал, что между моими ногами петляет что-то похожее на кошку. У животных тоже есть загробный мир? – Кого?

Стоявший передо мной призрак заговорил, глядя на меня через плечо. Его сломанная челюсть беспомощно повисла, однако я почему-то четко слышал его голос.

– Хаос не получит его время.

– Поток не должен захватить мир, – сказал другой, находившийся рядом с первым.

– Боюсь, что я понятия не имею, о чем вы гово…

– Ты вернешься, – загремел чей-то голос в глубине толпы. – С нашим даром.

Я попытался подпрыгнуть, но меня крепко держали.

– «Вернешься»? Да, я хочу вернуться! Понимаете, меня убили, и…

Призрак, стоявший рядом со мной, заговорил, став при этом зеленым.

– Ты будешь искать слуг хаоса. Останови их. – У этого, последнего призрака были волчьи глаза, горевшие ярким золотым огнем. – Останови их. Спаси нас. Спаси самого себя.

– Я не понимаю. Говорите прямо! Я…

Слова были украдены у меня. Земля под ногами вздрогнула, и я рухнул в дыру, которая открылась под моими ногами. Сланец царапал меня. Вода падала каскадом вместе со мной. Бесконечная толпа исчезла, уступив черным каменным стенам, которые неслись мимо меня, а затем черной, как смоль, тьме. Я падал сквозь эту пустоту до тех пор, пока падение не стало похоже на полет, и как только я представил себе вечность, проведенную в полете, ледяная вода наполнила мой рот, хлынула в глаза и уши.

Я вырвался на поверхность черной воды, словно дельфин, танцующий на волне за кормой корабля. Меня вывернуло наизнанку, я закашлялся, и по моим холодным губам потекла мерзкая жидкость. Меня охватила слабость; все мое тело, от макушки до пальцев ног, окоченело. Чьи-то руки бесцеремонно потащили меня наверх. Я почувствовал, и на миг ощутил невероятное блаженство, подумав, что все это – просто страшный сон. Должно быть, корабль потонул на пути в порт, или та старая ведьма столкнула меня за борт за то, что я наложил кучу в ее сейф.