Отрочество

– «А помните, как мы сидели и ели в яме под папиной офицерской плащ-палаткой и песок у нас на зубах хрустел?!» – спросил всех, сидящих вечером на веранде, Платон.

– «Так там плащ-палатки было две! На одной мы же сидели!» – уточнила мама.

– «И обе были солдатские! Отдельно офицерских плащ-палаток не бывает!» – поправил отец.

В августе, проездом в очередную командировку, Виталий Сергеевич Комаров привёз погостить к Кочетам на участок свою жену Елену и дочь Ирину.

Это позволило их общей бабушке Нине Васильевне на время съездить по делам в деревню.

Хозяйственная тётя Лена сразу навела в их доме идеальный порядок и чистоту, обеспечив всем уют.

Но сад и огород её не интересовал ни в каком виде.

Настя и Ира сразу окунулись в совместные девчоночьи игры, а Платон занялся своими делами и играми, изредка совмещая их и играми с сёстрами. Иногда они и вчетвером играли в карты или в домино, попутно рассказывая друг другу различные истории и случаи. Они и часто читали, особенно в дождливую погоду. И тётя Лена следила за этим. Но особенно она следила за своей дочерью, часто подсовывая плохо евшей Ирине кусочек покрупнее, повкуснее и послаще. И это не прошло мимо внимания Платона и Насти, сделавшей соответствующий вывод.

А пока девочки играли, Платон с тётей Леной ходили на станцию по магазинам, возвращаясь с полными сумками в двух руках.

И в один из таких походов они подверглись нападению грабителей. Подходя к переходу через рельсы у края платформы, Платон увидел, как из последнего вагона подошедшей из Москвы электрички на платформу вышли двое молодых мужчин.

Но они сразу не пошли, куда им надо, а стали озираться по сторонам, словно высматривая кого-то.

Увидев женщину с подростком и полные сумки еды, они перебросились не слышимыми фразами, кивая головами друг другу на них.

– Это наверно бандиты?! Ищут жертву для ограбления! А ведь мы сейчас одни пойдём вдоль рельсов и никого даже рядом не будет!? – пронеслось в голове у, часто воображающем различные жизненные ситуации, Платона.

Но он пока не стал делиться своим опасением с тётей Леной, решив понаблюдать за мужчинами.

– А вдруг я ошибся, и им нужно по пути чрез переход в деревню Юрово?! – с надёждой подумал Платон.

Один из них был высокого роста, худощав, и с рельефным от худобы лицом, сразу вызывающим неприязнь. Одет был в тёмно-серый костюм с рубашкой в бело-голубую клетку. Второй был ниже ростом, нормальной полноты с обычным лицом, но в рубашке в бело-коричневую клетку под пиджаком коричневого костюма.

Перейдя через рельсы и свернув налево на пустынную тропу, полуобернувшийся Платон с ужасом увидел, что мужчины, не ускоряя шага, вальяжно свернули за ними. Он даже нарочно остановился, будто вытаскивая из сандалии попавший под подошву камешек.

– Ну, всё! Это точно бандиты! Надо теперь ухо держать востро! – взволнованно решил он.

А тётя Лена, лишь озабоченная тяжестью сумок и довольная от покупок, шла спокойно, переговариваясь с Платоном.

Тот же отвечал ей односложно и иной раз невпопад. А на случай нападения, он уже искал пути их возможного отступления.

– Сейчас, пока мы идём вдоль путей в видимости с платформы и со станции, они врядли нападут! А когда сойдем с тропы вниз, вот тогда станет опасней! Но зато будет куда убежать! А сейчас? Справа канава и забор, а слева рельсы и пустырь! А потом вообще на мосту будет узко, а справа – болото! Значит, там они и нападут! – размышлял бывалый и опытный игрок в казаки-разбойники.

Но в этот момент его раздумья прервал высокий, обогнавший их слева, и стремительно удаляющийся вперёд.

– Странно! А где же второй? – обернулся Платон назад, увидев его и лишь на мгновение успокоившись.

Но тут же задался новым вопросом:

– А зачем они разделились?! Окружают?!

И его сердце в тревоге учащённо забилось.

И уже через несколько шагов, когда они с тётей прошли по узкому бетонному мостику, шедший впереди вдруг остановился и обернулся на них.

Тогда Платон инстинктивно обернулся на второго, увидев, что тот засунул руку во внутренний карман пиджака. И тут же раздался удивлённо-испуганный крик тёти.

Платон обернулся обратно и увидел блестевший нож в руке высокого. И тут же тётя Лена, не выпуская сумок из рук, побежала с насыпи вниз в болото. А Платон наоборот, что есть духу, рванул вперёд по нижней из раздвоившейся тропинке. Сначала он бежал мимо зданий телевизионной ретрансляционной вышки, от страха ни о чём не думая. А когда вбежал на территорию садоводства, то пока спрятался за ближайшей копной сена, прислушиваясь к голосам за забором. Но было тихо. И лишь удары его сердца были слышны Платону.

Чуть отдышавшись и немного успокоившись, он подумал:

– Это получается, что я бросил там тётю Лену одну?! Хорош защитник из меня!?

И он встал, превозмогая страх, направившись к сторожке. Но в этот момент и тётя Лена, как ни в чём не бывало, прошла через неё ему навстречу.

– «Ну, ты, герой! В штаны не наложил? – ещё чуть взволнованно спросила она. – А то я за тебя боялась!».

– «А я – за вас! Вот решил пойти вам на помощь!».

– «Так они уже сами убежали в сторону Москвы!».

Платон взял одну из ручек сумки, и они пошли к дому, постепенно успокаиваясь и даже переходя на истерические смешки.

Дома они рассказали девчонкам о своём подвиге, как не оставили грабителям свои продукты, но этим лишь вызвав у девочек, особенно у Иры, испуг за возможно печальный исход этого их, якобы подвига.

Потом они несколько раз рассказывали об этом всем родственникам по очереди, в том числе и возвратившейся из деревни бабушке.

– «Да, были времена!» – что-то своё вспомнила и Нина Васильевна, начав рассказывать случаи и из своей жизни.

Глава 2. Нина Васильевна

И бабушка начала вспоминать своё отрочество и юность.

Многое Платон уже слышал из рассказов матери и воспоминаний самой бабушки. Но многое он узнал впервые.

Нина Васильевна родилась 7 января (20 по новому стилю) 1903 года в семье Ерёминых. Её отец Василий Иванович Ерёмин, родившийся 25 февраля 1871 года по старому стилю, был крестьянином из деревни Галкино.

А мать – Александра Петровна, урождённая Миханова, родившаяся в 1872 году, была крестьянкой из села Вачи Новосельской волости Муромского уезда Владимирской губернии. Семья имела дом, сад, огород, двор и скот.

Кроме Нины в семье были три старших брата Михаил, 1896 года рождения, Иван, Григорий, родившийся в 1901 году, и младшая сестра Павлина, родившаяся в 1906 году. В отличие от старших братьев, родившихся в деревне Галкино, Нина родилась в селе Ворсме, куда её отца, как мастерового, направили работать на Ворсменский завод, выполнявший военные заказы.

Его давно все знали, как технически опытного и творческого человека, потому сразу приставили старшим мастером ко всем видам прессов.

Василий Иванович занимался их наладкой и ремонтом, работая сверхурочно и по ночам, получая большую зарплату.

Управляющим заводом в то время был Павел Михайлович Пережогин, а бухгалтером – Сергей Петрович. Инженеров на их заводе почти не было. Поэтому начальство уважало и ценило В. И. Ерёмина, заведя с ним дружбу. Более того, они даже ходили к Ерёмину не только за помощью, но и в гости. А в Ворсме семья Ерёминых снимала три комнаты на втором этаже дома Дюковых.

На заводе Василий Иванович сам делал чертежи и эскизы для изготовления любых матриц и пуансонов, и лично штамповал пробные детали, доводя их до нужных форм и размеров.

С началом русско-японской войны номенклатура заказов увеличилась, возросла их сложность и объёмы производства.

Уже в послевоенные годы Нина с удовольствием и часто ходила к отцу на работу, наблюдая, как он старательно и без пустой траты времени просто творит из металла чудеса.

Здесь пригодилась его крестьянская жилка и любовь к скоту. Даже в Ворсме они держали корову, лошадь, телят, поросят, гусей, уток и кур.

В 1909 году отец доверил Нине кормление маленького телёнка:

– «Нина, это теперь будет твоя работа!» – сообщил он своей шестилетней дочери.

