Гарторикс. Перенос

– У вашей Кайры есть еще несколько хороших лет, которые она может провести здесь, с вами, – сказал он. – Неужели это совсем ничего не стоит?

– Полтора, – Эмбер всхлипнула и откашлялась. – Полтора года – это на терапии, которая сама по себе…

Она покачала головой и замолчала, тщательно разглаживая пальцами веселенькую обложку своего коммуникатора.

– Мы всё время говорим об этом, – тихо сказала Эмбер. – Только об этом, вообще больше ни о чем. Я даже забыла, что бывают другие темы для разговора. И я… я всё понимаю: это ее жизнь, ее тело, только она решает, но… Ведь я же тоже… Я же…

Губы у нее задрожали, но она взяла себя в руки, подняла голову и посмотрела Гордону прямо в глаза.

– Скажите, вы ведь рады, что она – там?

Гордон молчал. Сломанный дрон полетел в кусты. Арчи (или Гленн) подставил брату подножку, и оба покатились по траве, пинаясь круглыми загорелыми коленками.

– Вы же получаете от нее мыслеобразы? – настойчиво спросила Эмбер.

– Каждые полтора месяца, – кивнул Гордон.

Через неделю как раз надо было ехать в Центр Сновидений за следующей порцией.

– Вы же рады?

Голос прозвучал так требовательно, что Гордон оторвался от созерцания близнецов и повернулся к Эмбер. Она вся подалась вперед, так что теперь вместо суматранской орхидеи в выпуклых глазах отражался его собственный лысый череп, покрытый пятнами старческой гречки.

– У вас есть дети? – тихо спросил Гордон больше у своего отражения, чем у нее.

Эмбер моргнула. Умудренный опытом 98-летний старик в ее глазах задрожал и беспомощно повис на ресницах.

– Мы… не успели, – одними губами произнесла она, уткнулась лицом в пухлые ладошки и сдавленно зарыдала.

За стеклянными дверями гостиной повисла мертвая тишина. Все обернулись в сторону веранды – даже Грета, застывшая с широко раскрытыми глазами и огромным куском пирога за щекой. Эмбер по-детски давилась слезами, явно не в силах остановиться. Гордон наклонился вперед и осторожно похлопал ее по коленке.

– Ну что вы, ну… – растерянно произнес он. – Вы же еще…

Гордон успел прикусить язык, но Эмбер, конечно же, поняла, что он собирался сказать, потому что немедленно зарыдала в голос.

Мечтая провалиться сквозь землю, Гордон с трудом выбрался из своего кресла. Он никогда не умел утешать детей; этим всегда занималась София. Прямо перед ним захлебывалась слезами незнакомая ему женщина; ее растрепавшийся синий затылок подпрыгивал, точно поплавок на волнах при штормовом ветре. Гордон смотрел на него, не зная, что делать дальше, и чувствовал, как крепкий дощатый пол уходит у него из-под ног.

В гостиной Микка поднялся со стула и направился в сторону стеклянных дверей на веранду. Но Линди, которая всегда видела не то, что происходит, а то, что должно произойти, быстро шагнула к нему и поймала сына за локоть. В следующий момент Гордон поднял руку и осторожно положил ладонь на лохматый синий затылок – так, словно хотел успокоить волны, которые его трепали.

Эмбер замерла. Гордон стоял над ней и гладил ее по голове – медленно и осторожно, как Линди, Микку и Сару в детстве, как Грету, когда умер ее первый кролик, как близнецов, когда они прибегали к нему, горько шмыгая носами, потому что теперь уже точно поссорились навсегда. Как, сидя в новеньком зеленом кресле, София гладила свой беременный живот, думая, что Гордон на нее не смотрит.

Он не заметил, когда Эмбер перестала всхлипывать. Она вытерла щеки, смущенно кашлянула и подняла на него глаза – такие же чистые и нежные, как свежее весеннее небо.

