Закон подлецов

…Эта авария произошла, когда Саша еще училась в Московской академии права. Они с водителем ехали домой после занятий, и она весело рассказывала, как ловко им сегодня удалось уговорить препода поставить всей группе зачет «автоматом». Грузовик вылетел невесть откуда. Казалось, лобового столкновения было не избежать, но Валера, ее водитель, успел вывернуть руль, и тяжелая машина врезалась в их «нисан» сбоку. Легковушку перевернуло несколько раз, пока ее не вынесло на лесную опушку, где искореженный от переворотов металл уткнулся в дерево. После первого же переворота Сашу вынесло в уже разбитое окно правой задней дверцы, и очнулась она только в больнице, когда уже отошла от наркоза и увидела в гипсе свою поднятую над кроватью тяжеленную ногу.

«Бог спас и ангелы-хранители, в рубашке родилась», – говорили все, кто знал об этой аварии, выжить в которой, казалось, было просто нереально. Но она выжила.

И вот теперь, проснувшись от боли в спине, в этой, наяву, а не во сне, тюремной камере, она вспомнила слова из Библии, которые слышала и читала не раз: «Бог не дает человеку испытаний больше его сил». И подумала, что там, в этой главе, еще что-то важное сказано. Надо будет попросить адвоката, чтобы в следующий раз ей обязательно Библию принесла. И когда, через несколько дней, взяла в руки Писание, то первым делом нашла то, о чем все эти дни думала беспрестанно. «Бог никогда не позволит человеку оказаться в обстоятельствах, которые могут сломать его», – вот как было там сказано. И слова эти Саша теперь уже запомнила накрепко, пожалуй, что и навсегда.

***

Все инструкции следственного изолятора можно было бы уместить в одно емкое слово: «Нельзя». Тюремщики, вероятно, полагают, что на то оно и заключение, чтобы человека ограничить во всем, что составляет суть его человеческого существования. Обычная улыбка, и та воспринимается чуть ли не как нарушение. Стоит надзирательнице увидеть, что кто-то из женщин улыбается, следует неизменный окрик: «Ты чего тут лыбишься? У тебя настроение хорошее? Так я тебе его сейчас испорчу. Ишь, отбросы общества, а туда же – улыбаться…»

Все эти ограничения и стремление их обойти, избежать, делают зэков всего мира людьми чрезвычайно изобретательными. Картежники изготавливают карты из обрывков старых газет, убийцы умудряются делать смертоносное оружие из обычной ложки или вилки, а то и из карандаша. О тюремном «телеграфе», о том, как плетутся из ниток-веревочек тюремные «дороги», по которым потом передаются записки-«малявы», многочисленные песни и легенды сложены.

Как-то вечером Саша с любопытством наблюдала, как сооружали «дорогу» Василиса, Надька-цыганка и Лида. Ловчее всего получалось у Лиды, она вообще была рукодельницей. Васька управлялась тоже ловко, а у Надьки все из рук валилось. Саша с юных пор обожала поэзию, признаться, и сама стихи писала; сейчас ей в голову пришли с детства запомнившиеся строки из пушкинской «Сказки о царе Салтане». Она улыбнулась и экспромтом продекламировала:

«Три девицы под окном

Плели «дорогу» вечерком.

«Кабы я была царица, –

Говорит одна сестрица, –

То на все СИЗО одна я б «дорогу» наплела».

Только вымолвить успела,

Дверь тихонько заскрипела,

И в темницу входит Он,

И устраивает «шмон».

Девчонки просто оторопели. А эмоциональная Аленка-клюква в восторге воскликнула:

– Ну, Сашка, ты даешь! – Ты еще и стихи сочинять умеешь!

– Ох, Аленка, Аленка,, это же я Пушкина переиначила, и чему ты только в школе училась?

– Сиськами трясти и жопой вилять, – беззастенчиво заявила Аленка-клюква и сама же над собой первая от души рассмеялась.

– Ох, Саша, кого ты спрашиваешь? – вздохнула Надька-цыганка и погладила Аленку по беспутной голове. – Подвалы-вокзалы-чердаки – вот и вся ее школа. А ты говоришь – «Пушкин»…

***

В этот вечер по телеку показывали старый фильм про войну «В бой идут одни «старики». Видели его все по сто раз, но смотрели, не отрываясь: и выбора-то не было, да и фильм хороший, почему еще раз не посмотреть.

– А ведь я ее знала, – сказала Саша, когда в кадре появилась красавица – командир женской эскадрильи.

– Кого знала, артистку? – переспросила Надя.

– Нет, прототип, ну, героиню, которую играет актриса, – пояснила Саша. – Кстати, ее тоже звали Надя, Надежда Васильевна Попова, Герой Советского Союза. Это по ее биографии режиссер Леонид Быков снимал эпизоды о женской эскадрильи, которую в годы Отечественной войны фашисты называли «ночные ведьмы».

Сашу слушали, что называется, с открытыми ртами. Разные люди ждали своей участи в камере номер 312. За плечами каждой из них стояла своя, сложная, может, не всегда и не во всем праведная жизнь. Та жизнь, которая приучила их лгать, выкручиваться, хитрить, если понадобится, то и подличать. Были среди них и совсем уже отпетые, для кого в жизни этой ничего святого не осталось. Но за те несколько дней, что успела Саша провести в камере, обитательницы 312-С безоговорочно признали, что «залетела» сюда птица совсем иного полета, нежели они сами.

Саша любила книги, с детства очень много читала, училась в европейской школе, два вуза в России закончила, но не кичилась своими знаниями, не выставляла их напоказ, и вообще – жила «жизнью хаты», как когда-то наставляла ее Алла Борисовна. И, наверное, именно поэтому ее превосходство признавалось безоговорочно. Хотя и была в «хате» смотрящей Василиса, но если Саша говорила: «Девочки, что-то мы совсем грязью заросли», – все дружно брались за тряпки, невзирая на то, кто нынче дежурил. Хотя 312-я на все СИЗО славилась своей образцовой чистотой. Уважение к новенькой чувствовалось во всем. Даже в том, что обращались к ней исключительно по имени. В камере, как и во всем изоляторе, практически у всех были прозвища, по-здешнему – погоняло. Женщины-заключенные частенько погоняла придумывали себе сами, чтобы добавить блатного авторитета, который в изоляторе порой роль играл не последнюю. К Александре же обращались исключительно по имени, иногда с особым уважением – «Сергеевна».

Вот и сейчас, когда закончился фильм «В бой идут одни «старики», кто-то уважительно попросил: «Сергеевна, рассказала бы ты про эту, ну «ночную ведьму». Уж больно ты рассказываешь интересно, как будто телик смотришь.

– Расскажи, Саша, расскажи, – присоединились к просьбе и другие.

***

…В конце девяностых Сергей Михеев, уже возглавлявший к тому времени крупнейший в России благотворительный фонд, по просьбе кого-то из крупных общественных деятелей пригласил 8 марта на торжественную встречу вдов Героев Советского Союза. Договорился с известнейшими в стране популярными артистами, столы в ресторане накрыл так, что «доски прогнулись», щедрые подарки для дорогих гостей приготовил. Народу собралось человек двести. Не только вдовы Героев, но и руководители всяческих ветеранских организаций, депутаты – всем было интересно, что еще задумал Михеев. Сами же вдовы, принаряженные по такому случаю, были поначалу смущены изрядно. Последние годы в стране, которая без руля и ветрил неслась к то ли к «свободному» рынку, то ли к капитализму, о них, чьи мужья кровью своей заплатили за жизнь потомков, кто прославил на весь мир Отчизну свою, позабыли напрочь. А тут такой прием!

На эту встречу Сергей взял с собой обеих дочерей, тогда еще школьниц – Шурочку и Верочку. Девчонки сидели, замерев и не веря, что все происходит наяву, когда ведущий объявлял присутствующих в зале: вдова маршала Советского Союза Катукова – Екатерина Сергеевна Катукова, вдова первого космонавта Земли Юрия Гагарина – Валентина Ивановна Гагарина, вдова дважды героя Советского Союза Харламова – Герой Советского Союза Надежда Васильевна Попова, вдова космонавта-два Германа Титова – Тамара Васильевна Титова…

– Девочки, в самом начале войны Екатерина Сергеевна Катукова, она еще тогда не была женой маршала, работала личной стенографисткой Сталина, а потом и сама на фронт ушла, – склонился Сергей Анатольевич к дочерям, когда представляли вдову прославленного маршала-танкиста.

