Время памяти. Шепот богов. Книга первая

Ирина Енц

Время памяти. Шепот богов. Книга первая

Глава 1

Озеро было круглое, словно Великая богиня Тара, создательница и хранительница лесов, взяла, да и уронила свое кольцо с пальца прямо посередине леса, а потом загоревала, да заполнила его своими слезами. Может так, а может и не так вовсе было. Только, с той поры оно так и стало называться «Плакучее». Когда-то озеро было намного больше. А теперь берега Плакучего поросли камышом и болотным кипреем, чьи ярко-пурпурные метелки, словно праздничные султанчики бенгальских огней, сверкали в плотных зарослях прибрежного ивняка. Кое-где, будто оторванные от плаща Госпожи-Лето, в спешке покидающей эти места в преддверии близких холодных осенних дождей, небольшие лоскутки ряски уже затягивали водную гладь по самой кромке берега. Солнце светило, уже почти по-осеннему мягко и не назойливо, позволяя всему живому насладиться последними теплыми деньками августа. Высокие статные ели, окружившие озеро плотным кольцом, любовались своим отражением в зеркальной глади, напоминая величественных пожилых матрон, уставших после бала, и потому, слегка склонивших свои головы-вершины вниз. Где-то высоко, в их густых кронах суетилась мелкая живность. Белки и бурундуки делали запасы на зиму, перекликались свиристели, возились в кустарниках овсянки. На песчаном пологом берегу у самой воды бегали трясогузки, напоминая суетливых старушек в серых тусклых одежонках.

Вдоль берега шли двое. Старик и мальчик. Старик нес за плечами берестяной кузов, в котором издревле в этих местах ходили по грибы-ягоды. Кузов был почти до самого верха заполнен крупной, сочной голубикой. Дед шагал довольно ходко, опираясь на большой суковатый посох. Походка старика, несмотря на возраст, была уверена и упруга, и выдавала бывалого лесного жителя, всю жизнь прожившего в этих непролазных чащах. Одет он был в обычные темно-коричневые брюки, заправленные в короткие и удобные кожаные сапожки. Поверх вылинявшей от времени и бесконечных стирок плотной полотняной рубашки, несмотря на теплую погоду, была накинута чуть вытертая по кромкам душегрейка из густого волчьего меха. На голове старенькая, полинявшая от солнца кепка неопределенного цвета. Лицо старца напоминало кору старого кедра, немало повидавшего на своем веку. Загорелое, обветренное, покрытое глубокими бороздами морщин. Волосы, подстриженные аккуратным кружком, были совершенно седы, и ни один темный волосок не нарушал этой снежной голубизны. Густая борода была подстрижена довольно коротко, что говорило о неустанной заботе о ней своего хозяина. Глаза из-под седых же бровей смотрели на мир с легким прищуром, проницательно и живо, можно сказать, с каким-то озорством, совершенно не свойственным его возрасту. Хоть он и опирался на толстую суковатую палку и слегка горбился при ходьбе, но все же, из всего его облика, осанки, было понятно, что он все еще весьма крепок.

Рядом с ним бодро шагал мальчик лет девяти-десяти. В руках у парнишки была довольно объемная корзина, тоже, почти до самого верха, наполненная сизоватой спелой ягодой. Он беспрестанно крутил своей круглой, как мячик головой по сторонам, с любопытством и пытливостью рассматривая окружающий лес, будто видел его впервые. Его глаза такого же серого цвета, что и у старика, были широко и изумленно распахнуты, словно в постоянном ожидании какого-то чуда. Огненно-рыжие волосы, тоже были подстрижены, но увы, не лежали таким же аккуратным и ровным кружком, как у его спутника, а напротив, торчали задиристо в разные стороны кучерявыми кудельками, делая его лицо похожим на озорного лисенка, который еще не мог сравниться в плутовстве со взрослым лисом, но уже проявлял недюжинные способности к этому. Было видно, что он старался держаться осанисто и серьезно, во всем подражая старику. Правда, у него это плохо получалось. То и дело, он сбивался со степенного шага, начиная двигаться то быстрыми шагами, то, чуть не вприпрыжку, словно щенок сеттера, спущенный с поводка, бегал кругами вокруг деда, засыпая его бесконечными вопросами.

– Деда, а свиристель к зиме улетает на юг?

Дед с усмешкой покачал головой.

