Дом с шести до полуночи

– Да не за что… вы поосторожнее…

– Вот так вот всегда, чуть что, сразу разваливаюсь… ну не гожусь я ни на что, не гожусь…

Меня передергивает.

– Ну, что вы… на все-то вы годитесь, что вы так…

– Ой, правда? А вы… а вы меня на службу возьмете? А я вам помогать буду… поднести там чего…

Экипаж останавливается, мой странный спутник услужливо тащит книги к моему дому, хочет открыть дверь, не может, ничего, ничего, я сам…

– А вы… а вы кем работаете? – не унимается человек-часы.

– А я писатель…

– Ой, как здорово… а я вам помогать буду… а я перенесу там чего, если надо…

Думаю, как бы потактичнее сказать, что сто лет мне никакой помощник не нужен. Человек-часы ловит мой взгляд, весь как-то стушевывается, вижу – и сам понимает, что ему здесь не рады.

– А… ну… всего хорошего… приятного вам… вечера…

Вхожу в дом, на ходу подбираю стопку газет, смотрю на первую страницу, а что здесь моя фотография делает, – писатель-то я писатель, только не такой писатель, чтобы про меня в газетах печатали, я только отказы издательские собираю…

А тут вот, нате вам.

Фотография.

Дрожащими руками разворачиваю, читаю, это еще что, это…

…перевернулся с моста, в экипаже находился начинающий писатель Максимилиан Редволл…

(Это я)

…но черт возьми, какое – перевернулся, какое – погиб, какое – похороны, вот же я, доехал же, живой, живой…

Прислушиваюсь к себе, – память рвется с поводка, грызет уздечку, встает на дыбы, сует какие-то нездешние, не мои воспоминания, мир, летящий кувырком, экипаж колотит меня со всех сторон, ледяная вода хватает, давит, душит, колочу кулаками, выход, выход, выход, должен быть выход, выхода нет, темный бесконечный туннель, в конце которого должен быть свет – но света нет…

– Что вы… что вы?

…открываю глаза, почему это я сплю при свете, почему я в одежде, почему я лежу на полу в прихожей, почему человек-часы хлопочет вокруг меня, попутно теряя то руку, то шестеренку, то шляпу…

– Вам лучше?

– Ага…

– Дать вам воды?

– Э-э-э… мне бы чаю покрепче… с капелькой ликера…

– Сейчас, сейчас, сию минуту…

– А… а что со мной было?

– Не обращайте внимания, это пройдет…

– Что. Со мной. Было, – повторил я.

– Вы… упали с моста. В экипаже.

– Да не падал я, не было такого…

– Было-было, помните же…

– Не напоминайте… и вообще… я как, по-вашему, живой тут стою?

– А я время отмотал…

– К-куда отмотали?

– Назад отмотал. И мы снова поехали, и уже не упали…

Меня передергивает.

– Вы что… время…

– …я же человек-часы.

– Ну, вы вообще молодец…

– А если чего, я вам еще куда время отмотаю… а я вам помогать буду…

– С-спасибо.

– А я могу быть героем, да?

– Можете, конечно, вы еще какой герой…

– Ой, а приключения у меня будут?

– Будут, куда же без них…

– Ой, как здорово… – человек-часы наливает мне чай, роняет в чашку часовую стрелку, – а то видите, как, меня автор придумал, выдумал вот – человек-часы… а что я делать буду, не придумал… не пишет больше…

– Не пишет?

– Ну да… послушайте, а вы же писатель?

– Есть маленько.

– А вы, может, поговорите с этим… моим писателем…

– О чем?

– Ну… может… уговорите его как-нибудь, чтобы он про меня допридумывал? А то ведь не дело это, придумал, и бросил…

С ужасом вспоминаю все свои недописанные задумки, с еще большим ужасом представляю, что будет, если все мои персонажи придут ко мне…

– Ну, хорошо… вы же знаете, где живет ваш… автор?

– Разумеется, – человек-часы назвал мне адрес, от которого я недовольно поморщился: ехать на другой конец города мне не хотелось.

– Ладно… ладно… завтра мы поедем туда…

Только когда экипаж остановился возле старинного дома, до меня стало доходить, как, собственно, банально и нелепо выглядит то, во что я вляпался: рядом со мной сидит несуществующий персонаж, и сейчас я пойду просить его автора, чтобы тот дал своему герою жизнь. К стыду своему признаюсь, в какой-то момент я даже подумывал, а не вернуться ли назад – но, к счастью, тут же отогнал от себя эту мысль.

Звоню в колокольчик – никто не откликается, это странно, что никто не откликается, а свет наверху горит. Толкаю дверь – что я делаю, что делаю – вхожу в дом, сейчас-то меня и выгонят, нечего по чужим домам шариться…

– Он там… наверху… – подсказывает человек-часы.

– Ага, ага, иду…

Поднимаюсь наверх, снова говорю себе – что я делаю, что делаю. Смотрю на человека в кресле, сидящего спиной ко мне, думаю, зря я ему помешал, сидит, пишет, еще не хватало отвлекать…

Осторожно покашливаю.

Нет ответа.

– Простите, я…

Тишина. Нехорошая какая-то тишина. Подхожу к сидящему, трогаю за плечо…

…мертвых раньше видеть не доводилось, ловлю себя на том, что стою на коленях, щупаю пульс на шее, пульса нет, ничего нет…

– Еще бы он про вас дописал…

– А что такое? Нет, я понимаю, эка невидаль, человек-часы… но всё-таки…

– Да нет… он умер…

Хочу добавить что-нибудь про сердце, смотрю на пиджак, залитый кровью, понимаю.

– Его убили.

– К-кто убил?

– М-м-м… а вот это вам и предстоит выяснить.

– Мне?

– Ну да, конечно… вы хотели приключений? Вот, пожалуйста…

– И я буду героем?

– Ну, конечно же.

Человек-часы хочет обрадоваться, тут же спохватывается, бросается к своему создателю…

– Я знаю… я знаю, кто его убил…

Оживляюсь:

– Вы нашли убийцу?

– Да. Это вы…

(последние строки стерты)

…ну да. Бросается к своему создателю. А дальше человек-часы будет искать убийцу. Я ему приключения всякие придумывать буду, на целую книжку хватит, да что на книжку, целую серию сочиню… У меня все получится, вон у меня сколько рукописей… Что говорите, почерк не мой? Ну-у-у… с возрастом почерк меняется… А, ну вот: На следующий день мы с человеком-часами (я назвал его Клокман) решили наведаться к бывшей жене покойного писателя и разузнать что-нибудь… Ну и что, что на самом деле у него не было жены, я её придумал…

Двойственная природа

– Где вы были прошлой ночью?

Смотрит на меня, не моргая, лицо бескровное:

– Дома я был.

– Ну, хорошо, а вторая ипостась ваша где была?

Он мнется, кусает губы, прикидывает…

– Не знаю.

– Что, не знаете, где вы сами были?

Вспыхивает:

– Ну а что, думаете, я сам за собой всегда уследить могу, что ли?

Смотрю на него, не знаю, верить, не верить, что мы про него знаем, вообще, что он сам про себя знает…

– Янтарь, Янтарь, как слышно?

Янтарь – это я. Раньше у меня было другое имя, только это было раньше, а кто сюда попал, у того уже имен нет…

Отзываюсь.

Продолжаю путь, если это можно назвать путем – здесь, на многокилометровой глубине…

Гранат не выдерживает:

– Поднимайтесь.

Сжимаю зубы:

– Нет.

Гранат снова не выдерживает:

Поднимайтесь. Немедленно. Вы ж там погибнете.

Киваю:

– Погибну.

Воздуха больше нет, да его давно уже нет, только теперь это чувствуется особенно остро. Опускаюсь – ниже, ниже, ниже, все тело кричит, что хочет жить, я не слышу его, не слышу, не слышу…

Боль разрывает голову, понимаю, что это уже всё, это конец, – всё-таки успеваю разглядеть что-то в океанских глубинах, там, там, там, на самом дне…

…потягиваюсь в кресле.

Гранат сочувственно спрашивает:

– Всё… умерли вы… да?

Выдыхаю:

– Умер… не, вы что подумайте-то, правда там фрегат…

– Слушайте, ну вы вообще молодец…

Электрон может находиться в двух местах одновременно…

– Где вы были этой ночью?

Смотрит на меня.

Не моргая.

– Вы каждую ночь уходите… куда?

– Слушайте, не помню я, не знаю я, чесслово…

– Ма, а я на Марсе был!

– Ну, хорошо, иди, иди…

– Неа-а-а, а я, правда, был!

– Иди, иди, хорошо…

– Ну, ма-а-а-а!

– Да ты отстанешь от меня или нет? За уроки и не брался опять!

Заряд электрона неделим и равен…

– …ну, знаете, в детстве было всякое такое, отправлялся куда-то… к черту на рога, куда глаза глядят… Знаете, это ощущение свободы, когда вот ты только что на Земле, и тут ты уже на Марсе где-нибудь…

– И умирали там?

– Умирал, конечно, человек там не выживет… раньше еще чувствовал, когда я второй там задыхался, мамка по врачам таскала, понять не могла…

– А сейчас вы продолжаете свои путешествия?

– Нет, ну сейчас только по работе… как-то не тянет уже срываться с места куда Макар телят не гонял… старею, наверное…

…натирали шерстью куски янтаря и смотрели, как к ним притягиваются разные вещи…

– Шагу отсюда не ступите!

– Да не ступаю я шагу…

– Ага, врите больше, ни шагу он не ступает, как ночь, так начинается…

– Слушайте, ну честное слово, не могу я себя контролировать!

– Что значит, не можете, что значит, не можете, а если вы так вообще убьёте кого-нибудь? Не может он… я вот вообще почем знаю, что вы по ночам полстраны не перерезали? Дождетесь, что на вас всех глухарей понавешают…

…одновременно существует как частица и как волна…

– Этот где?

– Сбежал, где…

– Да вы охренели, что ли, сбежал? Я вас русским по белому сказал запереть его…

– Мы и заперли.

– И как понимать прикажете?

– Вот так и понимать…

– Через стену, что ли, просочился?

– Ну, конечно… он же и так, и так может…

– А вы куда смотрели?

– Куда-куда, кто ж знал, что он так… в него наши стреляли, ему хоть бы что…

…бегу через поле, давненько не бегал, еще с детства засели все эти, не бегай, не бегай, не кричи, еще бы сказали – не дыши, не живи…

Падаю в траву, поднимаюсь, снова бегу, земля расступается впереди, небо раскрывается навстречу – живое, огромное, оскаленное звездами. Бежать, бежать, неважно, куда, да куда тут можно бежать, на Земле в два счета найдут, а не на Земле я долго не продержусь…

…Вижу себя на погасшей звезде, вижу себя где-то в холодных пучинах космоса, чер-рр-т…

Движение электронов позволяет переносить энергию…

Еще не захожу в комнату, понимаю – он там. Хочу позвать его по имени, вспоминаю, что не только не помню, как его зовут, но и не знаю…

– Янтарь, – зову в темноту, – Янтарь…

– Привет…

– Вы… кто вас гонит? Кто?

Человек-потолок

– Запутанное дело, – повторил я.

– Крайне запутанное, – согласился мой шеф.

– Главное… ни единой зацепки.

– Ни единой, – снова отозвался шеф.

Хочу спросить начистоту – как мне это прикажете расследовать, шеф меня опережает:

– Вам поможет человек-потолок.

– Простите?

– Вам поможет человек-потолок.

Мне кажется, я ослышался. Все-таки переспрашиваю:

– Кто?

– Человек-потолок.

И смотрит на меня так, будто сейчас добавит: что непонятно-то?

– А-а-а…

– …он будет ждать вас в офисе. Завтра в половине девятого.

Думаю, кто из нас сошел с ума, он или я, или оба…

…он, или я, или оба…

Смотрю на часы – девять утра, нет никакого человека-потолка, да и не будет никакого человека-потолка, просто… просто потому, что его нет.

Думаю, как бы потихоньку просочиться из офиса, мне еще много чего предстоит сделать, мне еще надо найти вчерашний день. Потому что… впрочем, не будем забегать вперед.

Потихоньку собираюсь, перекидываю через локоть пиджак, когда слышу приглушенное покашливание. Нет, померещилось. Нет, снова слышу, осторожное покашливание, так покашливают, когда хотят привлечь к себе внимание, но стесняются.

– Э-э-э… здравствуйте.

Вздрагиваю от низкого голоса, чуть с хрипотцой. Еле выжимаю из себя:

– Доброе… утро…

– Извините… за опоздание.

– Да ничего, ничего, я… а вы где?

– Я здесь.

Оглядываю комнату, хоть убейте, никого не вижу.

– Мы будем работать вместе, – говорит всё тот же голос.

– Очень… очень рад.

Называю свое имя. Жду.

– Очень приятно. Человек-потолок.

– Что?

– Я… человек-потолок.

Наконец, догадываюсь задрать голову. Вздрагиваю – такого я увидеть не ожидал. Все-таки говорю:

– Очень… очень приятно.

– Да что приятно, что приятно, что вы сочиняете, ничегошеньки вам не приятно! Смотрите на меня, как на… как на…

– Ну что вы, что вы…

– Ну ладно… рассказывайте, что у вас там случилось…

Отвечаю:

– Ищем вчерашний день.

– А он что… пропал?

– Да, видите как… вот вчера смотрим на календарь, должно быть тринадцатое, пятница, а тут четырнадцатое, суббота… день пропал.

– А что же вчера не искали?

– Так второй день ищем…

– И откуда он пропал… этот день?

– Ну… из хранилища дней из какого-нибудь.

Говорю просто так, чтобы что-то сказать, сам не верю, что есть какое-то хранилище дней.

– В таком случае я обязательно его найду… Ну что вы на меня так смотрите?

Не выдерживаю, говорю то, что думаю:

– Да вы же потолок, вы же в этой комнате сидите, как вы вообще искать что-то будете?

– Ах, в этой комнате? – тон человека-потолка меняется, – а ничего, что в соседних комнатах тоже потолки есть?

– Так вы… вы по всем комнатам можете? Во всем мире?

– Ну, разумеется, а вы как думали… да что такое, как увидят, начинается, – человек-потолок, человек-потолок…

– Ну, видите, есть же там, человек-паук, человек-муравей… а то вот человек-потолок, – поясняет шеф.

– Но…

– …а что вы хотите, этому городу нужен герой.

– Но почему…

– Что почему?

– Почему человек-потолок?

– А почему бы и нет? А чем человек-потолок хуже… м-м-м… человека-фонаря? Или человека-сканера? Или человека-подоконника?

– М-м-м-м… ничем.

Хочу возразить, хочу хотя бы спросить, как этот человек-потолок собирается расследовать дело – не спрашиваю.

ВЫЗЫВАЕТ

НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН

Жму на зеленую кнопку, тут же ругаю себя, на кой черт я это сделал, сейчас начнется, здравствуйте, только для вас сегодня уникальная возможность…

– Вечер добрый. А я его не нашел.

Узнаю голос.

– К-кого не нашли?

– Вчерашний день.

– А-а-а-а…

– Вы понимаете… я все комнаты обыскал… во всех домах… и нигде нет, нигде-нигде, понимаете, нет такого хранилища!

– Да… да… понимаю…

– Хочу ответить – нет, так нет, как-то с самого начала было понятно, что его нет.

– Вы понимаете, что это значит?

Откашливаюсь:

– Это значит… что хранилища нет.

– Ошибаетесь… вот так, человек-потолок, человек-потолок… а человек-потолок поумнее вас будет… я-то вот знаю… вы должны мне помочь.

– Да, конечно.

– Вы должны обыскать все здания, у которых недавно рухнул потолок.

– Э-э-э… х-хорошо.

– Хорошенько ищите, давайте… будет вам вчерашний день…

– На кого вы работаете?

Это уже потом. Совсем-совсем потом. Прижимаюсь к стене хранилища, смотрю на незнакомца, где-то я его видел, где-то, где-то…

…или нет.

– На кого работаете?

Хранилище. Если это можно назвать хранилищем. Хранилище украденных дней, так я назвал это про себя. Четыре стены без потолка, еще бы человек-потолок тут что увидел.

Дни. Дни. Дни. Столбиками. Россыпями. Штабелями.

Это хранилище я обнаружил совершенно случайно – когда уже отказался от поисков, когда уже направлялся домой – что-то привлекло мое внимание у обочины дороги, дом, который, как показалось мне, был без крыши – и не показалось, крыши действительно не было.

Но были дни.

Дни, дни, дни.

И осторожное покашливание за спиной.

Оборачиваюсь, смотрю на человека, догадываюсь:

– Это вы… украли?

Он посмеивается:

– К вашим услугам.

– На кого… на кого…

…не договариваю, – рыльце револьвера смотрит мне в лицо.

Все-таки выжимаю из себя:

– На кого… работаете?

– Ну… ну, допустим, на человека-фонаря.

– И что… есть такой?

Представьте себе… есть.

Смотрю на него, думаю про себя – врет, как пить дать, врет…

Взводит курок.

Чер-р-р-т…

Спохватываюсь. Только сейчас понимаю, что нужно делать: хватаю кусок фанеры, кладу на стены, где угол, ну давай же, ну не падай, ну, ну, ну…

Не падает.

Держится.

Умоляюще смотрю на фанерку, ну давай же, давай, оживай уже, фанерка не движется, неужели не получилось, ну же, ну же, ну…

Человек-потолок оживает.

Резко.

Внезапно.

Стреляет в незнакомца – раз, другой, третий, даже не успеваю крикнуть, что черт побери, не велено убивать виновных, не велено…

– А вы молодец… – кивает мне человек-потолок, – догадались… потолок из фанерки сделать.

Хочу ответить что-то вроде – рад стараться, вместо этого спрашиваю:

– А… а как вы стреляли-то, вы же потолок?

– Э-э-э, вы не забывайте, я человек-потолок, я и стрелять умею, и много еще что… А то все сразу – человек-потолок, фу, человек-потолок, что он может вообще, а он вон какой…

– Да вы вообще молодец.

– Ну вот, доброе слово и человеку-потолку приятно… сами-то отнесете дни на место?

– Обязательно отнесу, – собираю дни, дни не помещаются в руках, норовят выпасть.

– Сумку, сумку возьмите, вон, в углу какая-то валяется…

Вытряхиваю из запыленной сумки мелкий сор, складываю дни, дни, дни, ого, тут и за позапрошлый век есть, да какой позапрошлый, тут и до нашей эры что-то попадается…

Выхожу на улицу, держусь в свете фонарей, в конце шоссе фонари заканчиваются – зажигаюсь сам. Только пройдя несколько кварталов, решаюсь посмотреть, что я, собственно, похитил. Трехтысячный до нашей эры.. нет, это несерьезно… а вот позапрошлый век надо бы посмотреть…

Та-та-ма-та-те-те-те!

– Не надо, не надо, не на-а-а-до-о-о-о!

Это женщниа.

Не вижу отсюда, только слышу – женщина.

– Не на-а-адо-о-о-о!

Теперь вижу. Ведут, заламывают руки. Их четверо. В белом. Спины ощерились эмблемой безопасности.

Снова не вижу – отсюда, с балкона, вообще мало что видно, вот прошли они два шага, исчезли за деревом. Женщина визжит что-то про ребенка дома, зря ты, голуба, про ребенка сказала, сейчас и его туда же.

– Не-е-е-е-е-е-е-ет!

Визг переходит в звериный рев.

Снова вижу. Как открывается дверь в стене. Женщину заталкивают туда, в темноту, она еще что-то кричит про ребенка, очень надеюсь, что врет.

Думаю, какая это по счету.

Думаю, что счета давным-давно уже нет.

Смотрю на свои пальцы.

Не синие.

Нет, не синие.

Подношу к свету, померещилась какая-то синева, отчаянно вспоминаю, должна такая синева быть на пальцах или нет, ничего не вспоминается.

Шепчу какие-то молитвы – пронеси, пронеси…

– Та-та-ма-та-те-те-те!

Дети.

Прыгают.

Играют.

– Та-та-ма-та-те-те-те!

Мяч стучит.

Отсюда детей не вижу за деревом, вижу только мяч. Синий мяч бьется в стену, почему синий, почему, почему, почему…

– Та-та-ма-та-те-те-те!

Отсюда опять же не слышу, что кричат, кричалку какую-то, какие они были в нашем детстве, ча-сы-про-би-ли-ров-но-семь, или там – вы-шел-е-жик-из-ту-ма-на…

Мяч взвивается над стеной, улетает куда-то в пустоту.

Вздрагиваю.

Босоногий пацан лезет на стену, чё делаешь, чё делаешь, хочу крикнуть – не успеваю, пацаненок исчезает за стеной…

Жду.

Снова появляется курчавая головенка, мальчишка тащит мяч, победно орет что-то, хочет перебраться через стену назад – исчезает, подкошенный автоматной очередью.

Меня прошибает пот.

Смотрю на охранника с автоматом, одобрительно киваю.

Проверяю руки.

Не синие.

Нет.

Не синие.

– Сколько за сегодня?

Человек в белом смотрит на меня, не моргая, кивает:

– Двести.

Мне кажется, я ослышался.

– Двес-ти?

– Ага…

Хочу сказать – это конец.

Не говорю.

Хочу сказать – город будет спасен.

Тоже не говорю.

– Руки покажите.

Это я.

– А?

Это парень в очереди.

– Покажите руки.

Это снова я.

Парень протягивает ладони, поворачиваю, смотрю на пальцы, чер-р-рт…

Вежливо улыбаюсь:

– Х-хорошо. Проходите, пожалуйста.

Незаметно нажимаю в кармане передатчик.

Там поймут.

Парень догадывается – не знаю, как, но догадывается, срывается с места, бежит по улице…

– Взять!

Стреляют.

На поражение.

Сколько раз говорил, не на поражение, сколько раз, нет, все без толку…

Толпа на площади рассыпается на отдельных людей, толпу окружают, врешь, не уйдешь…

– Сколько сегодня?

Человек в белом сглатывает:

– Тысяча.

Хочу сказать – это конец.

Не говорю.

Мне мерещится хлопанье крыльев.

Там.

За стеной.

Смотрю на свои пальцы.

Не синие.

Не синие.

Не синие.

В городе Последний Оплот…

Перечитываю документ, вычеркиваю – Последний Оплот, думаю, как назвать наш город, должно же быть какое-то название, должно…

Моя жена зовет меня по имени.

В разных реальностях у меня разные имена – это зависит от того, какой город остался в живых, когда все случилось.

Иду в комнату, новый окрик одергивает меня на пороге:

– Не… не входи.

– Что такое?

Еще не знаю, что такое.

Догадываюсь.

Смотрю на свои пальцы.

Не синие, не синие, не синие.

Где-то хлопают крылья.

Где-то стучит мяч.

– Та-та-ма-та-те-те-те!

Жена что-то спрашивает из комнаты, не могу расслышать – только догадываюсь.

– Ну что ты, не бойся даже… ничего я про тебя не скажу.

Выхожу из квартиры, спускаюсь на нижние этажи, вынимаю передатчик.

Нажимаю кнопку.

– Сегодня четыре.

Вопросительно смотрю на человека в белом. Не понимаю, четыре чего – сотни, тысячи, миллиона…

– Нет. Просто четыре.

Меня пробирает холодок. Неужели…

– Похоже, мы справились.

– Похоже…

Хлопают крылья.

Там.

За стеной.

Не слышать, не слышать, не слышать…

– Та-та-ма-та-те-те-те…

– Руки покажите, будьте добры.

Это я.

Мельком смотрю на собственные руки.

Прошибает пот.

Люди тоже смотрят на мои руки.

Все.

Разом.

– Не надо, не надо, не на-а-а-а-а-адо-о-о-о-оо-о!

Так полагается кричать.

Я не кричу.

Шагаю по ту сторону стены.

Дверь захлопывается.

Еще одна.

Еще одна.

И еще.

Хлопанье крыльев.

Со всех сторон.

Смотрю на них, ощеренных перепончатыми крыльями, понимаю.

Ищу знакомое лицо – сам не знаю, зачем…

Что-то Другое

Город умирает – в последнем проблеске сознания бросает в пустоту воспоминание, страницу никогда не написанной книги, обрывок чьего-то сна, не расшифрованные тайнописи на стенах потерянно гробницы… Что-то устрашающее, непонятное, начертанное на стене храма – то, что несет погибель…

Когда всё становилось слишком сложно, Что-то Другое перебирался на край вселенной, где у него было потаенное местечко, известное ему одному, – на звезде, погасшей много лет назад, подсвеченной сиянием другой, еще живой звезды. Что-то Другое отталкивался от пустоты, как умел только он один, разгонялся до головокружительных скоростей – всё быстрее и быстрее, пока мир вокруг него не погружался во тьму, потому что луч света не мог обогнать стремительный полет Чего-то Другого. Этот безумный путь продолжался мириады веков – так велико было расстояние до края вселенной. Что-то Другое нехотя замедлял свой бег, отчаянно пытался вспомнить события последних веков – и не мог, потому что память слизало время, обращенное вспять в резвой гонке. Еще чуть погодя Что-то Другое начинал привыкать к тому, что впереди появился ярко-синий свет, а позже – сияние со всех сторон.

Память неумолимо влекла Что-то Другое к погасшей звезде. Нет, возле этой звезды не случалось ничего такого, что могло бы привлечь внимание Чего-то Другого – именно это и привлекало Что-то Другое, уставшего от бесконечной сложности вселенной. Здесь Что-то Другое погружался в медитативное созерцание – на века и века. Если бы кто-то видел Что-то Другое с стороны, то предположил бы, что Что-то Другое следит за чем-то по ту сторону вселенной – но видеть было некому.

Так продолжалось до того дня, когда Что-то Другое увидел на погасшей звезде город. Город был не похож на другие города, да все города не похожи друг на друга – но все-таки Что-то Другое понял, что это именно город. Он раскинулся у подножья гор, как будто прятался от света далеких звезд, что было странно – обычно города тянулись к свету.

Что-то Другое испугался – потом задумался. Он не знал, чего ждать ему от города, он вообще не ожидал, что здесь будет – город. Город тоже не ожидал, что здесь будет Что-то Другое, более того – город даже не понимал, что здесь, рядом с ним прячется Что-то Другое.