Торжественная часть закончилась, вечер был уже в самом разгаре; в центр зала вышла бывшая «ночная ведьма». Взяв микрофон, Надежда Васильевна потребовала тишины:

– Сегодня я была в Кремле, – без всякого вступления заговорила она. – Там чествовали знаменитых женщин страны, и обо мне в кои веки вспомнили. Худого не скажу – бутерброды с икрой были, и шампанское, и слова говорили красивые, правильные. Но такой вот душевности, как здесь, и такого изобилия – нет, такого в Кремле не было. Вот вручил мне здесь Сергей Анатольевич подарок, аж три пакета, даже не знаю, как донесу. Я, грешным делом, не удержалась, заглянула. Гляжу между банок с икрой да прочими деликатесами конверт белеет. Я ж не девочка наивная, я понимаю, что в том конверте находится. Да если бы мне, Герою Советского Союза, вдове дважды Героя Советского Союза, еще лет десять назад кто-то в подарок конверт предложил, я бы просто посмеялась и сказала – нищим отдайте. А сейчас, даже не зная, сколько в этом конверте денег, беру и говорю «спасибо», потому что знаю, мне, при моей нынешней пенсии, этот конвертик ох как поможет. Да и всем, кто сегодня такие же подарки получил. И человека, который нам сегодня такой невиданный праздник устроил, я расцеловать как сына хочу.

Надежда Васильевна подошла к Сергею, подтянулась на цыпочках, был он на две головы выше, и расцеловала в обе щеки.

***

Тот незабываемый вечер перешел в постоянное шефство над вдовами, несколько лет спустя Михеев создал новый благотворительный фонд – фонд поддержки вдов Героев. О том, что создан такой фонд, Саша узнала из телевизионных новостей и сразу же заявила отцу, что тоже хочет что-нибудь полезное делать для вдов. В свободное от учебы время она ездила по аптекам, приобретая по списку лекарства, – пожилые женщины, увы, болели нередко, привозила им домой, а то и в больницу, продукты; когда готовились вечера встреч со вдовами, а они теперь проводились регулярно, помогала готовить концертную программу.

Как-то раз Сергей Анатольевич спросил старшенькую:

– Шурочка, Надежда Васильевна Попова в военном госпитале лежит, я собираюсь ее проведать. Не хочешь со мной поехать?

– Конечно, поеду, – не раздумывая, ответила дочь. – А что мы ей повезем? Надо, наверное, молочного побольше и фруктов, ей же в больнице диету соблюдать приходится.

– Ну вот и займись этим, – благодушно посоветовал отец.

Когда в госпитале, после взаимных приветствий и поцелуев, распаковали привезенную с собой корзину, Попова непритворно огорчилась: «Эх, фронтовых ста грамм не хватает».

– Не учел, Надежда Васильевна, мой прокол, – покаялся Сергей, но о том, что дочка присоветовала побольше фруктов да молочки купить, промолчал, лишь посмотрел на Шурочку со смешинкой в глазах.

– Сейчас мигом все исправлю. Против хорошего коньячку возражать не станете?

– Ни Боже мой! – категорически заявила Попова.

Они просидели у этой чудной старой, но с молодым блеском в глазах женщины часа три, никак не меньше. Надежда Васильевна достала привезенный ей из дому альбом со старыми фронтовыми фотографиями. Она рассказывала то, что ни в одной книге не прочтешь, ни в одном фильме не увидишь.

Юмора героической этой старухе, не раз глядевшей в глаза смерти, было не занимать.

– Звезду Героя мне вручал сам маршал Рокоссовский. Красавец-мужчина, и нашу сестру обожал. Привинчивает мне, значит, золотую звездочку, а сам все грудь мне оглаживает, – смеясь, вспоминала Надежда Васильевна. – Ну я ему возьми и скажи: жалеете, мол, Константин Константинович, что я не дважды Герой?

– Это почему же мне об этом жалеть надо? – интересуется он.

– Ну, как же? – говорю я. – Две Звезды можно было бы с двух сторон повесить и с обеих сторон грудь погладить.

Он расхохотался и пальцем мне погрозил, но не рассердился, хоть он и маршал, а я тогда всего лишь старшим лейтенантом была.

Рассматривая фотографии Надежды Васильевны с Семеном Ильичом Харламовым, Саша поинтересовалась: «А с мужем вы тоже на фронте познакомились?»

– В госпитале, – ответила Надежда Васильевна. – Я уже ходячая была, а он совсем плохой. Стала его выхаживать, а когда он на поправку пошел, приласкала по-бабски. Он потом спрашивает: «Не жалеешь, что сделала?» А я говорю: «Чего жалеть, с мужем можно и нужно». «Разве ж я муж тебе?» «Ну, а кто же ты? –спрашиваю, – конечно, муж. Я же тебя выбрала». Вот так и поженились.

– Что, так и сказала: «Сама тебя выбрала?» – спросил Сашу кто-то невидимый в темноте, но ответить она не успела.

– Эй, там! – раздался грубый голос охранницы, длинной сухопарой вечно нечесаной бабищи, которую все тут меж собой называли Метла. – А ну, «убили базар». Отбой был. В карцер захотели?…

Глава восьмая

– Лисина, на выход, – прозвучало сразу после завтрака. – Руки за спину, лицом к стене.

– Куда меня? – спросила Саша конвойную.

– К адвокату.

В комнате, разделенной на две части решеткой, ее уже ждала светловолосая женщина.

– Александра Сергеевна, я ваш адвокат, Наталья Григорьевна Смирницкая.

– Вас кто… – Саша замялась, не зная, как спросить, – наняли, позвали?

– Меня пригласил ваш отец, Сергей Анатольевич, – поняв замешательство, пришла ей навстречу Наталья Григорьевна.

– Вы были у меня дома, видели моих детей? – нетерпеливо спросила Саша.

– Нет, дома у вас я не была, но ваша мама, Людмила Анатольевна, просила вам передать, чтобы вы о детях не беспокоились. С ними все нормально. Они здоровы, дочери Саша и Лиза, сын Сережа ходят в школу, им сказали, что вы вынуждены были срочно уехать по делам и скоро вернетесь.

Что-то в голосе Смирницкой было такое искреннее и доверительное, что Саша сразу ей поверила.

В разделявшей их решетке было достаточно просторное окно, через которое Наталья стала передавать какие-то судочки, пакеты.

– Я вам из дома еды привезла, так что поешьте сначала, пока не остыло, потом поговорим.

– А с собой взять нельзя? Там девчонки голодные…

– С собой нельзя, – покачала головой адвокат. – Да и здесь нельзя, хорошо, что камер видеонаблюдения нет. Вот получите передачу, тогда с девчонками и поделитесь.

– Так, значит, я здесь надолго, – у Саши враз пропал аппетит.

– Ешьте, ешьте, а надолго или нет – сейчас мы с вами с вами и начнем разбираться. Нам многое надо обсудить.

Когда Наталья Григорьевна собиралась ехать в Макарьевское СИЗО, она мысленно пыталась представить себе свою новую подзащитную. Дочь состоятельного, известного человека. Избалована с детских лет, училась сначала в Европе, потом в престижных московских вузах; ни в чем никогда не знала отказа, жила на всем готовеньком, прекрасная квартира в элитном доме, машина с водителем. Наверняка, капризна и взбалмошна, как большинство детей, выросших в таких вот тепличных условиях. Да и что касается полной невиновности Лисиной, в этом еще предстояло убедиться.

Но первая же встреча опровергла все сомнения Смирницкой. Наталья Григорьевна сразу и безоговорочно поверила Саше. Да и невозможно было не верить этим глазам, смотрящим на мир открыто и искренне, как невозможно было не то, что заподозрить, но даже усомниться в том, что эта чистая молодая женщина способна была на мало-мальски дурной поступок.

***

…Адвоката Смирницкую порекомендовал Сергею Михееву его давний приятель Леонид Ефимов. При весьма и весьма непростых обстоятельствах самому Ефимову пришлось познакомиться с Натальей много лет назад. Случилось это в самом начале девяностых – в дополнительной характеристике те бурные годы, для живших в России того времени, не нуждаются.

Лёнчик, как в молодости называли его друзья, катастрофически опаздывал на важную встречу. Нарушая все правила, обгоняя машины то справа, то слева, он выжимал из своей далеко не новой «субару» все, на что была способна его «старушка». Лихие маневры закончились тем, что он чуть было не столкнулся с огромным черным джипом с затемненными стеклами. Понимая, что виноват сам, Лёнчик выскочил из машины, готовый извиниться. Но вышедший из джипа громила разразился такой площадной бранью, что Лёнчик поначалу оторопел. Будучи человеком не робкого десятка, он одернул нахала: – Послушай, давай-ка сбавь обороты. В конце концов ничего же не случилось.

– Не случилось, так сейчас случится, – прорычал громила, и в руке его появился пистолет – явление для Москвы того времени отнюдь не исключительное, и даже не редкое.

Выстрелив Ефимову в ногу, он преспокойно уселся в свою машину и отправился… в милицию, где и написал заявление о том, что на него совершили умышленное нападение и он вынужден был обороняться, применив огнестрельное оружие. Помощнику и по совместительству охраннику известного депутата поверили безоговорочно. К тому же официально и по всем правилам оформленное право на ношение оружия у него имелось.

Депутат, которому верой и правдой служил бывший морской пехотинец, известен был своими острыми выступлениями. Поглаживая свою ухоженную, клинышком остриженную бородку, он с трибуны исключительно громил – кого громить, по большому счету значения, в общем-то, не имело, всегда было на кого обрушить праведный гнев, продуманно поддерживая имидж бесстрашного борца за справедливость. После дел праведных любил депутат заглянуть в казино, но поскольку чаще всего проигрывал, то крупных ставок не делал. Из казино уезжал на дачу, неизменно прихватив с собой путану, всегда и непременно новую, которая и помогала законодателю расслабиться перед новым пленарным заседанием законотворческого собрания.

Ну и как было ментам не поверить помощнику такого уважаемого депутата? Особенно возросло доверие к нему, когда свой рассказ он «проиллюстрировал» картинками с изображением американского президента Бенджамина Франклина, портрет которого украшает, как известно, стодолларовые купюры и который три столетия назад произнес сакраментальное: «Время – деньги».

Одним словом, очнулся Леонид Ефимов в больнице, но прикованный к спинке кровати наручником. Пуля, выпущенная бандитом в ногу, пробила артерию, крови потерял Лёня столько, что ее, при его редкой – четвертой отрицательной –группе часов восемь по всей Москве собирали. Да и помер бы – не велика беда, не пришлось бы вину доказывать. А теперь вот приходилось убеждать подследственного Ефимова, что собирался он совершить террористический акт против помощника «видного государственного деятеля». Защищать его взялась молодой, тогда еще только начинающий адвокат Наталья Смирницкая.

Проработавшая до адвокатуры несколько лет на прославленной в детективной литературе и кинофильмах Петровке,38, Наталья Смирницкая вдоволь насмотрелась на милицейский беспредел. Из СИЗО она Леонида в итоге вытащила, доказав его полную невиновность.

И вот теперь, когда с дочерью Михеева случилось несчастье, Леонид Николаевич вспомнил своего адвоката и порекомендовал Михееву.

***

Наталья Григорьевна приезжала к своей подопечной несколько раз в неделю. И чем больше они общались, тем большей симпатией и даже уважением проникалась она к стойкости, с какой Александра переносила все тюремные тягости. Пока в комнате, где проходили встречи адвокатов с подследственными, не установили камеры видеонаблюдения, еду Саше привозила. И хотя это считается незаконным, никаких угрызений совести защитник не испытывала. Напротив, вопиющим нарушением всех мыслимых и немыслимых, как российских, так и международных, норм было кормить заключенных такими помоями. Но вскоре и эта «вольница» с едой закончилась – в СИЗО, и в первую очередь в комнате, где проходили встречи подследственных с адвокатами, установили видеонаблюдение.

***

Надо сказать, что Макарьевскому следственному изолятору хронически не везло с начальниками. Не успевал новый «хозяин» занять начальственный кабинет, как тут же вляпывался в какую-нибудь нештатную ситуацию, либо и вовсе – ЧП. Среди сотрудников системы исполнения наказаний даже дурное поверие бытовало: попал в Макарьевск – жди неприятностей по службе. Предыдущий «хозяин» погорел на «клубничке». Некий молодой адвокат, слишком часто посещавший свою подзащитную, как сказано было потом в официальных бумагах, «во время свиданий в помещении СИЗО вступал в незаконную половую связь» со своей подопечной. Слово «свидание» в данном контексте носило весьма двусмысленный характер, но на это никто внимания не обратил. Сам же адвокат, когда его шпыняли и щучили, спокойно парировал, что он-де выполнял главную адвокатскую функцию – защитника, и защитил свою клиентку, явную нимфоманку, от психологического расстройства, вызванного долгим сексуальным воздержанием. Бравый подполковник – начальник изолятора, стоя навытяжку перед генералом, враз утратив свой грозный вид, пытался объяснить происшедшее отсутствием видеокамер, на которые не выделяют средства. Слушать его никто не стал, и в Макарьевском СИЗО появился новый «хозяин» – майор внутренней службы Вениамин Борисович Круглый.