– Ужас как неудобно, – пробормотала она. – Простите.

Гордон замахал на нее руками. Эмбер прерывисто вздохнула, перевернула коммуникатор экраном вверх и охнула.

– Господи, сколько времени!.. Меня уже ждут… дома. Я пойду.

Гордон кивнул, глядя, как она беспомощно вертит головой в поисках выхода.

– Хотите… – сказал он, сам не зная зачем, – хотите я вам кое-что подарю?

Эмбер взглянула на него с удивлением. Гордон повернулся и быстро зашаркал в угол, где из большой кадки с автополивом торчала суматранская орхидея почти с него ростом.

– Я понимаю, вы заняты, – сказал он, запуская руку в самую середину куста. – Молодежь всегда очень занята, и зачем вам тратить время на садоводство, – он ухватился за один из отростков и потянул вниз. – Но тут ничего не надо делать, просто поставить в воду и подождать…

Толстый зеленый стебель гнулся во все стороны, не ломаясь. Гордон понятия не имел, можно ли вообще оторвать его голыми руками: София среза́ла черенки быстрым, почти незаметным движением садовых ножниц.

– Они цветут всё лето, – бормотал Гордон, дергая стебель туда-сюда и чувствуя себя идиотом. – Поливать можно редко, только следите, чтобы не было сквозняков…

Теперь он уже крутил несчастный отросток что есть силы. Орхидея раскачивалась из стороны в сторону, осыпая его дождем бледно-розовых цветов. Эмбер молча стояла, не решаясь подойти и помочь – то ли Гордону, то ли растению.

Наконец измочаленный стебель сдался. Гордон вытащил из середины куста небольшой отросток с тремя крупными цветами на тонкой ветке и сунул Эмбер. Она неловко прижала его к груди, не сводя с Гордона чистых весенних глаз.

– Они очень долго живут, – пробормотал он куда-то в сторону. – Этот малыш переживет и меня, и вас…

«И даже их», – хотел сказать Гордон, глядя, как близнецы с сосредоточенным сопением мутузят друг друга в траве, но что-то попало ему в горло, и он только сухо откашлялся.

Глава 4. Дрейк

Центр Сновидений Юго-Западного округа находился в двух шагах от станции.

Прямо с перрона прозрачный пешеходный тоннель вел к полукруглому комплексу, похожему на ванильное безе. По обеим сторонам тоннеля стояли кадки с синтетическими пальмами; одинаковые листья трепетали под искусственным бризом комфортной температуры. Иногда между кадками вспыхивали белоснежные улыбки голограмм, которые на разные голоса восхищались природой Гарторикса и уверяли всех, кто проходил мимо, что после получения номера они будут жить вечно.

Поначалу Дрейк всматривался в голографические лица, ожидая увидеть среди них идеальные брови и гладкую прическу Джейн Банхофф, но скоро понял, что это не реальные клиенты или сотрудники глобальной программы Переноса, а мимические 3D-модели. В Центре Сновидений серьезно относились к защите личных данных – и к миллиардным судебным издержкам, в которые выливалась любая утечка.

Джейн Банхофф ждала его в просторном холле, и она определенно была человеком – как минимум ниже пояса. Бёдра у нее были широкие и тяжелые, как у штангиста, а крепкие ноги в удобных туфлях, казалось, росли прямо из мраморного пола.

Увидев Дрейка, она улыбнулась и наклонила гладкую круглую голову, поймав на макушку солнечный зайчик, – секундой раньше, чем система распознавания лиц сопоставила Дрейка с образом из базы данных, и бесполый цифровой голос гостеприимно произнес, отражаясь от светлых стен:

– Добро пожаловать в Центр Сновидений, господин Холуэлл.

Дрейк быстро посмотрел по сторонам, но никто из посетителей в холле даже не обернулся.

– Не волнуйтесь, – сказала Джейн Банхофф. – Акустическая система настроена так, что, кроме вас, этого никто не слышит.

– Откуда вы знаете, что́ я услышал? – буркнул Дрейк. – Может, это был голос Создателя, который приказал мне убить вашу кошку.

– У меня нет кошки, – без тени улыбки сказала она. – Создатель должен бы знать такие вещи.

Дрейк криво усмехнулся. Джейн Банхофф развернулась и пошла к дверям, ведущим в правое крыло огромного комплекса.

В тишине коридоров, залитых искусственным светом, каждый шаг отдавался гулким утробным эхом, словно снизу в мраморный пол бился кто-то очень большой и тяжелый. Полупрозрачные двери бесшумно распахивались перед ними и с тихим чавканьем смыкались позади. Очень скоро Дрейку стало казаться, что его жует и глотает гигантское существо со множеством челюстей.

Наконец они добрались до круглого кабинета без окон. Джейн Банхофф коснулась стены, и потолок налился ровным дневным светом. Джейн показала Дрейку на кресло, а сама села за стол и сразу же превратилась в голографическую женщину с идеальными бровями и гладкой прической, которую Дрейк увидел над кроватью у себя в спальне.

– С момента Переноса вашей супруги прошло… – Джейн Банхофф прищурилась и смахнула окно на большом плоском экране, – тридцать четыре дня. За это время нам поступило два мыслеобраза, но, поскольку мы не имеем права хранить их без эксплицитного согласия адресата, они были удалены. – Она оторвалась от экрана и взглянула на Дрейка. – Мне очень жаль.

Дрейк молчал. Джейн Банхофф выждала пару секунд и доверительно наклонилась к нему через стол.

– Не расстраивайтесь, – сказала она с профессиональной мягкостью в голосе. – От клиентов, получивших номера напрямую, не от третьих лиц и не через Лотерею, мыслеобразы начинают поступать почти сразу, и их может быть довольно много. Я уверена, что уже очень скоро вы сможете увидеть свою супругу.

– Она у вас в криохранилище, – сказал Дрейк. – По правилам я могу увидеть ее в любой момент.

– Ваша супруга на Гарториксе, – улыбнулась Джейн Банхофф. – Давайте я расскажу вам, как следует воспринимать то, что вы можете наблюдать в мыслеобразах.

Она пробежалась пальцами по экрану, и над столом возникла полупрозрачная фигура с пепельно-серой кожей, непропорционально длинными конечностями и четырьмя длинными загнутыми рогами. Существо было неопределенного пола и смотрело в пространство желтыми змеиными глазами с вертикальной щелью вместо зрачка.

– Мы еще не знаем всех обличий, которые принимают клиенты на Гарториксе, но у тех, кто осуществляет Перенос по собственному номеру, этот образ один из самых частотных.

Джейн Банхофф коснулась экрана, и на месте рогатого существа возникла фиолетовая шипастая ящерица.

– Это еще один частотный образ, – сказала она. – Многие адресаты отмечают его у своих близких.

– Это что, чей-то дедушка?

Джейн Банхофф посмотрела на Дрейка поверх разъяренной голографической рептилии.

– Это 3D-модель, – сказала она, как и раньше, без тени улыбки. – Мы не имеем права демонстрировать записанные мыслеобразы кому бы то ни было без эксплицитного согласия их адресатов.

Дрейк помолчал, глядя в распахнутую багровую пасть с несколькими рядами острых синеватых зубов.

– Я хочу увидеть ее, – наконец произнес он.

– Сперва нужно заполнить несколько стандартных форм, – улыбнулась Джейн Банхофф, и шипастая ящерица растворилась в воздухе. – Согласие на запись и хранение мыслеобразов; согласие на получение. И всем адресатам мы рекомендуем консультацию психолога. Она входит в базовый пакет услуг.

Дрейк посмотрел на три электронных бланка с углублениями для отпечатка пальца, которые лежали перед ним на столе, – точно такие же, как тот, что он подписал в клубе у Рогана. Только на этих бланках стояло его настоящее имя – и идентификатор номера, который получила Лиз, пока на другом конце континента он боролся с производителями и продавцами синтетического бесстрашия, ежегодно убивающего, по разным оценкам, от тридцати пяти до сорока миллионов человек.

– Вы не поняли, – сказал он. – Я хочу увидеть ее в криохранилище.

Джейн Банхофф подняла на него спокойные глаза.

– Я провожу вас, как только мы закончим со всеми формальностями, – сказала она, и Дрейк тут же вспомнил подземное существо, которое отчаянно билось в мраморный пол, пока они шли по коридору.

– Я хочу ее увидеть, – сказал он самому себе, протягивая руку за бланками.

Криохранилище находилось на нижнем этаже левого крыла. В огромном мраморном зале было прохладно и сумрачно. Потолок светился меланхоличным сероватым светом. Вдоль стен в несколько уровней шли ряды стеклянных дверей. Среди них попадались абсолютно черные, но большинство были прозрачными. Сквозь стекло были видны пустые комнатки, напоминавшие мертвые соты.

Джейн Банхофф подошла к одной из прозрачных дверей, достала из конверта новенькую карту-ключ с логотипом Центра Сновидений и приложила ее к электронному замку.

– Это ваш персональный пропуск. Вы можете прийти сюда в любой момент, мы работаем круглосуточно, – сказала она, протягивая карту-ключ Дрейку. – Если заблудитесь, наша кастомизированная аудиосистема подскажет вам дорогу.

Прозрачная дверь поднялась, пропуская их внутрь, и так же бесшумно опустилась. Потолок в тесной комнатке засветился приглушенным дневным светом. Дрейк оглянулся на дверь и увидел, что в огромный зал криохранилища вошла семья с маленьким ребенком.

– Они нас не видят, – сказала Джейн Банхофф. – Если в комнате кто-то есть, снаружи дверь автоматически становится непрозрачной.

Напротив входа в стену был вделан черный экран. По такому же Томми Вальтер смотрел у себя в мотеле финалы Лотереи, только этот был новый, без трещин, и почему-то повернутый вертикально.

– Вы раньше не посещали криохранилище?

Голос Джейн Банхофф у него за спиной прозвучал неожиданно мягко. Дрейк покачал головой, глядя на свое отражение в черном экране. Все его немногочисленные родственники умерли до того, как криохранилища подешевели и стали доступны тем, кто сидел на базовом социальном пособии.

– Кладете палец сюда, – Джейн Банхофф показала на углубление в стене. – Система узна́ет вас по отпечатку и поднимет нужную вам капсулу.

Дрейк протянул руку и положил указательный палец в углубление. Раздался мелодичный звук, комната чуть заметно завибрировала. Черный экран начал светлеть и немного погодя стал совершенно белым.

– Капсула уже здесь, – сказала Джейн Банхофф. – Когда будете готовы, просто коснитесь экрана.

Дрейк стоял, опустив руки. Молочная белизна экрана резала ему глаза.

– Я оставлю вас наедине, – подождав, сказала Джейн Банхофф. – Чтобы закончить сеанс, нужно еще раз прикоснуться к экрану.

Дрейк не услышал, как за его спиной поднялась и опустилась дверь, но догадался по слабому ветерку, дохнувшему в шею. Он слегка переступил ногами, как прыгун, стоящий на самом краю трамплина, и осторожно поднес пальцы к экрану.

Плотная молочная пелена рассеялась, и сквозь нее проступила Лиз.

Ее было видно по грудь – как будто она стояла в проеме небольшого окна, как в самый первый раз, когда она увидела его из кухни и выбежала на улицу, даже не успев вытереть руки. Тогда в ее глазах еще не было укоризны – только радость оттого, что он вернулся живым.

Теперь глаза были плотно закрыты, и Дрейк не знал, что́ в них – радость, укоризна или что-то другое, чего он никогда не видел и что она чувствовала только тогда, когда оставалась одна. У нее была незнакомая короткая стрижка: Лиз меняла прически и цвет волос так же часто, как интерьеры в их доме, и всегда – в его отсутствие.

– Посмотри на меня.

Дрейк так и не понял, подумал он это или произнес вслух. Ничего не изменилось: Лиз всё так же стояла перед ним в незнакомой светлой одежде, спокойно закрыв глаза.

Дрейк вспомнил, как через пару недель после его первого возвращения они пошли погулять – едва лишь он смог выходить из дома без пистолета. Лиз взяла его за руку, словно он был щенком, которого надо было держать на поводке, чтобы он по глупости не выбежал на дорогу и не попал под чей-нибудь гироскутер. Они обошли квартал, не встретив никого из соседей, сделали круг по пустому осеннему парку, вернулись домой – и только тогда расцепили руки. Лиз пошла в ванную, а Дрейк быстро набрал в коммуникаторе сообщение для Ванхортона. Он просил отправить его на внедрение – да, опять, пожалуйста, как можно скорее. Потому что тогда он сможет стать Томми Вальтером, а Томми Вальтер сможет раздобыть себе грэя.

Томми Вальтеру жилось беззаботно. Он мог двое суток не есть и не пить, лежа в грязи под эстакадой, чтобы засечь курьера лаборатории на маршруте. Он мог спрыгнуть из окна чердака на крышу чужого аэротакси за пару мгновений до того, как шумовая граната разнесет чердак вдребезги вместе с тремя крепкими парнями, сосредоточенно вырезающими из двери замок. Он мог отдать свое будущее Рогану за пакетик грэя – просто потому, что никакого будущего у него никогда и не было.

После третьего или четвертого внедрения Дрейк впервые принес грэй домой.

Немного, всего полторы дозы, просто чтобы показать Лиз, с чем он имеет дело. Они надышались вдвоем под какую-то ее любимую медитативную музыку, вытащив шезлонги в сад и глядя на звёзды. В какой-то момент она повернулась к нему и сказала: «Я хочу ребенка». Он привстал на локте. Она слегка раскрыла бедра, и он скользнул ладонью внутрь, чувствуя ее раскаленную кожу: под грэем температура тела увеличивается на несколько градусов. Она потянула его к себе, и Дрейк перелег к ней на шезлонг. Обжигая пальцы, он погрузился в ее влажную глубину, Лиз резко выдохнула и прошептала: «Я хочу ребенка, чтобы, если тебя убьют, у меня хоть что-то осталось». – «Тш-шш-ш, – он провел влажным пальцем по ее горячим губам и улыбнулся. – Меня не убьют…»

– Видишь, – хрипло сказал он, вздрогнув от собственного голоса, – меня не убили.

Лиз молча стояла перед ним в проеме небольшого окна. Прозрачный экран не отражал света, и потому казалось, что между ними ничего нет – кроме ее тонких опущенных век.

– Видишь? – настойчиво повторил Дрейк.

Но она всё еще не видела. Тогда он поднял руку, чтобы провести пальцем по ее губам, чтобы она вспомнила, как хорошо им было вдвоем в шезлонге, как не хотелось уходить из-под звезд, даже когда действие грэя закончилось и стало прохладно, как ни один из них ничего не боялся… Пальцы Дрейка уперлись в твердую ледяную поверхность – и Лиз, так и не открыв глаза, медленно растворилась в густой молочной пелене. Экран стремительно почернел, и Дрейк увидел, что оттуда на него пристально смотрит Томми Вальтер.

– Непростое зрелище, да? Особенно в первый раз, – сочувственно улыбнулась Джейн Банхофф, когда Дрейк вышел из комнаты. – Но в мыслеобразах всё иначе, вот увидите. Там они живые и двигаются… Иногда даже говорят. Хотя и выглядят… необычно. – Джейн Банхофф доверительно понизила голос. – И потом, мыслеобразы – это прекрасная возможность узнать, как выглядит ваша жена на Гарториксе. Если вы сами получите номер, вам будет гораздо легче ее там найти…

– Я не получу номер, – сказал Дрейк, развернулся и быстро зашагал к выходу.

По четвергам, если была хорошая погода, Ванхортон обедал на лавочке под сосной: четвертый уровень городского парка примыкал к этажу, на котором был его кабинет. Дрейк увидел Ванхортона еще от входа, но по привычке выждал минут пятнадцать, прежде чем подойти.

Как раз к полудню серое здание Департамента подбирало свою обширную тень, и в парке становилось тепло и солнечно. По гравийным дорожкам с тихим шорохом ползли две-три радиоуправляемые коляски, за которыми, уткнувшись в коммуникаторы, лениво плелись родители. На лужайке, возле питьевого фонтанчика, расстелив кислотного цвета коврик, загорал молодой парень в очках виртуальной реальности. Рядом на коврике поменьше тощий ушастый кот сосредоточенно вылизывал себе яйца.

Ванхортон держал на коленях пластиковый контейнер с паровыми овощами и зеленоватой протертой дрянью. Тут же на лавочке стояла прозрачная термокружка с бурым протеиновым коктейлем. Это называлось «жена приучила меня к здоровому питанию». Дрейк никогда не понимал, почему Ванхортон даже после развода продолжает изо дня в день запихивать в себя еду, от одного вида которой у ребят из отдела начинались желудочные спазмы.

– Всё тихо? – спросил Ванхортон, ковыряя вилкой толстую разваренную морковь.

– Парень в очках «на десять часов», – сказал Дрейк, присаживаясь на другой конец лавочки.

– Это Ши Вонг из шестого отдела, – Ванхортон отломил кусочек моркови и обмакнул его в зеленую дрянь. – Он второй месяц в декрете.

– Шестой отдел весь работает под прикрытием, – удивился Дрейк. – Формально он даже не знает, где находится это здание.

– У него тройня, – Ванхортон отправил кусочек моркови в рот и, поморщившись, проглотил не жуя. – Жена решила отстреляться сразу. Раз в пару недель к нему приезжает мать, тогда он берет кота и идет в парк. Это помогает ему сохранить рассудок.

– Странный выбор парка для человека, не связанного с Департаментом.

– Ну ты же сюда пришел, – Ванхортон бросил на Дрейка быстрый взгляд, разминая вилкой оплывшую желтоватую репу.

– Я не в декрете, – пожал плечами Дрейк.

Ванхортон вздохнул и опустил вилку.

– Это был я, – сказал он. – Я запретил выходить с тобой на связь до завершения операции.

Дрейк усмехнулся. Ушастый кот Ши Вонга закончил с яйцами и занялся левой задней лапой.

– Интересно, сколько подпольных лабораторий мы накрываем в год? Например, наш отдел. Я знаю, это закрытая информация, но хотя бы примерно.

– Дело не в лаборатории, – сказал Ванхортон.

– А в чем?

– В том, что я не теряю сотрудников.

Ванхортон повернулся и впервые посмотрел на Дрейка в упор. Его огромное моржеобразное тело колыхалось, как налитый водой резиновый шар, но глаза смотрели прямо и жестко.

– Меня не убили, – медленно произнес Дрейк.

– Именно. – Ванхортон подцепил вилкой половину размятой репы и отправил ее в рот. – Лиз бы мне этого не простила.

Дрейк поднял брови.

– Вы что, обсудили это с ней?

– Мы говорили об этом, когда я заходил, – Ванхортон дожевал репу и запил бурым коктейлем. – За неделю до Переноса. Она со мной полностью согласилась.

У Дрейка потемнело в глазах. Он сцепил руки на коленях и сжал пальцы до хруста, чтобы не двинуть Ванхортону с разворота в челюсть.

– Вы умеете быть убедительным, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Может, вы даже смогли бы убедить ее передать свой номер в Лотерею. Если бы захотели.

Ванхортон молча помотал головой, преследуя по всему контейнеру скользкий вилок брюссельской капусты.

– Почему?

– Она не знала, вернешься ты или нет.

– Но я всегда возвращался!

Ванхортону удалось наконец загнать капусту в угол.

– Ты же не за этим сюда пришел, – пробормотал он, с хрустом разжевывая вилок. – Я всё равно не скажу про нее ничего, чего ты сам не знаешь. Давай, что там у тебя?

Дрейк втянул в себя воздух, наполненный запахом горячего гравия, сосновой смолы и пареной репы. Это были запахи мирной жизни – запахи, которые ничего не значили, кроме самих себя.

– Роган, – сказал он наконец.

– Нет.

Дрейк посмотрел на Ванхортона. Тот отложил полупустой контейнер и медленно пил из термокружки, морщась после каждого глотка.

– Почему?

– Сам знаешь, – Ванхортон пожал плечами. – Это написано у тебя в отчете. Роган – ценный источник сведений по трафику в Северо-Восточном округе. Не будет его – не будет ниточек, ведущих к лабораториям.

– Он занялся более серьезными вещами, чем лаборатории, – сказал Дрейк.

Тощий ушастый кот задумчиво грыз собственный хвост, придерживая передними лапами. Ши Вонг потянулся на коврике и снял очки виртуальной реальности. Глаза у него оказались большие и невинные, как у тигренка.

– Этого не было в твоем отчете, – сказал Ванхортон.

– Не было, – согласился Дрейк. – Поэтому я здесь.

– Правильно, – Ванхортон задумчиво пожевал губами. – Знаешь, что́ теперь надо сделать?

Дрейк отвернулся и нарочито лениво взглянул на Ши Вонга. По спине полз знакомый холодок – как всегда перед получением инструкций.

– Ничего.

Дрейк решил, что ослышался. Ванхортон невозмутимо глотал свой коктейль, глядя, как Ши Вонг достает из-под коврика одежду и начинает собираться.

– Вы в своем уме? – на всякий случай уточнил Дрейк.

– Я-то – да, – усмехнулся Ванхортон. – А вот тебе явно нужен отпуск. В нашем деле нет ничего серьезней лабораторий.

– Отправьте меня обратно, – упрямо сказал Дрейк. – Я докажу вам, что есть.

Ванхортон вздохнул.

– Знаешь, кто такой Томми Вальтер? – задумчиво спросил он.

Дрейк вздрогнул. Никто никогда в Департаменте не произносил конспиративные имена сотрудников вслух. Даже во внутренних документах они всегда сокращались до безличных инициалов.

– Это мой сын, – Ванхортон подержал возле губ коктейль, но передумал и поставил обратно на лавочку. – Томас Вальтер Ванхортон. Его выкинули из окна пневмопоезда между Альгамбой и Рио-Гранде, когда они с няней возвращались из аквапарка.

Воздух застрял у Дрейка в легких, как после мощной затяжки грэем.

Ванхортон достал из кармана салфетку и аккуратно вытер пальцы и подбородок.

– Я в то время руководил отделом в другом округе. Сотрудница на внедрении раскопала ниточку, ведущую прямиком в «Кэл-Корп». Но семьи тех, кто работает под прикрытием, уже тогда очень хорошо скрывали, – он скомкал салфетку и бросил в утилизатор. – А я был на виду. И мой ребенок – тоже.

Ши Вонг натянул яркое пижонское трико, скатал оба коврика и засунул вместе с очками в чехол. Дрейк с трудом выдохнул и откашлялся.