Семантика сказок: сравнительный анализ «бродячих сюжетов»

Анастасия Осьмушина

Семантика сказок: сравнительный анализ "бродячих сюжетов"

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ

ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ

МОРДОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. Н. П. ОГАРЁВА»

А. А. ОСЬМУШИНА

СЕМАНТИКА СКАЗОК:

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ «БРОДЯЧИХ СЮЖЕТОВ» РАЗНЫХ НАРОДОВ

МОНОГРАФИЯ

САРАНСК

ИЗДАТЕЛЬСТВО МОРДОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

2022

УДК 008:398.21

ББК Ш2

 О 798

Р е ц е н з е н т ы:

кафедра гуманитарных и психолого-педагогических дисциплин ФГБОУ ВО «Покровский филиал МГПУ»;

М. Э. Рябова, профессор кафедры германистики и лингводидактики

ИИЯ ГАОУ ВО МГПУ, доктор философских наук, профессор

Осьмушина А. А.

О 798       Семантика сказок: сравнительный анализ «бродячих сюжетов» разных народов : монография [Электронный ресурс] / А. А.

Осьмушина. – Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2022. ISBN 978-5-7103-4416-3

Так называемые бродячие сюжеты встречаются в фольклоре разных стран, содержание их похоже, но обнаруживаются яркие и показательные отличия. В данной книге предлагается сравнительный анализ отличий в дейксисе схожих сюжетов, встречающихся в фольклорных сказках разных народов (Россия, Германия, Испания и др.).

Настоящая работа продолжает исследования Рузаевской школы изучения космо-психо-логоса, сформировавшейся под руководством А. А. Гагаева. Дейксисный метод анализа фольклорных текстов – новая методология, позволяющая выявить частное (локально-общее) в содержании и языке и соответственно логику, гносеологию, онтологию, этику и эстетику этноса.

Данная монография адресована философам, лингвистам, культурологам, учителям, профессорско-преподавательскому составу высших учебных заведений, студентам, а также всем, кто любит сказку и интересуется отечественной и зарубежной культурой.

Научное издание

ОСЬМУШИНА Анастасия Андреевна

СЕМАНТИКА СКАЗОК: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ

«БРОДЯЧИХ СЮЖЕТОВ» РАЗНЫХ НАРОДОВ

Монография

На титульном листе размещены рисунки Н. Н. Калашниковой

Издательство Мордовского университета 430005, г. Саранск, ул. Советская, 24

ISBN 978-5-7103-4416-3       © Осьмушина А. А., 2022

 © ФГБОУ ВО «МГУ

им. Н. П. Огарёва», 2022

© Оформление. Издательство

Мордовского университета, 2022

Содержание

Введение

Гносеологические сказки

1.1.

Жар-птица (ATU 550)

1.2.

Иванко-Медведко (ATU 650A)

Онтологические сказки

2.1.

Каша из топора (ATU 1548)

2.2.

Вершки и корешки (ATU 1030)

Социальные сказки

3.1.

Мальчик-с-пальчик (ATU 700)

3.2.

Подмененные дети (ATU 707)

Аксиологические сказки

4.1.

Дочь дьявола (ATU 313)

Исторические сказки

5.1.

Кочет и курица (ATU 2021)

5.2.

Смерть петушка (ATU 2021)

Заключение

Немецкая сказка

Английская сказка

Ирландская сказка Испанская сказка

Португальская сказка

Североамериканская сказка

Латиноамериканская сказка

Русская сказка

Библиографический список

Посвящается памяти А. А. Гагаева, умевшего видеть великое в малом

Введение

 Возьмите сказку в ее цельности, изучите в ней сплав различных мотивов, определите       особенности       ее физиологического       строя,       ее       народную индивидуальность и затем переходите к сравнению со сказкой и сказками других народов. А. Н. Веселовский1

Несколько слов о космо-психо-логосе

На стыке наук нередко случаются замечательные открытия. Так, на протяжении XX века в области совпадения интересов философии, культурологии, психологии и лингвистики разрабатывалась концепция космо-психо-логоса (КПЛ). Термин, впервые предложенный Г. Д. Гачевым в книге «Национальные образы мира» [1], является квинтэссенцией методологии, в рамках которой ментальность каждого народа рассматривается как единство местной природы (Космос), характера (Психея), склада ума (Логос). Развивая теории Г. Д. Гачева,

Н. Я. Данилевского,       Л.       Н.       Гумилева,       Н.       С.       Трубецкого,

Е. Н. Трубецкого, А. Н. Веселовского [2–8] и используя в качестве методологической основы субстратный подход [9], А. А. Гагаев сформировал современное представление о системе космо-психо-логоса, включив в область исследований работы генетические, психогенетические, психологические, психоэволюционные, антропологические, этнологические, этнографические, археологические, исторические, демографические, логические, лингвистические, лингвокультурологические и философские [10–23]. Продолжением означенных космо-психо-логических исследований стало настоящее обращение к содержанию этнической сказки. Почему именно сказка?

Психология, история, философия, логика народа наиболее ярко отражаются именно в фольклорных текстах. По этой причине в качестве материала для данной книги были выбраны этнические сказки. Сказки отличаются высокой пенетративностью, сюжеты часто заимствуются другими этносами, но заимствуются именно сюжетные линии, при этом содержание изменяется в соответствии с космо-психо-логосом народа. Фольклорные сказки разных этносов не тождественны, и редукция их к тождеству при формальном подходе к интерпретации отсекает семантику и этнические смыслы. Так называемые «бродячие сюжеты» не идентичны, но различия в схожих сказках очень показательны для понимания КПЛ народов.

Что понимается под сказкой?

Формально, как жанр, сказку можно определять в терминах В. Я. Проппа, А. И. Никифорова и В. П. Аникина как устный поэтический рассказ, бытующий в народе, имеющий содержанием необычные вымышленные события (фантастические, чудесные или житейские), осуществля-ющий, однако, раскрытие реальных жизненных тем [24, с. 24; 25,

с.       7;       26,

с. 208]. Но, в отличие от мнений В. Я. Проппа, изучавшего сказку с позиций формализма и структурализма, я рассматриваю сказку как этнокультурную семантическую знаково-речевую структуру. Фольклорная сказка всегда имеет этничное содержание и смысл, несмотря на формы рецепции и аккультурации сюжетных мотивов. Идея о связи семантики и текста сказки не нова [27–30], но никто прежде не определял семантику сказки через дейксис.

Что включает в себя дейксис? Что представляет собой дейксисный анализ фольклорного текста?

Настоящая работа посвящена исследованию дейксисной системы семантики сказки. Впервые термин «дейксис» был введен как лингвистический и семиотический термин, включающий в себя лексические единицы (преимущественно местоимения, предлоги, артикли) и грамматические явления (окончания, формы глагола, перформатив), указывающие на место, время коммуникативного акта и социальное положение его участников (Э. Бенвенист, Дж. Остин, Ч. Дж. Филлмор, Р. Якобсон, А. Дж. Айер, Э. Сепир, Б. Л. Уорф, Дж. Браун, С. Р. Андерсон, М. Р. Желтухина [31–41]). Ч. Дж. Филлмор сформулировал понятие дейксиса времени, места и дискурса, а также социальный дейксис, под которым подразумевал социальные отношения участников коммуникативного акта, определяющие выбор почтительного, вежливого, дружеского или оскорбительного уровня речи [33]. С. К. Левинсон под социальным дейксисом понимал кодирование социальных различий, связанных с ролями участников коммуникативного акта. Также он выделял дискурсивный дейксис (дейксис теста), и эмфатический дейксис [42]. М. Р. Желтухина объединила теории предшественников в следующем определении социального дейксиса: «социальный дейксис указывает на отношение адресанта к адресату и референту, на степень социальной дистанции между ними, обусловленную социальной ситуацией» [41, с. 172]. Она также выделила относительный социальный дейксис, который описывает социальную дистанцию по отношению к: референту, адресату, слушателям или присутствующим, а также дает представление о ситуации в целом. М. Р. Желтухина ввела и понятие абсолютного социального дейксиса, включающего в себя «символы социальных ролей участников… дискурса, име-ющих в рамках данного института особый статус и позиционные полномочия» [41, с. 172].

Таким образом, лингвистическое понятие дейксиса включает в себя адресата, адресанта, референтную группу, социальный статус субъектов, оценку ситуации в целом относительно лица, времени, места в рамках семантической ситуации и социальной системы координат, символы определяемых, оцениваемых или комизируемых социальных ролей [31; 37; 39; 42]. В настоящей работе дейксис рассматривается как область пересечения интересов лингвистики, семиотики, культурологии и философии – то есть как явление лингвистическое и социальное, как средство формализации социальности средствами языка, как лингвистическое воплощение социальности [43].

Для исследования семантики сказок я анализирую относительный, социальный, номинативный, индикативный и абсолютный типв дейксиса.

Относительный дейксис позволяет получить информацию, характеризующую ситуацию в целом и социальную дистанцию по четырем осям: к адресату, к слушателю, к референту, определяя истинность, заблуждение и ложь сообщения, его последствия в кооперации, адаптации, социализации, в любых социальных процессах.

Социальный дейксис – это дейксис дискурса или текста, выявляющий формы социальной дистанции в некоторой социальной и речевой ситуации, формализирующий статус/роль и межличностные отношения участников коммуникативного акта, власть и подчинение, солидарность, справедливость, различие воль и знаний, институциональную иерархию и восстановительный процесс в иерархии.

Абсолютный дейксис предоставляет информацию касательно времени, места, символов социальных ролей субъектов коммуникативного акта и дискурса в целом, обладающих особым статусом, правами и позиционными полномочиями [41, с. 172; 42, с. 91].

Определения номинативного и индикативного дейксиса впервые введены мною в работе «Социально-философские основания комического социодемографических и этнокультурных групп» [43].

Под индикативным дейксисом понимаются грамматические средства формализации социальных контекстов, такие как местоимения (личные, притяжательные, неопределенные, возвратные, отрицательные), союзы и союзные частицы, глагольные основы, аффиксы, окончания, перформатив, охватывающие все структурные уровни языка [43]. Индикативный дейксис осуществляет лингвистическую формализацию истины.

Номинативный дейксис включает в себя лексические единицы, называющие релевантные в данной ситуации социальные роли участников коммуникативного акта [43].

При дейксисном анализе семантики и смыслов сказок

•

социальный дейксис позволяет определить пространство-время жизни этноса, логику пространства и времени, социальные процессы, систему смысла жизни или его отсутствия, оценки пейоративные, мелиоративные, дезидеративные, адмиративные, оценки страха [44];

•

относительный дейксис позволяет охарактеризовать ситуацию в целом, адресата, адресанта, референтную группу, слушателей, присутствующих, коллектив и общее мнение, относительные оценки, определить иллокутивный и перлокутивный эффекты, форму причинно-следственной связи, выявить субдуктивные и едуктивные суждения [44];

•

номинативный дейксис формализует социальные роли и статусы в интуитивистских выборках, репрезентирующих жизненные

ситуации, номинативных определениях и рекурсии, этнические оценки, индуктивные суждения [44];

•

индикативный дейксис выявляет логику условных умозаключений, оценки устремления, совместимость/несовместимость субъектов действия и основания совместимости/несовместимости, дедуктивные суждения [44];

•

абсолютный дейксис позволяет определить абсолютные оценки, права и полномочия социальных ролей в форме релятивности относительно общества в идеальном конечном результате (ИКР), умозаключения из будущего и возможног

о в прошлое и настоящее [44].

В настоящее время практически отсутствуют исследования этнических форм дейксиса и дейксической информации, как и применение анализа дейксиса при изучении фольклора в целом и сказок в частности.

Однако именно дейксис и дейксическая информация отражают этнически обусловленные различия в сказках сходной семантики.

Структурно-функциональный подход к исследованию сказки является недостаточно точным, поскольку исследование сказок в модели редукции тождества порождает иллюзию тождества смыслов. Однако сходства сказок разных этносов не являются абсолютным тождеством в математическом смысле. Так, в классификациях К. Леви-Стросса [45], В. Я. Проппа [24], А. Аарне [46], С. Томпсона [47] и Г. Й. Утера [48] методом филологических параллелей фиксируются конструктивные тождества, без различения и разделения понятий тождества и сходства, отрицая отличие, отклонение в сходстве, редуцируя сходство к тождеству. Это не является верным в теории сходства и тождества. В данной книге тождество и сходство различаются в соответствии с теориями Платона [49], Аристотеля [50], Г. Ф. В. Гегеля [51], Ж. Делеза [52] и К. Дункера [53]. Так, единичный, всеобщий признак сходства как необходимое условие включения в класс есть тождество, а единство признаков тождества и признаков (нескольких семантик) отклонения, особенность, не являющаяся всеобщей, видовое отличие есть сходство [44].

Различный смысл определяется именно в результате анализа различий в сходствах. Первичность различий относительно сходств признавали

М. де Монтень [54; 55], Н. Я. Данилевский [2], Ю. Ф. Самарин [56], В. О. Ключевский [57], М. М. Ковалевский [58]: «Выводы, к которым мы стараемся прийти, основываясь на сходстве явлений, не достоверны, ибо явления всегда различны: наиболее общий для всех признак – их разнообразие и несходство. Сходность между вещами, с одной стороны, никогда не бывает так велика, как не сходность между ними, с другой» [54, с. 263–264, 369].

В рамках психологии сравнительного мышления понятие сходства освещается К. Дункером при выделении элементов идентичности и различия в психике в модели гештальт-психологии [53]. Так, К. Дункер отрицает обусловленность сходств идентичными элементами: «Если бы сходство было обусловлено идентичными элементами, то это означало бы, что чем больше два объекта или процесса имеют общих элементов, тем более они должны быть сходными. Однако это неверно» [53, с. 39]. К. Дункер приводит пример. Мелодия сыграна в двух различных ключах; у них нет ни одного общего элемента, но есть сходство, позволяющее нам узнать одну и ту же мелодию. Это форма структурного сходства (аналогия отношений, не свойств, структурная аналогия количественного сходства в звуке) при качественном уникальном различии как смысле мелодии. В мелодии можно оставить идентичными почти все элементы, изменив один из них, и мелодия полностью разрушается [53]. То же относится к психическим процессам. То есть сходство может достигать 99 %, но гештальт как целостность бывает абсолютно различен.

Таким образом, сравнительно-эволюционный исторический принцип познания в модели культурно-типического принципа познания в системе КПЛ, применяемый в настоящем исследовании, подразумевает сходство семантик и при этом уникальность смыслов и уникальный набор этнологик мышления [44].

Сходство семантик при уникальности смыслов выявляется в сказках разных этносов. Настоящее исследование сосредоточено на фольклоре русского суперэтноса [59–61], европейских этносов (немецкого [62–66], португальского [67; 68], английского [69–70], ирландского [71–75], этнических групп Испании [76–81]), Северной Америки [82–86] и Южной Америки

[87–90]. Для анализа были отобраны оригинальные тексты, отвечающие характеристикам фольклорного текста Р. Дорсона [91], за исключением авторских сказок (так называемого фальшлора (fakelore) [91]) и переводных версий, которые нередко не соответствуют оригиналу по семантике и еще чаще демонстрируют существенные отличия в дейксисе и смысле.

Сравнительно-типологический подход, используемый при отборе сказок для анализа, позволил определить композиционно-сюжетные сходства и различия и выявить случаи реализации схожих мотивов в сказках выбранных этносов. На каком основании классифицировать исследуемые сказки?

Формальные классификации В. Я. Проппа и Аарне-Томпсона-Утера (далее ATU) выделяют волшебную сказку, включая героическую сказку по классификации В. Я. Проппа [24] или сказку о глупом великане/дьяволе в соответствии с классификацией АТУ [48], сказку о животных, космогоническую сказку по В. Я. Проппу [24], включая кумулятивноисторическую сказку, повседневно-обыденную сказку и сказку-анекдот. Эти классификации не отражают семантики или смысла сказок. Более того, сказки с аналогичными сюжетами в интерпретации разных этносов могут не входить в одинаковые группы. Например, если воспользоваться классификацией В. Я. Проппа, сказка «Мужик, медведь и лиса» относится к сказкам о животных. Однако в ее немецком и чилийском вариантах вовсе не действуют животные, но антагонистом крестьянина является дьявол, значит, по ATU это сказка о глупом дьяволе. Более того, в одной из североамериканских версий сказки субъекты действия – раб и хозяин, что не позволяет отнести все варианты этой сказки в одну из вышеназванных групп. Сложность классифицирования сказки «Мужик, медведь и лиса» (учитывая варианты с дьяволом вместо медведя) отмечал и В. Я. Пропп [24]. Этнические классификации сказок на основании субъектов действия или наличия/отсутствия волшебства/животных-персонажей несовместимы, уникальны. А. Дандес предлагал классифицировать сказки не по персонажам, а по сюжетам, отмечая, что один и тот же сказочный сюжет может содержать волшебные существа или животных вместо них [92]. Таким образом, классификацию этнических сказок следует выстроить не на сюжетных мотивах, не на функциях субъектов, но на других основаниях. Что объединяет разные варианты сказок, кроме сюжетной линии? Кто бы ни совершал действие – человек, животное или дьявол – ключевое значение имеет то, что он делает, предикат, то есть праксиология, а именно – ведущие, сюжетообразующие, моделирующие гносеологию, онтологию, этику этноса виды деятельности, соответствуя, по А. А. Гагаеву,

•

деятельности этноса вообще;

•

предметной деятельности;

•

живой деятельности (социально-экономические, социально-политические, социально-демографические, исторические и

социально-миграционные, культурно-образовательные и конфессиональные сказки),

•

субстанциональной деятельности;

•

адстратной деятельности [21, c. 40–45; с. 388–389].

Данная классификация полностью отвечает задачам исследования, поэтому перечисленные группы сказок и были выбраны для анализа с некоторой коррекцией: кумулятивные сказки, отражающие способ действия этноса в истории, генез и гибель этносов, относятся не к социальным, а к адстратным сказкам.

•

Сказки, отражающие деятельность этноса вообще, моделируют способ познания и самопознания этноса в добре и зле, систему рефлексий, причинно-следственные связи, идеалы этноса и эволюцию жизни. Назовем их гносеологическими сказками.

•

Сказки, отражающие преиму

щественно предметную деятельность, моделируют системы практик, необходимости и жизнь в них в корреляции с идеалом, должное и сущее, прескрипции и декрипции, образ мира и человека в мире. Назовем их онтологическими сказками.

•

Сказки, отражающие живую деятельность, моделируют социокультурные отношения. Назовем их социальными сказками.

•

Сказки, отражающие субстанциональную деятельность, моделируют социально-этнические отношения, выявляют здравое и нездравое, логичное и алогичное поведение, формируют модели личности в социальной структуре, нормы и оценки. Назовем их аксиологическими сказками.

•

Сказки, отражающие адстратную деятельность, моделирют способ исторического действия и проблему смерти этносов в истории и эволюции, тектологию и праксеологию, прошлое, современность, желательное и нежелательное будущее. Назовем их историческими сказками.

Разумеется, онтология, гносеология, логика, этика и эстетика этноса прослеживаются в сказках каждой из перечисленных групп; названия группам присвоены именно в связи с моделями, превалирующими в сказках данного вида.

Таким образом, объектом исследования является дейксисная семантика сказок, а предметом исследования – сравнительный смысл русских, европейских, североамериканских и латиноамериканских сказок (гносеологических, онтологических, социальных, аксиологических, исторических) со схожими сюжетными линиями, выявляя гносеологию, логику, онтологию, этику, эстетику русской (немецкой, испанской, португальской, английской, ирландской, североамериканской и южноамериканской) сказки в целом.

1. Гносеологические сказки

1.1. Жар-птица (ATU 550)

В сказках данного типа необыкновенная птица (золотая или жар-птица) ворует необыкновенные яблоки из сада короля, причем эти яблоки по какойлибо причине очень дороги ему. Три брата поочередно сторожат яблоню, но только младшему удается увидеть золотую птицу/жар-птицу и добыть ее перо. Все три юноши отправляются на поиски птицы, руководствуясь разными мотивами, и только младшему, с помощью других живых существ, удается добыть золотую птицу/жар-птицу, златогривого коня и невеступринцессу. В ирландской, галисийской, немецкой и русской версиях сказки старшие братья предают и бросают в колодец/убивают младшего, с целью присвоить добытые им артефакты и славу, но тот же помощник, что помогал юноше добыть их, спасает его.

Немецкая       сказка  «Золотая       птица»       («Der       Goldnene  Vogel»)2

[63, с. 290–298] повествует о том, как золотая птица стала воровать золотые яблоки из королевского сада. Садовник отправил старшего сына сторожить их – тот уснул в полночь, так же и средний сын; младший сын подстрелил золотую птицу и выбил у нее перо, которое отнесли королю. Король заявил, что эта птица – ценнее всего объединенного королевства, и выразил желание обладать ею. Старший сын садовника отправился в путь, встретил лиса, который дал ему хороший совет, но юноша не доверял лису и в веселье забыл о своей цели. То же произошло и со средним сыном. Младший же сын был добр к лису, и тот помогал ему советом и делом. Однако юноша неоднократно нарyшал советы лиса, жалея прекрасную птицу, коня и принцессу и желая поступать «как положено», за что суд приговаривал его к смерти, избежать которой он мог бы, только добыв очередной артефакт. Наконец король, отец принцессы, дал ему невыполнимое задание, лис помог ему, и королю пришлось отдать принцессу. Лис научил юношу, как устроить так, чтобы они получили и принцессу, и коня, и птицу, а также посоветовал ему не есть с висельниками, опасаться двух и не садиться на край колодца. Младший сын увидел, что его братьев собираются повесить за разбой, и выкупил их, но забыл совет лиса, и они сбросили его в колодец. Лис спас его, он раскрыл королю обман братьев; их казнили, а юноша получил принцессу, а после смерти короля – и королевство. Лис упросил его отрубить ему голову и лапы, после чего превратился в человека – брата принцессы.

Относительный дейксис немецкой сказки формирует ситуацию борьбы за ценный артефакт по форме, за социальный статус и семью – по сути. Действуют три сына садовника, проходящие и не проходящие испытания на совместимость с миром других живых существ, людей и с семьей, следующие разуму и милосердию или собственным желаниям и эгоизму. Действуют король как необходимость, дающий задание, награждающий и карающий, лис как символ разума, принцесса как желанная невеста, формируя иллокутивный эффект сказки – получение награды при преодолении препятствий. Перлокутивный эффект формирует пресуппозицию, что преодоление препятствий возможно в совместимости, выводимости и следовании человека с другими живыми видами, а также следовании мудрости и голосу разума в заботе о семье.

Сказка содержит дедуктивные умозаключения. К примеру, лис хитер, следовательно, он может обмануть, его совету не следует доверять; лис умен и хитер, следовательно, он может знать, как найти искомое; лис советует опасаться двух и не есть с висельниками, юноша спасает двух братьев от повешения, следовательно, их и следует опасаться.