Круглый еще и нового кабинета обжить не успел, как к нему заявился визитер, предъявивший документ, перед которым любые двери открывались. И хотя пришедший был по званию младше, но права командовать майором этот капитан не скрывал. К тому же он проявил удивительную осведомленность о некоторых деталях внутренней жизни следственного изолятора.

– У тебя в женской 312 некая Лисина содержится, – фамильярно «тыкая», перешел он сразу к делу. – Как она себя ведет?

– Я еще не со всеми делами успел ознакомиться, но по Лисиной, насколько мне известно, никаких сигналов нет.

– А почему к ней адвокат слишком часто ходит?

– Как положено, – попытался возразить майор.

– Кем положено? Это мы будем решать, сколько ей положено, а сколько не положено, – решительно заявил посетитель. – К тому же что ты можешь знать о том, как проходят их свидания, что она ей приносит. Видеокамеры поставить немедленно, срок исполнения – два дня! – последовал приказ.

– Но у нас на это средств нет, – пролепетал начальник СИЗО.

– Эх, майор, плохо ты знаешь свое хозяйство, – пожурил капитан. – Позвони в свою бухгалтерию, деньги на ваш счет утром поступили.

Круглый набрал короткий номер внутреннего телефона и выслушал от явно растерянной бухгалтерши, что на их счет от какой-то благотворительной организации действительно поступила довольно кругленькая сумма.

– Завтра приедут к тебе специалисты и все сделают, тебе только оплатить их работу останется, – сообщил капитан и посоветовал, тоном все же более приказным: – А с адвокатшей этой самой Лисиной проведи профилактическую беседу, чтоб не забывалась. И вообще, повнимательнее будь…

А Вениамин Борисович, пролистав журнал посещений СИЗО адвокатами и не обнаружив со стороны защитника Смирницкой никаких нарушений, так и не поняв, о чем он должен с ней говорить, все же вызвал Наталью Григорьевну для официальной беседы.

Защитник Смирницкая давно уже привыкла к тому, что администрация в следственных изоляторах их адвокатское сословие терпеть не может, если не сказать – люто ненавидит. Защитники совали свой нос, куда их не просили, строчили жалобы на плохое питание, медицинское обслуживание, на нарушение прав содержания своих подзащитных и вообще, по мнению тюремщиков, отравляли им жизнь. Поэтому вызов к новому начальнику СИЗО Смирницкая восприняла спокойно. Однако, после почти получасовой беседы, вышла из кабинета в полном недоумении, так и не поняв, о чем, собственно, шел разговор и для чего ее вызвали. Майор что-то плел о соблюдении норм, инструкций и законов, явно путаясь в словах, делал долгие многочисленные паузы. Наконец, Наталья Григорьевна не выдержала и перебила его:

– Вы что-то конкретное имеете в виду?

Простенький этот вопрос окончательно выбил из колеи Круглого, который и так чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я тут говорю, и я требую, чтобы из нашего разговора вы сделали соответствующие выводы.

Начиная догадываться, что происходит, Смирницкая, придав своему голосу как можно больше значимости, произнесла:

– Я прекрасно поняла, о чем вы говорили, товарищ майор, и выводы сделаю соответственные.

Оставшись в кабинете один, майор Круглый налил себе минеральной воды, потом махнул рукой, подошел к холодильнику и сделал из бутылки «Русского стандарта» несколько больших глотков. Стакан с минералкой так и остался нетронутым.

Вот так в комнате, где проходили встречи адвокатов со своими подзащитными, в срочном порядке установили камеры видеонаблюдения. Ну а как иначе, уж коли в этом застенке появилась такая особая подследственная, что каждый шаг ее требовал наблюдения.

Глава девятая

– И учти, Андрей, в следственной группе не должно быть ни одного москвича, – наставлял генерал Мингажев своего подручного. – Более того, с особой тщательностью надо проверить, чтобы отобранные люди не имели в Москве не то что родственников, но даже и знакомых. Причем проверять надо не по анкетным, а по агентурным данным.