Филфак

Алиса Гордеева

Филфак

© Сапегина А., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Глава 1. Ночная бабочка

Фил

– Горько! Горько!

– Раз! Два! Три!..

Бросаю последний взгляд на молодых и ухожу. Хватит! Я не рассчитал своих сил, приехав на свадьбу Яна. Наивно полагал, что все прошло! Надеялся, что отпустило!

Полгода на туманном Альбионе пытался забыть, выкинуть из головы ту, что сегодня, не задумываясь, ответила «да» моему брату.

Новый универ, безбашенные друзья, квартира с видом на Темзу, самые вкусные девочки под боком – казалось бы, живи да радуйся! Вот только сердце до сих пор тоскливо щемит, когда вижу на безымянном пальчике Даянки обручальное кольцо, а в глазах любовь – неземную, необъятную, несокрушимую и, увы, не ко мне.

Не в силах отойти друг от друга даже на метр, новобрачные трепетно держатся за руки и не видят никого вокруг. Окрыленные, до беспамятства влюбленные, они выгрызли у судьбы свое право на счастье и этот день заслужили, как никто другой. А мне пора. Здесь, среди шумных гостей и беспрестанных «Горько!», я третий лишний.

Ухожу по-английски, пока молодые продолжают утопать в сладости своих поцелуев. Шаги – как в тумане, в голове – пустота. Полной грудью вдыхаю вечерний августовский воздух, пропитанный дождем и моей печалью, а затем ныряю в салон арендованного спорткара, брошенного на ближайшей парковке у входа в ресторан. Как знал, что не задержусь!

Сжимаю в ладони мобильный и никак не подберу нужных слов для Шаха – так, чтобы вышло кратко и без обид. Знаю, что брат скучал, да и Даяна тоже, но сейчас видеть их – выше моих сил. Потому наспех пишу, что улетаю обратно ближайшим рейсом, а еще прошу дать мне месяц тишины. Шахов поймет, не дурак!

Завожу мотор и впервые давлю на газ до упора. Сегодня мне нужна скорость! Долбаный адреналин! Я хочу забыться, я обязан выбросить из памяти ту, которая никогда уже не станет моей! Но ни черта не выходит…

Сотни километров незаметно остаются позади. Серая трасса, безымянные поселки, небольшие города… Но сколько бы я ни пытался от себя убежать, в голове все тот же винегрет из обрывков воспоминаний, разодранных в клочья чувств и образа моей Даянки. Нет, теперь уже точно не моей…

Не замечаю скорости и пролетающих по встречке авто. Не обращаю внимания на мобильник, валяющийся на пассажирском сиденье и робко сигнализирующий о входящем звонке. Никогда бы не подумал, что чужое счастье может такой болью отзываться в груди.

И все же я торможу.

Дурацкий спорткар жрет слишком много горючего, вынуждая меня остановиться на первой попавшейся заправке. Пока топливо медленно заполняет бак, лениво разминаю шею и осматриваюсь. Ничего особенного: грязь, дрожащий свет покосившихся от времени фонарей да пара не самых новых представителей отечественного автопрома на обочине. Черное небо усыпано звездами, а воздух наполнен ароматами трав и стрекотанием кузнечиков. Похоже, занесло меня в самую что ни на есть глухомань!

– Простите! – раздается за спиной тонкий девичий голосок.

Возвращаю на место заправочный пистолет и нехотя оборачиваюсь. Чуть поодаль замечаю невысокую миловидную брюнетку в короткой юбочке и завязанной на талии фланелевой рубашке. Девушка неловко переступает с ноги на ногу и закусывает губки – по всему видно, что волнуется. Еще бы, одна посреди ночи, да в таком откровенном прикиде!

– Слушаю? – киваю незнакомке, а сам не могу отвести от нее взгляда: выразительные глаза вкупе с тонкими чертами лица и копной каштановых волос снова и снова с головой окунают меня в воспоминания о Даяне. Девчонка напротив – ее неудачная копия, дешевая подделка.

– Вы мне не поможете? – Девушка несмело подходит ближе, накручивая на пальчик прядь шелковистых волос. – У меня что-то стучит.

– Где?

Автомеханик из меня никудышный, но бросить в беде одинокую даму как-то совсем не по-мужски.

– Под капотом, – выдыхает девушка, аппетитно сложив губки бантиком. – Не посмотрите?

Мне бы задуматься, что делает полураздетая барышня ночью на забытой богом заправке, да только мозги лужицей растеклись под ногами, уступив место инстинктам.

Как зомби иду за ней следом к ржавой развалюхе – ровеснице моего деда – и со знанием дела лезу под капот. Что там может стучать? Все! Здесь намного уместней вопрос: как «это» вообще заводится?

– Это машина отца, – поясняет незнакомка. – Думала, что немного покатаюсь, пока папа спит, и незаметно верну тачку, а оно вот как все обернулось. Заехала к черту на кулички, продрогла и не знаю, как теперь вернуться домой. Стою здесь, будто ночная бабочка, без денег и телефона. Как хорошо, что судьба столкнула меня с вами!

– Саша, – зачем-то представляюсь я и, оторвавшись от созерцания замасленного двигателя, снова смотрю на девчонку. Сколько ей? Восемнадцать? Двадцать пять? Под слоем косметики с ходу и не разберешь. Где-то на подкорке сознания мелькает мысль, что для примерной дочери она слишком ярко и вызывающе накрашена, да и одета тоже, но, вновь улавливая в ее внешности дорогие черты, гоню подозрения прочь.

– Виолетта, – расплывается в улыбке незнакомка, обнажая два ряда идеально ровных белоснежных зубов, которые, к слову, звонко отбивают чечетку от холода. Уже через несколько дней – осень, и ночи давно не согревают теплом.

– Замерзла?

– Очень, – робко опустив взгляд, признается копия Даяны, обхватив себя за плечи. – Ну что там с машиной? Починить сможете?

– Виолетта, я не силен в ремонте авто, – отвечаю честно и развожу руками. – Предлагаю позвонить отцу и во всем сознаться.

– Да это и так понятно, – стреляет изумрудами глаз девица, продолжая неистово дрожать. – Я уже пыталась. Забегала погреться на заправку и просила дать мне позвонить. Только, видимо, мобильный у отца разрядился, или папа так крепко спит, что ничего не слышит. Наверное, придется мне здесь умереть от холода и страха.

Потираю переносицу и ухмыляюсь. Вот хитрюга! Знает, как надавить на жалость!

– Далеко отсюда твой дом? – Малодушно уехать, бросив ее здесь одну на растерзание волкам и лихим дальнобойщикам, не позволяет совесть. – А то давай подброшу?

– Километров пять-шесть, – пожимает плечами Виолетта, сильнее ежась от холода. – В Заречном.

– Поехали! – киваю ей и неспешно направляюсь обратно к спорткару.

– Александр, постойте! – пищит она и бежит следом. – Мне безумно неловко, но, если вы сможете купить чашку чая или кофе, чтобы я могла согреться, буду признательна.

– Ладно, пошли! – угрюмо хмыкаю и сворачиваю в сторону от своей тачки.

Небольшая забегаловка с громким названием «Кофейня от шефа» не внушает доверия. Грязная, неопрятная, насквозь пропитанная запахами горелого масла и хлорки, она откровенно намекает, что посетителям здесь не особо рады. И все же мы с Виолеттой занимаем единственный столик у окна и, брезгливо озираясь, ждем, когда на нас обратят внимание.

– Что вам? – Спустя, наверное, вечность возле прилавка с заветренной выпечкой появляется дама дородной внешности в засаленном переднике.

– Два американо! – спешит с ответом Виолетта, а я не спорю, хоть и не собираюсь в этом месте ничего пить и есть.

Пока мы ожидаем заказ, моя новая знакомая потирает ладони в попытках согреться и без умолку трещит. Ей интересно все: кто я, откуда и куда еду, чем занимаюсь и почему путешествую один. Немного осмелев, она начинает откровенно заигрывать со мной, наивно рассчитывая на что-то большее, чем просто кофе.

В мерцании люминесцентных ламп мне удается рассмотреть Виолетту чуть лучше: дешевая косметика, морщинки в уголках пустых глаз, пошлые ужимки. На смену запуганной девчонке, заблудившейся в темноте, неожиданно приходит ушлая, прожженная девица, готовая на все ради наживы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Виолетта на работе, а я – ее лопоухий клиент.

Погруженный в свои мысли, не сразу замечаю, как на столе появляются одноразовые стаканчики с кофе – вонючим, дешевым и до жути горячим. Но Виолетту сей факт ни капли не смущает. Прильнув носом к исходящему от напитка пару, она жадно вдыхает кислый кофейный аромат и благодарно улыбается, а после вожделенно проводит острым каблучком вдоль моей ноги под столом.

От неожиданности вскакиваю и под глупым предлогом отправляюсь на поиски уборной: как бы сильно Виолетта внешне ни походила на Даяну, я не настолько пал, чтобы искать утешения в объятиях продажной девки. Стоит ли говорить, что санузел в этом месте смахивает на убежище бомжей? Так и не отважившись в него зайти, я возвращаюсь к нашему столику и, дабы перебить туалетное амбре, залпом выпиваю американо, гадкий, приторно-сладкий, с отвратительным послевкусием. Виолетта довольно улыбается и зазывно проводит кончиком языка по губам. Черт, во что я вляпался? Долбаный добряк! Хватаю со стола ключи от тачки и, сославшись на неожиданно возникшие дела, спешу на улицу. Но, увы, так и не успеваю дойти до спорткара: невыносимая тошнота, внезапно подобравшаяся к горлу, сменяется диким ознобом и жгучей болью в животе. Все вокруг летит и кружится, а ноги, будто ватные, предательски подгибаются под весом тела. В ужасе пытаюсь позвать на помощь, но совершенно не слышу своего голоса, а после и вовсе проваливаюсь в непроглядную темноту, лишенную звуков, запахов и разрушающих мыслей о свадьбе брата.

Глава 2. Пирожки

Аня

– Анька, негодница!

Тишину предрассветного часа нарушают недовольный голос бабы Маши и жалобный скрип половиц, разбавляемый шарканьем тапочек.

– Снова убегаешь ни свет ни заря? – продолжает ворчать старушка, размеренными шагами подходя все ближе. – И опять, небось, не позавтракала? Да?

– Ба, ну какой завтрак?! До рассвета считаные минуты! – Застигнутая врасплох, бросаю у порога рюкзак и разочарованно плетусь обратно: попытка улизнуть из дома незамеченной в очередной раз провалилась. Неужели бабушка не понимает, что мои деревенские каникулы на исходе? Когда, как не сейчас, наплевав на утреннюю дрему, сломя голову нестись босиком по сырой траве навстречу новому дню? Первые лучи солнца, осязаемыми нитями пронизывающие все вокруг, таинственные туманы, бусинки росы на прозрачной паутине – в мире нет ничего прекрасней зарождающегося утра!

– Сумасбродная девчонка! И что тебе не спится?! – причитает бабуля, деловито качая головой. Пряди ее длинных седых волос слегка выбились из косы, а наспех накинутый поверх ночной сорочки халат практически волочится по дощатому полу. Это я в свои двадцать еще расту ввысь, а бабуля, давно разменяв седьмой десяток, с каждым днем становится все миниатюрнее.

– Хорошая моя! – Беру морщинистые, но такие нежные, теплые ладони старушки в свои и, слегка сжав их, не могу сдержать эмоции:

– Ба, ты же знаешь, как я люблю рассветы! Каждое утро по-своему прекрасно, каждый восход солнца неповторим! Разве могу я преспокойно дрыхнуть, когда за окном такая красота?!

– Красота! – сварливо повторяет баба Маша. – Отцу рассказывай про сию красоту! А я-то уж поди знаю, куда, а точнее, к кому тебя так срывает по утрам.

– Ба! – Обнимаю роднульку за плечи и крепко целую в щеку.

– Ну что «ба»? – Бабушкино сердечко постепенно оттаивает. – Я же не ругаюсь, Нюра. Понимаю, что возраст у тебя такой бестолковый, когда шило в одном месте так и зудит! Только вот ты мне, старой, скажи: нужна ли своему Артурчику будешь хилая да больная?

– Нормально со мной все, бабуль!

– А ты еще пару недель на пустой желудок да невыспавшаяся-то поубегай из дома, так, глядишь, и свалишься где в голодный обморок, типун мне на язык! – Бабушка взмахивает руками и медленно бредет на кухню. – Съешь хоть пирожок, Нюр! Для тебя ж вчера весь вечер пекла. Да и богатырю своему возьми – угостишь.

– А с чем пирожки? С луком? – Отказаться от бабушкиной выпечки может разве что идиот, ну, или язвенник какой, а я напрочь забываю об идеальной фигуре, стоит чарующему аромату сдобы коснуться носа.

– Да прямо «с луком»! – хитро улыбается бабуля и аккуратно стягивает белоснежную ткань с огромной горы румяных пирожков. – Можно подумать, я молодой не была – не знаю, что миловаться с красавчиком своим будешь? С рисом и яйцом напекла. Давай за стол, дочка!

– Ладно, твоя взяла! – Достаю с полки две кружки, а из холодильника – молоко. Завтрак, так завтрак!

Во двор я выбегаю с третьими петухами. Выкатив из сарая старый дедушкин «Урал», закидываю за плечи рюкзак, доверху набитый бабушкиными пирожками, и, поправив бейсболку, что есть мочи несусь по проселочной дороге. Солнце масленым блином уже вовсю красуется у линии горизонта, а уставший меня ждать Артур – у повалившегося забора на окраине Заречного. Засунув руки в карманы спортивных штанов, он делает вид, что увлечен созерцанием плывущих вдалеке сизых туч, а меня совершенно не замечает. Дуется! Точно!

Бросив свою развалюху рядом с навороченным спортивным велосипедом, подбегаю ближе к парню и кончиками пальцев скольжу по его немного колючей щеке.

– Привет! – шепчу тихо и оставляю на обиженно надутых губах легкий поцелуй. – Давно ждешь?

Царев с шумом выдыхает: делать и дальше вид, что меня рядом нет, глупо.

– Что на этот раз, Ань? – Словно нехотя он притягивает меня в объятия, продолжая изображать из себя оскорбленного. – Опять дед на рыбалку утащил? Или свинья опоросилась? А? А может, я банально тебе надоел? Признайся уже!

– Дурак ты, Артурчик! – Утыкаюсь кончиком носа в нежную впадинку на его шее. – Просто бабуля пирожков напекла и не отпустила из дома, пока я не поем.

– Пирожков? – морщит нос Артур. Ну конечно, лучший студент спортфака и ярый приверженец здорового питания, Царев такую ерунду не ест. – Это ж сплошные углеводы, Ань! Сколько тебе повторять?!

– Не бери в голову. – Отхожу от него на шаг назад, чтобы аромат выпечки ненароком не просочился из рюкзака к его носу: только часовой лекции о вреде пирожков мне не хватало. – Поехали к реке?

Артур кивает и, взяв меня за руку, тащит к брошенным великам.

– Все лето на этой ржавой колымаге прокаталась! – брезгливо бурчит Царев, поднимая с земли мой «Урал». – Прошлый век, честное слово! Почему не попросишь отца привезти тебе нормальный велик?

– У папы дела, – оправдываюсь, пожимая плечами. – Да и через неделю уже в город возвращаться – какой смысл?

– Глупая ты, Анька! – усмехается Артур. Он, как и я, понимает, какие дела у моего отца в городе, но деликатно молчит. – Ладно! Давай наперегонки до моста?

– Давай, – соглашаюсь, заведомо принимая поражение: дедушкин «Урал» для спринтерских заездов не годится точно.

Впрочем, Артуру все равно. Оседлав своего железного коня, он уже через пару минут исчезает из поля зрения, оставляя меня наслаждаться пением птиц и нежностью солнечных лучей в одиночестве.

С Артуром Царевым мы знакомы с детства. Наши отцы росли по соседству в этом самом поселке. Внешне похожие, как братья, они и в жизни были неразлейвода: сидели вместе за партой, в армии служили в одной роте, а как вернулись, оба поступили на строительный и в один год женились. Правда невест выбрали абсолютно разных – как внешне, так и по социальному статусу. Мой отец предпочел любовь, а папа Артура – безбедное будущее. Вот и сейчас семья Царевых ни в чем не знает нужды, а мы… А мы с папой остались вдвоем: как оказалось, одной любви для счастливой жизни слишком мало. Этой зимой мама подала на развод и переехала в столицу к новому богатому мужу, бросив нас с отцом на произвол судьбы. И если я смогла ее отпустить, в надежде, что та станет по-настоящему счастливой, то отец так и не смирился. Начинать жизнь с нуля, когда тебе давно за сорок, непросто. Вот и он не сдюжил, с головой погрузившись в затяжную депрессию.

В комфортном для себя темпе кручу педали, полорото осматриваясь по сторонам. Заречное с его горластыми петухами давно осталось за спиной. Лесная просека, что ведет к реке, пронизана солнечным светом, как паутиной, и насквозь пропитана смолистым ароматом хвои. И куда Царев так спешит, пролетая на бешеной скорости всю красоту?

Останавливаюсь на развилке возле старой раскидистой сосны и по привычке выглядываю на пушистых ветках шустрых белок: угощать рыжих вертихвосток семечками да морковкой давно стало моей любимой традицией. Правда сегодня за спиной – пирожки, безжалостно отвергнутые Артуром. Копаясь в рюкзаке, медленно обхожу могучий ствол дерева и мурлычу под нос песенку, пока не спотыкаюсь обо что-то мягкое и тяжелое. Взвизгнув, падаю на землю, в кровь ободрав коленки о выпирающие коренья и старые ветки. Ругаю себя за невнимательность и, отряхивая от хвои ладони, встаю. С сожалением замечаю, что вылетевшие из рюкзака пирожки рассыпаны по опушке и теперь без вариантов являются собственностью белок. А после разворачиваюсь, чтобы взглянуть на причину своего падения, и снова опускаюсь на землю, теперь от животного страха! Там, за сосной, в окружении крапивы и лопухов в неестественной позе лежит парень в перепачканной одежде. Красивый, как ангел, но, похоже, неживой.

Мой истошный крик заглушается внезапным раскатом грома, а непрошеные слезы смешиваются на щеках с мелкими каплями дождя. Прикрываю ладонью рот и несмело подползаю ближе, жадно рассматривая незнакомца. В его волосах цвета спелой пшеницы запутались травинки и длинные иголки хвои. Некогда белоснежная рубашка заляпана грязью и небрежно выбилась из черных брюк, оголяя накачанный пресс. Приглядываюсь к груди незнакомца – хочу верить, что тот просто спит, но признаков жизни не нахожу. Тогда, пересилив страх, беру несчастного за запястье и пытаюсь нащупать пульс, но сумасшедшее биение собственного сердца не позволяет уловить его.

– Аня! – подобно раскату грома разносится по лесу голос Царева. – Ты где? Дождь начался!

Открываю рот, чтобы ответить, но не могу выдавить из себя ничего, кроме удушливого хрипа. Смахиваю с лица слезливо-дождевую влагу и тянусь к шее парня. Дрожащими пальцами пытаюсь ослабить галстук и расстегнуть воротник сорочки, а после неуверенно хлопаю блондина по щекам.

– Эй, ты живой?

– Ты больная – жмурика трогать?

Глухой баритон Артура за спиной раздается настолько неожиданно, что я отскакиваю от незнакомца как ошпаренная.

– Кого трогать? – отвечаю дрожащим голосом, отчаянно покрываясь мурашками: никогда раньше я не видела мертвых людей.

– Забулдыга какой-то! – кипятится Царев. – А ты, Анька, ручонками к нему лезешь! Хочешь, чтоб менты его на тебя повесили?

– На меня?! Повесили?! Что?! – ошарашенно мотаю головой, с ужасом начиная понимать, к чему клонит Артур. – Погоди! Ты думаешь, его убили? А если он живой?

– Живой? – Нахмурив брови, Царев подходит ближе и небрежно поддевает тело парня ногой. – Это вряд ли! – А потом грубо хватает меня под локоть и с силой тащит к дороге.

– Валить отсюда надо!

Артур поднимает с обочины залитый дождем «Урал» и, поджав губы, ждет, когда я перехвачу велосипед в свои руки.

– Так нельзя, Артур! – шарахаюсь от парня как от прокаженного. – Там человек. Ему плохо.

– Ему уже все равно! – скалится Царев.

– А вдруг еще не поздно помочь? – Наплевав на предостережения Артура, снова спешу к сосне и лежащему под ней парню.

– Дура! – шипит мне на ухо Царев, не позволяя приблизиться к несчастному. Артур перехватывает меня в кольцо своих накачанных рук и, оторвав от земли, тащит обратно. – Думаешь, местный участковый разбираться будет? Пойдешь как соучастница преступления.

Брыкаюсь в его лапах, хоть и знаю, что бесполезно: силы изначально неравны!

– Сейчас ты отключаешь свою сердобольность и как ни в чем не бывало едешь к бабке, а это все забываешь как страшный сон. Поняла? – не замечает моих потуг Царев.

– Артурчик, милый, давай хотя бы «Скорую» вызовем! Ну вдруг?

– А давай ее вызовем не мы! – сердится Царев, наконец опуская меня на ноги, и взбешенно проводит рукой по голове, сминая упругий ежик черных волос. – Господи, Анька, зачем тебе чужие проблемы?! Своих мало?!

– А если бы на его месте оказался ты? – обнимаю себя за плечи, не собираясь сдаваться и уезжать.

– Если бы да кабы! – перебивает меня Артур. – Поехали отсюда быстрее, пока никто нас тут не увидел!

– Я не могу!

– Румянцева, хватит! – Царев взмахивает руками и царапает меня свирепым взглядом. – Валим, я сказал!

Артур никогда не был трусом, но сейчас испугался конкретно: глаза расширены, дыхание сбито. Не в силах устоять на месте, Царев мечется туда-сюда, хаотично сжимая кулаки, а я верчу головой, умоляя Всевышнего послать хоть какой-нибудь знак.

– Дьявол! Анька! – вопит Артур. – Это что?! Пирожки?! Баб-Машины?!

Царев подбегает к сосне и начинает остервенело раскидывать по кустам румяную выпечку, вывалившуюся из рюкзака. Вот он, знак! Мы должны остаться!

Подбегаю к Артуру и, обняв того за плечи, щекой прислоняюсь к его спине.

– Давай вызовем «Скорую». Я дождусь врачей одна, сама же дам показания, если будет нужно. Нам с тобой нечего бояться, а вот ему, – киваю в сторону неподвижно лежащего под дождем парня, – ему, должно быть, сейчас очень страшно.

– Ладно, – кивает Царев и достает мобильный.

Бригада «Скорой помощи» находит нас примерно через час. Долгий, наполненный неизвестностью, пением птиц и недовольными причитаниями Артура.

«Да не трогай ты его, Анька!»

«Господи, где же эта “Скорая”?!»

«Ну, Румянцева, готовься домой к обеду в лучшем случае попасть».

«Аня, отойди от парня!»

Мне так хотелось, чтобы Царев замолчал хотя бы на минуту, но пытка ворчанием завершается лишь с приездом медиков.

Белые халаты. Дежурные вопросы. И только одно слово – «жив», вернувшее к жизни и меня.

Как и пророчил Артур, в поселок мы возвращаемся к полудню, искусанные мошкарой, голодные и до чертиков уставшие, а еще взглянувшие друг на друга новыми глазами. Недаром говорят, что друзья познаются в беде. Мой друг проверку прошел на «троечку».

Глава 3. «Партийное задание»

Аня

– Румянцева! Аня!

Не успеваю зайти в аудиторию, как староста нашей группы, Лариса, дергает меня за рукав и без всяких «здрасте» ставит перед фактом:

– Мы решили, что в студком от нашей группы направим тебя. Распишись вот здесь.

Лариса сует мне авторучку и машет перед носом какими-то бумагами. Стоит ли говорить, что первый учебный день на третьем курсе филфака я представляла себе немного иначе?

– Профком знаю, а студком…

– До профкома ты, Румянцева, не доросла! Расписывайся, где галочка!

Спорить с Ларой – себе дороже, а потому беру авторучку, однако, прежде чем оставить автограф, пытаюсь вникнуть в текст документа. Но то ли оттого, что бумаги в руках Ларисы постоянно дергаются, то ли по причине еще не перестроившихся на учебный лад мозгов я совершенно не понимаю, к чему меня так бесцеремонно подталкивают.

– И что мне придется делать?

– Все просто, Аня: будешь отстаивать права студентов, обитающих в общаге, и биться за улучшение условий их жизни.

– Я?! – Авторучка с шумом приземляется на пол и услужливо укатывается под кафедру. – Я же никогда не жила в общежитии!

– Я так и знала, что ты опять в позу встанешь! – ехидно подмечает Лариса и достает запасную авторучку. – Никто от тебя ничего и не ждет, Румянцева! Раз в месяц будешь посещать собрание студкома и голосовать за решение большинства.

– Бред какой-то! – бурчу под нос, не осмеливаясь коснуться чернилами белого листа.

– Румянцева, от тебя убудет? Нет! Давай уже закончим на этом! А то отправлю посвящение для первокурсников организовывать или казначеем поставлю. Хочешь?

– Нет. – Поднимаю ладони вверх, намекая, что сдаюсь. – Давай свои собрания!

И, наспех чиркнув авторучкой в отведенном месте, бегу к девчонкам на галерку: за лето накопилась тьма гораздо более интересных тем для разговоров, нежели студком местного общежития.

– Румянцева, первое собрание уже в среду! Не подведи! – кричит мне в спину Лариса, но тут же переключает свое внимание на зашедшую в аудиторию загоревшую и похорошевшую Иванову. – Света! Иванова! Задержись!

Атмосфера учебы поглощает моментально. Суета коротких перемен сменяется размеренными лекциями, а смех подруг – недолгими встречами с Артуром. Это в Заречном мы жили с Царевым на соседних улицах, а, вернувшись в город, разъехались по разным сторонам: я – к отцу на окраину, а он – в центр, в «двушку», купленную специально для него родителями.

– Переезжай ко мне, а? – мартовским котом мурлычет на ухо Царев, нежно сжимая мою ладонь.

Вместо того чтобы гулять где-нибудь по парку, наслаждаясь последними теплыми денечками, мы вынуждены сидеть в актовом зале, слушая монотонную речь очкарика-аспиранта, с важным видом вещающего о выкрашенных за лето стенах в общежитии.

– Тш-ш! – изображаю, что увлечена выступлением паренька. Разговоры о переезде меня немало смущают, да и в свете последних событий я вообще не уверена, что все еще хочу связать свою жизнь с Царевым.