Любовь или смерть

– Скажите, скажите, где моя мама? – кричу на девушку за стойкой.

– Успокойтесь, мисс! Назовите имя вашей матери.

– Эмили. Эмили Томсон. Пожалуйста, скорее! Она должна была поступить вчера. Автокатастрофа…

– Так, сейчас! Одну секунду. Эмили Томсон? – Долгая волнительная пауза. – Она в онкологическом отделении на третьем этаже, ее буквально только что перевели из реанимации в палату номер триста сорок восемь.

– Онкологическое отделение? Вы ничего не путаете?

Девушка смотрит на меня пустыми глазами, затем утыкается в монитор компьютера.

– Нет…

Отхожу от стойки.

– Девушка! Девушка, наденьте халат!

Игнорирую. Бегу по ступенькам. Сейчас меня не волнуют ваши халаты…

Поднявшись на третий этаж, пытаюсь сориентироваться. Триста сорок, триста сорок один, вижу отца, он ходит вокруг палаты туда-сюда, как маятник на старинных часах. Подхожу к нему в надежде получить вразумительные ответы на кучу вопросов.

– Как мама? – тихо спрашиваю с отдышкой.

– Она отделалась легкими ушибами и одной парой ссадин. Ничего серьезного, – тяжело отвечает. По его лицу видно, что он чего-то не договаривает. Очень расстроен.

– Ничего серьезного? Тогда почему ее привезли в реанимацию, и теперь она в онкологическом отделении? Что за, черт возьми?

– Это другое, Люси. Твоя мать очень больна. Эмили не хотела говорить тебе об этом, но обстоятельства сложились так. В общем, я считаю, что ты должна, обязана знать. Три месяца назад у нее обнаружили глиобластому4. На предпоследней стадии. Опухоль растет с очень большой скоростью. Ты же знаешь свою мать… Она отказалась от химии и любого другого лечения, волшебные препараты чуть-чуть замедляли процесс, скрывая симптомы, но болезнь все равно продолжает прогрессировать. Вчера ей стало плохо за рулем, она потеряла сознание. Паренек, в машину которого она врезалась, вызвал скорую, и ее привезли сюда. Мне очень жаль, что ты узнаешь об этом вот так…

Все это никак не укладывается в моей голове. Вчера утром она была такой веселой и здоровой, а сейчас я узнаю не диагноз, а приговор…

– Сколько? – спрашиваю, свесив голову вниз.

– Две или три недели, от силы месяц. Крепись, моя хорошая, – обнимает. – Нам остается только смириться!

– Смириться? Смириться и ждать? – Вырываюсь из объятий. – Как ты можешь говорить такое…

Падаю на больничное сиденье возле палаты. Из глаз украдкой срываются соленые капли.

– Она сейчас без сознания, но скоро должна очнуться. Поеду домой, возьму некоторые вещи, ты со мной?

– Нет! Я остаюсь здесь!

Я просидела несколько часов в аморфном состоянии. Перед моими глазами то и дело мелькают врачи и безнадежно больные, которые проживают последние дни в этом мире…

Странно. Очень странно, что до аварии я никогда не задумывалась о том, что на самом деле – смерть. Что такое жизнь? Почему кому-то дано прожить много счастливых дней, а кому-то намного меньше?

Кто же определяет часы? Или, быть может, никто, и во всем этом нет никакого смысла? Все люди рождены, чтобы вот так просто умереть, и ничего более? Неужели моё время тоже так быстро протечет?

Мои представления о мире были наивными детскими иллюзиями. Когда взрослеешь, он рушится. Сложно строить новый мир, поверх опустевших руин.

Неделю спустя…

– Люси!

Поднимаю голову, вижу Синди. Рядом с ней стоит Тиша. Они нервно сжимают пальцы. Синди немедля садится рядом со мной и берет мою руку.

– Все будет хорошо! Мы рядом, вместе с тобой, – говорит Тиша, опуская вниз свои глаза.

– Спасибо вам, ребята, за все. Я очень благодарна, что вы есть у меня! Только вы и остались…

– Брось! Ну чего ты плачешь, бедненькая моя? – Синди прижимает меня к себе и обхватывает обеими руками.

– Что говорят врачи? – спрашивает Тиша.

– Да ничего они не говорят! Они только лишь могут колоть ей морфий, чтобы она не чувствовала ужасной боли, или ускорить процесс…

Отец выходит медленно из палаты. Рукой прикрывает дверь, смотрит на меня. «Она хочет поговорить с тобой», – вздыхая, говорит. Встаю с кресла. Подхожу к двери. Останавливаюсь. Не могу открыть. Рука не поднимается…

Я не могла смотреть на ее немощное тело, которое с каждым днем становилось более хилым, слабым и немощным, из нее будто высасывают энергию злые духи. Я не могла смотреть в ее чистые, голубые, но меркнущие глаза. Я считала, что страшнее смерти ничего не может быть, но, как оказалось, это не самое страшное. Смерть лишь облегчение. Наблюдая за мамой, я поняла кое-что еще… Смотреть на умирающего самого дорогого, любимого человека и знать, что ты не в силах ничего сделать, – вот что на самом деле страшно.

Набрав воздух в легкие, захожу в палату. Стоит едкий запах хлора и спирта. На руках мамы висят какие-то провода. Кругом торчат разные трубки. Капельница и много разных таблеток разбросаны на тумбе. А в вазе уже увядшие розы, которые пора бы выкинуть. Это зрелище не для слабонервных…

– Люси! Я так рада, что ты пришла, – тихо говорит мама, медленно, с трудом повернув голову.

– Я постоянно торчу здесь, но не могу всякий раз осмелиться зайти. Видеть тебя такой для меня как минимум подвиг. Верю, ты еще поправишься! Мы, как прежде, поедем в наш загородный домик и будем пить холодный чай на летней веранде. Будем вместе с тобой и папой сидеть у костра. Как обычно, он сыграет какую-нибудь мелодию на гитаре, а ты красиво споешь в такт этим звенящим аккордам. Как же я скучаю по тому времени! Тогда было все просто. Ты ведь помнишь? Помнишь, правда?

– Не нужно отрицать очевидное. Я уже смирилась с тем, что пора уходить, Люси. Я не боюсь. Мне грустно только от того, что я не увижу твой выпускной, свадьбу и не услышу первый крик твоего сына или дочери. Ты у меня очень сильная девочка! Ты справишься абсолютно со всеми преградами. Я знаю, впереди тебя ждет очень сложный путь. Будь сильной! Не давай слабину ни на секунду! Этот мир не такой, каким ты привыкла его видеть. Я очень сильно тебя подвела…

– Ты прощаешься со мной? Мама, ты чего?

– Милая, я не знаю, сколько еще дней проживу. Быть может, больше такой возможности у меня не будет, сказать тебе…

Кашляет. Каждое слово дается тяжко и мне, и ей.

– Что сказать? – спрашиваю.

– Будь всегда верна только своему сердцу и не слушай никого. Когда я уйду, найди…

В палату заходит доктор.

– Извините, мисс, время процедур. Подождите, пожалуйста, за дверью!

Мама никогда не заставляла и не принуждала меня. Никогда не разъясняла, что есть хорошо, а что есть плохо. Не заставляла жить по ее правилам. Она лишь показывала мне все возможные дороги, возможные тропы, по которым ходят люди. А я, я сама выбирала, по какому маршруту двигаться. Пускай не всегда удавалось выбрать правильный, не всегда… Но мама… показывала мне новые и новые пути, которые помогали выбраться из тупика.

28 марта

Очень много людей. Интересно кто они все. Каждый из них подходит к гробу, а затем выражает свои соболезнования моему отцу, потом мне. Речей как таковых никто не произносил.

А смысл что-то говорить? Когда нечего сказать. Нет, о маме можно говорить часами, можно очень долго вспоминать, каким хорошим человеком она была. Вот только прощание с ней больше похоже на цирк, а не похороны…

В церкви холодно. Во всех смыслах. Я стою в черном платье, поверх него черное пальто, смотрю на происходящее со стороны в самом углу, будто чужая здесь. Каждый присутствующий, наверное, считает, что знал Эмили лучше других, но никто, никто не знал и не любил ее так, как я…

Немного тишины. Постепенно начинают расходиться. Только когда зал полностью опустел, у меня хватает смелости подойти ближе. Лишь бы не упасть в обморок. Не хочу, не могу смотреть, но это последний шанс увидеть ее. Последний, и другой возможности уже не будет. Мимо меня проходит священник. Он замирает на несколько секунд возле гроба. Смотрит на гроб, на меня, затем уходит куда-то. Почему я его не видела сегодня? Разве он не должен был произнести молитву?

Она лежит неподвижно в однотонном бирюзовом платье, вокруг тела белые цветы. Белые лилии, которые она очень любила. Как спящая красавица, только холодная. Поредевшие волосы, серая кожа, сухие обломленные ногти, следы от уколов и капельниц. Измученное, изувеченное тело врачебной «лихорадкой».

Кладу свою руку к ее рукам. Медленно провожу по волосам. Дети должны хоронить своих родителей. Да, так и должно быть. Но ты не успела отдать мне все свое тепло. Ты так и не успела осуществить свою мечту…

В молодости она выступала в филармонии со своей собственной концертной программой. Этим зарабатывала на жизнь. На одном из таких концертов она и познакомилась с моим отцом. Он ходил на все, ни одного не пропускал.

Не только он, ее игрой на виолончели восхищались и пророчили большую карьеру, но после моего рождения ей пришлось забросить сцену, стать заботливой матерью. Она променяла известность и большие гонорары на тихую семейную жизнь.

Порой я видела, как она достает пыльный инструмент с чердака, и из ее глаз украдкой скатываются слезы. Любовь к музыке была навсегда забыта…

Только сейчас, в этот момент, я понимаю, что значили ее слезы. Они были не плодом огорчения, злобы и обид, а слезами радости, что у нее есть намного больше, чем популярность и карьера, – ее семья.

– Я, наверное, не вовремя? – спрашивает меня какая-то женщина.

Отхожу и оборачиваюсь.

– Нет. Все в порядке, можете попрощаться, – отвечаю с дрожью в голосе. – Я уже ухожу…

– Подожди! – останавливает меня. – Люси, верно?

– Вы меня знаете?

– Нет, лично нет. Эмили постоянно говорила только о тебе, о своей прелестной дочурке, – промолвила она, положив огромный букет лилий к гробу. – Я Лора, – после того как женщина представилась, она подходит ко мне очень близко и крепко обнимает меня.

Наверное, скорее всего, это та самая Лора, давняя подруга. Мама мне показывала старые фотографии, где они вместе. Подружки не разлей вода с самого детства. Они явно были близки. Именно к ней, несмотря на свое здоровье, она так сильно спешила. Будто очень ей обязана или виновата…

– Приятно было познакомиться, Люси! Увы, но мне уже пора. Дела ждут, еле-еле нашла минуту в своем плотном графике. Уверена, мы еще встретимся, – четко проговаривает, затем уходит.

Домой вернулась в подавленном состоянии. А никто и не ожидал, что мое настроение вдруг поднимется. Отец организовывает поминки в нашем доме, я отказалась присутствовать. Хватит с меня.

Медленно, еле стоя на ногах, поднимаюсь на второй этаж, опираясь на перила. Захожу в свою комнату. Скидываю с себя всю одежду и резко падаю на кровать. «Все хорошо, Люси! Ты это выдержала», – говорю самой себе, успокаивая.

Спустя минут пять моя бетонно-каменная стена рушится. Закрываю лицо подушкой, чтобы никто не слышал, и сквозь удушающие слезы начинаю громко кричать.

Поднимаю свои усталые веки. Вечер. Отключилась, и слава богу. Встаю с кровати, иду в ванную. Смотрю на разбросанные вещи.

Из кармана пальто торчит клочок бумаги. Аккуратно достаю. Читаю надпись на листке: «Amor aut mortem»5. Что? Откуда это взялось в моем кармане? Бросаю буклет в корзину с мусором, а затем выхожу в коридор. Дверь приоткрыта. Включаю свет. Подхожу к зеркалу. Умываюсь, смотрю на свое отражение. Опухшее лицо, помятые волосы, красные глаза и следы от одеяла на теле. Узоры по всей спине и шее. Выхожу к лестнице и спускаюсь на кухню.

Мое настроение на нуле, ниже плинтуса. И хуже уже не может быть. Отец спит на диване в гостиной, сжав в руке бутылку дорогущего виски. Мне бы тоже сейчас не помешало расслабиться. Аккуратно вынимаю бутылку из рук папы и накрываю его пледом. Смотрю по сторонам. Все как раньше. Соль на своем месте, сахар и «стекляшки», все расставлено так же, как ставила она. Будто бы мама просто вышла куда-то и вот-вот вернется. Нужно просто сесть и подождать. Ждать можно целую вечность, но она уже не придет…

Возвращаюсь в свою комнату, сажусь напротив окна. Открыв стеклянную бутылку, делаю несколько глотков. «Фу, как он это может пить! Здесь же один спирт», – завопила я на весь дом. Ну, раз ничего другого нет, придется хлебать это пойло, наверняка весь бар опустошили гости, и эта бутылка – единственное, что успел спасти отец.

Вдалеке мелькают огоньки от фар машин. Тучи начинают рассеиваться. За ветками деревьев нашего сада тускло пробивается свет луны. Давно же тебя не было видно. Наверное, сейчас только луна и понимала меня. Вечно одна во свете солнца. Символ одиночества. Она всего лишь громадный камень. Бездушный, холодный камень. Как же хочется быть такой же, как она. Быть холодной и ничего не чувствовать…

Говорят, когда идет дождь, небо плачет вместе с теми, кто потерял в этот день дорогого человека. Когда идет снег, и метель заметает города, небо дарит людям надежду на то, что те, кто бесследно ушел, смотрит на них и передает привет через безмолвные холодные снежинки. Именно так говорила мне мама, когда я была маленькая.

Каждый раз, когда шел дождь, я смотрела тихо в небеса и спрашивала: «Сегодня кто-то снова улетел жить на звездочку?», а мама, наклоняясь ко мне, говорила, что так заведено в нашем мире. Кто-то приходит на землю, а тот, чье время уже подошло к концу, уходит жить в другой мир. В другое, волшебное царство, со своими законами.

– А когда твое время подойдет к концу, ты тоже уйдешь? – спрашивала я.

– Да, моя милая, когда-то мне придется оставить тебя, но все равно всегда я буду рядом с тобой, вот здесь, в твоем сердечке. Когда тебе вдруг станет одиноко и грустно, ты сможешь посмотреть на небо и вспомнить, как сильно я тебя люблю…

Делаю несколько глотков, ставлю бутылку на пол. Рассматриваю звезды. Ты не умерла, ты все еще жива, вот только в моем сердце…

Реабилитация

Смотрю в окно. Очередные записи в дневнике. Просто нужно выговориться, нужно рассказать, что на душе. Переворачиваю страницу, продолжаю писать…

«Дом опустел. Дни стали серыми и мрачными. После выпускного вечера я выбросила свой мобильник. Закрылась от внешнего мира. Все друзья и знакомые разъехались по разным городам и странам, чтобы поступить в престижный колледж. Отец в постоянных командировках.

Боль, стресс и депрессия – это лишь только побочные эффекты. Остаться одной, в пустой комнате, которая все еще хранит воспоминания, запах тех дней, когда было все по-другому, когда мы были счастливы. Одиночество – вот что разрушает.

Мой психолог говорит, что творчество, работа или какое-то новое хобби помогает отвлечься, на время забыть обо всем, уйти от негативных мыслей и жить, то есть пытаться жить дальше.

Я завела дневник. Записываю свои мысли и творческие порывы. Мои стихи ужасны. Да-да, знаю. Самокритика до добра не доводит, но иногда даже полезна.

Так вот, о чем это я? Каждая ночь – кошмары и мокрая подушка от слез. Истерики, припадки стали моими частыми гостями. Я превратилась в какое-то дикое существо. Питаюсь, сплю, справляю нужду. Ну, разве можно назвать это жизнью? Жалкое существование».

Поставив точку, встаю с кровати. Распахиваю окна, чтобы впустить немного кислорода. Вчера отец вернулся из Бостона. Наконец-то его затяжная командировка подошла к концу. Он стал работать больше, видимо, метод «погрузиться в работу» ему помогает лучше, чем мне.

Сидит, смотрит телевизор. Он вообще ложился спать? Разница во времени рано или поздно его доконает. Прохожу мимо. Останавливаюсь резко, оглядываюсь. Замечаю на журнальном столике кувшин с апельсиновым соком. Возвращаюсь назад, беру кувшин, делаю большой глоток прямо из горлышка.

– Люси! Ну, где твои манеры? – возмущается папа.

– Какие манеры, вы о чем, папенька? – включаю дурочку, ставлю все на свои места и быстро пытаюсь скрыться с места преступления.

Резкий звонок в дверь.

– Люси! Открой!

– Ну почему я?

– Люси! – ворчит.

Неохотно подхожу к входным дверям. Смотрю в глазок, открываю.

– Люси Томсон здесь проживает? – спрашивает почтальон.

– Да, это я! А в чем, собственно…

– Распишитесь вот здесь, – перебивает.

Подает ручку, затем какой-то лист. В недоумении выхватываю, в отмеченном крестиком месте ставлю свою подпись. Отдаю все назад почтальону.

– Отлично! – проверяет. – Пожалуйста, держите, – подает сверток пергамента, на котором стоит большая красная печать. – Заказное письмо, – уточняет.

– Спасибо, – благодарю доставщика, закрываю дверь.

Внимательно рассматриваю. Пока ничего не понятно. Аккуратно вскрываю упаковку. Вижу один большой свернутый пополам лист. Достаю, разворачиваю. Начинаю внимательно читать.

«Здравствуйте, мисс Томсон. Мы рассмотрели заявку на поступление в наш колледж. Ваш средний балл целиком и полностью соответствует нашим требованиям, поэтому приемная комиссия постановила, что с 20 августа 2014 года вы будите зачислены в колледж и с вышеуказанного числа, являетесь нашим студентом. Более подробную информацию вы можете узнать по телефону, указанному на обороте письма, а также на нашем сайте…»

Что? Но я же никуда не отсылала документы. Какой колледж?

– Папа! – яростно начинаю кричать.

– Да, Люси…

– Почему ты не спросил меня? Почему ничего не сказал и не посоветовался со мной? – бросаю перед его лицом письмо. – Интересно! Когда ты хотел мне об этом рассказать?

Поднимает. Внимательно вчитывается.

– Люси…

– Как ты мог? – начинается истерика.

– Понимаешь, жизнь, она не стоит на месте. Тебе нужно двигаться вместе с ней. Ты должна учиться и сейчас, особенно сейчас это необходимо. Эмили очень сильно хотела бы этого. Пожалуйста, ты должна поехать в этот колледж!

– Я никому ничего не должна, – вырываю из рук отца письмо и рву на части. – Иди к черту!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

«Как волны набегают на каменья, и каждая там гибнет в свой черед, так к своему концу спешат мгновенья, в стремленье неизменном – все вперед!» – Уильям Шекспир, сонет№60.

2

«Родимся мы в огне лучей без тени и к зрелости бежим: но с той поры должны бороться против злых затмений, и время требует назад дары» – Уильям Шекспир, сонет№60.

3

Mile End Hospital (англ.) – больница Майл Энд.

4

Глиобластома – это наиболее частая и наиболее агрессивная форма опухоли головного мозга.

5

Amor aut mortem (лат.) – любовь или смерть.