Багровая связь

– Он понимает все, что мы говорим.

– Поэтому тоже ложится и слушает, когда мы читаем друг другу.

После обеда Кириллу позвонили с работы. Этот звонок перечеркнул грандиозные планы на вечер.

– Мне очень жаль, Лиз, надо ехать, вызвали. Дело срочное. Не обижайся. Я привезу тебе что-нибудь вкусное.

– Ну, о чем ты. У нас с тобой впереди целая жизнь. Успеем провести время вместе, – подмигнула я ему.

На прощание Кир крепко меня поцеловал и пообещал принести самые страстные извинения ночью.

– Ой, да ты все только обещаешь, – подначивала я.

Кирилл покачал головой и оставил нас с Джаксом коротать вечер вместе. Я сразу же погрузилась в неприятные размышления.

***

Кризис. Страшное слово. Самое последнее, что я хотела бы слышать.

В тот вечер оно нависло надо мной как никогда ощутимо. В последнее время с этим становилось все хуже и хуже. Из-под моей руки уже давно не выходило ничего путного, и окружающим трудно понять, почему это вгоняет меня в глубокую апатию. Мои родители, например, вообще считают, что страдать из-за этого просто нелепо. Никому не объяснишь, как это на самом деле тяжело. Многие полагают, что такие, как я, от безделья выдумывают себе проблемы.

Между тем новая попытка сотворить нечто стоящее, которая кончается очередным осознанием своей бездарности и бесполезности, может привести к депрессии и даже самоубийству. Казалось бы, банальный творческий кризис, существование которого так трудно признать как мне, так и любому человеку, чья душа тянется к искусству.

Со стороны все выглядит так, словно у человека просто временно нет новых идей, но он настолько безумен, что готов покончить с собой от бессилия, уставший от исступленных попыток, каждая из которых – заведомо неудача. Он так слаб, что готов просто сдаться, отказаться от жизни, уступить ее (вот только кому?).

Так они всё это видят, остальные. Для них такое поведение выглядит крайне глупо. «Ну, не получается у человека, ну пусть подождет или просто займется другим делом, поработает или, наоборот, съездит куда-нибудь отдохнуть, наберется там вдохновения». Если бы все было так просто! Если бы можно было узнать, в какой момент оно приходит и чем именно его вызвать… Не было бы совсем никаких проблем.

Но люди думают, что вдохновение – это такая субстанция, которой можно без проблем наполниться, если съездишь куда-нибудь на природу, посмотреть на закат над речкой. Вот просто хоть ведрами зачерпывай его потом и вперед – творить, улучшать мир!

Люди думают, что творческий кризис – это временное отсутствие дыхания музы, когда человек устал и ему нужен отдых, чтобы набраться творческих сил, и тогда все снова станет окей, как прежде, а может, даже лучше. Но это так же далеко от правды как мы с вами – от точки Лагранжа3. Все протекает иначе, гораздо глубже и гораздо труднее, за пределами понимания и физического мира. Когда это начинается, ты теряешь собственную значимость в мире. Ощущаешь себя ничем. Просто пустым местом.

Ты не существуешь, ты никогда не существовал. Ты изолируешься от мира. Физически ты здесь, а умственно, морально, психически – отсутствуешь. Ты не хочешь, чтобы весь этот быт, вся эта низость трогали тебя даже косвенно. Тебе это противно, и ничто не способно действительно затронуть твои эмоции. Все, что ты произносишь, звучит неискренне.

Окружающие раздражают. Все они живут как будто не в твоем мире, потому что даже представить не могут, что ты чувствуешь и что переживаешь, когда теряешь возможность творить. Пытаться объяснить им свое состояние все равно, что описывать радугу слепому. Бесполезно, они никогда не поймут, даже если будут стараться, хотя это редкий случай.

Ты глубоко уходишь в себя и остаешься один на один с тьмой внутри, которая наполнена твоими собственными демонами. Ты в полной тишине, в вакууме, и ничто не мешает тебе думать так много, что это вредит психическому здоровью. Черные мысли окружают тебя и атакуют подобно огромной стае озлобленных голодом ворон.

Но ты не стремишься, как многие люди, избавиться от этого состояния, забить пустой эфир хоть чем-то, что отвлечет от этих мыслей – телеком, книгой, прогулкой, физическим трудом, общением. Ты мучаешься, зная, что ничего не сумеет вырвать тебя из ямы, в которую ты сам себя загнал. И в полном одиночестве, никем не понятый, осознавший свою ненужность и бесполезность в этом мире, утративший творящее начало, ты додумываешься до таких вещей, что суицид уже не кажется плохим выходом. Напротив, он начинает казаться единственным верным выходом из паутины уныния и апатии. Из этого мира, которому ты не нужен, в котором ты ничтожен, пока не можешь созидать.

