Луна и лотос. Сказка для взрослых

– Что ты пытаешься мне сказать? Почему не хочешь быть здесь?

– Потому что ты затащил меня сюда обманом… Ты не должен был так поступать! Что было в том стакане?

В полумраке глаза его мерцали, как драгоценные камни, губы казались темными лепестками хищного тропического цветка, а мелодичный низкий голос завораживал, как магическое песнопение:

– Я не забрал бы тебя без твоего согласия… Не бойся… Пока ты со мной, никто не причинит тебе вреда… здесь у нас весело.

– Где -«здесь»?.. Я же понятия не имею, где нахожусь!..

– Имеешь. Ты на вечеринке в честь именин моего деда – как я и обещал. В его летней резиденции.

Жене хотелось кричать, но воздуха по-прежнему не хватало, и она шептала отчаянно, цепляясь за его руки, плечи, за гладкие отвороты фрака:

– Это ничего не объясняет, Рома!.. Нет, не объясняет! Твой дедушка… кто он? Почему его называют «здешних мест хозяином»?..

– Тетушки, как всегда, преувеличивают… но дедушка Дунай и в самом деле имеет влияние на все местные дела, с ним считаются.

– Местный «авторитет»? – она решилась спросить прямо. – Вроде… вроде дона Корлеоне?..

Роман усмехнулся:

– Можно и так сказать… хотя все эти итальянские доны – просто мелкая рыбешка рядом с нашими волжскими сомами…

– Чем… чем он занимается?..

«Надеюсь, не похищениями людей и не продажей их в рабство…»

– Волгой. – черные, как смоль, длинные ресницы даже не дрогнули. – Как сказали бы твои московские «доны» – «сидит на водных ресурсах».

«Ах, вот оно что!.. Волга… Осетры, черная икра, теплоходы… или вообще – нефтяные танкеры?.. Да еще и гостиничный бизнес, судя по усадьбам в Плёсе… Господи, я, наверное, сплю…»

Надо было еще что-то спросить, уточнить, но на языке у Жени крутился единственный глупый вопрос:

– А почему… почему у твоего дедушки такое странное имя – Дунай?

– Это наше семейное имя… – Роман заговорил с ней еще ласковее, как с ребенком. – Много-много лет передавалось от отца к сыну… одно и то же на весь наш род… пока мой папа не нарушил семейную традицию и не назвал меня Романом.

– А почему…

– Ну какая же ты любопытная, Женечка!..

Темные губы почти касались ее губ, будя воспоминание о недавнем сладком поцелуе, и снова внизу живота нарастало влажное, томительное желание… всегда непонятный и пугающий для нее «секс с незнакомцем», виденный только в кино и в любовных романах, вдруг обрел реальные очертания и конкретный образ… Образ молодого человека с шелковистыми черными волосами, с глазами глубокими, как Волга, и темными, как летняя ночь, с белоснежной кожей и прекрасными точеными чертами лица.

Роман почувствовал ее смятение, резко вдохнул, на миг теснее прижался к ней грудью и бедрами – и сейчас же отступил назад, сказал спокойно и повелительно:

– Пойдем! – и она, больше не сопротивляясь, покорно вложила пальцы в его ладонь.

***

Комната, где они оказалась через пару минут, была полукруглой, со светлыми стенами, расписанными с большой фантазией и искусством, со множеством зеркал в серебряных рамах, и с одним-единственным витражным окном – сквозь цветные стекла проникал свет, но ничего нельзя было рассмотреть.

