Сон о белом городе

– Операция по считыванию сознания, 20 августа 1980 года час и двадцать три минуты по центральноевропейскому времени, – начал с привычной формальности ассистент, после чего холодным голосом проговорил машинально: – Период полураспада рассчитан корректно, запускаю процесс составления карты головного мозга.

Доктор Сарджерт помнил, что после этой фразу должен был дать разрешение, однако он был слишком заворожен вращающимися полосами синтетического веера вокруг, чтобы отвлечься, поэтому Ален самостоятельно провернул несколько ключей под рычагом.

– Операция одобрена, начинаем через десять секунд, – начал мысленно обратный отсчет помощник, со всем вниманием наблюдая за показаниями на выпуклых экранах мониторов вокруг.

Молчаливый Ролан почувствовал, как несколько проводков развернутого веера ласково коснулись его висков, отозвавшись легким дискомфортом в области затылка и шеи, будто бы внутри его тела появились излишняя влага. Доктор, запечатлев и проведя лично множество опытов ранее, прекрасно знал, что явление было безопасным и встречалось довольно часто, хотя причины еще не были им изучены.

– Сейчас мы получим доступ к вашему разуму и прошлому на момент этого времени, – проговорил осторожно Ален, спокойствие в его лице позволяло Сарджерту понять, что все показатели на экранах находятся в пределах нормы.

Внезапно оба коллеги синхронно услышали приглушенный глухой отзвук откуда-то со стороны города, но оставили это привычное действо без внимания, но страшный рокот не прекратился и в следующую секунду, а Сарджерт, находясь в кресле, заметил, что мрак ночи за затемненным окном лаборатории озарила яркая почти ослепляющая вспышка. Кроны мощных деревьев перед линией научных центров возгорелись как спички, а каменные фасады в одно мгновенье почернели. Ролан все понял совершенно ясно, с ужасом осознавая, в каком незавидном положении по прихоти головного института оказались жители многострадального города, но мысли обреченного были заняты пленительным образом Амалии Розенвуд, той юной особе, которую он некогда знал и клялся оберегать, пока бьется его сердце…

– Я не сдержал обещания, – выдохнул категорично Ролан, – прости меня на небесах, если, конечно, сможешь это сделать и оказаться там.

Затемненное стекло лаборатории обратилось в жидкую корку и треснуло по всей площади, свет больничных ламп оборвался, а воздух стал горячим и рвал легкие изнутри. Юный ассистент, осознав ужас своего незавидного положения следом, инстинктивно прыгнул под громоздкий стол, словно это могло отсрочить его гибель хотя бы на одно мгновенье. За считанные секунды с момента начала деления ядер небосклон вспыхнул, а ночь сменилась днем, мелкая красная точка на месте раскаленной боеголовки превратилась в огненный шар невероятных размеров, равномерно расширяясь во все стороны.

Доктор Сарджерт даже не успел ничего почувствовать или услышать, когда бетонные плиты пятого центра экспериментальной неврологии посыпались друг на друга, и все вокруг стало абсолютно белым как самый чистый снег или пепел. Научно-исследовательский институт «Сант-Гофф» перестал существовать.

– Неужели это конец? – в кротчайший временной промежуток, который есть во вселенной, пронеслось в мыслях Ролана, хотя этот вопрос в последние мгновенья оборвавшихся жизней интересовал тысячи несчастных, кому в ту ночь было суждено оказаться в пекле настоящего земного ада. Никто из них так и не узнал, кто именно решился применить термоядерное устройство.

***

Совершенная пустота. Абсолютное безразмерное ничто, пропущенное через само себя. Система без точки отсчета, относительно которой можно произвести наблюдения. Всякое отсутствие материи, как и любой оболочки. Отсутствие мысли, как и самой идеи ее существования. Мир в мгновенье и навсегда стал таким, словно обрел завершенность.

Ничему казалось, что так будет продолжаться ровно до того момента, пока не начнется снова. Однако вечность через вечную вечность приобрела цвета: черный и белый, оба они существовали повсюду и одновременно. Благодаря этой детали стало возможным смутно определять наличие и отсутствие света, согласно странным законам разделяющие целую вечность между собой. Таким образом, ничему стало ясно, что абсолютная тьма попросту не может существовать там, где есть абсолютный свет. Всеобъемлющая вечность снова завершилась, и на ее месте мгновенно появилась новая вечность, у которой уже имелись границы. Свет вместе с тенью и цветами, к удивлению для самих себя, перестали быть абсолютными, они усложнились, точно внутри них появилось какое-то подобие организованный структуры или закон их распределения.

Изначальные элементы пустоты перестали быть однородными, после чего некоторые частицы вещества стали активно взаимодействовать друг с другом. Сейчас вечность резко отличалась от той, что была вечность назад, когда не было ничего. Неизменное ничто стало различать себя от новой вечности, у нее появились бестелесные границы, а вечности все продолжали сменять друг друга. Пестрые оттенки собирались в абстрактные формы и фигуры, ничто стало отличать себя от неживой материи, словно оно обрело какое-то обособленное состояние.

– Я, – сказало ничто, отделив себя от коллективного ничто, на стыке между молчанием и идеей возникла живая мысль.

– Я! – безмолвно повторило ничто, вечность пришла в движение, и личное ничто запечатлело очередной конец вечности.

Живых мыслей становилось все больше.

Бессвязные образы откуда-то из мнимого прошлого, казавшегося таким ненастоящим, словно оно было соткано нитями посторонних «я», прошлое посторонних «я» сталкивались повсюду, будто бы предоставленной пустоты им было мало. Восприятию, лишенному телесной оболочки, было сложно даже приближенно определить размеры окружающей пустоты, будто бы пронзительная бездна вовсе не имела границ и была вездесущей.

– Вы не я. Мне не слишком нравиться, когда вы прикасаетесь бестелесного меня, но без вас мне было бы куда хуже, ведь я снова буду один во всей вечности, – произнесло вслух обособившееся ничто, и об этом узнали другие.

Сплошная пелена из кричащей тишины рухнула, и незримого даже для самого себя наблюдателя ласково обняли родившиеся в пустоте звуки. Безымянному никому казалось, что таинство возникновения жизни выглядит именно так: абсолютное ничего неспешно и трепетно заполняется материей, простота обретает сложность и вместе с тем смысл.

– Конец жизни не может быть концом вечности, это всего лишь состояние материи, – проронило личное ничто, искренне наслаждаясь все новыми и новыми гостями пустоты, безымянное «я» пробудило в себе человека, без тела и личности. Собственное ничто пробудило в себе пьянящий дух первооткрывательства. Изначальная завершенность прервалась окончательно.

Сознание перемещалось, плыло в безлюдной пустоте в бесконечном поиске смысла, удовлетворяя мысленный голод. Среди несчетного множества обрывочных звуков, напоминающих какую-то полузабытую мелодию из черно-белого кинофильма, едва ли было возможно различить какую-то идею, будто бы все это неописуемое действо вовсе не имело смысла и являлось лишь насмешкой умирающего сознания.

– Разве я умер? – подумал человек, вдыхая творчество коллективного ничто вокруг себя.

– Пусть даже так. Но в таком случае я бы остался в изначальном состоянии пустоты, – возразило себе бесформенное сознание, безграничное мироздание отозвалось всепоглощающим теплом, а пустота под наблюдателем сменилась необъятным океаном.

Без страха и боли сознание погрузилось в кристально чистую почти стерильную воду, и мнимые бесформенные границы тела исчезли, заполнившись человеческой плотью. Безразмерный океан был ласков и нежно касался конечностей человеческого восприятия, внутри которого забилось сердце. Стеклянный сосуд наполнялся жизнью, он открыл глаза и увидел, как медлительно и грациозно его тело погружается на самое дно бездонного океана. Белесое небо мутнело, многократно преломляясь, лучи света, подобно солнцу, еще пробивались через толщу воды, но на глубинном горизонте уже отчетливо виднелась тьма. Молчаливое восприятие оказалось в полном одиночестве. Вновь воцарилась тишина, но мелодия не прекратилась, а лишь изменила тон.

Свет, наконец, отпустил ладони утопленника, он, подобно земным птицам, получил свободу – свободу плавно опускаться в объятья милой пустоты. В какой-то миг сердце внутри восприятия бешено заколотилось. Человек отрыл рот и вдохнул вечный океан, что заполнил его легкие частью себя, отдав тепло своих тел. Таинство рождения.

– Я и сам обретаю вечность, – призналось завороженное тело, испустив из себя пузырьки воздуха, они безвольно устремились вверх, они не были свободы и не могли утонуть.

Герой, что однажды позабыл собственное имя, никогда ранее не испытывал столь широкий спектр ощущений, одновременно всем своим телом осязая прекрасный бархат океана, воды которого едва заметно двигались из стороны в сторону, изображая подобие загадочного первобытного танца. Одинокий человек, окруженный всепроникающим теплом, полностью отдался власти необъятного океана. Свобода.

– Теперь я остался один, как и в начале вечности? – обратился к незримому собеседнику человек, после чего пелена тьмы разверзлась. В толще воды вокруг героя виднелись и другие тела, завороженные собственной формой, они почти не обращали внимания друг на друга. Посторонние пребывали в безразмерном океане в довольно странных позах, словно получив человеческую оболочку, они еще пока не находили никаких различий между своими телами и окружающей водой. Воля.

– Единственная граница океана лежит сверху, – констатировал герой, и по собственной воле мгновенно оказался там, вынырнув из воды и без труда нащупав твердую поверхность длинного песчаного берега под ногами. Песок казался еще более теплым, но менее мягким, чем океан безвольных тел.

Человек обернулся назад, и белоснежный белый цвет чистого неба над головой, сменился неестественной теплой палитрой, за которой в свою очередь возникало вездесущее красное пятно – лучи уходящего само в себя солнца. Песчаный берег бескрайнего побережья оказался совершенно безлюдным и неживым. Теперь восприятие находилось на границе океана тел и мертвого берега.

– Кровавое закатное солнце, пустота, одиночество и выжженный берег. Как и в тот вечер, когда мы все перестали существовать, – пронеслось в мыслях безымянного наблюдателя, вкусившего плод собственной памяти.

Возрождающиеся из глубины ничего воспоминания заполнили голову героя, пока тот в полном одиночестве на берегу бескрайнего моря созерцал закат. Океан приобрел мрачный синеватый оттенок, казалось, что он отзывался на состояние разума наблюдателя или скорее даже на его бессознательное.

– Теперь я здесь, и я один. Не знаю, сколько мне предстоит провести на этом пустом берегу. Вероятно, целую вечность. Но разве я этого заслужил? – спросил себя Ролан Сарджерт, почувствовав, как на его широкие плечи легла нежная ткань белого халата.

Молчаливый океан отозвался приглушенным шумом волн, ударяющихся робко о песок прямо у ног одинокого доктора, тот уселся на землю, всматриваясь морскую даль, где вырисовывались какие-то образы. Так продолжалось неисчислимо долго, Ролан не испытывал ни голода, ни жажды, ни усталости, наслаждаясь умиротворяющей мелодией все прибывающих волн.

Постепенно Сарджерт научился различать в представленных образах знакомые предметы, сначала все они были совсем простыми и маленьким, например: коробок спичек, отливающие серебром столовые приборы, пишущие ручки, однако со временем они стали усложняться. Ролан, будучи убежденным в собственной смерти, предположил, что при помощи этих предметов происходит процесс восстановления разума.

– Жизнь после смерти. Жизнь после жизни. Жизнь в вечности. Никогда не думал, что она будет выглядеть именно так: необъятное море, бесконечный берег. Или это только для меня одного? – закономерно задался вопросом доктор. Внезапно его окружили знакомые цветы рукотворного дерева с белесыми лепестками правильной геометрической формы, после чего Сарджерт ощутил прелестный цветочный аромат. Перед глазами героя возникли обстоятельства собственной гибели вблизи эпицентра взрыва термоядерной бомбы, уже сейчас перестало значить, кто ее применил. Казалось, что пламя атомного огня сожгло не только тело, но и саму душу, не оставляя после себя ничего кроме мертвой стеклянной пустыни.

– В любом случае там меня не ждало ничего лучше, – приободрил себя Ролан, когда за его спиной из ниоткуда возникли горы, в которых отчетливо виднелся комплекс научно-исследовательского института «Сант-Гофф», на месте административного корпуса стояли ряды монолитов стеклянных обелисков. Полный решимости доктор попытался добраться до смотровой площадки вдали даже через колючую проволоку периметра, но был остановлен, обнаружив у обрыва самого себя вместе с Амалией Розенвуд, Ролан еще смутно припоминал обстоятельства того разговора, но сейчас что-то изменилось, будто бы произошло то, чего не случилось в прошлом. В скором времени оба героя пропали из виду также внезапно, как и появились.

– Тогда все было иначе, – возмутился удивленно Сарджерт, словно в этом мире тот Ролан сказал коллеге нечто очень важное, чего не решился сделать настоящий герой.

– Неужели этой мой персональный ад? Отражение боли не случившегося счастья. В этом заключается мое наказание? – гадал одинокий человек, не переставая вглядываться в недостижимую пустоту, отгороженную от посторонних рядами непроходимых минных полей и колючей проволокой. Маленький островок счастья посреди безразмерной пустоты, где в данную минуту может существовать другой Ролан и другая Амалия, должно быть, что именно там все произошло иначе.

С каким бы усилием Сарджерт не стремился оказаться на территории комплекса, громада института не приближалась вовсе, а глаза героя на мгновенье заслонили густые золотистые волосы. Именно их в беззаботные годы студенчества носила на голове Розенвуд, тогда они с героем впервые встретились.

– Гипотеза об устройстве персонального ада уже кажется верной, – усмехнулся через боль в груди Ролан, на бегу наблюдая за тем, как многокилометровые золотистые языки волнистого пламени охватывают горы, еще через мгновенье они окрасились в холодный синий цвет, прежде чем снова исчезнуть.

– Когда Амалия вернулась из столицы с новым еще более ужасающим проектом, она изменилась окончательно и не только внешне. Она была так увлечена работой на новое правительство, что от той беспечной юной девушки, которую я когда-то знал, не осталось и следа… Мы не должны были встретиться снова, но когда это произошло, мы сделали вид, что не знаем друг друга вовсе. И это продолжалось столько лет, – прозвучало в голове Ролана, повторяющийся шум волн позади уже не доходил до героя.

Вдали над водами безжизненного моря показались первые очертания громадного солнечного диска, осветившего все вокруг, прямо перед Сарджертом возникла нечеловечески огромная десятиметровая тень. Мрачный силуэт на песке будто бы ожил и задрожал, подобно тонкому пламени свечи, извиваясь в причудливом танце, после чего таинственный спутник наполнился бронзой, чтобы обелиском вырваться из песка, перегородив путь Ролану. И всего через мгновенье на бесконечном берегу вырос целый ряд колонн, отсылающий к величественным сводам храмов древности.

– Сразу напоминает мне интерьеры старой университетской библиотеки, – подумал шокированный Ролан, остановившись у обелиска, чтобы отдышаться, а силуэт громадного секретного комплекса на склоне гор ни на метр не стал ближе.

Сарджерт уже и не знал, что ему следует предпринять в столь неопределенной ситуации, как вдруг услышал приглушенный треск, отдаленно напоминающий хлесткий звук падения книги с полки на пол. Насторожившись, Ролан оставил из виду комплекс института «Сант-Гофф» и выглянул из-за колонны. Прямо на песке всего в двадцати метрах от одинокого героя, действительно, лежала книга, над которой с надменным видом склонилась девушка в белоснежном халате. Волосы незнакомки имели неестественный серебристый оттенок, и Ролан мгновенно признал в ней Амалию.

– Амалия! – прокричал сразу мужчина, и загадочная гостья обернулась, в ее тонкой руке лежал детонатор. Герои машинально встретились взглядами, Ролан не пошевелился, завороженный кровавой изморозью в глазах коллеги.

– Дорогая, послушай меня. Брось детонатор: мы все мертвы и это не имеет никакого значения, – не успел договорить Сарджерт, устремившись к Розенвуд, но тонкие пальцы девушки легли прямо на спусковой крючок, отдав необратимый приказ. В тот же миг прямо за спиной Ролана прогремел оглушительный взрыв, отозвавшийся пронзительным воплем множества голосов, аллея восхитительных рукотворных деревьев превратилась в развороченное пожарище, а тяжелые бетонные строения безошибочно сложились сами в себя. Сложно было даже вообразить, насколько сильна была детонация, если над комплексом поднялось исполинское газопылевое облако высотой в несколько сотен метров.

– Зачем ты так? – прохрипел жалобно Ролан, и его руки моментально покрылись алыми пятнами, с рассеченного лба текла ручьем горячая кровь, наливающаяся в глаза. Казалось, что в момент взрыва герой находился в институте.

Помрачневший доктор, что уже однажды переживал собственную смерть, свалился на землю в паре метров от Амалии, она не пострадала и, лишь бросив высокомерный взгляд в сторону израненного коллеги, подобрала книгу с тонким зеленным переплетом. Грандиозное сооружение института пылало, а из подземных галерей комплекса вырывались черные клубы дыма.

– Разве я этого заслужил, неужели я должен был сказать хоть что-то? – пронеслось в мыслях истекающего кровью доктора, Сарджерт молчаливо перевел взгляд обратно в сторону Розенвуд, та гордо стояла на ногах, обреченно созерцая монструозное пожарище, ставший бесполезным, детонатор лежал на земле. Глаза Ролана наливались кровью, но через красную пелену он смог разглядеть, как серебристые локоны волос на голове Амалии обратились вновь в естественный оттенок. Золотистый.

– И кто из нас чудовище? – обратилась ласково к Ролану Амалия, отстранившись, вновь рожденный в пустоте герой умирал на песке бесконечного берега.

– Бессердечная и холодная, может быть, именно поэтому я тебя так полюбил? – немо задавался вопросом доктор, когда его халат превратился в изорванную красную тряпку, в руках мужчины невольно расположился второй детонатор.

В скором времени кровавые пятна коснулись вод безразмерного океана, а Сарджерт вновь остался совершенно один посреди целой вечности.

Глава 2

Ролан проснулся в своей постели за пару часов до сигнала будильника, стоявшего на прикроватной тумбочке, по неизвестной причине кости по всему его телу страшно ломило, будто бы он был болен, хотя это понятие осталось где-то на страницах учебников по истории.

В просторной комнате царствовал непроницаемый стерильный мрак. Герой с трудом поднялся с постели и прикоснулся ногами к глянцевому полу, что незамедлительно отозвался нежным люминесцентным сиянием в виде множества мельчайших проекций полупрозрачных лепестков правильной геометрической формы, оттенок их был либо бледным, либо кроваво-красным, словно бы в нем было запечатлено зарево закатного солнца.

Сарджерт почувствовал, как что-то пренеприятно сдавило его легкие изнутри, связав их колючей проволокой, словно первый вдох в новой жизни был сделан именно сейчас. Острая боль понемногу стихала. Позже Ролан не без усилий встал на ноги, и почти сразу же перевалил вес всего тела вперед, отчаянно ухватившись за спинку роскошного кресла, после чего пронзительная боль отступила от омертвевших конечностей. С каждым новым шагом на идеальном стеклянном полу возникали полупрозрачные силуэты восхитительных синеватых проекций лепестков, что кружились медлительно, словно уподобляясь белоснежным платьям танцующих на пуантах балерин, и плавно опадали в безмерные объятья стеклянного замка, будто бы Ролан находился не у себя дома, а внутри огромного телеэкрана, пронизанного нитями незримой цифровой материи. Казалось, что каждый сантиметр воздуха нес в себе закодированную в двоичном коде информацию, но она оставалась невидимой и неосязаемой для органов чувств человека.

– Где это я? – спросил себя герой, с легкостью ориентируясь в незнакомом помещении, белоснежные гладкие стены отдаленно напоминали больничный кафель, от чего перед глазами Сарджерта на короткий миг возникла картина развороченного ракетным ударом коридора, на полу которого были разбросаны осколки битого кафеля, обращенного в смертоносную шрапнель.

Кроме Ролана в квартире не было никого, а крики бессчетного множества людей в последний раз отозвались эхом ушедших в небытие дней.

– В фальшиво идеальном мире нет места рекам крови, симфонии сирен, адскому грохоту артиллерийской канонады и всевозможному проявлению насилия, – нечто бессознательное прозвучало внутри головы Ролана, когда он, наблюдая за грациозной игрой мнимых лепестков, забылся, полностью вычеркнув лишние образы из компьютеризированного мозга.

Через минуту мужчина, наконец, оказался на кухне, не переставая внимательно изучать роскошные интерьеры, словно он видел их впервые. Продолговатая комната оказалась заставлена небольшим количеством мебели: в центре возвышался на одной тонкой ножке мощный каменный стол и несколько стульев, в дальнем углу горел тусклым стеклянным пламенем камин, а у стены висел элегантный шкаф глубиной в одну десятую метра. Сарджерт, запечатлев за стеклянными дверьми шкафа полки невозможной длины, что были заставлены ракушками разных форм, размеров и цвета, вспомнил отрывочно, как собирал их увлеченно много десятилетий назад.

– Доброе утро, мой господин, – внезапно обратился к Ролану незримый собеседник. – Сегодня вы проснулись раньше обычного, – добавил внимательно он, после чего посреди комнаты возник призрачный силуэт цифрового слуги, представшего перед героем в образе старомодного официанта в длинном черном фраке, его тонкую шею обвило кружево короткого жабо.

Сарджерт оставался неподвижен, и бестелесный полупрозрачный слуга, в котором время от времени проглядывались строки двоичного кода, прошел хозяина насквозь, удалившись за его спину. Помещение утопало в мнимых объятьях тьмы: освещение работало в ночном режиме, подкрашивая только следы мужчины и контуры предметов.

– Простите за мою наглость, но сегодня вы выглядите совершенно растерянным, – заметил несколько удивленно официант и выставил в грациозном жесте руку с открытой ладонь, где в следующее мгновенье из ниоткуда отрисовался от основания стеклянный стакан с холодной водой.

Герой ответил молчанием, на что обходительный и чуткий к настроению хозяина слуга, предложив стакан воды, осмелился спросить:

– Верно, что-то случилось?

Казалось, что детали мнимого гардероба, как и светлые волосы слуги, развеивались на ветру, а лицо помощника в любое время оставалось свежим, отливая бережным программным сиянием.

– Да, пожалуй, воды, – согласился шепотом Сарджерт, слуга с торжественным видом вручил граненный стакан Ролану и вновь просочился сквозь его тело, мужчина не почувствовал ничего кроме матрицы внутренней пустоты.

– Гилберт, я же просил тебя так не делать, – возмутился вдруг герой, внезапно вспомнив имя помощника, тот лишь виновато улыбнулся и бесследно растворился в воздухе, от ног до головы последовательно рассыпавшись в медленном танце с ветром мнимыми лепестками, что составляли его полую оболочку. Даже такое обыденное действо показалось Ролану странным, точно он никогда не видел ничего подобного, будто бы его тело подменили.

Обстоятельства вчерашнего вечера стали понемногу возвращаться к затуманенному сознанию Сарджерта, оживая узнаваемыми образами коллег, обстоятельств, разговоров и мест, где они происходили. Одинокий герой мгновенно осушил стакан, почувствовав на себе приятный холодный поцелуй, затем пустой бокал также внезапно растворился в ладони Ролана, превратившись в пепел и исчезнув вовсе.

– Необъятный океан, институт «Сант-Гофф», Амалия, изморозь ее кровавых глаз, – сорвалось нечто бессознательное с уст Сарджерта, когда его тело укрыл мешковатый костюм, который впоследствии в точности повторил контуры фигуры владельца, произведя тонкую настройку тканевого полотна в реальном времени.

– Неужели мы все погибли? – задался вопросом герой, оступившись, после чего бросился себя увлеченно уверять в обратном: – Нет, все это мне приснилось, ведь такого со мной просто не может быть.

Ролан вплотную приблизился к безликой стене перед собой, и одного усилия его мысли оказалось достаточным, чтобы сплошная пелена полимера нулевого бетона перед ним пришла в движение и приоткрыла стеклянную дверь. Кухня налилась лучами яркого утреннего солнца синхронно, на мгновенье даже ослепив героя, тонкое стекло двери осыпалось бесшумно следом, и из приоткрывшейся арки повеяло бодрящей утренней прохладой.

Настороженный без явной причины Сарджерт вышел на небольшой балкон, откуда он из-за изящной ограды мог наблюдать сияние восходящего солнца, пропущенное через сотни стройных рядов колоссальных стеклянных нитей, связывающих полотно планетарной дороги с горизонтом белоснежных небоскребов, взмывающих в стремительном рывке из-под купола белого города. Мягкое континентальное лето продлиться еще ровно три цикла, прежде чем массивный спутник на орбите приведет в движение точно выверенный объем воды и изменит климат согласно расписанию, принесся с собой короткую топическую осень.