Многие в этом состоянии начинают пить, курить траву, употреблять наркотики. Они выбирают медленное самоубийство, и я понимаю их, впрочем, как и тех, кто выбирает быстрое. Скольких гениев неудачи в творчестве довели до опущенной жизни. Вспомнить хотя бы Эдгара По – классический пример. Я не гений, конечно, но ощущаю с ними некую связь, неочевидную, но ощутимую идентичность пути.

Людям трудно понять, что творческий кризис – это не просто временная потеря вдохновения, в которой нет ничего страшного, потому что она закономерна и всё рано или поздно вернется на круги своя. Все не так. Кризис – это когда ты уверен, что твой талант полностью исчерпан, а может, его и не было вовсе, и больше ты НИКОГДА не создашь ничего достойного, у тебя никогда не получится творить, а значит, ты – ничтожество, ты хуже тех, кто не умеет, потому что ты разучился.

Все твои попытки так и останутся бесплодными попытками, над которыми вскоре начнут лишь насмехаться. Для многих это хуже, чем смерть. Страх потерять свой талант или столкнуться с мыслью, что на самом деле его не было – хуже всего для человека, который привык, что отличается от остальных. Прежде у него был запал и огонь в глазах; был целый рой идей – одна лучше другой, он не знал, за что взяться, с чего начать; была усидчивость все это реализовать; была способность создавать свои миры и воплощать любую мысль, делать персонажей реальными людьми. А теперь перед ним лист белой бумаги, ручка и ледяной страх. Страх, что все это утеряно безвозвратно. И полное разочарование в себе и окружающем мире.

Поэтому так трудно признать, что кризис действительно наступил, и некоторые до последнего отрицают его приход. В том числе и я.

Кризис – всегда показатель развития. Если ты зашел в тупик, значит, ты не стоял на месте, а двигался. Был какой-то прогресс, а теперь ты застрял, и это вроде нормально, даже закономерно. Всему нужна остановка, перерыв. Перевести дыхание и продолжить с новыми силами. Так они считают. Кризис несет за собой выход на новую ступень, новый виток творческой эволюции, если ты сумеешь преодолеть его. «Скоро ты очухаешься и создашь нечто даже лучшее, чем раньше, просто поверь»!

Тошнит от этих стереотипов.

С каждым разом эта яма, в которую ты сваливаешься так неожиданно, все глубже и темнее, и все труднее найти из нее выход, собраться с силами и побороть дитя своего же воображения. Оно, как огромный паук, что утащил тебя в подземное логово и не позволяет выбраться из него, время от времени вводя в твою кровь новую порцию разлагающего яда. Пока яд подается малыми дозами, у тебя есть шанс выкарабкаться, твой иммунитет еще способен бороться. Обессиленный, ты бьешься, чтобы еще раз увидеть Свет и вернуть все обратно. Но однажды наступит миг, когда яда будет слишком много. И ты боишься, что следующий раз, следующий твой кризис, может оказаться последним, ты не осилишь его и так и останешься в логове, мертвый. Навсегда.

Мне становится чуть легче, когда я думаю, что не только я сталкивалась с подобными трудностями. Я ощущаю невидимое единение с великими творцами этого мира, которых уже не стало. Это позволяет мне чувствовать себя особенной, помогает не опускать руки, бороться с новой порцией яда, вырабатывать к нему внутренний антидот.

Самое забавное то, что паук – это ты сам, плод твоей фантазии, ты придумал и оживил его. Все начинается с тебя и все на тебя заканчивается. Все в этом процессе заключено внутри тебя, больше нигде. Ты завязываешь это сам и сам завершаешь, когда созреешь для финала. И мириады нюансов, и все так трудно, сложно, непонятно, что никому не объяснить все в том свете, в котором видишь, воспринимаешь и переживаешь именно ты. Я пробовала.

Для меня этот сложный период всегда наступает незаметно, как погружение в сон (или наркоз). Я не чувствую его неотвратимого приближения, не могу предугадать, в какой именно момент все становится предрешено. Вот я живу, и все хорошо, стабильно, не на что жаловаться, а мгновение спустя уже словно нахожусь в другой жизни. То, что имело для меня значение еще накануне вечером, утром станет пустым местом. И отныне я совершенно одна, даже если меня постоянно окружают люди. Одинокий путник во Тьме, у которой нет предела.

Я не могу заметить, в какой момент все начинается, зато знаю, как заканчивается. Лично у меня. Мир полон удивительных, вдохновляющих вещей, однако ничто из этого – книга, музыка, фильм, игра, человек, природа – ни одно впечатление по отдельности не способно мне помочь. Чтобы выйти из кризиса, я должна пережить целую цепочку взаимосвязанных событий, каждое из которых окажет на меня сильнейшее влияние, как фигурки домино, падающие друг на друга по очереди.