Повсюду стояли кронштейны для платьев, сплошь увешанные разнообразными нарядами, на любой случай и вкус, полочки с обувью на любую ногу, открытые лари, набитые тканями всех фактур и цветов радуги… В довершение впечатления, посреди всего этого великолепия, возвышался резной стол из розового дерева, сплошь заставленный шкатулками с драгоценностями. Длинные нитки из крупных жемчужин, золотые диадемы искуснейшей работы, осыпанные мелкими бриллиантами, черепаховые гребни, инкрустированные изумрудами и рубинами, браслеты, перстни, ожерелья…

Такой красоты Женя не видела даже в Историческом музее, на выставке украшений из императорской коллекции, не говоря уж о банальных ювелирных салонов. Мерцание золота, перламутровые переливы жемчужин, гипнотический блеск алмазов могли бы свести с ума легкомысленную женщину – и Женя чувствовала, что градус ее легкомыслия стремительно повышается и скоро дойдет до точки кипения. Хотелось все потрогать и все примерить, пропустить между пальцами округлые гладкие бусины, накинуть на себя шелк, надеть диадему и покрутиться перед зеркалом этакой Марьей Моревной…

Она исподтишка взглянула на Романа – и покраснела, потому что он с улыбкой наблюдал за ней и, конечно, понимал, что творится в душе особы, столь падкой на изящество и красоту.

– Зачем… зачем ты меня сюда привел?..

– Хочу, чтобы ты выбрала себе наряд и украшения по душе. Ты ведь не собираешься идти на бал в джинсах?

– Почему бы и нет… – Женя возразила из вредности, ведь ее самозваный кавалер был прав: в джинсах на бал не ходят, а выбора – идти или не идти – у нее попросту нет… значит, остается последовать известной рекомендации: расслабиться и получить удовольствие. Хорошо еще, что от нее не требуют раздеваться донага и мазаться полетной мазью, а потом в таком виде принимать не самых приятных гостей. Хотя… еще не вечер, точнее, не утро, и до третьих петухов далеко.

– Прости, пожалуйста… но… раз уж мне надо переодеться… ты не мог бы выйти?

Довольно глупо для взрослой женщины изображать девичью стыдливость, но и бездумно срывать покровы и бросаться в омут с головой Женя была не готова – несмотря на бурю чувств и совсем не скромных желаний, пробужденных в ней одним присутствием Романа. Что уж говорить о взглядах… и прикосновениях… Между ними пока еще («Пока еще?.. вот это поворот в моем настроении…”) ничего не произошло, кроме единственного настоящего поцелуя на галерее – и почти что поцелуя несколько минут назад – но почему-то ей казалось, что они имеют друг на друга права. Похоже, Роману тоже так казалось: повисшая между ними пауза непозволительно затягивалось, они стояли рядом, держались за руки и взволнованно дышали…

Наконец, он снял печать молчания со своих губ и проговорил:

– Если ты настаиваешь, я выйду.

«Нет, нет, не уходи, останься!.. “ – вскричало все ее женское естество, и голосу рассудка с трудом удалось угомонить душевный шторм и восстановить подобие порядка:

– Я… я быстро… подожди за дверью, ладно?..

– Ладно. – голос Романа звучал огорченно и немного холодно, но взгляд – обжигал… подобно лучам июльского солнца, стоящего в зените, если потерять бдительность и заснуть на песке после купания…

– Ну тогда… иди!.. – Женя моргнула и отвела глаза. Роман вышел. Медиумическая связь распалась, и рассудок сразу же попытался захватить бразды правления:

«Так, ты наконец-то одна… используй это время с толком! Поищи второй выход! Подумай, как тебе выбраться отсюда… иначе может быть поздно!»

Если бы она сейчас читала книгу или смотрела фильм, то, конечно, ругалась бы на героиню за беспросветный тупизм и нежелание замечать очевидное – что ее просто-напросто наряжают, как жертвенного агнца, пусть и не для убийства, но для каких-то странных развлечений чужих людей… однако наяву все было несколько сложней. Женя чувствовала себя как мальчишка Бастиан Бальтазар Букс*, обнаруживший, что он не просто следит за сюжетом волшебной истории, но и активно участвует в ней… и от него во многом зависит финал.

Вместо того, чтобы метаться по комнате, простукивать стены, ощупывать углы, пытаться открыть окно, Женя пошла вдоль кронштейнов, словно по заколдованному саду, где вместо яблок и груш росли нарядные платья…

Она любила платья. Покупала их и даже шила на заказ, но почти не носила – просто некуда было надевать, да, по сути, и незачем. В бешеном ритме московской повседневности, в такси и метро, в супермаркетах и кафе, на бульварах Центра и узких улочках спальных районов, в опостылевших офисных стенах и в гостях у подруг куда удобнее и практичнее были брючные костюмы, или классические комплекты «блузка -жилет-юбка», а-ля деловая женщина, она же офисная стерва… а неудавшейся свободной художнице вполне хватало джинсов и свободных рубашек, да мешковатых свитеров. Платья, висевшие в шкафу, были чем-то вроде мечты о «дольче вита», приданым для свадьбы с принцем, которая никогда не состоится в реальности. На сей счет Евгения Александровна Скворцова не имела никаких иллюзий с тех пор, как развелась… и вернула девичью фамилию, ну а Илья в ее жизни был кем угодно, только не принцем.

Первым внимание Жени привлекло темно-розовое платье из шифона, на атласном чехле, вышитое по лифу серебряной нитью. Оно было очень похоже на бальный наряд Золушки из старой чехословацкой сказки… и как раз поэтому осталось на вешалке: слишком уж сказочно, и намекает на скорое разочарование.

Следующее платье, зацепившее взгляд, было шелковым, пестрым, с пышными оборками и широкой юбкой – настоящее цыганское платье, безукоризненно элегантное и стильное, несмотря на свою пестроту и нарочитую пышность. У Жени даже дрожь по телу прошла от желания его примерить, но… нет. Что-то остановило, внутренний голос шепнул: «Не твое, не трогай!» Она с сожалением приняла совет бессознательного и пошла дальше по яркому лабиринту.

«Какое же из них мое, какое выбрать?..Это? А может быть, это?..»

Черное атласное – нет. Вариант для злой феи. Красное бархатное, с кружевами – нет, ни в коем случае… громоздкое, допотопное. Старая фрейлина, думающая, что она еще о-го-го. Темно-синее из тафты, с широким поясом, ажурным лифом и открытыми плечами – нет… Куртизанка на балу полусвета.

«Так… а это что?.. Какое чудо!»

Женя застыла как вкопанная перед зеленым бальным платьем – зеленым не как трава или весенняя листва, а как речная вода в теплый и солнечный летний день… У платья был неглубокий вырез и длинные рукава, вышивки на корсаже, золотой нитью с мелкими жемчужинками, напоминали диковинные цветы, а в меру широкая юбка была одновременно и пышной, и легкой, не стесняющей движений. И… оно отлично сочеталось по стилю с бальным костюмом Романа.

Туфли под платье – мягкие и удобные, с бархатным верхом, на небольшом каблучке – стояли тут же, на ближайшей полочке, и пришлись Жене точно в пору. Настолько впору, словно она уже надевала их не раз, и успела разносить на предыдущих балах… и все же они были совсем новыми, новёхонькими! Чудеса… но, кажется, она потихоньку начала привыкать к чудесам.

«А как же чулки, белье?.. Я ведь не могу надеть все это… просто на голое тело… “ – при этой мысли она покраснела и огорченно уставилась в зеркало на себя настоящую: волосы растрепаны, лицо бледное, обветренные губы – как у вампира, на плечах все еще красуется ветровка, ноги обтянуты старыми джинсами «для дачи», ну, она ведь и ехала на загородное мероприятие с караоке и шашлыками, и никак не ожидала приглашения на бал к местному олигарху…

Отвлекшись от своего отражения, Женя заметила в углу небольшой шкафчик, или даже скорее – старинный комод, по виду годившийся только для белья. Она нерешительно подошла к нему и открыла верхний ящик… конечно же, белье. На любой вкус. Абсолютно новое, всех цветов и размеров, судя по качеству – французское или итальянское, но лейблы отсутствовали, так что, кто знает, возможно, все это шили какие-нибудь местные Марьи-искусницы, поволжские мастерицы.

В соседнем отделении лежали митенки и перчатки. В нижнем ящике – чулки…

– Женя… – она вздрогнула, услышав голос Романа, отшатнулась от комода, и спиной врезалась прямо в мускулистый торс атлета. Обладатель торса поймал ее, обхватил обеими руками и тесно прижал к себе.

– Роман!.. Ты же обещал… – в шепоте Жени не было никакой уверенности или упрека, а он, наклонившись пониже, нежно коснулся губами ее уха и прошептал:

– Позволь все-таки помочь тебе… иначе бал закончится раньше, чем мы туда доберемся…

– Ну и пусть… – выдохнула она и, повернувшись к Роману, уткнулась лицом ему в грудь, в шелковый жилет и кипенно-белую рубашку, и с наслаждением вдохнула запах лотоса и свежей воды.

Примечание:

* Бастиан Бальтазар Букс – главный герой книги М. Энде «Бесконечная история»

***

Кто бы мог подумать, что внук местного волжского «царя», вместо обычных мажорских хобби, вроде покера, гольфа и гонок на катерах, решит быть ближе к народу и освоить прикладные профессии! Роман отлично справлялся, как официант, показал себя хорошим гидом, а теперь еще выяснилось, что он может быть и камеристкой… или костюмером?.. Реквизитором?

Женя поначалу не могла решить, как следует правильно назвать мужчину, настолько ловко управлявшегося с женской одеждой, знакомого со всеми тонкостями и мелочами облачения в вечерний наряд… с предварительным разоблачением из наряда будничного. Не спрашивая согласия, Роман избавил ее от куртки и свитера – она осталась в джинсах и футболке, сбросила с ног спортивные туфли, и снова хотела попросить его выйти или хотя бы отвернуться.

Он лишь с улыбкой покачал головой, как будто прочитал ее мысли – и, мягко подтолкнув, заставил сесть на небольшой диванчик, с хитро скошенной спинкой (из недр Жениной памяти всплыло жеманное слово «оттоманка»).

Ах, сколько интересного происходило на этих оттоманках между мужчинами и женщинами, если верить авторам ее любимых романтических книг!.. Похоже, Роман тоже читал некоторые из них… потому что поступил именно так, как поступали герои в этих книгах. Нет, не встал на одно колено и не объяснился в любви… хотя Женя и не отвергла бы этот вариант; но Роман был куда более смелым, дерзким и самоуверенным, чем благовоспитанные английские джентльмены и благородные французские виконты из девятнадцатого века. Он сел на оттоманку рядом с ней и, взяв за руки, привлек вплотную к себе. От смешанного аромата лотоса, нарда и здорового мужского тела у Жени кружилась голова, в груди горело, а сладкая, жаркая тяжесть внизу живота грозила довести до обморока…

«Любовник… вот самое подходящее для него слово!..»

Она все-таки еще цеплялась за приличия и остатки благоразумия, и, хотя надежда переубедить его была слабой, сделала новую честную попытку остановить происходящее безумие:

– Рома, не надо… пожалуйста, не надо!.. Мы не должны…

– Мы не должны – или ты не хочешь? – уточнил он, и в его голосе промелькнула уже знакомая усмешка. – Тебе неприятны мои прикосновения?

– Нет… то есть… я хочу сказать… дело не в этом.

Женю начала бесить его манера общения – ну как можно быть таким прямолинейным, не оставить женщине ни одной лазейки?.. – но она понятия не имела, что можно противопоставить ей, кроме откровенной грубости или активного физического сопротивления. Грубить – равно как и лгать – не хотелось, а для драки вроде как не было повода. Роман пока что не делал ничего предосудительного, если не считать того, что, как сказал бы психолог, «нарушал телесные границы и вторгался в интимную зону»… но ведь он не сжимал ее грубо, не пытался насильно поцеловать и засунуть руку под футболку или в джинсы. И все же… настаивал, чтобы она разделась в его присутствии. Сама.

«Наверное, идеальный вариант – медленно и под музыку…» – съязвил внутренний голос, на сей раз удивительно напоминавший интонации Cемёна, бывшего мужа. -«А потом он, конечно же, тебя оденет, ага-ага. И платье подарит с бусами!»