– Нет, Алекся. Свиристель не перелетная птица. Говорят, в стародавние времена Велес, бог всех живущих на земле тварей, поручил свиристели охранять всех птиц, обитающих в лесу. Поэтому она и не улетает в дальние страны, а кочует здесь, на родине. А за это он наградил птичку чарующим голосом свирели. Послушай, как она поет… – Старик на мгновение остановился, замолчал и поднял вверх узловатый палец. И тут же, из густой еловой кроны раздалось радостное «свирь-рь-рь». Удовлетворенно кивнув головой, он отправился дальше.

Но Алексе этого было мало, он опять принялся задавать вопросы. Почему трясогузка всегда трясет своим хвостом? И почему медведь залегает на зиму в берлогу? Отчего волки воют на луну? И еще много всего прочего такого же, невозможно интересного и странного. Дед безо всякого раздражения, спокойно и обстоятельно отвечал на все его «почему», да «отчего», с легкой ласковой усмешкой поглядывая на внука из-под лохматых бровей. Вскоре они вышли к небольшой прогалине на берегу озера, от которой вела едва заметная тропка вглубь леса. Трава на ней была только едва примята, что говорило о том, что люди по ней ходили нечасто, да и звери по ней редко пробегали. Старик тяжело снял с плеч кузов с ягодой и поставил его на землю. Тяжело опираясь о клюку, присел на большой серый валун, нагретый за день солнцем, и лежавший на плотном песке словно специально поставленный для подобной надобности.

– Передохнем здесь чуток, да дальше двинемся. У меня-то ноги, чай уже не такие быстрые, да сильные, как у тебя. – Он с облегчением выдохнул, с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам.

Мальчонка тут же воспользовавшись привалом, поставил корзинку с ягодой рядом с дедовским кузовом, быстро снял потрепанные обутки, засучил штанины брючат до самых колен, и ринулся к воде. Пошлепав немного босыми ногами по мелководью, обратился к деду:

– Дедуль… Вода теплая-претеплая… Можно я искупаюсь, а? Я быстренько… Можно, а…?

Дед сурово глянул на внука.

– Сколь тебе говорено, Алекся!! Нельзя в этом озере купаться!!! Глянь, тут даже утки гнезда не вьют. Вот по бережку побегай, да домой пойдем. А то вон, солнце гляди, скоро уж и на закат перевалит.

Алекся понурившись головой, тяжело вздохнул, но деда ослушаться не посмел. Только пробурчал себе под нос, но так, чтобы дед все же расслышал:

– Нельзя, да нельзя… А почему нельзя, никто и не говорит…

Дед сидел и слушал ворчание внука, да молча ухмылялся себе в седые усы. Мальчик еще немного пошлепал по воде, а потом полез в камыши, будто что там увидел. Буквально через считанные секунды он вылетел оттуда, с перекошенным от страха лицом. Подскочив к деду, он, запыхавшись, еле выдавил из себя:

– Дедуня…!! Там…! Там…!!! – И принялся тыкать пальцем в камыши, из которых только что выскочил.

Дед взял его за худенькие плечи и тихонечко тряхнул пару раз, стараясь поймать его взгляд:

– Да ты толком говори, что там -то?! Чего случилось? Змею, что ль углядел? Сколько раз тебе говорено, под ноги гляди, а не ворон считай, коли по лесу идешь!!

Пацаненок испугано мотал головой, глаза его от страха совсем сделались круглыми. Но тряска деда, как видно немного помогла ему справиться с испугом. И он, наконец, прошептал страшным шепотом:

– Дедуня…! Там мертвяк…

Дед встревоженно смотрел на внука. Поняв по его всерьез перепуганному виду, что тот не врет, и не пытается разыграть деда, поспешно встал, опираясь на свою клюку, и торопливо направился в сторону камышей, на которые указывал Алекся. Подойдя ближе, внимательно оглядел заросли. Ничего особенного не углядел, и уже, было, собрался заругаться на внука, когда в глубине зеленых зарослей увидел руку человека, всю исцарапанную, с кусочками земли, застрявшими под обломанными ногтями. Сделав несколько шагов по мелководью, осторожно раздвинул стебли клюкой. В камышах лежал человек, мужчина средних лет. А, впрочем, возраст его определить было трудно. Вся одежда, цвета хаки была перемазана илом, в волосах застряли кусочки водорослей и ряски. Старик тихонько тронул тело мужчины своей клюкой и, к своему удивлению и радости, услышал слабый стон. Человек был жив.

Старик обернулся и скомандовал своему внуку, стоящему за его спиной.