И Нина давала телёнку смоченный в молоке белый хлеб, а тот жадно поедал его и невольно покусывал её пальцы до крови. Она приходила к отцу и плакала, жалуясь на телёнка.

– «Так ты знай сноровку, когда ему в рот кладёшь свою руку непростую! А лучше кидай ему хлебушек туда в ротик!» – советовал отец, ласково поглаживая дочь по волосам.

Пока трое старших братьев учились в местной школе, Нина ходила на пруд пасти гусей и уток.

А летом, когда наступала жара и солнце пекло нещадно, предприимчивая Нина делала себе из ила чулки на ногах. И вскоре те покрылись цыпками, причём даже выше колен, кое-где вызвав и кровотечение. А Нина долго не понимала причину этого, а потом решила, что переживёт их. Но дело дошло до лечения в больнице.

Отцу стало жаль дочь, и он постепенно переколол на мясо всех уток и гусей, вообще престав их держать.

На следующий год, когда Нине в январе исполнилось семь лет, их лошадь родила жеребёнка, который к лету уже заметно подрос.

Однажды, уходя на работу, Василий Иванович взял с собой дочь, и они пошли на зады пасти жеребёнка на подросшей за забором высокой луговой траве. И когда тот стал мирно щипать её, отец наказал Нине:

– «Я сейчас пойду на работу, а ты пока паси его! А когда я вернусь на обед, то вас заберу домой!».

Отец ушёл, а дочь осталась пасти, накрутив на правую руку длинную верёвку – чтобы жеребёнок далеко не уходил.

Но когда тот увидел, что хозяина нет, то сразу рванул галопом домой к маме, таща лёгкую малышку Нину по траве за затянутую верёвкой правую руку. Она не смогла сразу удержать его, и теперь ничего не могла с этим поделать.

В результате с вывихом кисти правой руки и большого пальца жеребёнок мчал несчастную девчушку по Веденееву переулку мимо школы и далее по Большой дороге к их дому, напротив которого через улицу и находился завод.

Народ сразу сбежался и руку распутали. А рабочие сообщили о несчастье её отцу.

– «Ну, Нина, ты живая?!» – со слезами на глазах спросил Василий Иванович.

– «Вроде, только больно руку!» – сквозь рёв дочери услышал он.

– «Потерпи! Сейчас я её тебе вправлю!» – успокоил отец, к счастью бывший ещё и опытным признанным костоправом.

Василий Иванович вправил дочери кисть руки и палец, и сделал холодный компресс с помощью кем-то вовремя поднесённой колодезной воды.

– «Ну, вот! Всё будет хорошо! Не плачь!» – прижал он к себе дочь, ласково разглаживая её прямые тёмные волосы на темени.

– «Вот ты её всё заставляешь, а она ещё мала!» – укорили отца, подбежали недалеко купавшиеся её братья Михаил и Иван.

– «Я вас где буду искать? А она всегда со мной!» – и их укорил отец.

И было за что. Ведь Василий Иванович был просто нарасхват, и у него практически не было свободного времени, к тому же он был безотказен. Он был ценен не только, как мастер по металлу и всему другому, но и как замечательный костоправ. К нему за помощью с вывихами рук и ног людей, ног и лап скотины ходили со всего села. Шли к нему и с другими трудностями и жизненными проблемами.

И одна из таких проблем вскоре коснулась всей семьи Ерёминых.

Рядом с домом и двором Дюковых соседствовал дом и двор Батаевых, занимавшихся ямской гоньбой, то есть в основном перевозом казённой корреспонденции, потому имевших много лошадей, в том числе и скаковых, не раз бравших призы на местных скачках.

И однажды Нина из своего окна увидела, что во дворе Батаевых готовятся заколоть самую лучшую их лошадь, всегда обгонявшую на скачках всех других лошадей их села. Нине так стало жаль её, что она заплакала. Ведь дома никого не было и помощи ждать было не от кого.

Лишь пришедший на обед отец спросил её:

– «Ты что плачешь?».

– «Я не зна-ай! Батаевы свою лучшую лошадь хотят зарезать!» – заверещала дочь.

Закончив еду, Василий Иванович поспешил к соседям, захватив и Нину.

– «В чём дело?!» – спросил он хозяина.

– «Да она заднюю ногу напрочь переломила!» – ответил сам Батаев.

– «Я вам не дам её резать! – возразил он татарину – Идите! Дело обойдётся хорошо, нога будет ходить и бегать, как и раньше!».

Василий Иванович и хозяева двора под живот подвесили лошадь в стойле, и он стал, как надо собирать сломанную ногу, постепенно крепко стягивая её материей и жгутами.

А когда закончил, сказал хозяину:

– «Пусть так пока повисит, кормите и поите её. А я буду каждый день приходить лечить!».

И действительно, Василий Иванович каждый день заходил к соседу и сам из своих рук подкармливал лошадь хлебом с насыпанным на него тёртым мёдом. Для этого он заранее напильником счищал его с давно закристаллизовавшегося куска.

– «А это зачем ты её так кормишь?» – спросила отца, всё это видевшая Нина.

– «Чтобы нога срослась быстрей!» – ответил тот.

И действительно нога вскоре срослась. Но лошадь опускать на землю ещё долго не спешили.

Но Василию Ерёмину чаще приходилось помогать людям.

А однажды даже собственной жене, когда она вдруг тяжело и как-то странно заболела. У неё сильно болела нога, а сама она впадала в беспамятство и бредила.

На тройке лошадей самого владельца завода Завьялова, бесплатно выделенных Василию Ивановичу Ерёмину управляющим П. М. Пережогиным, он днём и ночью возил жену по разным врачам. Но никаких причин боли они у неё не обнаруживали.

Наконец, отчаявшись, он вызвал из Нижнего Новгорода хирурга. Тот осмотрел ногу больной и решил вскрыть её. Но в этот момент в процесс вмешалась Нина, сквозь слёзы и возмущение задавшая прямой вопрос:

– «Вы что маманьку режете?!».

– «Так надо!» – ответил врач.

И Нина успокоилась.

– «Кровь хорошая! Значит, кость не гниёт!» – объяснил хирург её отцу.

Потом врач стал протыкать больную ногу вдоль кости очень длинной иглой, в итоге заключив:

– «Да вот! Боли в ней нет никакой!».

А Александра Петровна при этом продолжала беситься, дразниться и ругаться, а то петь и смеяться. В общем, традиционная медицина оказалась бессильной.

Тогда Василий Иванович обратился к нетрадиционной. Ночью он привёз на тройке средних лет женщину, которая всю ночь читала над больной молитвы и какие-то заклинания, а та дразнила её, пока уже утром чуть было не откусила себе язык.

Увидев это, Нина побежала к уже ушедшему на работу отцу.

– «Иди! У неё язык уже скоро пополам будет!» – сообщила ему запыхавшаяся дочь.

– «Мне люди велят ехать в деревню Долотково к знатоку. Он какую-то книгу раскрывает!» – позже сообщил отец.

На следующее день после работы Василий Иванович взял тройку и уехал. Женщина продолжала читать, а дочь с нетерпением ожидать возвращения отца.

– «Знаток сказал, что это порча, пущенная на мужчину, но попавшая ей!» – сообщил всем он по возвращении.

– Так это получается, что порча была пущена на отца! – вдруг догадалась Нина.

После этого отец стал ездить чаще, а женщина продолжала читать молитвы и заклинания.

И в один из дней мать вдруг притихла, перестав бесноваться. А отец подумав, что она уже умирает, убежал куда-то.

– «Ты куда бегал?» – спросила Нина вернувшегося бледного отца.

– «Ребятам дал телеграмму!».

Утром те приехали, и Нина увидела своих старших братьев в красивой форме гимназистов. Михаил и Иван в это время учились уже в Нижегородской гимназии, в то время как все их остальные дети – ещё в местной школе.

– «Ну, как ты справляешься с делами?» – спросили сестру старшие заплаканные братья.

– «Дела ладно, но маманька-то что-то никак не выздоравливает!?» – ответила им Нина.

– «Вези её ещё раз в больницу Горбатова!» – предложили они отцу.

И семья начала собираться. Отец собрал мать и младшую дочь Павлину, а Нина осталась домовничать. А тут и кучер вбежал в дом с громким от глухоты криком:

– «Тройка готова!».

Василий Иванович понёс в тройку жену, а кучер повёл в неё младшую Павлину.

Но в Горбатове ему врачи опять сказали:

– «У неё нет никакой боли. Мы вам уже говорили!».

Василий Иванович опять расстроился, но одна женщина посоветовала ему на ухо:

– «Поезжай в Богородск. Там есть хороший лекарь от таких болезней, как у вас!».

Поехали они тогда и в Богородск к занимающейся знахарством пожилой бездетной, но весьма зажиточной паре.

Василий Иванович изложил им суть проблемы с некоторыми подробностями о боли, но в ответ неожиданно услышал от женщины, указавшей на Павлину:

– «Дай мне дочку. У нас нет своих, а я имею два магазина и двухэтажный каменный дом!».

– «Что хотите, чем хотите и сколько хотите я вам заплачу, но дочь не дам! Их у меня только две, и они прошены, молёны, а то всё были сыны – три сына!».

– «Ну, я вижу, ты человек хороший. Я тебе всё сделаю, Жена всю жизнь будет хорошая, болеть больше не будет!» – ответила женщина, загадочно улыбаясь Ерёмину.

Она ушла в залу и раскрыла там какую-то книгу. А вскоре вернулась к Ерёмину со словами:

– «Это было на вас сделано. Ну, ладно!» – ушла она обратно в залу и надолго.

А вернулась она к Ерёмину уже со стаканом, наполненным мазью медового цвета и запиской, сказав гостю:

– «Вот, делайте, как здесь написано!».

И каждое раннее утро Василий Иванович намазывал жене ногу, а затем туго обворачивал в четыре полотенца.

На следующее утро он снимал их и выбрасывал на четыре стороны света, читая молитву «Богородицу». Одно полотенце падало на улицу, второе – в проулок, третье и четвёртое – на крыши соседских построек двора Батаева, окружавших двор Дюковых с двух сторон. Но к следующему утру эти полотенца бесследно исчезали.

Их явно кто-то подбирал.

А когда полотенца закончились, Василий Иванович использовал новую белую материю, разрезая её лоскуты на четыре части.

И так продолжалось несколько дней, пока не закончилась вся мазь. К этому времени рано утром на каникулы приехали и Михаил с Иваном, увидев, что мать находится в том же состоянии.

При них, оставшихся около кровати матери, отец пошёл выкидывать последние полотенца.

А когда он вернулся в комнату, то неожиданно услышал от, будто бы очнувшейся от сна, жены:

– «Василий Иванович! Я ведь проспала, а тебе надо на работу!».

У того от удивления даже волосы поднялись на голове. А сыновья чуть ли не прыгали от радости.

– «Ничего, ничего! Всё будет в порядке!» – почти не дыша, будто бы боясь спугнуть что-то хорошее, успокоил муж жену.

А та вдруг уверенно встала и направилась к печи, на ходу бросив дочери:

– «Ну-ка, Нинка! Давай скорее, надо их всех кормить, помогай мне!».

Радости всей семьи не было предела, ведь их жена и мать родилась как бы заново. А что с нею было, так никто и не понял. Но это уже никогда не повторялось.

А уже осенью, когда Нина пошла в первый класс, а братья последний год учились в гимназии, она и остальные дети – Гриша и Павлина – по глупости или недомыслию рассказали матери, что с нею было, как она долго болела, как себя вела и как её лечили и вылечили. После этого Александра Петровна дала слово идти пешком в Саров молиться Богу.

Она обула лапти и вместе с подружкой двинулась в путь.

А вернувшись через несколько дней, она предложила мужу:

– Давай съездим к муромским чудотворцам, помолебствуем!».

И тут же её поддержали, гостившие дома сыновья:

– «Возьмите и нас. И мы поедем!».

И они собрались в Муром, оставив Нину на хозяйстве.

– «Нина уже большая, восемь лет ведь. Она и скотину уберёт, и воды наносит, и дома всё сделает!» – как-то неловко оправдывала своё отсутствие её мать.

– «И я на неё очень надеюсь. Она всё сделает. А корову подоит Марья Яшкова!» – поддержал её и отец, имея ввиду соседку через проулок.

Эти предположения родителей опирались на приобретённые навыки Нины. Она уже умела топить печь, мыть полы и вести домашнее хозяйство. Единственная проблема была с вёдрами для воды. Маленьких вёдер не было, поэтому Нине приходилось их, и то не полные, буквально, волоком тащить по земле до дома.

Наконец за паломниками подъехала тройка, и Павел Михайлович Пережогин спросил:

– «А дома кто останется?!».

– «Нина. А корову Яшковы подоят. Остальное она всё сделает сама!» – ответил ему и изумлённому кучеру Василий Иванович.

Тогда уже изумился и Пережогин, сходя на землю:

– «Справится ли она?».

– «Да. Надеемся!» – ответили родители, садясь вместе с сыновьями в запряжённую тройку.

Была уже весна и на улице потеплело. А в хлеву Нину ждали лошадь, поросёнок, телёнок и корова с новотёлом.

Оставшись одна, Нина рано утром затопила печь и пошла к Яшковым.

– «Тётя Марья, иди, подои корову. Я ещё не умею!» – поздоровавшись, попросила она отзывчивую соседку.

Но корова, которую звали Красоткой, не приняла незнакомку, не подпуская к себе, начав бычиться на неё рогами и как лошадь лягаться ногами.

– «Она никому не даст подойти! Что мне делать?» – спросила Марья.

А корова эта была от Пережогина и считалась ведёрницей, то есть давала за раз по ведру молока. Павел Михайлович сам называл её Георгиевской породы. Она с малолетства привыкла к Нине, так как та кормила её ещё телёночком и ухаживала за нею, потому теперь всегда ходила за своей кормилицей.

– «Ладно! Я попробую сама! А там видно будет!» – успокоила Нина обязательную соседку.

– «Попробуй! В случае чего – зови! Надо вот так пальцами и ладонями делать – от самого начала соска к его концу!» – уходя, показала Марья, как надо доить.

И Нина воспользовалась любовью Красотки к себе, выпустив её из стойла и пока поставив у крыльца, не пуская на улицу. Она сходила за подойником и села доить, но на практике пока не зная как. Ведь руки её были ещё слабы. Она начал дёргать корову за соски и так, и сяк, но дело никак не шло, потому Нина и расплакалась от бессилия.

Потом она оставила корову у крыльца и ушла в дом молиться. Так Нина и чередовала свои многократные попытки подоить Красотку и выдоить хоть сколько-нибудь с молитвой, всё время бегая наверх в большую комнату, и при этом не просыхая от слёз.

– Что же я буду делать? – мучилась она вопросом.

Наконец она взяла себя в руки, перестав плакать и решительней направившись к корове.

И в этот раз в результате сверх усилий ей, наконец, удалось выдоить немного молока. Она сразу побежала в дом и через марлю процедила его в крынку, заполнив наполовину. И так Нина бегала шесть раз, в итоге нацедив несколько горшков молока.

При этом хозяева дома Дюковы, жившие на первом этаже, опасались помочь Нине и подойти к её бодучей корове.

Потом Нина доила её и днём и вечером, всё время переживая, что делает ей больно, поначалу недодаивая при этом. Но постепенно ей удалось надаивать за одну дойку полное ведро молока.

А вскоре родители и братья возвратились, расспрашивая Нину, как она управилась с хозяйством, кто и как доил их корову.

Проходившая мимо Марья вмешалась в разговор:

– «Разве можно такую корову кому доить? Нина всё её доила. Она у вас, видишь, сама её и воспитала».

– «Мы же знаем, что она её и кормила. Да, это так!» – согласилась мать. А однажды – посмотреть, как Нина управляется с дойкой коровы, к ней в гости зашла её закадычная подружка Любочка Завьялова.

А Нина, гордая перед подружкой, не догадалась предупредить ту, что её молодая корова очень озорная и бодучая, и чужих людей, даже детей, не любит, и может даже их забодать, потому подходить к ней близко нельзя.

И когда Любочка, видя, что Нина не боится коровы, приблизилась к ней, та молниеносно перебросила её рогами далеко через себя, как мяч. Нина только и увидела мелькнувшее в воздухе тельце подружки, как та оказалась уже лежащей на навоженной соломе.

Сильно перепугавшаяся Люба громко заревела. А её ещё сильнее перепугавшаяся мать Маргарита сразу прибежала, подумав, что корова её дочь подняла на рога. Но они у коровы оказались широкими, потому она ими действовала, как ухватом, пока не причинив самоуверенной девочке никакого вреда.

И успокоившаяся жена владельца завода Маргарита Завьялова не стала ругать дочь их главного работника Ерёмина, поняв, что та всё ещё несмышлёный ребёнок.

Однако летом этого же 1911 года мать уже посылала Нину одну ходить доить корову в луга на стойбище: