Контрразведчик на Западенщине. Генерал КГБ вспоминает

До 1932 года отец занимался единоличным сельским хозяйством и как любитель исполнял обязанности псаломщика при Кабаклинском церковном приходе. Хорошо помню о своём детском участии в изнурительных трудовых буднях крестьянина-единоличника. Наверное, с этим связано и то, что в школу пошёл не с семи, а с восьми лет, в 1933 году, когда уже окончательно стали членами колхоза им. Сталина. Поэтому меня никогда не покидает мысль: не будь бы коллективизации, возможно, так бы и остался в родном селе безграмотным или малограмотным крестьянином. О преимуществах коллективного сельскохозяйственного производства, мне кажется, не следует забывать и теперь, в период насильственно навязываемой «капитализации» села. Глубоко в этом убеждён на собственном опыте.

В начальный период членства в колхозе отец под укорами: «грамотный, но не хочешь помочь в организации колхоза», а затем и прямыми угрозами со стороны комитета бедноты о раскулачивании за причастность к церковным делам вынужден был согласиться исполнять должность т. н. организатора труда колхоза (объединяла функции счетовода, частично землемера и агронома). В этот период к нам в дом нередко приходили на ночёвку и ужины, сопровождавшиеся выпивками, различные уполномоченные района, а иногда и области. Отец постоянно тяготился своим организаторством, и к 1936 году нашлась замена, а он перешёл на разные работы почти бесконтрольного надомника, умельчески исполняя на дому заказы на всякого рода сельские изделия. Он был мастером «на все руки». Очень был доволен тем, что ни от кого не зависит, свободен в возможностях найти «минутку» для чтения книг (особенно любил юмористические новеллы О. Генри и А. П. Чехова, многократно перечитывая их короткие рассказы). Последний раз я общался с ним во время отпуска в июле 1951 года (после этого в Кабаклах не был), а он через месяц умер. Из-за сильной занятости по службе не смог проводить его в последний путь «на царствие небесное». Осталось моей несбыточной мечтой побывать на его могиле, оборудовать её каким-нибудь памятником и отдать должное его светлому образу.

Мать Грачёва (девичья – Кондратьева) Татьяна Кузьминична, рождения 14 января 1886 года, уроженка села Ивановка (ж. д. разъезд Кабаклы) Татарского района Новосибирской области. Вместе с отцом занималась крестьянством единолично, а затем в колхозе и благодаря своему упорному трудолюбию всегда была в числе передовых, получая многочисленные благодарности и вознаграждения, а в 1937 году ее рекомендовали на Всесоюзный съезд колхозников-ударников в Москву, от чего категорически отказалась в пользу своей подруги Волковой Феклы, ссылаясь на то, что та член ВКП(б). Обладая высокой жизнеутверждающей энергией и волей, она никогда и никому не могла уступить в чём-либо, стремясь всегда и во всём быть первой. Даже на покосе сена или жатве зерновых косой, где в большинстве были мужчины, она вырывалась быть ведущей, т. е., «вести первую ручку».

Мать обладала крепким наследственным здоровьем и не помню случаев, чтобы она в годы моих детства и юности когда-то болела. С её слов известно, что даже в период колчаковщины, в 1921–1922 годах, когда свирепствовал тиф, им болели отец и шестеро их детей, похоронив их всех и с трудом выходив отца, она, единственная, оставалась здоровой и не упала духом. У неё после всего этого хватило сил и воли в тридцатидевятилетнем возрасте родить меня, а через два года, 2 мая 1927 года брата Сашу, и ещё через два года, 18 января 1929 года, брата Ивана.

Не зная устали, мать обеспечивала наш дом (безусловно, с участием остальных членов семьи) всеми необходимыми запасами, огородными овощами и дарами природы (грибами, различными ягодами и т. п.). Как добрая, сердечная и заботливая мать она всегда особую заботу проявляла о том, чтобы её три сына были хорошо одеты, обуты и накормлены. Навсегда остались незабываемыми случаи, когда в сильную зимнюю пургу, в выходные дни, не дождавшись моего появления дома из Чанов, где я учился в школе, что в 18 километрах от дома, она, рискуя жизнью, приходила ко мне с приготовленными полуфабрикатами еды (пельмени и прочее). Не могу не вспомнить и о том, как резко пресекая иногда попытки отца наказать кого-либо из нас, сыновей, за какие-нибудь провинности ремнём, брала в таких случаях полотенце, шлёпала им провинившегося и комически-шутливо приговаривала: «Вот тебе, вот тебе».

В то же время, с самого раннего возраста воспитывала у своих сыновей устойчивость к трудностям, умение держать удар, и не любила, когда кто-то из нас на что-то жаловался, а поэтому мы и не допускали этого, в какие бы крутые и трудные ситуации ни попадали.

Нас, трёх братьев, всегда объединяла взаимная привязанность, тёплая дружба, заботливое отношение друг к другу, родительская любовь, внимание и забота.

В нашей семье мама была бесконечно родной и близкой главой порядка, человеком высоких моральных критериев и требовательности. Мы никогда не видели её усталой, хотя и несла самую тяжёлую ношу. Мы, братья, это понимали и старались всячески ей помогать в «женском» труде: мыть полы, застилать, как выражалась мать, с любовью постели, ухаживать за массой комнатных цветов, и т. д. Её милое для нас лицо, залитое румянцем деревенского загара, всегда было приветливым к нам, детям, всегда мы видели на нём ласковое, любящее выражение.

Мы любили свою мать. И вообще считаю, что влюблённость в женщину берёт своё начало от влюблённости в мать и наследуется с той же силой чистых чувств. Это потрясающее состояние, по-моему, самое-самое что ни на есть серьёзное. Его всегда вольно или невольно чувствуешь, но сформулировать его суть крайне сложно, а поэтому единого понимания у человечества не существует, более того, нет какого-то общего понятия, как оно появляется при выборе супружеской пары и почему, иногда без видимых причин заканчивается. При этом всегда остаётся понятной, конечно, другая любовь – к матери, в целом к родителям, детям, внукам и правнукам.

Отец в семье находился как бы на втором плане, но не уступал никому, в том числе и матери, своего влияния на нас, сыновей, в вопросах образования и начитанности, формирования души, состоянием которой, вероятно, и отличается один человек от другого как совершенно невероятное библейское создание.

Говорил отец всегда медленно, но так весомо, убеждённо и достоверно, используя свои большие познания, что почти всегда не оставлял возможности спорить с ним. В то же время доброжелательно относился к собеседнику и внимательно выслушивал его, когда тот сообщал ему какие-то новые знания или интересные идеи. Будучи организатором церковного хора, обладая приличным баритоном, пользовался у односельчан постоянным уважением и авторитетом. Их в чём-то, не встречая с его стороны возражений, могла не признавать только мать. Ав семейных делах она была настолько щепетильна, что вообще никаких авторитетов не признавала. Может показаться странным, но именно на такой основе они мирно в любви прожили всю свою совместную 48-летнюю жизнь.

Отдавая должное моему отцу, его потомки должны знать известный православный миф о том, что если в роду имеется служитель христиане кой церкви, то он искупит грехи своих родственников до седьмого поколения. Уверен, что мой отец, бывший псаломщик, знавший почти наизусть библию, Новый Завет и Псалтырь, такой чести удостоится. А мы, все его потомки, нравственно заслужим это.

* * *

Закончив с отличными знаниями начальную Кабаклинскую школу без каких-либо трудностей поступил в 5-й класс Чановской средней школы. Принимали тогда в неё по конкурсному отбору, и не поступившим директор школы, всегда любезный Николаи Николаевич Мельников, душевно советовал не огорчаться, вернуться в село и учиться на тракториста, по известному девизу того времени: «Люди, овладевшие техникой, решают всё». До сих пор остались незабываемыми беззаветный труд, высокая образованность, душевная теплота и педагогический такт таких замечательных учителей, как Александр Васильевич и Мария Николаевна Колесниковы, у которых в дореволюционные годы в Луганской школе рабочей молодёжи учился слесарь К. Е. Ворошилов, Абдула Хасанович Камалов, очень уважавший меня и настойчиво советовавший стремиться стать математиком; Михаил Корнеевич Бойчук, физрук и учитель по рисованию; Берта Давыдовна Давыдова, преподаватель русского языка и классный руководитель 7 «б» класса. Восхищаясь их знаниями, всегда возникало желание быть похожим на них и стать учителем. Учёба в школе давалась легко, за исключением русского языка, по которому самой молодой, симпатичной и доброй учительнице, Берте Давыдовне, пришлось много вложить бескорыстного труда, в том числе и занятиями у неё на квартире вместе с одноклассником Шамаевым Дмитрием, всегда заканчивавшихся чаепитием с пирожками или пряниками.

Благодаря усилиям этой прекрасной души, я и Шамаев окончили семь классов с отличивши свидетельствами и похвальными грамотами, которые, начиная от поступления в Новосибирское военно-пехотное училище, прошли со мной и весь фронтовой период, находясь у самого сердца в кармане гимнастёрки.

Часть I

1418 дней и ночей

На фронт!

После Чановской школы, проработав лето в колхозе, в сентябре 1940 года, по категорическому настоянию двоюродной сестры, Рождественской Александры Константиновны, выехал к ней в г. Фрунзе (она работала там директором промтоварного магазина, жила с матерью, детей не имела и питала ко мне материнскую привязанность), где поступил в строительный техникум. Выбор был вынужден тем, что здесь, несмотря на опоздание, согласились зачислить меня на факультет гражданского строительства, оказавшийся в недоборе, без экзаменов, по льготам Почётной грамоты. Успешно закончив первый курс и имея твёрдое намерение продолжать учёбу в техникуме (за один год, полностью прошли по общеобразовательным дисциплинам программу за 10 классов), я приехал на каникулы домой в село, но началась война и все планы изменились. Отец твёрдо заявил, что во Фрунзе не отпустит и через маминого брата, Кондратьева Александра Кузьмича, устроил меня с 1 июля 1941 года лаборантом-анализатором маслозавода с. Киевка, Татарского района, Новосибирской области. Работа оказалась неинтересной и изнурительной (весь день делать анализ молочных продуктов), в связи с чем, 20 октября 1941 года, опять-таки при содействии дяди, перевёлся в Путевую колонну № 2, 9-й дистанции службы пути, Омской железной дороги (размещалась в железнодорожном составе на ст. Татарская, курсировала по всей Омской ж.д., занимаясь аварийным и средним ремонтом пути). Здесь был зачислен счетоводом, трудился с огромным усердием, так как работа была во многом знакома (когда отец работал организатором труда, я ему помогал и освоил счёты так, что мог бегло считать, как говорится, с закрытыми глазами). Мои старания высоко были оценены замечательным человеком – начальником Колонны товарищем Заиграевым, искренне полюбившим меня, и он добился назначения меня в апреле 1942 года, после достижения 17-летнего возраста, старшим счетоводом, а в последующем и бронирования от призыва в армию, гарантировавшего мне всю войну отсидеться в тылу. Но случилось так, что, вроде бы по ошибке, я был вызван в Татарский горвоенкомат и после того, как сделали отметку о броне, спросил: «Куда меня хотели призвать?». Получив ответ: «Учиться на офицера в Новосибирском военно-пехотном училище», настойчиво заявил о своём желании осуществить это, написал заявление о призыве меня в качестве добровольца и получил предписание об освобождении меня от работы в недельный срок, к 20 октября 1942 года.

Прибыв в Новосибирское военно-пехотное училище, прошёл месячный курс молодого бойца и по отличным итогам (зарядка, полученная от Михаила Корнеевича Бойчука пошла впрок) определён на месячные курсы подготовки младших командиров; по окончании их получил звание «младший сержант» и назначен командиром отделения 4 взвода 20 роты училища. Зам. командира взвода был старшина Копылов, уважаемый нами фронтовик, который вскоре заболел и вернулся в военный госпиталь, где до зачисления в училище проходил лечение от полученного в боях ранения и тяжёлой контузии. Сразу же командир взвода ст. лейтенант Цыганенков поручил мне исполнять его обязанности, а когда, к великому сожалению, стало известно, что он в строй не вернется, 20 февраля 1943 года состоялось официальное назначение меня на эту должность с присвоением звания «сержант» (приказ начальника училища был объявлен на торжественном собрании, посвящённом дню Красной Армии). Так началась с 4 января 1943 года и первоначально успешно утвердилась в качестве младшего командного состава моя последующая 47-летняя непрерывная кадровая военная служба.

Начало этого пути, военное училище, выбрал сознательно, по долгу патриотической совести, постоянно обострявшейся тем, что с фронта шли потоком похоронки, в том числе и односельчан: героически погиб лейтенант Польщиков Василий Михайлович (внук дяди, Грачёва Семёна, аккордеонист-профессионал, окончивший в первые месяцы войны то же самое Новосибирское училище, его брат Владимир, ветеран-фронтовик, живёт сейчас в Чанах), пропал без вести сосед Усольцев Александр Михайлович, ранен один из друзей детства Волков Александр Сысоевич (вернулся с фронта инвалидом, в 1996 году умер). Всего этого было так много, что даже перечислить невозможно. Мой отец ещё в 1940 году неуклонно убеждал, что скоро будет война, не хотел отпускать меня во Фрунзе, а с началом войны, в том числе и после бронирования за Министерством железнодорожного транспорта, постоянно пророчил, что обязательно придётся воевать. А раз так, то надо продолжать учиться военному делу самым настоящим и серьёзным образом. Именно продолжать, потому что ещё в Чановской школе этому было отдано немало сил при сдаче нелёгких нормативов на бывшие тогда в моде знаки отличия: «Осоавиахим», «Готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок», полученные мною во всех степенях.

Военная подготовка в училище проходила по «Боевому уставу пехоты» – БУП-1, в объёме курса «командир батальона» в до невероятности огромном напряжении, применительно к боевой обстановке, в большинстве своём на занятиях вне класса: зимой – на загородном полигоне, а летом – в знаменитых Юргинских военных лагерях, в постоянных тренировках на реке Томь, по преодолению водных преград, и на прекрасно оборудованном для всех видов полевого боя полигоне, с постоянными марш-бросками на 20 и более километров, причём нередко под известным наступательным девизом: «главное не отстать от танков – в этом сила пехоты». Молодость, высокий моральный дух и порыв преодолевали и эти испытания. Весь период учёбы был отличником боевой и политической подготовки и под таким заголовком на стенде Дома офицеров Новосибирского гарнизона и училища находилась моя фотография. Подтвердил это и при сдаче государственных выпускных экзаменов, проходивших в училище в первой половине июля 1943 года.

И вдруг, ожидая присвоения офицерских званий и находясь в положении, как выражались наши командиры-начальники, «без пяти минут офицеры», 29 июля 1943 года ранним утром, напоенным летним ароматом, теплом и свежестью воздуха, все были подняты по тревоге, и начальник училища объявил: «Хотите, считайте себя офицерами, хотите – курсантами, я могу уверенно сказать только одно. Вам по поступившему приказу Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина предстоит стать фронтовиками-гвардейцами, и я надеюсь, что вы будете умело использовать полученные в училище большим трудом и потом знания, навыки полевых учений в умении побеждать по-суворовски, достойно приумножить в схватках с лютым фашизмом боевую славу и героизм сибиряков, ярко проявившиеся в Московской, Сталинградской, а сейчас и в Курской битвах».

К исходу того же дня курсантский состав училища был погружён в эшелон и 10 августа 1943 года прибыл к месту назначения в Полтавскую область Украины и влился в 7-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию 4-й гвардейской армии, готовившейся на заключительном этапе Курской битвы к штурму обороны немецких войск в районе г. Ахтырки.

Так, перестраховываясь, Н. С. Хрущев выклянчил получение хорошо подготовленного и надежного, как это уже подтвердили боевые схватки под Москвой и Сталинградом, пополнения из Сибиряков, прочность стойкости которых поэт Н. С. Тихонов образно описал в стихах:

«Гвозди бы делать,Из этих людей,Не было б в мире,Крепче гвоздей».

В составе 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии

4-я гвардейская армия создана 16 апреля 1943 года на основе преобразованной 24-й армии в составе Воронежского, 2-го и 3-го Украинских фронтов участвовала в Курской битве и битве за Днепр, Кировоградской, Корсунь-Шевченковской, Уманско-Ботошанской, Ясско-Кишенёвской, Будапештской, Балатонской и Венской победоносных фронтовых операциях. За это время армией командовали: Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза (1940 г.) Григорий Иванович Кулик – со дня создания и до сентября 1943 года, генерал-лейтенант Алексей Иванович Зыгин, 1896 года рождения, при форсировании Днепра погиб в бою в октябре 1943 года и после этого армией какое-то время продолжал командовать его заместитель, генерал-лейтенант Александр Иванович Рыжов, которого сменил генерал-лейтенант Илья Корнилович Смирнов, а с ноября 1944 года и почти до конца войны ею командовал генерал армии Георгий Федорович Захаров.

Входившая в состав армии 7-я гвардейская ВДД создана в соответствии с постановлениями ГКО от 8 декабря 1942 года на базе расформированного 5-го воздушно-десантного корпуса в г. Раменском, в 45 км восточнее Москвы.

Наше прибытие в составе Новосибирского военно-пехотного училища на Воронежский фронт под командованием генерала армии Ватутина Николая Фёдоровича сопровождалось высоким морально-патриотическим подъемом. Ещё в училище и в период следования в железнодорожном эшелоне на фронт политработники широко информировали о начале 5 июля 1943 года Курской оборонительной операции, сорвавшей планы гитлеровского командования, подготовившегося провести крупное летнее наступление в районе Курского выступа. Имея разведсведения о готовности немецко-фашистских войск к наступлению, Ставка ВГК приняла решение временно перейти к обороне, чтобы в ходе её активного осуществления обескровить ударные группировки врага и этим создать благоприятные условия для перехода советских войск в контрнаступление, а затем и в общестратегическое наступление.

12 июля 1943 года войска Воронежского фронта, вместе с другими фронтами войск Советской Армии, включились в осуществление Курской наступательной операции, успешно её вели и наше прибытие на фронт оказалось приуроченным к её заключительному этапу победоносного завершения.

В том, что победа в Курской битве близка, никто не сомневался, и прибывшие на фронт курсанты сибирских военных училищ были готовы внести свой вклад и с честью пронести наполнявшую их гордость, общий морально-патриотический подъём в победу предстоящих боях. Вместе с тем всех их не покидала боль, связанная с остававшимся непонятным и досадным вопросом: какая была необходимость посылать их рядовыми, когда они окончили офицерские училища по их полной шестимесячной программе и сдали государственные экзамены? Значительно позже это уже не стало секретом, но продолжало восприниматься всё с тем же недопониманием.

Ещё общестратегическим планом летней 1943 года боевой кампанией Советской Армии предусматривалось, что по завершении битвы на Курской дуге для развития её успехов должна быть проведена следующая мощная наступательная операция, вошедшая в историю, как битва за Днепр. Она представляла собой труднейшую задачу исключительной важности и поистине эпических размеров, да ещё и приуроченную в международно-политических целях к жёсткому сроку. Поэтому такое решение позволяло исходить из известного принципа: «за ценой не постоим», а значит настоятельной необходимости крупного пополнения хорошо обученным личным составом, на чём, перестраховываясь, категорически настаивали командующий Воронежского фронта Н. Ф. Ватутин и его член Военного совета Н. С. Хрущёв. Не найдя других возможностей, И. В. Сталин принял, как нам говорили, нелёгкое для него, а для многих неожиданное и шокирующее, но очень важное с точки зрения достижения нужной победы, решение – направить на 1-й Украинский фронт пять сибирских офицерских училищ, курсанты которых закончили обучение и были готовы прибыть на фронт офицерами.

Таким образом, прошедшие закалку в самых суровых условиях Западной Сибири с резко континентальным климатом, холодной зимой, жарким летом (их минус и плюс нередко доходили до сорока градусов), великолепно подготовленные на напряжённых тактических занятиях по полевой выучке, приближённой к боевым действиям в различной обстановке, курсанты – выпускники военных училищ, фактически перешедшие в ранг офицеров, должны вступить в сражение с противником в тех должностях и званиях, в которых они были в училищах.

Одновременно с Новосибирским военно-пехотным училищем в Юргинском военно-лагерном центре Сибирского военного округа были подняты по тревоге и отправлены на фронт еще и Кемеровское и Барнаульское военно-пехотные и два Томских артиллерийских военных училища.

* * *

Находившейся в то время в составе 1-го Украинского фронта 4-й гвардейской армией командовал маршал. Советского Союза Григорий Иванович Кулик (9.11.1890–24.08.1950 гг.), Герой Советского Союза, пребывал тогда по личному решению И. В. Сталина в звании генерал-майора как не справившийся с выполнением решения Ставки Верховного Главнокомандования (СВГК) по обороне г. Керчь.

Выступая перед построением Новосибирского военно-пехотного училища, проведённом на опушке леса, вблизи огромного кукурузного поля, наливавшегося спелостью хорошего урожая, Г. И. Кулик объявил, что наш личный состав вливается на пополнение 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии и представил её командование: командира гвардии генерал-майора Михаила Герасимовича Микеладзе, зам. командира по политчасти – гвардии полковника Василия Ивановича Бабича (имел шикарные усы, он, видимо, недавно перенёс ранение, так как опирался на палочку-трость) и начальника штаба – гвардии полковника Николая Николаевича Гладкова, который в послевоенное время жил в Москве, возглавлял Совет ветеранов 7-й гвардейской ВДД, многое сделал для их объединения в других городах бывшего Советского Союза, возрождения памяти о героических подвигах десантников, и в 1993 году написал об этом совместно с бывшим начальником штаба 29-го гвардейского воздушно-десантного полка Иваном Исаевичем Шинкаревым хорошую книжку «На поле ратном».

Затем Г. И. Кулик подробно остановился на стойкости десантников, проявленной перед недавним прибытием на Украину, в Курской битве. Заметив, что у нас нет в экипировке сапёрных лопат, долго и, как мне показалось, очень нудно поучал о её значении в бою, что значит для личного выживания надёжно и вовремя окопаться. Он часто употреблял крепкие слова, полагая, наверное, что на такой «моральной чистоте» можно лучше сблизиться с сибиряками. А закончил своё выступление, как сейчас помню, вот так: «Мои маршальские погоны, Звезда Героя Советского Союза и ордена лежат у Иосифа Виссарионовича Сталина. С вами, орлы мои, и я их верну за предстоящие мои с вами победы, в возможностях достижения которых с вами, прославленными сибиряками, я не сомневаюсь». В шеренгах курсантов сразу же стихийно возник ропот недовольства, вызванного недоумением от того, почему мы должны воевать за чьи-то звания и ордена, так как каждый был готов, не щадя жизни, заслужить свои. Генерал Кулик Г. И. моментально отреагировал на это массовое возмущение, и в полный голос выкрикнул: «Я уверен, вы прославитесь как герои и будете заслуженными орденоносцами!», чем вызвал радостное расслабление, возгласы «Ура!», аплодисменты.

Так закончился неожиданно возникший мимолётный психологический конфликт с маршалом, очевидно, убедивший его в готовности нового пополнения бороться с фашистами: не на жизнь, а на смерть. Затем генерал Кулик Г. И. уехал со своей свитой, а начальник штаба дивизии гвардии полковник Н. Н. Гладков вместе с начальником разведотдела штаба майором Иваном Ивановичем Голодом, проходя мимо строя училища, спрашивали: «Есть ли среди вас кавалеристы?». Так, при полном молчании курсантов, они подошли к замыкающей строй 20-й роте и спросили о том же. После некоторой растерянности от неожиданности такого вопроса я ответил: «Кавалеристов нет, есть хорошие наездники». Такой ответ у меня вырвался потому, что я вырос с малых лет на лошади и уже подростком участвовал в приручении и объездах молодых лошадей. И, как говорят в таких случаях, «его с лошади шапкой не собьёшь».

Вступив со мной в разговор и подробный расспрос о людях взвода, гвардии полковник Н. Н. Гладков предложил отобрать лучших двадцать пять человек. На моё возражение о том, что я не могу этого сделать, так как это нанесёт большую, непростительную обиду остальным двадцати курсантам и они вправе будут считать меня по отношению к ним предателем. Взвод, в отличие от других, как и взвод первой роты, по неизвестным мне соображением, командованием училища укомплектован был лицами со средним и неполным средним образованием, всегда был воедино сплочённым и отличным. Потому я и позволил себе так ответить, за что мои подчинённые курсанты впоследствии были искренне признательны.