По субботам в полдень. Ее злость. Его несдержанность. И встречи, которые их изменили

– Простите?

– Что?

Поднимаю взгляд и вижу молодую женщину с маленькой девочкой, цепляющейся за ее ногу и испугавшейся огра, рычащего на ее мамочку. Женщина протягивает пакет с покупками, и целая минута у меня уходит на то, чтобы понять, что это.

– Моя малышка не выжила бы без Coco Pops, и я подумала, может, вам это нужно. Простите, что побеспокоила вас.

Не знаю, оттого ли это, что у нее милое лицо, или потому, что это самый милый поступок по отношению ко мне за последнее время, но внезапно мне хочется сбежать с этой женщиной и никогда не возвращаться домой. Растить ее милую воспитанную девочку, как мою собственную дочь.

– Спасибо. И простите, что рявкнул на вас. Я думал, что вы еще один доброжелательный член общества, спешащий сказать мне, как плохо я справляюсь с воспитанием.

Она слегка улыбается.

– Все мы через это проходили. Берегите себя.

Мне хочется закричать: «Нет, не проходили. Это не просто истерика из-за усталости. Это происходит ежедневно, в любой ситуации».

Вместо этого я смотрю, как она идет через парковку, а ее дочка бежит рядом, послушно держа маму за руку. Затем я забираюсь в машину к сыну, который, как я знаю, не перестанет орать по поводу дурацких красных Smartie все пятнадцать минут пути домой.

* * *

– Ты разве не слышишь, что он там пинается?

– Да, слышу. А ты?

Джемма вздыхает.

– Пожалуйста, Джейк. Мне правда нужно закончить эту презентацию.

Я не занят. Я трачу драгоценные минуты жизни, листая глупые посты в новостной ленте. Сколькими мотивационными фразами можно поделиться за день? Один из моих друзей, или скорее один из людей, которые считаются моими «друзьями» в социальной сети, делится, наверное, пятью интересными фразами каждый день недели. Этим утром он выставил следующий пост: «Пусть сегодняшний день будет наполнен смыслом. Ты его не сможешь вернуть». Я посмеиваюсь из-за иронии. Могу представить, как Том сидит за ноутбуком, ищет, каким бы перлом поделиться, выжимая жизнь из каждой минуты.

Я собираюсь пойти посмотреть, какая мелочь в этот раз спровоцировала Элфи, но прежде убеждаюсь, что последнее слово за мной.

– У меня тоже работа, знаешь ли. Мне нужно вымыть посуду после обеда, который я приготовил, потом постирать форму Элфи на завтра, убрать весь беспорядок после совместного рисования и приготовить что-нибудь к чаю. Возможно, никто это не ценит, но я тоже работаю.

Говоря это, я чувствую, как сжимаются яйца.

Моей мужественности никак не угрожал тот факт, что она оплачивала больше половины наших отпусков или что часто именно она приглашала меня на ужин в ресторан. Но теперь, когда мне нечего принести в семью, не могу не чувствовать себя ненормальным, потому что пользуюсь деньгами Джеммы, чтобы оплатить выпивку в мои редкие встречи с друзьями. Мне неприятно, что самое захватывающее, чем я могу поделиться с ней в эти дни, это открытие, что биологический моющий раствор намного эффективнее выводит эти сложные пятна, чем не биологический, которым всегда пользовалась она. Мне бы хотелось приглашать ее куда-нибудь, удивлять хоть иногда.

Прежде чем мы возвращаемся к этому ежедневному спору, прибегает Элфи. Его глаза все еще красные от пролитых слез, но он успокоился. Пока что.

– Мне нужна помощь, папочка. Почему ты не идешь?

Потому что я тебе не слуга.

– Иду, сынок. Уже иду.

Элфи тянет меня за руку в комнату, и сердце падает, когда я вижу крошечные предметы, разбросанные по полу. Ненавижу пазлы. Я могу драться на мечах и щитах из поролона до бесконечности. Я рад читать истории. Рисовать супергероев, которых потом можно раскрасить. Но пазлы… Один лишь взгляд на них заставляет меня покрыться холодным потом. А Элфи гений пазлов. В возрасте четырех лет он с легкостью собирал картинки из сотни деталей.

– Нам нужно собрать пазлы?

– Тебе стоит подбадривать его, – кричит Джемма из другой комнаты. – Это лучше, чем играть с ним в этот бред на Xbox.

Потому что ты же так много с ним играешь.

– Ага, наверное, ты права, милая.

Элфи быстро и эффективно отбирает детали края и начинает собирать стороны. Как только он доделывает все четыре, он поднимает руки, словно бы говоря: «Та-дам!»

– Хорошая работа, Элфи. У тебя получается намного лучше, чем у меня.

– Просто продолжай тренироваться, папочка. У тебя получится.

Я улыбаюсь, чувствуя, как один из избитых перлов мудрости снова возвращается ко мне.

– Спасибо, малыш.

– И ты очень хорошо придумываешь истории про супергероев. У каждого своя сильная сторона.

Я взъерошиваю волосы Элфи.

– Старея, ты становишься таким мудрым.

Элфи кривится.

– Мне только шесть.

Я смеюсь.

– Правда. Так и есть. И ты уже мудрее меня.

Элфи продолжает вставлять кусочки картинки в середину, словно ниндзя пазлов, пока я отчаянно ищу на полу нечто, что может подойти к уже собранному. Через минуту или около того я замечаю часть лица монстра и вставляю ее в нужное место. Я доволен собой. Пока Элфи не взрывается, кидая коробку через всю комнату.

– В чем проблема, Элфи?

Он пытается что-то сказать сквозь поток слез.

– Успокойся. Используй слова.

– Ты сделал это за меня. Я делаю монстров.

– Можешь просто расслабиться? Я вставил лишь одну деталь. Не так уж страшно.

Элфи раскидывает весь пазл по полу.

– Отлично, – я встаю и кидаю кусочек пазла на пол. Он случайно попадает в сына. – Делай это сам, черт возьми.

Люди, бывало, удивлялись моему спокойному поведению. Ты такой спокойный, как удав. Я был тем парнем, который откладывал написание сложных работ до девяти вечера, в ночь перед тем, как нужно было их сдать, но никогда не переживал, что не успею закончить. Я паковал вещи для поездки утром перед вылетом, когда Джемма начинала собираться по крайней мере за неделю. Но есть что-то совершенно нелогичное в поведении моего сына, отчего мне хочется выкинуть все в окно или запрыгнуть в машину и уехать. На море. К горам. Туда, где во всем есть смысл.

Потому что в моем сыне смысла нет.

Совсем.

Элфи хватает меня за ногу и держит.

– Пожалуйста, папочка, пожалуйста, не уходи.

Мне так надоело всегда быть плохим парнем. Такое впечатление, что что бы я ни делал, я всегда неправ. Я угощаю Элфи тортом – там неправильного цвета Smartie. Помогаю ему с пазлом – делаю что-то неправильно. Я никогда не могу выиграть. А ежедневные провалы сказываются. Особенно, когда кажется, что я делаю все в одиночку.

Я вырываю ногу из его хватки и выбегаю в столовую.

– Не хочешь помочь?

– Ох, Джейк. Отстань. У меня нет времени на твои глупые ссоры с Элфи. Просто вставляй в следующий раз правильные детали.

– Ты серьезно?

Джемма выдыхает через нос.

– У меня приближается срок сдачи, Джейк. Тебе придется самому с этим разобраться.

– Я разбираюсь с этим. Каждый чертов день. Я разбираюсь с этим. Сам.

Джемма качает головой, словно бы разговор со мной – неудобство, которого она не может избежать, внезапно появившаяся машина на дороге, когда ты уже застрял в пробке. Забрав ноутбук, она проходит мимо меня наверх. Знаю, что теперь она будет сидеть в кабинете, пока я не позову ее на чай, и мне нужен весь мой самоконтроль, чтобы не принести ей кофе и случайно не вылить его на клавиатуру.

Когда я заглядываю в комнату отдыха, Элфи уже не плачет. Он стоит на коленях перед телевизором, чуть ли не касаясь лицом экрана, и смотрит свою любимую серию «Человека-паука». Он так хорошо ее знает, что проговаривает все слова и смеется до того, как происходит что-то смешное. На мгновение мне хочется поднять его и прижать к себе, как я делал, когда он был младенцем, но потом я оглядываюсь и вижу, что вся комната погрузилась в хаос. Кусочки пазла разбросаны по полу, под диваном и телевизором. Диванные подушки валяются у дальней стены, а газировка вылилась в камин. Джемма выйдет из себя, если увидит, во что Элфи превратил ее идеально обставленную гостиную.

– Что ты наделал, Элфи?

Элфи смотрит на меня и закрывает уши.

– Мы не друзья, папочка.

– Хорошо. Я не хочу быть твоим другом. А теперь тебе нужно прибраться здесь, или истории на ночь не будет.

Если считать это угрозой, то звучит слабовато, но усталость не помогает моей изобретательности. По его лицу текут сопли, а глаза опухли от предыдущих слез. Мне бы посочувствовать сыну, но сейчас я хочу попросту сбежать и спрятаться.

– И никакого телевизора неделю, – так лучше, это может повлиять на него.

Я забираю пульт и выключаю «Человека-паука» и, словно это я здесь ребенок, сердито иду в спальню и захлопываю дверь, игнорируя протесты Элфи.

Когда мы поняли, что наша дверь застревает и открывается, только если ее сильно толкнуть, Джемма внесла ремонт в список вещей, которые я должен сделать. Но теперь я рад, что обычно этот список остается невыполненным, потому что наша спальня стала моим убежищем. Раньше я находил умиротворение в океане, разрезая волны на моей доске для серфинга. Или скатываясь по горе, окруженный белым порошком снега под ярко-синим небом. Я все еще слышу Элфи с другой стороны двери. Он пинается и выкрикивает мое имя, но дверь приглушает его возгласы, и мне спокойно от мысли, что что бы он ни сделал, войти он не сможет.

Знаю, что скоро мне придется выйти. Я извинюсь перед Элфи и помогу ему прибраться в комнате для отдыха. А потом соберу с ним пазл, пытаясь не трогать детали с монстром. Приготовлю красный чай, потому что его любит Джемма. Спрошу, как дела у нее с презентацией, и поддержу ее, когда она ответит мне. Да. Только не сейчас. Я еще не готов.

* * *

Я на финишной прямой. Элфи помылся, надел пижаму, и я прочитал ему историю. Я чувствую нечто такое, что правильнее всего описать как ликование.

– Можешь включить мою лавовую лампу, папочка?

Я включаю ее.

– И ночник-камешек.

– Помню, малыш.

– Не забудь выключить их, когда я засну.

Элфи не замолкает и замечает каждое нарушение правил. Я выматываюсь, просто находясь рядом с ним. Каково же жить в его голове двадцать четыре часа в день: об этом ужасно даже подумать.

– Не забуду.

– И не передвигай мои фигурки лего с подоконника.

– Я не настолько безумен, Элфи.

Как только эти слова вырываются у меня, я жалею о них, потому что они могут вызвать новый поток вопросов. Элфи плохо понимает такие обороты речи.

– Что?

– Не волнуйся.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что не безумен?

– Не волнуйся, малыш. Я просто шутил. Обещаю, я не стану трогать твое лего.

– Возможно, мне стоит передвинуть их. Наверное, уберу их в коробку.

Элфи начинает вставать.

– Все хорошо, – я сажусь рядом с ним. – Никто к ним не прикоснется.

– Но…

– Элфи, ты устал. Оставь их в покое, – я кладу руку на его живот.

Минуту Элфи тихо лежит, но его взгляд мечется. Я понимаю, что вопросы еще не закончились. Я еще не на финишной прямой.

– Папочка, «чертов» же плохое слово, да?

– Да, прости, я рассердился.

– Так сказала мне учительница.

Меня накрывает волна паники.

– Что именно она тебе сказала?

Щеки Элфи вспыхивают.

– Я сказал это другому мальчику.

– Что? – я не хочу кричать, но, несмотря на мой предыдущий взрыв, мы не такая семья.

– Я думал, что это нужно сказать, когда хочешь, чтобы кто-то что-то сделал. Показать, что ты говоришь серьезно. Я сказал ему, что нужно прибраться и отнести мячики обратно в кладовку. Он не послушал меня, хотя я сказал ему тысячу раз. Поэтому я произнес: «Убери чертовы мячики», – а он убежал, крича: «Я расскажу учителю».

Я хочу завернуть моего сыночка в кокон и не выпускать.

– Так что тебе сказала учительница?

– Она спросила: «Ты назвал слово на “ч„?» Я сказал: «Что такое слово на “ч„? Чертовы мячики?» Она рассердилась и сказала мне перестать быть таким нахальным и что нельзя использовать такие слова.

– Ох, Элфи, – я пробегаю рукой по волосам сына. Могу представить его, с серьезными карими глазами, переступающего с ноги на ногу, совершенно не понимающего, что он делает не так. – Почему они не поговорили со мной об этом?

– В этот день меня забирала мама, поэтому они поговорили с ней.

Я медленно киваю, пытаясь не показать Элфи бушующий вулкан раздражения внутри меня.

– Ну, просто не употребляй это слово, ладно? А папочка постарается тоже его не использовать.

– Я не хулиганил.

– Знаю, – я целую его в лоб. – А теперь поспи.

– Я просто положу свой лего в коробку.

Я знаю, что буду дольше спорить с ним, так что легче позволить ему это сделать.

– Хорошо, только быстро.

– Ладно, папочка. Когда досчитаешь до десяти, я уже буду в постели.

– Спокойной ночи, малыш. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Я принимаю привычную позу, усаживаясь на край кровати с ноутбуком на колене. В моей голове продолжает звучать голос медицинского работника. Они учатся успокаиваться. Позвольте им выплакаться. Вот только Элфи никак не может выплакаться. Это не произошло ни в четыре месяца, когда он просыпался каждые полтора часа и Джемма стала выглядеть так, словно ей место в «Пролетая над гнездом кукушки»; ни в год, когда пришло время ему спать в одиночку; ни в три, когда он стал спать в кровати для больших мальчиков. Если давать ему выплакаться, он будет голосить, пока мы не выйдем на пенсию. Так что в конце концов мы сдались, и один из нас, обычно я, сидит с ним каждую ночь, пока он не заснет. Неприязнь постепенно въедается в мои кости.

– Папочка…

– Засыпай.

– Но, папочка, это важно.

– Нет. Спи.

– Утром мне можно перед школой посмотреть «Человека-паука»?

– Только если сейчас заснешь.

– Мне хочется пить.

Пломбировать канал корня зуба и то приятнее, чем это. Я встаю и передаю ему стакан.

– А теперь спи.

– Не знаю как.

– Просто закрой глаза. Подумай о чем-то хорошем.

– Но это будет мешать мне заснуть.

– Тогда ни о чем не думай.

– Глаза не хотят закрываться.

Я протягиваю руку и нежно прикрываю его веки.

– Ну вот, теперь если скажешь хоть слово, я уйду.

– Но папочка…

Я встаю и выхожу из комнаты.

– Ладно, я постараюсь заснуть.

Как бы мы ни пытались утомить Элфи за день, укладывать его спать – всегда сущий кошмар. Мы перепробовали все. Когда он был маленьким, мы проходили через то, что теперь я называю периодом «белого шума» наших жизней, и жили под саундтрек расстроенного радиоприемника. После этого мы пробовали диски для медитации, но Элфи так погружался в «расслабляющие» приключения, что просыпался даже чаще. Аудиокниги не работали по той же причине. Китовые песни вызывали набор вопросов: что поют киты? где они научились петь, ведь CD-плееры не работают под водой? Мы даже купили книгу, у которой на Амазоне были сотни пятизвездочных отзывов, утверждающих, что это чудесное лекарство для детей, страдающих от бессонницы. Но я читал ее ночь за ночью (она была длинной и скучной) и каждый раз, когда я бросал полный надежды взгляд на Элфи, чтобы посмотреть, сработает ли она, каждый раз, когда мы добирались до последней страницы, сын смотрел на меня ясными глазами, полными энергии.

Я сажусь на кровать и захожу на свою страницу в интернете. Из ленты новостей я узнаю, что мой лучший друг из университета только что выставил тридцать три фотографии со своей последней поездки в Венесуэлу. Я щелкаю на стрелочку вниз и выбираю опцию «перестать следить за Мартином», ощущая глубокое удовлетворение, когда постановочные снимки, как он пьет Polar с местными, уходят в небытие.

После нескольких новых попыток начать разговор (Что, если монстр заберется по стене и через окно? Разве честно, что учителя получают торт во время игровой паузы, а я получаю только фрукты? Правда ли, что, если задержать дыхание и дотронуться до крапивы, больно не будет?), Элфи наконец засыпает, и я спускаюсь в комнату отдыха. Джемма сидит там, положив ноутбук на колени, иногда поглядывая на телевизор. Ее светлые волосы до плеч убраны с лица лентой, а на лице нет макияжа. Когда вы на занятиях по ИЗО рисуете лицо, вам показывают правильные пропорции – вот это и есть портрет Джеммы. Ее лицо идеально. Все на своем месте. Все правильно. Хотя в последнее время оно омрачено негативными эмоциями по отношению ко мне, ее лицо все равно безоговорочно прекрасно.

Было время, когда наш дом наполняли звуки. Не тот неприятный шум, который стоит здесь в эти дни. Нет: смех, звон бокалов, оживленные разговоры. Сначала вечеринки мне казались претенциозными. Я был скорее из тех парней, которые предпочтут выпить в уютном баре после серфинга. Но со временем я привык. Мне даже начало нравиться. Иногда мне приходилось «отключаться» от разговора, когда какие-то парни с работы Джеммы важно рассказывали о последних сделках или дорогих машинах, которые они бы хотели добавить в свою коллекцию. Но во многом мне нравилось быть частью узкого круга друзей. В школе я не был таким. Не играл ни в футбол, ни в регби. Предпочитал сидеть в углу и читать, а не посещать школьный спортивный зал. Да и с девушками отношения у меня появились позже: я скорее был «другом», чем горячим парнем, чье имя они рисовали в тетрадях несмотря на то, что он обращался с ними как с дерьмом. Поэтому, когда Джемма подошла ко мне в университетском баре, я подумал, что это какой-то розыгрыш. Но оказалось, по какой-то причине, что она искала именно такого, как я.

Но потом родился Элфи, и вечеринки исчезли, а разговоры сводились только к тому, как «починить» сына. А потом, когда мы осознали, что разговоры бесполезны и что все, что мы бы могли сказать друг другу, было неприятным и ничем бы не помогло ситуации, мы просто перестали общаться.

Но я не могу промолчать сейчас.

– Почему ты не сказала мне, что Элфи бранился в школе?

Джемма напряженно смотрит на экран.

– Там не было ничего такого важного.

– Я бы предпочел сам решить, какие действия сына важны, а какие нет, спасибо.

Она смотрит на меня глазами, полными презрения.

– Отстань, Джейк. Ты же не сообщаешь мне о каждом разе, когда учитель хочет с тобой о чем-то поговорить.

Потому что тебе наплевать.

– Все важное я тебе сообщаю, а его проблемы из-за брани – это чертовски важно.

Джемма вскидывает брови.

– Интересно, откуда у него?

– Да пошла ты.

Она ухмыляется, а мне хочется проломить стену кулаком.

– Хочешь знать, почему я не сказала тебе? Потому что не хотела повторения того раза, особенно при учителе.

Не хочу покупаться на провокацию. Правда не хочу. Но она словно бы специально это делает, чтобы сидеть и свысока смотреть на меня: «Говорила же, что ты слишком злой».

– Как ты смеешь? Я заступился за сына. Нашего сына. Ты же помнишь, что он наш сын, да?

– Не будь идиотом, Джейк. То, что ты папа, который сидит дома, не значит, что я люблю его меньше, чем ты, или что он только твой.

Я глубоко вздыхаю. Она не понимает. Дело не в ее решении работать. Это я поддерживаю. Просто ее здесь нет, даже когда она рядом с нами.

– Слушай, можешь просто в следующий раз сказать мне, если в школе что-то произойдет? Для меня это важно.

– Ладно, – Джемма снова начинает печатать, и я понимаю, что это знак: наш разговор окончен.

Нужно столько всего еще сказать, но у меня нет на это сил. По пути в спальню я заглядываю в комнату Элфи. Он скинул одеяло и лежит посреди кровати как морская звезда. Пижамная рубашка задралась, и из-под нее выглядывает выпирающий пупок. Элфи кажется таким маленьким, таким невинным. Невероятно, как сильно можно любить своего ребенка, когда он спит. Я поглаживаю его по волосам, золотистым и прямым, как у мамы, а потом нежно целую в лоб, пытаясь не разбудить.

Эмили

Каждый день на работе я смотрю на часы, висящие на стене кафе. Они ужасно громко тикают, постоянно крича: «СЕКУНДЫ ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПРОХОДЯТ, СЕКУНДЫ ВАШЕЙ ЖИЗНИ ПРОХОДЯТ». Ну, очевидно, что они это не кричат. Не знаю, есть ли на рынке спрос на угнетающие часы с кукушкой, но именно это я весь день слышу в их тиканье.

Сегодня в кафе тихо, а это мне нужно в последнюю очередь, когда мои месячные ушли в самоволку, и я точно не в том положении, чтобы праздновать эти новости покупкой милых пинеточек в Baby Gap. Чтобы отвлечься, я беру последние брауни и достаю мою надежную линейку из сумки. Один из клиентов кидает на меня удивленный взгляд, но нет ничего хуже, чем получить брауни размером меньше, чем у вашего друга.

В углу кафе сидит подросток с покрытым прыщами лицом. У него длинные жирные волосы, окрашенные в черный, закрывающие его лицо подобно щиту. Он то откусывает кусочки панини, то печатает что-то на телефоне. Через несколько столиков от него сидит компания качков. Они периодически поглядывают на него и смеются, а он изо всех сил притворяется, что не замечает их, но это явно не так.

Двое качков шепчутся, и один из них, чей статус идиота подчеркивает надетая задом наперед кепка, комкает обертку от сэндвича и кидает ее в бедного длинноволосого парня, попадая ему прямо в лицо. Остатки салата стекают на его черную футболку с логотипом Slipknot. Друзья стрелка сгибаются пополам от смеха и одобрительно хлопают его по спине.

Я опускаю линейку и иду собирать посуду со столов рядом с ними. Беру наполовину недопитую чашку горячего шоколада, и, не в силах сдержаться, проходя мимо парня в кепке, я наклоняю чашку на него, и жидкость цвета дерьма выливается на его пах с приятным плеском.

– Да черт побери, – он отодвигает стул и начинает оттирать джинсы салфеткой. – Смотри, куда идешь, хорошо?

Я одариваю его полным извинений взглядом и говорю милым голоском королевы красоты:

– Простите, я случайно.

Я не люблю конфронтации, но не могу терпеть несправедливость. В мире слишком много людей, которые считают, что могут спокойно обращаться с другими как с грязью и ничего им за это не будет. Длинноволосый парень смотрит на меня, и на его потрескавшихся губах появляется молчаливая благодарность. Я заговорщически киваю ему, а потом возвращаюсь к стойке.

Наклоняюсь посмотреть, сколько молока осталось в холодильнике, а когда снова встаю, меня ждет клиент. Внезапно мне становится трудно дышать, словно по мне только что прошелся слон. Это Алекс. Вот именно сегодня я должна была наткнуться на него.

Он смотрит на меню, висящее на стене, и пока не замечает меня. Жаль, что он не выглядит дерьмово, ему как раз идут черные джинсы и короткая прямая куртка. Его волосы блестят и подскакивают, словно он только что вышел из чертовой рекламы шампуня. Почему, ну почему я выбрила голову?

Наши взгляды встречаются, и он вздрагивает от удивления.

– Черт, мне так жаль. Я думал, ты все еще работаешь в пабе.

– Нет, не получилось.

– Понятно, мне жаль.

Я вытираю стойку, хотя она и так уже чистая.

– Приятно, однако, узнать, что ты меня избегаешь.

Алекс качает головой.

– Я не это имел в виду. Просто думал, что ты не захочешь меня видеть.

Я и не хочу. И хочу. Это ужасный конфликт желаний.

– Так как у тебя дела? – продолжает он, закрывая глаза на мое молчание. – Все хорошо?

М-да, могло быть и лучше. Кроме того, что я скорее всего ношу твоего внебрачного и ненужного ребенка, все хорошо и шикарно.

– Все нормально. Так ты хотел кофе?

Алекс смотрит на меня так, словно кофе – это какой-то новый продукт, о котором он никогда не слышал.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты стоишь у стойки кафе, Алекс. Наверное, ты пришел за кофе?

– Ох, точно. Ага. Капучино, спасибо, навынос.

Пока я готовлю напиток, он что-то говорит, но кофемашина жужжит так громко, что я не разбираю слов.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что мне жаль, что все так получилось.

Как получилось? Словно это произошло с нами, двумя автоматами, несвободными в своем выборе. Стоило с самого начала понимать, чем это может закончиться. Я и предвидела, но стыдно сказать, это меня не остановило. Я заочно училась в местном колледже. На курсе креативной фотографии. Он был учителем. Очаровательным, талантливым, женатым. Хотелось бы сказать, что он врал насчет последнего, но нет. Я знала, что, трахнув меня в фотолаборатории, он возвращался к жене и девятилетней дочери. Нелепая попытка оправдаться, но я много пила – неправильное употребление прошедшего времени, учитывая мой завтрак из шардоне и батончика «Марса». Просто это случилось. А подобно камню, катящемуся с горы, ты набираешь скорость и не можешь остановиться. Он скармливал мне обычный бред: говорил, что больше не любит жену, что без ума влюблен в меня, что просто ему было нужно время. Как идиотка я верила ему. Он заставлял меня почувствовать себя особенной, красивой, словно я единственная девушка в мире, ради которой можно все отдать.