Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе

Кэмерону это удалось на заре карьеры с «Чужими», потом с триумфальным «Терминатором 2». Однако второй «Аватар», получивший подзаголовок «Путь воды», – исключение из правила.

Не поймите превратно. Кэмерон – по-прежнему виртуоз, уникум коммерческого кино, снимающий по собственным сценариям концептуальное авторское кино с рекордными бюджетами (говорят, в случае «Аватара 2» это 350–400 млн долларов) и после этого выходящий в плюс. Новая картина Кэмерона – ошеломляющий спектакль, заставляющий вспомнить психологический эффект «Аватара», возникший больше десяти лет назад после выхода первой части. В тот момент людей буквально травмировало возвращение из красочного и волшебного 3D-мира планеты Пандора в реальность. Но тот «Аватар» был не только сенсацией, а и своего рода революцией, нормализовавшей трехмерные блокбастеры, двухсотмиллионные бюджеты и экологическую повестку. Этот же – всего лишь превосходная научная фантастика, которую стоит посмотреть под Рождество или Новый год, чтобы пополнить истощившиеся запасы веры в чудо. Впрочем, это очень немало.

Спустя несколько лет после событий первого «Аватара» мы застаем семью бывшего морпеха Джека Салли – ныне На’ви-пандорианца, чей дух и личность окончательно переселились в синее хвостатое тело. Он счастливо живет со своей возлюбленной Нейтири (в ролях по-прежнему Сэм Уортингтон и Зои Салдана, но с усовершенствованной за эти годы технологией performance capture их персонажи окончательно перестали напоминать людей). У героев четверо детей: двое старших сыновей – в ветхозаветных традициях один из них, Нетейам, во всем послушен родителям – а второй, Ло’ак, вечно бунтует и хулиганит, – и две дочери – приемная Кири, которую родила аватар умершей Грейс (кажется, Кэмерон просто не придумал лучшего способа вернуть в состав актеров Сигурни Уивер), и младшая Тук.

Однажды, когда семейство испытывает особенно острое счастье единения и гармонии с природой, в небе зажигается новая зловещая звезда. «Небесные люди» – то есть земляне – возвращаются. В том числе убитый в предыдущей серии полковник Майлз Куоритч (Стивен Лэнг), садист и расист, чью личность специалисты пересадили в подтянутого мускулистого аватара На’ви: это называется «рекомбинант». Так ему будет гораздо проще дышать отравленным для человека воздухом Пандоры и охотиться на Джейка, чьи мессианские амбиции и не вовремя проснувшаяся совесть сорвали планы по колонизации планеты.

Будем откровенны. У нового фильма – ленивый сюжет, еще и неоправданно растянутый на три с лишним часа. Проще было вернуть покойного злодея, добавив к его старой мотивации жажду мести, чем изобретать кого-то нового. При этом о добыче драгоценного вещества, ради которого когда-то городили весь сыр-бор, в новом «Аватаре» говорится лишь вскользь. Теперь люди открыли охоту на морских животных тулкунов – пандорианская версия наших китов или кашалотов, разумных и способных не только разговаривать, но и писать музыку, поэзию, предаваться религиозным и философским практикам. Разумеется, землянам они интересны лишь потому, что в каждом гигантском теле содержится малая толика эликсира бессмертия.

Все это и звучит, и смотрится довольно надуманно. О чем, впрочем, забываешь, настолько гипнотизирует в буквальном смысле неземная красота фильма. Выделка каждого кадра, проработанность флоры и фауны, невероятная органичность вездесущей камеры (оператор Расселл Карпентер), цветовая палитра поражают. Такое впечатление, что и сценарий писался с единственной целью: позволить создателям фильма и его авторам легально провести в этой вселенной лишние три часа.

Цикл «Аватар» – а как минимум третья часть выйдет уже гарантированно, – превращает Кэмерона из вдохновенного научного фантаста и успешного блокбастериста в подлинного утописта, чье визионерство служит для зрителя порталом не столько в вымышленный мир, сколько в абсолютно иную, чем привычную нам, концепцию бытия. И она теперь связана не столько с травмами прошлого (первый «Аватар» был рефлексией на тему колонизации Америки европейцами, во втором фильме этот сюжет никуда не делся, но ушел с первого плана), сколько с планами на будущее, в котором ни у кого из нас, согласно Кэмерону, нет ни одного шанса, если мы не научимся прислушиваться к окружающему миру, уважать его и быть его частью, отказавшись от безумной идеи доминирования.

Конечно же, Кэмерон возвращается к лейтмотивам, которые пронизывают все его фильмы, начиная с самых ранних. Это губительность высоких технологий, алчность корпораций, этический кодекс искусственного человека – гибрида робота и полноценной личности. Также это идея «чужого», инопланетянина или отверженного, к которому режиссер всегда находит возможность отнестись с пониманием или даже теплом. Травмированные дети и родители, сложные отношения между ними. Нераздельность мистического опыта и научного открытия. Экологическая осознанность как философия жизни. Гендерное равноправие, уважение к женщине и ее естественной способности, а значит, и праву управлять миром, не прибегая к насилию (недаром верховное божество Пандоры, Эйва, – женского пола), что позволяет наконец объединить в одной картине двух муз и любимых актрис Кэмерона – Сигурни Уивер и Кейт Уинслет. Многочисленные элементы авторской вселенной режиссера гармонично подогнаны друг к другу и уютно упакованы в форму вполне традиционного голливудского аттракциона.

Важнее же всего прочего оказывается давняя одержимость Кэмерона стихией воды. В основе многих его картин – попытка технического осуществления чего-то небывалого, и «Аватар 2» не исключение: режиссер впервые провел сложные съемки по технологии performance capture под водой. Кажется, это было и отправной точкой для интриги – когда Джек Салли и его семья бегут от землян из родного леса, чтобы обезопасить его жителей, они находят пристанище у водного клана Меткайина. Их кожа – не синяя, а зеленоватая, они напоминают одновременно русалок и атлантов. Здесь фокус повествования переключается с родителей на детей, и неудивительно. Кэмерону важно не столько сформировать подходящую для семейного фильма рамку, сколько показать чудеса подводной вселенной глазами восхищенного, но ничего не понимающего ребенка – ведь в таком положении оказывается и зритель.

В этот момент создатели второй части «Аватара» фактически теряют интерес к развитию интриги и превращают фильм в высокобюджетный репортаж National Geographic из места, которого не существует в природе. Можно сказать, что «Аватар 2» – своеобразное завершение «водной» трилогии Кэмерона, начатой «Бездной» и продолженной «Титаником». Оба своих старых фильма режиссер обильно и с удовольствием, с нежностью и не без иронии, цитирует.

Однако даже здесь впечатляющая форма не заслоняет содержания. В «Аватаре» Кэмерон воспел предателя своего рода, можно сказать, «власовца»[10] – американского морпеха, отказавшегося от алчной и жестокой родины, от пресловутых «наших» ради справедливости и любви. Такой же подрывной перевертыш есть и в «Аватаре 2». Тинейджер Ло’ак, оказавшись в море один, едва не гибнет, но его жизнь спасает гигантский тулкун-одиночка по имени Паякан – отвергнутый своим племенем изгой с раненым плавником. Между ними завязывается дружба, которая приводит к интересной смысловой инверсии.

«Аватар: Путь воды» противоречит и возражает основополагающему мифу американской культуры: это анти-«Моби Дик». Автор защищает интересы кита, нападающего на охотников, полностью оправдывая животное и в моральном смысле ставя его выше человека. От романа Германа Мелвилла к «Старику и морю» Эрнеста Хэмингуэя и «Челюстям» Стивена Спилберга архетип сражения одинокого героя с морским чудовищем оставался незыблемым стержнем национальной мифологии. Кэмерон ломает его об колено, заставляя зрителя сопереживать киту-убийце. И тем самым ставит под вопрос этические основы мира, в котором мы живем, используя для этого весь свой талант и недюжинные ресурсы. В этом и его принципиальное отличие от десятков других одаренных режиссеров, снимающих кассовое кино в Голливуде.

Стивен Спилберг. Бегущий

Каждый режиссер, заслуживающий звания автора, всю жизнь снимает фильмы о себе. Это сверхбанальное, и от этого не менее справедливое суждение можно отнести к «Приключениям Тинтина»[11]: Стивен Спилберг, бесспорно, автор. И можно закончить на этом разговор о фильме, ответив на главный вопрос: «О чем кино?»

Но останутся и другие вопросы. Например, «зачем?». Первый приходящий в голову ответ – ради барышей – неочевиден. Спилберг уже не юн, по общему мнению, он давно не в лучшей форме. А «Приключения Тинтина» – еще и эксперимент. Первый кинокомикс в карьере режиссера. Первая его анимация. Первый motion capture. Первый 3D. К тому же в США и России (нередко приносящей голливудским студиям вторые по объему сборы) о Тинтине ничего не знают, а в Европе за этого культового комикс-героя готовы убить: он им дороже, чем нам Чебурашка, японцам Тоторо, а американцам Микки-Маус. Значит, надо проводить ликбез, не отступая при этом от духа и буквы первоисточника, а это две противоречащие друг другу задачи. Успех, мягко говоря, не гарантирован.

Вторая версия: Спилбергом двигали сентиментальные соображения. Он, американец до мозга костей, тоже ничего не знал о Тинтине, пока не получил после всемирного успеха первой картины об Индиане Джонсе несколько писем из Старого Света: доброжелатели нашли в фильме ряд цитат из комиксов Эрже, критики попросту обвинили Спилберга в плагиате. Режиссер добыл альбомы о Тинтине на французском языке, с грехом пополам разобрался, в чем дело, и добрался до самого Жерара Реми – престарелого классика бельгийских bande dessinee. Состоялся телефонный разговор. Выяснилось, что Эрже не только не гневается на Спилберга, но хотел бы продать права на экранизацию именно ему. Ведь попытки уже предпринимались, даже неоднократно, но ни игровые фильмы, которые были испорчены чудовищным гримом и топорными спецэффектами, ни чересчур примитивные мультфильмы не удовлетворили автора и его фанатов.

Эрже и Спилберг так и не встретились: автор комиксов о Тинтине умер в 1983-м. Наследники Эрже по-прежнему были готовы ассистировать знаменитому американцу в его кинопроекте, но тот и сам не знал, как сохранить гротескную образность оригинала, не превратив его в наивную детскую сказку. Решение пришло лишь в XXI веке. Спилберга, как и создателя «Аватара» Джеймса Кэмерона, убедили творения motion capture из фильмов Питера Джексона – Голлум и Кинг-Конг. Итак, Тинтина и других персонажей Эрже сыграют живые актеры, а потом усовершенствуют аниматоры. Неудивительно, что партнером Спилберга в этом проекте оказался именно Джексон – продюсер фильма и предполагаемый режиссер сиквела, который впоследствии привел в картину нескольких своих актеров. В частности, двух главных исполнителей – Джейми Белла (юнгу из «Кинг Конга») на роль Тинтина и Энди Серкиса (собственно Кинг Конга и Голлума) на роль капитана Хэддока.

Впрочем, неясно, почему нельзя было поручить осуществление столь сложного предприятия кому-то другому, тому же Джексону? Зачем Спилберг взялся за дело сам, рискуя не только деньгами, но и репутацией? Приходится допустить третий вариант ответа. Возможно, Спилберг взялся за «Тинтина», потому что ему было что сказать.

Этот ответ рождает новые вопросы. Как сказать что-то свое в экранизации иллюстрированного текста, где нельзя отступать ни от интриги, ни от картинок? Самое время вспомнить о том, что, по словам самого режиссера, его главная задача в кино – рассказывать истории, а стиль, метод или жанр вторичны. Отдельная увлекательная история рассказана в каждом из 24 альбомов Эрже о Тинтине, но в фильме Спилберга, получившем подзаголовок «Тайна Единорога», объединены сразу три: «Краб с золотыми клешнями», собственно «Тайна “Единорога”» и ее продолжение – «Сокровища Кровавого Рэкхема». Решение начать с компиляции режиссер объяснял тем, что один альбом может потянуть на получасовой мультфильм, но никак не на полный метр. Спилберг лукавит: к примеру, от насыщенных событиями «Сокровищ…» он позаимствовал только финал, купировав все самое интересное. Нет, именно такая компоновка альбомов и сам их выбор, безусловно, осмыслены и концептуальны.

«Краб с золотыми клешнями» (альбом № 9) – довольно стандартный рассказ о противостоянии отважного брюссельского репортера банде наркоторговцев. Этот конфликт из сценария ушел, в сердцевине интриги осталось лишь знакомство Тинтина с капитаном Хэддоком, запойным алкоголиком и неудачником, который под благотворным влиянием героя воспрянет к новой жизни. Таких «друзей на один раз» в комиксах Эрже полным-полно – регулярно возвращаться они начали лишь с «Тайны “Единорога”», после которой Хэддок стал вторым (а для многих и первым) важнейшим героем цикла. Но для Спилберга был принципиален момент знакомства – «начало прекрасной дружбы». Это первый лейтмотив фильма. Второй – тема наследства и наследия, корней и предков Хэддока, которых он обретает в альбомах № 11 и № 12[12]. Причем за основу взята первая часть дилогии, где речь идет о тайне прошлого, но еще не о самом кладе: сократив до минимума «Сокровища Кровавого Рэкхема», Спилберг свел меркантильную сюжетную составляющую практически к нулю. И уж точно не жажда обогащения, а элементарный инстинкт выживания вкупе с иррациональной тягой к приключениям становятся здесь «вечным двигателем» для Тинтина, его верного пса Снежка и нового компаньона – Хэддока.

Главное сюжетное нововведение фильма по сравнению с альбомами – злодей, коллекционер Иван Иванович Сахарин – потомок и преемник пирата Кровавого Рэкхема. Он есть и у Эрже, но там является второстепенным персонажем, чудаком-собирателем; настоящими антагонистами являются типовые для серии братья Бёрд, алчные и беспринципные преступники. Сахарин же – персонаж, бесспорно, романтический и колоритный, он отчаян и изобретателен, смел и умен: достойный противник, классический спилберговский негодяй. Не только потому, что наследует столь же блистательной Ирине Шпалко из «Индианы Джонса и Королевства Хрустального черепа» (она все-таки советский агент, а Сахарин явно из белоэмигрантов). Его прототип – не менее циничный и хваткий пират из полузабытой ныне картины Спилберга «Крюк».

Этот фильм считается главным провалом общепризнанного гения коммерческого кино: сборы были отнюдь не сенсационными, а критика уничтожающей. Сегодня в нем чудится одно из самых откровенных и личных высказываний Спилберга. «Крюк» – фильм о травме взросления и ее преодолении. Главный герой, повзрослевший Питер Пэн, страдает от обширной амнезии: он забыл о детстве и разучился летать. Его обратное перевоплощение в ребенка, одаренного магическими возможностями, – внешняя интрига фильма. Заново нарядившись в обноски, взяв в руку шашку, закричав по-петушиному и взмыв в небеса, лысеющий Питер спасает своих детей от коварных пиратов, и картина завершается хеппи-эндом.

Фальшивым это счастливое разрешение делал лишь пафос отцовства: ведь на деле спилберговский Питер, как и герой пьесы Джеймса Барри, мечтал о безответственном веселье на острове Гдетотам, и совмещение бесшабашного авантюризма с имиджем идеального папаши было явно искусственным. Настоящий отец, подлинный взрослый в фильме Спилберга – рассудительный и расчетливый Крюк, который сражается с Питером уже не за сокровища или власть над островом, а за душу ребенка (недаром его персонажа поручили сыграть оскароносному лауреату Дастину Хоффману, а роль Питера отдали звезде семейного кино – комику Робину Уильямсу). Все попытки Спилберга расстаться со славой развлекательного режиссера, стать серьезным автором «для взрослых» выражены в этой картине, парадоксальным образом, предназначенной для просмотра с детьми – в отличие от многих предшествовавших ей лент. Однако именно после «Крюка» впервые прозвучало обвинение, не замолкавшее с тех пор: «Спилберг уже не тот, что прежде».

А каким он, собственно, был прежде? Для того чтобы ответить на этот вопрос, потребуется флешбек, который позволит понять, что сделало Спилберга Спилбергом.

Он начинал как обычный молодой режиссер Нового Голливуда, равный среди равных. Дебютная «Дуэль» была блистательной демонстрацией возможностей, оммажем великим, синефильской виньеткой; «Шугарлендский экспресс» – типовым фильмом начала 1970-х в колее «Бонни и Клайда» Артура Пенна и «Пустошей» Терренса Малика. Правда, была в картине Спилберга одна необычная сцена. Преступная пара, бегущая от законников в поисках собственного ребенка, смотрит в кинотеатре под открытым небом фрагмент из детского мультика, провидя в нем собственную незавидную судьбу. Пройдет почти 40 лет, и новая картина Спилберга получит «Золотой глобус» и «оскаровскую» номинацию уже как мультфильм… Не в этом, разумеется, пророческий смысл вышеописанного эпизода, а в самой погоне за детством, в ностальгии по нему. В рамках «взрослого кино», на которое ориентировался Новый Голливуд, Спилбергу было и тесно, и неинтересно. Поэтому своей следующей лентой он подписал приговор независимому кинематографу 1960–1970-х, предложив публике первый блокбастер – «Челюсти». И навсегда сделал главной аудиторией кинотеатров не только в Штатах, но и по всему миру – подростков и детей.

Нет, Спилберг не снимал нравоучительное и сладкое «семейное кино» – напротив, его картины часто были пугающими и неуютными. Он обращался не к детям, а к ребенку в каждом из нас. Будил знакомые с детства чувства: ожидание монстра, поджидающего в теплом море у комфортабельного пляжа («Челюсти»), предвкушение переливающегося огнями корабля, спускающегося с небес («Близкие контакты третьей степени»). То есть веру в невозможное… И призывал к дружбе с ним, воспетой в «Инопланетянине». Недаром именно ребенок удостаивался привилегии попасть на летающую тарелку в «Близких контактах», не случайно дети первыми устанавливали этот контакт в «Инопланетянине». Дети, по Спилбергу, и сами – пришельцы, знакомство с которыми вернет кинематографу ощущение беспримесного счастья[13].

Спилберг когда-то сказал в интервью, что каждый его фильм без единого исключения берет начало в детских впечатлениях и воспоминаниях. Режиссер, которого на студии Universal поначалу звали попросту «Малыш» (The Kid), торопился снимать, пока не повзрослеет: свою идею-фикс сделать первый фильм, пока ему не исполнилось 23 года, он осуществил на телевидении. Вероятно, навязчивый мотив чего-то огромного, угрожающего и незнакомого, надвигающегося на тебя неуклонно и неумолимо, на котором построены и «Дуэль», и «Челюсти», и «Близкие контакты», есть не что иное, как ожидание взросления. Из режиссера-ребенка в режиссера-подростка Спилберг превратился уже в неудачной комедии «1941», где он как типичный тинейджер шутил на неуместные темы, наслаждался абсурдной неразберихой и смаковал зрелище голой задницы в пародийной сцене из собственных, уже не страшных «Челюстей». Тогда и возникла идея законсервировать вечного ребенка в Индиане Джонсе, с его неуемной жаждой приключений, беззаветной и антинаучной верой в чудеса и абсурдным бесстрашием. Правда, для рождения такого героя на свет Спилберг пригласил еще одного суррогатного отца, эксперта в области рукотворной мифологии Джорджа Лукаса.

Пока неутомимый Инди, отказывавшийся подчиняться законам времени, нырял из одной авантюры в другую, лишь молодея из фильма в фильм[14], Спилберг переживал постепенное взросление – и отражал его в каждой следующей картине. В «Цветах пурпура»[15] расставание с детством было максимально травматичным, прямо зарифмованным с изнасилованием (несовершеннолетнюю девочку лишал невинности отчим). В «Империи солнца» шок от преждевременного перехода во взрослое состояние превращал идиллический мир детства в ад, охваченный глобальной войной; моментом истины, после которого ребенок переставал быть ребенком, становился ядерный взрыв Хиросимы, невыносимый свет от которого поневоле напоминал слепящие огни летающих тарелок из «Близких контактов».

В ранних фильмах режиссера подлинным чудом был полет: пришельцы в «Близких контактах» являлись с неба, E. T.[16] возносил к Луне велосипед вместе с седоком (этот образ остался символом собственной кинокомпании Спилберга), и лишь в воздухе мог соблазнить неприступную красавицу герой «1941». Но в «Империи солнца» самолеты, окрещенные «небесными кадиллаками», чаще стоят на взлетной полосе, чем летают, а с неба нисходит лишь сброшенная американцами ядерная бомба. Главный герой мелодрамы «Всегда» – летчик, вернувшийся с небес после фатальной катастрофы; играет его Ричард Дрейфус, альтер эго Спилберга в «Челюстях» и «Близких контактах». Это прощание, их последняя совместная работа. «Крюк» – точка невозврата, где сильнейшим переживанием стареющего Питера Пэна становится его неспособность взлететь в воздух. Герой больше не верит в то, что законы физики можно опрокинуть и преодолеть.

Потеряв веру в чудеса, Спилберг открыл для себя удивительный мир, полный кошмаров, а не чудес. Беззаботный коммерсант и денди Оскар Шиндлер, наблюдающий за бойней в краковском гетто на безопасном расстоянии, с коня, – явный автопортрет, в котором хватает неподдельной горечи. Слезы Шиндлера, который отказывается принять почести от спасенных евреев, вдруг осознает, сколь многих он мог бы еще спасти, – не поза, а позиция, выраженная в отказе от гонорара за «оскароносный» фильм и формирование информационного Фонда Шоа на заработанные в прокате деньги. Но это еще и частная археология, признание своих корней, которые Спилберг до того усиленно старался не замечать: признание своих предков дало режиссеру смирение с мыслью, что ему уже давно не двадцать лет. Копая глубоко, он добрался до динозавров. Показавшийся многим кощунственным факт одновременной работы Спилберга над «Списком Шиндлера» и «Парком юрского периода» знаменателен. В обоих случаях он отрекался, хоть и на разных языках, от жизнерадостного гуманизма, свойственного еще «Челюстям», но характерного даже для грозной «Империи солнца»: главным носителем зла впервые стал человек, а вовсе не раскопанное в земных недрах допотопное чудище.

В чем-то Спилберг был верен себе: в сердце исторической тьмы он отыскивал почти сказочных персонажей, совершавших немыслимое, – они спасали невинных жертв из чистого сострадания, как Шиндлер, или погибали ради единственного солдата, как герои «Спасти рядового Райана». В этих сказках для взрослых все больше места занимала правозащитная риторика, которая в итоге окончательно перевесила кинематографическую магию в картине «Амистад». От превращения в типовой гуманитарный манифест их спасала лишь детская непосредственность режиссера, взиравшего с ужасом и восторгом на кровавую высадку союзников в Нормандии и не перестающего задавать себе и нам, зрителям, наивный вопрос: «Неужели люди способны делать друг с другом такое?»

Тот же вопрос – в центре более зрелого и провокативного, а потому рьяно отвергнутого и либералами, и консерваторами – «Мюнхена». Эта картина ознаменовала окончательное вступление в зрелость (не творческую, которая ощущалась уже в дебюте Спилберга, а возрастную). Еще до картин об Индиане Джонсе режиссер мечтал снять хотя бы один фильм о Джеймсе Бонде. Здесь же Спилберг рассказал историю анти-Бонда и анти-Индианы: поначалу упиваясь праведной и увлекательной миссией возмездия, со временем агент МОССАДа Авнер переживает личный кризис и задумывается о цене человеческой жизни. Цене, которую Спилберг так мучительно пытался определить в фильмах «Список Шиндлера» и «Спасти рядового Райана».

Разобравшись с днем вчерашним в 1990-х, в 2000-х Спилберг шагнул в завтрашний. Но и в футурологических далях его герой – вечный мальчик, трагический робот с плюшевым медведем, – никак не мог повзрослеть. Даже инопланетяне, вернувшиеся впервые после визита в «Близких контактах», были нужны ему лишь для того, чтобы вновь встретиться с мамой («Искусственный разум»). Пиноккио мечтал стать настоящим мальчиком и когда-нибудь вырасти – у кибернетического Пиноккио Спилберга такого шанса нет.

Полицейские в «Особом мнении» провидят будущее, но героям это нужно лишь для нереализуемого возврата в неисправимое прошлое, напрямую связанное с детством: для сыщика Джона Андертона – в момент исчезновения его похищенного сына, для пророчицы Агаты – в момент смерти матери. Прошлое настигало человечество в «Войне миров», где корабли воинственных пришельцев были скрыты глубоко под землей: палеонтологические раскопки вновь довели людей до армагеддона. А безответственный герой никак не мог научиться быть отцом: взросление оказывалось непосильной задачей даже на краю братской могилы. Но и убивала инопланетную угрозу именно детская болезнь. Маленькая девочка оказалась мудрее взрослых дядь и теть, предсказав, что заноза сама выйдет из руки, а инородный организм не сможет выжить в чужой среде.

Взрослый мир был чуждой средой для Спилберга. Все чаще он придумывал суррогатные пространства, подобные детской комнате для ребенка-робота в «Искусственном разуме»: аэропорт, заменявший целый мир для неприлично инфантильного Виктора Наворски в «Терминале», или целую череду псевдожизней в невероятной судьбе Фрэнка Абигнейла из картины «Поймай меня, если сможешь». Все чаще это было похоже на психическое заболевание, как в случае того же Фрэнка, не сумевшего пережить развод неудачника-отца с красавицей-мамой; самое время вспомнить, что развод родителей стал для Спилберга, как он утверждал, самым драматичным событием в жизни. В 2008-м режиссер не выдержал и все-таки оживил Индиану Джонса, что привело к сокрушительному художественному провалу. Публика осознала с праведным гневом, а сам Спилберг – с неподдельным ужасом, что герой Харрисона Форда – вроде бы законсервированный на исходе 1980-х, испивший из чаши Грааля и обеспечивший себе вечную юность, – все-таки постарел! Кому передать эстафету, кому ссудить шляпу и хлыст? Неужто хлипкому пострелу Шайе ЛаБафу, который еще худо-бедно годится на роль сына-помощника, однако главную потянет только в каких-нибудь «Трансформерах», где основное действие отдано не людям, но роботам?