– А ну, живо сюда! Помоги его вытащить! – Видя опасливое и нерешительное выражение лица мальчишки, сурово прикрикнул. – Да не мертвяк это!! Живой он!! Давай быстрее. Мне одному-то не справиться!!

Алекся маленькими шажками вышел из-за спины деда, все еще опасливо косясь на лежащего мужчину. Тот опять застонал и слабо шевельнул рукой. Пацан замер на месте с расширенными от страха глазами. Но звонкий подзатыльник деда вывел его из ступора, и он, поспешно схватив лежащего за рукав грязной куртки, потянул что было сил его в сторону берега. Через несколько минут, вытащенный из камышей человек, лежал на небольшом взгорке, поросшем густой низкой травой. Старик присел перед лежащим на колени и приложил ухо к груди мужчины. Несколько секунд прислушивался, затем поднял голову и удовлетворенно заметил:

– Точно, живой. – Потом быстро оглядел несчастного со всех сторон, и даже перевернул его на живот и обратно. Осмотр его явно озадачил. Он произнес вслух, скорее отвечая на собственный незаданный вопрос, нежели обращаясь к внуку. – Никаких ран не видать. И крови нету. Только вот руки оцарапаны сильно, будто он из ямы какой выбирался, али из берлоги какой.

Он о чем-то несколько мгновений размышлял, потом, повернувшись к внуку, строго проговорил:

– Ты вот что, Алекся… Бежи быстро в деревню. Фельдшера зови, да к участковому забеги. У тебя ноги молодые, резвые, вмиг домчишь. Обскажи им, чего тут… А я с ним останусь. Нельзя его одного-то кидать. – И видя некоторую нерешительность внука, прикрикнул. – А ну, живо давай. У него время может на часы идет!! – И добавил чуть тише, как бы для себя. – А может и на минуты…

Мальчишка несколько секунд еще постоял, пялясь расширенными от страха глазами на лежащего мужчину, а потом, развернулся и дунул по едва заметной тропинке, ведущей от озера, только ветки на кустах качнулись. Старик несколько мгновений смотрел вслед убегающему внуку, и только сокрушенно качал головой, будто отвечая каким-то своим мыслям, никак не связанных с их необычной и страшной находкой. Потом, опираясь на свою клюку поднялся и заспешил к озеру. Вытащив из кармана скомканную тряпицу, служившую ему, по всей вероятности, носовым платком (впрочем, довольно чистую, как и вся его одежда), намочил его в воде, и заспешил обратно, к лежащему на траве мужчине. Опять присев перед ним на колени, стал осторожно протирать ему лицо, очищая от грязи.

Внезапно человек застонал и открыл глаза. Взгляд его не блуждал и был совсем осмысленным. По крайней мере, так сначала показалось деду. Мужчина смотрел вверх над собой, прямо в небо, удивленным и каким-то растерянным взглядом, словно не ожидал увидеть над собой этот ярко-синий прозрачный купол, так похожий по цвету на его глаза. В первые мгновения он не замечал рядом с собой старика. А тот принялся слегка похлопывать очнувшегося человека по щекам. Когда мужчина скосил на него взгляд, дед спросил с облегчением и скрытым беспокойством:

– Живой? Мил человек, ты кто такой? Чего с тобой стряслось-то? Ты это…, потерпи малехо, сейчас внучек помощь приведет. Где болит-то? Может воды хочешь? Так у меня с собой фляжка есть. – Старик стал торопливо отстегивать от брючного ремня старую солдатскую фляжку, упрятанную в брезентовый потертый чехол.

Мужчина смотрел с удивлением на Авдея, будто и вовсе не ожидал здесь увидеть никого живого, а затем едва слышно проговорил:

– Где я? Кто ты такой? Как я здесь…? – Голос был хриплый, похожий на треск ломаемых сучьев в лесу.

Старик наконец отцепил фляжку, открутил колпачок, и, одной рукой помогая человеку приподнять голову, другой поднес фляжку к потрескавшимся губам несчастного. При этом он приговаривал:

– Кто я такой? Так я Авдей, дед Авдей. Меня тут кажный знает. А место это обычное, место называется озеро Плакучее. А ты-то, милок, кто такой будешь? Откель тебя занесло-то сюда? Ты ведь, паря, не местный. У нас таковских тут нету.

Мужчина, жадно пивший воду из фляжки деда, поперхнулся слишком большим глотком, и надсадно закашлялся. Дед хотел постучать его по спине, но потом, будто чего-то испугался. А ну, как помрет, неровен час, а потом скажут, что, дескать, он, Авдей, его и догробил. Вон он, лежит едва живой, не понять откуда свалился, и непонять чего с ним стряслось. Мужчина с трудом отдышался и попробовал сесть. Это простое движение далось ему не без труда. Старик с готовностью поддержал его, не дал упасть, и все продолжал выжидательно смотреть на своего найденыша. Было видно, что все движения, и даже слова давались тому с большим трудом. Он смотрел на старика, и в глубине его глаз рождалась какая-то мука. Он покачал головой, сморщился, как от сильной боли, и проговорил еще тише, чем в прошлый раз, сильно при этом заикаясь:

– Я… не помню я…Ничего не помню…

Авдей недоверчиво глянул на мужчину. Как это? Живой человек, да ничего не помнит? Разве ж такое может быть? Ведь уже не малый ребенок. Что не ребенок-то – это ясно. Только вот определить его возраст не было никакой возможности. Он весь был перемазан в грязи, недельная щетина на щеках и бороде кое-где посверкивала сединой, волосы вроде как светлые, а может и нет, поди разбери, сбились в колтун и все тоже перемазанные в грязи, с запутавшимися в них кусочками водорослей. Запавшие глаза, морщины возле губ и упрямая складка между бровей. Все это подходило больше пожилому, нежели молодому мужчине. Но вот его глаза… Такие глаза не могли принадлежать взрослому, прожившему уже половину жизни, человеку. По-детски наивные, ясные, и недоуменные. Словно человек только что появился на свет, причем, сам он никак не мог понять, что это за свет такой.

Старик жил на этом свете уже долго, пожалуй, даже слишком долго. И повидал он на своем веку немало. Такого, что ему пришлось пережить на своем веку, многие и за пять жизней не проживали. Поэтому с какими-либо выводами насчет возраста потерпевшего, старик решил воздержаться. Он только спросил, с нескрываемым удивлением:

– Откель же ты, мил человек, тут, на озере-то взялся? Может заблукал? И что же с тобой приключилось-то? Неужто вовсе ничего не помнишь? Может на каких лихих людей нарвался? – И тут же ответил, будто сам себе. – Хотя у нас тут тихо, не озоруют. Это туда, ближе к Сортавале, там-то всяких полно. Даже и беглые бывает появляются. А у нас тут им чего делать, беглым-то? Две деревни на сто верст. – Он махнул рукой, и снова уставился на мужчину.

В глазах незнакомца читались напряжение и мука. Чувствовалось, что он изо всех сил напрягал память, но это не приносило никаких результатов. Едва шевеля потрескавшимися и обветренными губами, он прошептал, едва слышно:

– Не помню… Ничего не помню… Только тьма, вспышка, а потом … потом яркий голубой свет… Нет… Не помню… – И он опять упал на траву и закрыл глаза.

Дед Авдей засуетился испуганно вокруг него.

– Слышь, мил человек, ты не вздумай помереть… Погодь… Сейчас Алекся помощь приведет…

Но человек его не слышал. Он потерял сознание. Старик опять начал хлопать его по щекам, без конца повторяя:

– Ах, ты, Господи… Беда какая… Что ж мне с тобой делать-то!!

Потом, склонившись над лежащим, опять приложил ухо к его груди. И успокоенно выдохнул. Вроде, живой. Сердце бьется ровно, только слабо. Видать, с голоду, или от усталости в обморок-то. Вон какой тощий, кожа да кости одни. И Авдей принялся размышлять, откуда этот пришлый мог тут появиться. Вариантов у дедка было несколько. Было понятно, что не бандит. И одежа у него крепкая, такую еще геологи носят. И тут деда осенило. Так может он с той самой экспедиции, что несколько месяцев назад пропала в лесу? Правда, это произошло не здесь, а верст, однако с полста отсюда. Но поисковые бригады и тут работали. И даже с деревни добровольцев искали. Только вот никого не нашли. Словно все целиком утопли в болоте. Этого-то добра, в смысле топей, у них в этих краях сколько хочешь. Если мест не знаешь, не мудрено и утопнуть, да и заблудиться можно легко. Почитай до самой границы одни леса стоят, да озера. Только кое-где встречаются заимки, да хутора.

Так и не придя ни к какому конкретному выводу, дед еще повздыхал маленько, да и пошел собирать хворост для костра. Помощь-то неизвестно когда придет, а у этого вон, вся одежда мокрая. А с костерком оно сподручнее. И воду вскипятить можно. Правда, котелка нет. Так это не беда. Вон, березы белыми стволами светятся. С бересты можно что угодно соорудить.

Прошло не меньше двух часов, солнце стало стремительно падать к закату, почти скрывшись за макушками елей, когда старик услышал в вечернем прозрачном, чуть разреженном воздухе стрекот приближающегося мотоцикла. За это время, вытащенный на берег человек, несколько раз приходил в сознание, а затем опять отключался. Дед с беспокойством сновал вокруг него, с какой-то отчаянной неизбежностью понимая, что, собственно, от его суеты уже ничего не зависит. Пытался напоить несчастного отваром, затолкать ему в рот несколько растолченных ягод голубики, но все было напрасно. Мужчина не мог ничего проглотить. Ягода вываливалась обратно из его рта, теплый травяной отвар он глотал неохотно, и большинство ароматной целебной жидкости тоже выливалось обратно. Но Авдей не оставлял своих попыток, сокрушенно качая головой и тяжело вздыхая. И все продолжал с завидным терпением уговаривать того:

– Эх, паря… Так тебе нипочем не выжить… Хоть бы проглотил чего… Эх… Тебе бы сейчас бульону куриного, конечно, только где его здесь взять-то!! Вот потерпи, Алекся помощь приведет, а в деревне тебя уже и дохтур осмотрит, и бульону приготовят. Только ты дотерпи, не помирай… Слышь, чего говорю-то? Не помирай…

Он еще пытался о чем-то с ним разговаривать, но, судя по всему, тот его не слышал. А если и слышал, то никак не реагировал на слова деда. Поэтому, когда раздался звук подъезжающей техники, старик страшно обрадовался. Не то, чтобы он сильно надеялся на современную медицину, но все же для мужчины это был какой-никакой шанс, чтобы выжить. Звук мотора скоро заглох. Ага… Это они на поляне остановились. К самому-то озеру даже на мотоцикле было не проехать. Везде буреломы, да моховые ямы. Неопытный человек их сразу-то даже не углядит. В них легко было провалиться, да кости переломать. А это в лесу – считай, что неминуемая смерть. Озеро себя само хоронило от посягательств людей, словно запорными стенами себя огородило, защищаясь от вторжения человека. Да, честно сказать, человек и сам сюда не больно-то рвался.

Даже уже и старики мало помнили, почему это озеро считалось запретным. Но было точно известно, что скотина сюда пастись не ходила, хоть травы по берегам стояли в рост человеческий, да и зверье это озеро обходило стороной, утки и те гнезда не вили в, казалось бы, вполне уютных камышовых зарослях. А люди, если и заходили когда сюда, норовили побыстрее отсюда унести ноги. На них наваливалась какая-то тоска смертная и темная, что жить не хотелось, а иных брал страх неведомый посередь белого дня, да такой, что человек бежал без оглядки отсюда, покуда духа хватало. Вот какое это было место. Одно слово – запретное. Только вот Авдей еще сюда наведывался изредка за ягодой. Уж больно голубика здесь была крупной, да сладкой. Такой ягоды, почитай, больше нигде и не было, хоть сто верст обойди вокруг. Но таких, как дед Авдей, на которых Плакучее никак не действовало, было мало. Вон и тропка почти уже заросла совсем и едва виднеется в густой траве. В общем, об этом озере даже слухов по деревне никаких не ходило, словно, как по негласному уговору, люди предпочитали не поминать его вовсе, будто здесь ничего и не было. Кстати, на картах этого озера почему-то не значилось. Авдей сам видел, когда у них прошлый год здесь не то геологи, не то лесоустроиели заезжали. Он их карту тогда изучил досконально. Уж больно любопытно ему было.

Вскоре послышался звук шагов, а затем шуршание отодвигаемых веток, и на поляне появился мужчина в милицейской форме лет сорока пяти. Китель на его плотной, полноватой фигуре сидел, что называется, в треск. Форменная фуражка сдвинута на затылок, из-под нее выбивались редкие пеговатые волосы, слипшиеся от пота. Все его красное круглое лицо с одутловатыми щеками и носом-картошкой, выражало крайнюю степень волнения. Он, словно кабан-секач, проломился сквозь заросли подлеска и остановился на самом краю поляны, проницательно оглядывая пространство вокруг, будто в ожидании появления неведомого врага. Завидев деда, живого и невредимого, сидящего на корточках рядом с лежащим мужчиной, выдохнул с явным облегчением, и уже неторопливо с медвежьей грацией, направился прямо к ним. Почти следом за ним, из кустов показалась женщина лет тридцати, не более. Обута она была в высокие резиновые сапоги, в которые были заправлены потертые джинсы. Сверху на женщине была надета обычная мужская клетчатая рубаха. Ее стриженные до плеч темно-русые волосы были заправлены под косынку, стянутую тугим узлом на затылке. Лицо ее можно было бы назвать почти красивым, если бы не колючий неприятный взгляд, да капризный изгиб полных губ, говоривший о вздорном и, наверняка, склочном характере. Она была невысокого роста, с ладно сбитой фигурой. В руках у нее была небольшая брезентовая сумка с пришитым небрежно, чуть полинявшим от времени, красным крестом.

К живописной композиции, состоящую из фигур старика, склоненного над лежащим на земле мужчиной, она подошла стремительным шагом, чуть опередив участкового. И тут же склонилась над потерпевшим, щупая пульс. Потом, озабоченно нахмурив брови, принялась его деловито ощупывать своими крепкими пальцами, проверяя нет ли переломов. Осмотр закончила довольно быстро и озадаченно уставилась на лежащего. Дед Авдей, с повышенным вниманием наблюдавший за процессом, с некоторым благоговением, выдохнул:

– Что скажешь, дочка?

Молодая женщина чуть пожала плечами, задумчиво проговорив:

– Пока ничего неясно. Видимых повреждений, кажется, нет. Но нужен более тщательный осмотр. А так он выглядит вполне живо, только видно, что сильно ослаб и истощен, возможно, несколько дней ничего не ел. – И она принялась копаться в своей сумке, извлекая оттуда шприц в металлической коробочке и какие-то ампулы.

Воспользовавшись образовавшейся паузой, участковый подошел поближе к деду и шепотом спросил:

– Ну, рассказывай, старче, где ты его откопал-то? – Судя по его тихому голосу, фельдшера он слегка, не то, чтобы побаивался, но немного опасался. Что было как-то уж очень удивительно для его должности и комплекции.

Авдей, кряхтя, с трудом поднялся с колен, и отойдя в сторону, уселся на камень. Чувствовалось, что вся, предшествующая появлению подмоги, суета вокруг раненого, его слегка утомила. Все-таки, годы брали свое. Он хмуро поглядел на участкового и с досадой в голосе проговорил:

– Я его не откапывал… Вон, в тех камышах его Алекся углядел. Когда я понял, что он живой, мы его оттуда вытащили, и я внука сразу в деревню за вами отправил. Потом ему маленько лицо обтер, а то весь в грязи был. Да воды дал выпить, когда в себя пришел. – Дед замолчал, но видя, что участковый все еще смотрит на него с ожиданием, с легким ворчанием, закончил. – Ну и чего ты на меня, Егорыч, уставился? Я более ничего не знаю, хоть смотри, хоть не смотри.

Участковый Василий Егорович, с притворным испугом замахал на деда руками:

– Что ты, Авдей Силуянович! Просто думаю, может он, когда очнулся, сказать чего тебе успел. Кто он, откуда, да как здесь очутился. А может, и что с ним такое приключилось. – И, будто оправдываясь, добавил. – Ты же знаешь, любое его слово может оказаться важным в расследовании. – Последнее слово он произнес как-то по-особенному вкусно. Чувствовалось, что не больно-то и много здесь чего интересного происходило, не считая потравы огородов сельчан чужим скотом, да пьяного мордобоя, честно говоря, не такого уж и частого по нынешним временам. И поэтому такое событие, как обнаружение в кустах полумертвого человека, будоражило кровь служивому, навевая ему мысли о героических буднях скромного участкового, и отчет перед начальством о раскрытие настоящего ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Поэтому, он смотрел на деда с ожиданием и надеждой.

Авдей тяжело вздохнул и сокрушенно проговорил:

– Я его расспросить-то пытался, Егорыч. Только он ничего не помнит, сердешный. Может вот Наталья его маленько подлечит, он тогда чего и скажет. Прольет, так сказать свет на произошедшее с ним. – Дед хорошо понимал чаянья участкового и искренне сожалел, что ничем не может тому помочь.

Участковый тяжело вздохнул, предвидя головную боль от предстоящей проблемы в виде найденыша. Бочком подошел к, хлопотавшей над мужчиной, Наталье, и с почтением спросил: