Гость Дракулы (сборник)

Дети глаз не могли оторвать от всех этих чудес, но главное чудо ждало их впереди. Вскоре они подплыли к поляне, заросшей изумрудной травой в тени гигантских деревьев, где возвышались, свисали с ветвей деревьев или кустились все цветы, какие только существуют на свете. Высокие стебли сахарного тростника поднимались вдоль кромки крохотного ручья, питаемого кристально чистым источником и текущего по руслу из ярких камешков, похожих на драгоценные камни, а рядом пальмы поднимали свои могучие головы, и их большие листья отбрасывали тень даже в этой тени.

Увидев это место, брат и сестра одновременно воскликнули:

– О, как красиво! Давай остановимся здесь.

Наверное, лодочка поняла их желание, потому что не успели дети даже прикоснуться к рулю, а она уже повернула и тихо направилась к берегу.

Сиболд вылез первым и перенес сестренку на землю. Потом мальчик решил привязать лодку, но, как только Мэй покинула ее, все паруса сложились сами собой, якорь прыгнул за борт, и не успели путешественники и рта раскрыть, а их суденышко уже стояло пришватованным у берега.

Взявшись за руки, брат с сестрой отправились исследовать поляну и все, что на ней было.

Мэй прошептала:

– О, Сиболд, какое славное место! Интересно, есть ли здесь петрушка?

– Зачем тебе петрушка? – удивился он.

– Потому что, если бы здесь была хорошая грядка петрушки, мы, возможно, нашли бы младенца. О, Сиболд, мне так хочется младенца!

– Ну хорошо, давай поищем, – согласился брат. – Кажется, здесь есть все виды растений, а раз так, то должна быть и петрушка. – Сиболд всегда отличался логикой.

И вот дети пошли искать по поросшей травой долине и конечно, вскоре нашли под раскидистыми листьями лимона большую грядку петрушки – самой крупной петрушки, какую когда-либо раньше видели.

Сиболд был очень доволен и сказал:

– Ну вот, похоже, это то, что нужно. Знаешь, Мэй, меня всегда удивляло, как Младенец, который настолько крупнее петрушки, может в ней спрятаться. А ведь он именно прячется, потому что дома я часто хожу поглядеть на эту грядку и никогда там не нахожу младенца, а вот няня всегда находит, стоит ей только поискать. Только вот ищет она нечасто. Если бы мне везло так, как ей, я бы искал все время.

Тут Мэй почувствовала, что желание найти младенца охватило ее с новой силой, и она сказала:

– О, Сиболд, мне так хочется получить младенца! Надеюсь, мы его найдем.

Как только она это произнесла, дети услышали странный звук – тихий, очень тихий смех, будто улыбка, превратившаяся в музыку. Мэй так удивилась, что на мгновение застыла; ей и в голову прийти не могло, что теперь делать, поэтому девочка просто указала рукой в ту сторону, откуда звучал смех, и прошептала:

– Смотри, смотри!

Сиболд бросился туда, поднял лист громадной петрушки, а там – о радость! – лежал самый прекрасный младенец, какого только можно себе вообразить. Мэй тут же опустилась на колени, взяла младенца на руки и стала укачивать, напевая: «Спи-усни, малыш», а Сиболд покорно слушал. Тем не менее через какое-то время он потерял терпение и сказал:

– Послушай, это ведь я нашел младенца, и значит, он мой.

– О, не говори так, – возразила Мэй. – Я первая его услышала. Он мой.

– Нет, мой, – не уступал Сиболд.

– Мой, мой, – твердила Мэй; и она, и ее брат начали слегка сердиться.

Внезапно они услышали тихий стон – словно у мелодии разболелись зубки. Оба в тревоге посмотрели вниз и увидели, что бедный младенец мертв. Детей охватил ужас: они заплакали, стали просить друг у друга прощения и обещать, что больше никогда-никогда не будут ссориться. После этого ребенок открыл глазки, серьезно посмотрел на них и сказал:

– Больше никогда не ссорьтесь и не сердитесь друг на друга. Если вы снова рассердитесь, хоть один из вас, не успеете и глазом моргнуть, как я умру, да-да, и меня похоронят.

– Честное слово, я больше никогда-никогда не стану сердиться, – пообещала Мэй. – По крайней мере, постараюсь.

А Сиболд произнес:

– Уверяю вас, сэр, что никакая провокация, вызванная любым стечением обстоятельств, не заставит меня совершить подобное злодеяние.

– Как он красиво говорит! – заметила Мэй, а младенец по-приятельски кивнул мальчику, будто хотел сказать: «Ладно, старина, мы друг друга поняли».

Некоторое время все молчали, а потом младенец поднял на Мэй свои голубые глаза и попросил:

– Пожалуйста, маленькая мама, спой мне еще!

– А что бы ты хотел послушать, кроха? – спросила Мэй.

– О, любой пустячок. Что-нибудь жалостливое, – ответил он.

– В каком-то определенном стиле?

– Нет, спасибо, все, что на ум придет. Я предпочитаю что-нибудь простенькое: любую мелодию, начинающуюся с хроматической гаммы с последующими квинтами и октавами, пианиссимо – экселерандо – крещендо – вплоть до нарушающей гармонию перемены к доминанте уменьшенной ноны[4].

– Ох, прошу тебя, кроха, прости меня, – смиренно попросила Мэй. – Я пока всего лишь играю гаммы и не понимаю, о чем ты говоришь.

– Посмотри, и увидишь, – сказал ребенок, взял палочку и нарисовал на песке несколько нот.

– Я не знаю ничего из этого, – вздохнула Мэй.

Как раз в этот момент на полянку выбежал маленький желто-коричневый зверек, который гнался за крысой. Оказавшись напротив детей, он внезапно издал звук, похожий на выстрел из пистолета.

– Ну а теперь знаешь? – спросил ребенок.

– Нет, милый, но это не имеет значения, – ответила Мэй.

– Очень хорошо, дорогая, – улыбнулся Ребенок и поцеловал ее, – пой все, что тебе нравится, только пусть эта музыка идет прямо из твоего любящего сердечка. – С этими словами он поцеловал девочку еще раз.

И тогда Мэй спела что-то такое милое и красивое, что и Сиболд, и младенец заплакали, да и сама девочка не смогла сдержать слез. Мэй не знала ни слов, ни мелодии и имела лишь смутное представление, о чем эта песня, но та была очень, очень красивой. Все время, пока девочка пела, она качала на руках младенца, а он обвивал своими маленькими пухлыми ручками ее шею.

Когда она закончила петь, чудесный ребенок сказал:

– Клап-клап-клап, М-клап!

– О чем это он? – в отчаянии спросила она у Сиболда, так как видела, что младенец чего-то хочет.

Как раз в тот момент голова красивой коровы показалась над кустами с протяжным: «Муу-уу-уу». Прекрасный ребенок захлопал в ладоши, и Мэй присоединилась к нему, а потом сказала:

– О, я теперь знаю! Он хочет, чтобы его покормили.

Корова без приглашения вошла на полянку, и Сиболд предложил:

– Полагаю, Мэй, лучше мне ее подоить.

– Да, пожалуйста, дорогой, сделай это, – обрадовалась его сестра; она опять начала тискать младенца, целовать его и укачивать, обещая ему, что скоро его покормят. Все это время девочка сидела спиной к Сиболду, но младенец внимательно наблюдал за дойкой, и его голубые глаза сияли от радости. Почти сразу же он начал смеяться, да так бурно, что Мэй оглянулась. Оказывается, Сиболд, пытаясь подоить корову, тянул ее за хвост. Она же, кажется, не обращала на него никакого внимания и продолжала щипать траву.

– Ну, леди! – сказал Сиболд. Корова в ответ замахала хвостом.

– Ну же, – настаивал мальчик, – поторопись и дай нам молока; этот кроха хочет есть.

– Дорогой младенец не должен ничего желать даром, – отвечала она.

Мэй показалось очень странным, что корова умеет говорить, но так как Сиболд не показывал удивления, она тоже промолчала. Сиболд же тем временем спорил с коровой:

– Но, миссис корова, если он не должен ничего хотеть даром, почему вы вынуждаете его желать?

На это корова ответила:

– Не вините меня. Вы сами виноваты. Попробуйте как-нибудь иначе. – И она разразилась хохотом. Хохотала она очень смешно: сначала громко, но постепенно ее смех становился все больше похожим на смех ребенка, так что Мэй скоро уже не могла различить их голоса. Потом корова прекратила смеяться, но ребенок продолжал.

– Над чем ты смеешься, кроха? – спросила Мэй. Как и Сиболд, она ничего не могла вспомнить о дойке. Ей это показалось очень странным, потому что дома она часто видела, как доят коров.

– Так у вас ничего не выйдет, – сказал младенец.

Тогда Сиболд начал поднимать и опускать хвост коровы, как ручку насоса, но от этого младенец расхохотался еще сильнее.

Внезапно, сама не зная, как это случилось, Мэй увидела, что поливает младенца молоком из лейки, а он лежит на земле, и Сиболд придерживает его головку. Младенец хохотал и курлыкал, как безумный, а когда лейка опустела, сказал:

– Большое спасибо вам обоим. Никогда в жизни не получал такого удовольствия от обеда.

– Это очень странно, дорогой кроха! – шепотом произнесла Мэй.

– Очень, – подтвердил Сиболд.

Пока они разговаривали, среди деревьев послышался ужасный шум – сперва очень далекий, но с каждой секундой приближающийся к ним, он был похож на звуки, которые издают кошки, когда пытаются изобразить гром. Эти звуки так и гремели в деревьях:

– Мя-а-у-у-бум-р-пс-с-с! Я-а-аоу-ио-пс-с-с!

Мэй очень испугалась, и Сиболд тоже, но он не хотел в этом признаться. Мальчик считал, что должен защищать маленькую сестренку и младенца, поэтому встал между ними и тем местом, откуда доносились звуки. Мэй же крепко прижала к себе ребенка и сказала:

– Не бойся, дорогой кроха. Мы никому не позволим тебя обидеть.

– Но кто это? – спросил младенец.

– Хотела бы я знать, – ответила девочка. – Тсс, вот он идет.

Как раз в этот момент огромный злой тигр перепрыгнул через вершины самых высоких деревьев и остановился, злобно глядя на детей своими большими, зелеными, горящими глазами.

Мэй смотрела на жуткого зверя широко раскрытыми от ужаса глазами. Она заметила, что тот смотрит не на нее и не на Сиболда, а на младенца. Это ее испугало еще больше, и девочка прижала к себе ребенка еще крепче. Тем не менее она заметила, что глаза тигра с каждой секундой становятся все менее сердитыми, пока наконец не стали такими же добрыми и покорными, как у ее любимого кота.

Потом тигр замурлыкал. Это было похоже на кошачье мурлыканье, только громкое, как барабанная дробь. Однако девочка ничего не имела против: казалось, в громоподобных звуках, издаваемых тигром, звучат ласка и нежность. Затем зверь подошел ближе и, присев перед чудо-ребенком, стал очень осторожно лизать его пухлые ручки своим огромным, шершавым красным языком. Младенец рассмеялся, похлопал тигра по большому носу, подергал его торчащие усы и сказал:

– Здо`рово, здо`рово!

Тигр же продолжал вести себя очень странно. Он улегся на спину и несколько раз перекатился по траве, а потом встал и замурчал еще громче. Его длинный хвост вытянулся вверх, а кончик его качался взад-вперед, так что даже сбил большую гроздь винограда, висящую на дереве над ним. Казалось, зверя переполняет радость; снова подойдя и склонившись над ребенком, он замурлыкал, совершенно счастливый. В конце концов, он лег, не прекращая мурлыкать, и, улыбаясь, стал наблюдать за ребенком, будто охранял его.

Тут издалека донесся еще один пугающий звук. Он напоминал чудовищно громкое шипение – громче, чем шипение пара. Казалось, то шипело целое стадо гусей. Потом раздался треск ломающихся веток и стволов подлеска и еще страшный шум, какого дети никогда прежде не слышали, – будто по земле волочили что-то очень-очень тяжелое.

И снова храбрый Сиболд встал между этим звуком и Мэй, а девочка опять прижала к себе младенца, чтобы защитить его от опасности. Тигр же встал и выгнул спину, как сердитый кот, готовый прыгнуть на того, кто сейчас появится.

И вот над вершинами деревьев появилась голова огромного змея, с разинутой пастью и маленькими глазками, которые горели, как огненные искры. Его челюсти были такие громадные, что, казалось, делили всю голову пополам, а между ними высовывался большой раздвоенный язык, с которого капал яд. Вслед за этой чудовищной головой появились огромные извивающиеся кольца тела змея, которым не было конца. Гад уставился на чудо-ребенка, и Мэй увидела, что крохотный младенец указывает пальцем на землю, будто приказывает змею лечь у его ног. Тигр издал низкое рычание, а после с довольным мурлыканием вернулся на свое место, чтобы наблюдать и охранять, а громадный змей осторожно подполз и свернулся на поляне, словно и он тоже собирался охранять чудо-ребенка.

В третий раз пугающий звук раздался с воздуха. Что-то захлопало громче, чем удары грома, и небо вдали потемнело: то пала на землю тень от распахнутых крыльев могучего стервятника. Птица плавно снизилась, и тигр опять встал и выгнул спину, готовясь прыгнуть ей навстречу, а змей приподнялся на своих могучих кольцах и открыл громадную пасть, будто вот-вот нападет.

Но когда стервятник увидел младенца, он тут же утратил злобность и завис в воздухе, опустив голову, словно в знак покорности. После этого змей опять свернулся в кольца и улегся, как раньше, тигр вернулся к своим обязанностям стража, а стервятник приземлился на поляне и тоже принялся охранять младенца.

Мэй и Сиболд с изумлением смотрели на прекрасного мальчика, которому покорились все эти чудовища.

И в четвертый раз раздался страшный шум – на этот раз с моря: плеск и шум волн, будто к берегу плывет нечто огромное. Оглянувшись, дети увидели двух чудовищ: акулу и крокодила. Хищники вышли из моря на сушу. Акула прыгала, била хвостом и скрежетала тремя рядами огромных зубов, а крокодил полз, переваливаясь на коротких кривых ногах; его ужасная пасть открывалась и закрывалась, а зубы щелкали.

Когда эти двое подобрались близко, тигр, змей и стервятник встали на защиту ребенка, но стоило чудищам увидеть младенца, как они тоже покорно поклонились ему и стали охранять: крокодил ползал по пляжу, а акула плавала вдоль берега взад и вперед, как часовой. Мэй же и Сиболд смотрели на прекрасного ребенка и не переставали удивляться. Они ждали, что же будет дальше.

И вот снова послышался ужасный шум, еще более пугающий, чем прежде, – рокот, доносящийся из самых глубин земли. Немного поодаль от детей вдруг появилась гора, вершина ее раскрылась, и оттуда с ревом, что был громче шума бури, вырвались огонь и дым. Громадные столбы черного пара поднялись вверх и повисли в небе, словно темное облако, раскаленные докрасна камни огромных размеров вылетали из кратера, падали обратно и исчезали, а по склонам горы текли потоки горящей лавы и вырывались гейзеры кипящей воды.

Сиболд и Мэй страшно испугались, и Мэй еще крепче прижала дорогого младенца к груди.

Грохот от пылающей горы становился все оглушительнее, густая огненная лава стремительно текла вниз, а над кратером появилась голова огненного дракона, чьи глаза походили на раскаленные угли, а зубы – на языки пламени. Тигр, змей, стервятник, крокодил и акула – все приготовились защищать чудо-ребенка. Но когда огненный дракон увидел мальчика, он тут же присмирел и покорно выполз из пылающего кратера. Огненная гора снова ушла под землю, лава исчезла, а дракон остался стоять на страже вместе с остальными.

Сиболд и Мэй удивились больше прежнего и смотрели на младенца с еще большим любопытством. Внезапно Мэй обратилась к брату:

– Сиболд, я хочу тебе кое-что сказать на ушко.

Мальчик наклонил голову, и она очень тихо прошептала:

– Я думаю, что этот кроха – Ангел!

Сиболд с благоговением посмотрел на ребенка и ответил:

– Я тоже так думаю, дорогая. Что же нам делать?

– Не знаю, – призналась Мэй. – Как ты думаешь, он не рассердится на нас за то, что мы зовем его крохой?

– Надеюсь, не рассердится, – ответил Сиболд.

Мэй на секунду задумалась, потом ее лицо осветила радостная улыбка:

– Он не рассердится, Сиболд. Знаешь, мы его нечаянно позабавили.

– Это правда, – согласился мальчик.

Пока они беседовали, всевозможные животные, птицы и рыбы выходили на поляну, двигаясь рука об руку – разумеется, как могли, потому что ни у кого из них рук не было. Первыми пришли лев и ягненок, поклонились ребенку, а потом отошли и улеглись рядышком. Следом появились лиса и гусь, ястреб и голубь, волк и еще один ягненок, потом пес и кот, кошка и мышка, а потом еще одна лиса и журавль, заяц и черепаха, щука и форель, воробей и червяк и еще много-много других, пока они не заполнили всю поляну. Все они сидели на поляне парами, в полном мире и согласии друг с другом, и смотрели на чудо-ребенка.

Мэй снова прошептала Сиболду:

– Послушай, но если он – Ангел, нам следует относиться к нему с большим уважением.

Сиболд кивнул в знак согласия, поэтому девочка покрепче прижала к себе младенца и сказала:

– Не правда ли, мистер кроха, все они кажутся такими красивыми и милыми, когда сидят вот так?

Прекрасный ребенок ласково улыбнулся и ответил:

– Это так.

– Мне бы хотелось, дорогой кроха, – продолжала Мэй, – чтобы они всегда вели себя так, не дрались и не ссорились. Ой! Прошу прощения. Я хотела сказать – мистер кроха.

– Почему ты просишь у меня прощения? – спросил ее ребенок.

– Потому что я назвала тебя «кроха», а не «мистер кроха».

– А почему ты должна называть меня мистером?

Мэй не стала говорить: «Потому что ты – Ангел», как ей бы хотелось. Она лишь крепче обняла ребенка и прошептала в его розовое ушко:

– Ты знаешь.

Тот обнял ее ручками за шею, поцеловал и произнес очень тихо и очень ласково слова, которые девочка потом помнила всю свою жизнь:

– Это правда, я знаю. Всегда будь милой и доброй, дорогая девочка, и даже Ангелы будут знать твои мысли и слушать твои слова.

Мэй почувствовала себя очень счастливой. Она взглянула на Сиболда, а тот нагнулся и поцеловал ее, назвав «милой сестренкой»; и все пары животных, и все ужасные существа, стоящие на страже, все вместе произнесли:

– Правильно!

Потом они замолчали, и каждый по очереди издал звук, который они обычно издавали, чтобы показать, что счастливы: мурлыкали и каркали, гоготали и пищали, хлопали крыльями и виляли хвостами.

– Ох, как это мило! – воскликнула Мэй. – Посмотри, дорогой кроха!

На самом деле она опять хотела сказать «мистер», но ребенок предостерегающе поднял пальчик, а, услышав желаемое, улыбнулся и сказал:

– Правильно, ты должна называть меня просто крохой.

И снова все животные в один голос крикнули:

– Правильно, ты должна говорить просто «кроха»! – а потом выразили свою радость тем же способом, что и раньше.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

 Chiaro (итал.) – светлый, ясный.

2

 Scuro (итал.) – мрачный.

3

 В отличие от принятой в России, английская таблица умножения имеет разрядность 12 на 12.

4

 Хроматическая гамма – восходящее или нисходящее мелодическое движение по полутонам, построенное, как правило, на основе мажорной или минорной гаммы. Квинта (от лат. quinta – «пятая») – музыкальный интервал шириной в пять ступеней. Октава – (от лат. octava – «восьмая») – музыкальный интервал шириной в восемь ступеней. Пианиссимо (муз.) – очень тихо. Экселерандо (муз.) – с ускорением. Крещендо (муз.) – с нарастанием силы звучания. Уменьшенная нона – разновидность музыкального интервала, диссонанс.