Вероятность именно такого развития событий очень мала. Случаются, конечно, единичные случаи, когда вновь можешь радоваться солнечному свету и наполниться приливом сил, но это ненадолго. Трясина с готовностью затягивает тебя обратно, когда светлое впечатление рассеивается.

Но даже месяцы скитаний в полной темноте стоят того крошечного мгновения, когда увидишь Свет. Будто ты заново узришь и постигнешь этот мир. Творцы, преодолевшие кризис, создают великие работы. Их разум перерождается, как феникс. Это уже новые люди. Но мне пока очень рано об этом думать. Говорят, то, что имеет начало, имеет и конец. Но иногда мне кажется, весь мой творческий путь – это один сильно затянувшийся кризис.

Эпизод 5

[Сейчас]

Учебные будни побежали, как вода в горном ручье. За несколько дней университет окончательно смирился с необыкновенной новостью об отставке деда. Но с необыкновенным новым лицом преподавательского коллектива никто пока не собирался мириться.

Шувалов стал камнем преткновения почти во всех беседах. Роман – имя вроде самое обычное, а в среде студентов пошли гулять всяческие вариации: Рами, Рамси, Размес, Рамонес… Странно, что в частных беседах никто не использовал его довольно звучную (и подходящую ему) фамилию, а за глаза лишь единицы называли по имени-отчеству.

Буквально через несколько занятий стало ясно, что Роман Григорьевич – талантливый лектор, воспитанный человек и настоящий интеллектуал с хорошим чувством юмора (или умеет убедительно произвести такое впечатление, во что мне верилось больше). В общем, у девушек становилось все больше поводов влюбиться.

Частенько он беседовал со студентами на посторонние темы, рассказывал факты из физики, астрономии, биологии, истории, социологии. И всем нравилось. По крайней мере, это было лучше, чем монотонно записывать лекцию. Процентов восемьдесят этих фактов были мне известны, поэтому я быстро потеряла интерес к интеллектуальным отступлениям. Все это я уже читала или слышала, в отличие от моих одногруппников, которые искренне удивлялись даже тому простому факту, что все мы состоим из космической пыли.

Шувалов однозначно нравился всем, несмотря на временами проступающую строгость и даже жесткость – тревожные звоночки для меня, но не для остальных, очарованных им. Он был сдержан, но уверенность в себе хлестала из него, как нефть из пробитой цистерны, успевай ведро подставлять.

А самое интересное, как мне показалось на опыте нескольких занятий, этот мужчина не был фальшивкой. Когда я говорю это, я имею в виду, что в нем не было показухи, пафоса или позерства. Он не стремился кому-то понравиться, добиться расположения группы, установить с кем-то доверительные отношения. Ничего подобного. До фени ему была чья-то симпатия. Он просто пришел и заставил всех принять его таким, какой он есть, ни под кого не подстраиваясь. Видимо, у него никогда не было недостатка во внимании окружающих (неудивительно), именно поэтому ему и плевать на это внимание. Жаль, что из всей группы это понимала только я. Девочки ужами извивались вокруг его персоны. Никакой реакции с его стороны.

Ну а я что? Продолжала рефлексировать без какого-либо намека на прорыв. Вечера мы с Киром проводили вместе, пересматривая любимые ролики игровой и политической тематики… Рутина, в которую бросили два камушка, продолжалась. Ничто не могло потревожить ее непоколебимого величества.

Эпизод 6

[Ранее]

В поездах как никогда сильно чувствуешь себя Странником с далекой планеты, героем-одиночкой, задумчивым и молчаливым, познавшим тайны бытия. Всегда появляется желание осмыслить свою нелепую жизнь, как и те миллионы не случившихся жизней из параллельных миров, которые ты мог прожить, если бы однажды поступил немного иначе.

Моя жизнь – это творчество. И она была бы ничтожна, если бы я ничего не создавала. Человек должен оставить за собой след. Должен в первую очередь по отношению к себе. Мы ведь живем не только ради того, чтобы увеличивать население планеты. Наш след не в реализации репродуктивной функции. Дети – наименьшее, что человек может дать миру, потому что это слишком просто – следовать зову инстинктов, которыми наделен каждый живой организм на планете.

Но что же ты, Странник, анализирующий пройденный путь, что лично ты сделал для этого мира? Знаешь ли ты ответ? И почему для тебя так важно, чтобы твой след, след одного из миллиардов живущих, остался видим для Человечества даже после того, как ветер унесет твой прах?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Ричард Бахман – один из псевдонимов Стивена Кинга.

2

Мир Полудня – иносказание для цикла книг «Полдень, XXII век» братьев Стругацких.

3

Точки Лагранжа – точки в системе из двух массивных тел, в которых третье тело с пренебрежимо малой массой, не испытывающее воздействия никаких других сил, кроме гравитационных, со стороны двух первых тел, может оставаться неподвижным относительно этих тел.