В ней вспыхнули обида и злость – на этот голос, не на Романа – но ответ вышел резким и сухим:

– Послушай, мы с тобой едва знакомы… и даже «едва» – сильно сказано… ты хочешь, чтобы я участвовала в празднике, как-то развлекала твоего деда… ладно. Но заставлять меня раздеваться вот так, перед тобой, это чересчур. Я не хочу… и не буду.

– Кого из нас двоих ты так стыдишься – меня или себя?.. – Роман вздохнул и покачал головой и, видя, что она снова собирается возразить, пресек «дозволенные речи» властным жестом:

– Тшшшшш… не шуми… давай подумаем, что же нам в таком случае делать… например… если я закрою глаза – это тебе поможет?

– Думаю, да… – она не могла не поддаваться бархатному гипнотизму его голоса, и вопреки всему – таяла, когда он на нее смотрел. – Но вслепую ты едва ли сумеешь мне помочь с платьем и… остальным.

– Ты когда-нибудь играла в жмурки? – улыбка Романа потеплела и стала озорной, и у Жени – новая странность… – тотчас потеплело на душе, и она ответила, почти не раздумывая:

– Не в такие!..

– Тем интереснее… давай, завяжи мне глаза. – он ухватил с вешалки первый попавшийся шарф -малиновый шифон – и протянул ей:

– Смелее… завязывай потуже, пусть все будет по-честному.

– Ну хорошо… ты сам напросился. – не веря, что согласилась поиграть подобным образом, Женя не без удовольствия взяла легкий струящийся кусок ткани, и с еще большим удовольствием, сперва робко, а потом все смелее, принялась временно лишать Романа зрения. Она свернула шарф в несколько слоев, прижала импровизированную повязку к лицу отважного кавалера и крепко-накрепко стянула ее концы на затылке, немилосердно смяв пышные черные волосы:

– Вот так… ты обещал не подглядывать!

– Будь спокойна. Мне глаза вовсе не нужны… а теперь давай-ка примемся за твой наряд.

Процесс превращения Евгении Скворцовой, обыкновенной москвички с обыкновенной внешностью, в диснеевскую принцессу занял не так уж много времени – и в то же время длился целую вечность… Никогда еще с Женей не происходило ничего столь же эротического – и полностью невинного, чем эта «игра в жмурки».

Роман сдержал слово и не пытался подсматривать или украдкой сдвигать повязку, и Жене просто не к чему было придраться; но и вслепую он двигался легко и уверенно, как балетный танцовщик, жесты остались такими же отточенными, а манера говорить – такой же иронично-галантной. Помощь его оказалась неоценима…

Женя сама справилась с чулками (такими невесомыми, словно были сотканы из паутины или болотного тумана) и бюстье, идеально севшим на фигуру, но многочисленные детали остального наряда были той еще головоломкой… Нижние юбки, пресловутые фижмы (Женя впервые наяву увидела эту конструкцию, похожую на клетку из гибких прутьев, в форме перевернутого бокала, ленты, шнуровки, само платье – если бы не Роман, Женя сдалась бы еще на этапе фижм…

Он касался ее бережно, ловко и нежно, как любовник, но не позволил себе ничего лишнего; ни одной, самой маленькой вольности. Не сказал ни одной пошлости, ни одного вульгарного комплимента, только спокойно подавал ей нужные предметы одежды в нужной последовательности, придерживал, расправлял, зашнуровывал – и ни разу не ошибся и не сбился. Женя пару раз проверила на нем повязку – она лежала по-прежнему туго, не сдвинулась ни на миллиметр, и разглядеть что-либо из-под нее было нереально… что ж, вероятно, у Романа было много возможностей «поиграть в жмурки» и до нее… сожалеть об этом или обижаться было глупо, лучше просто не думать. Снова напомнить себе про «расслабиться и получить удовольствие» – тем паче, что удовольствия хватало… каждое мгновение, проведенное рядом с Романом, совсем близко, было сплошным удовольствием.

Она стояла перед зеркалом, в бальном платье и в бальных туфлях, с волосами, тщательно причесанными, собранными в низкий пучок и уложенными в золотую сетку с мелкими жемчужинками… и тщетно пыталась узнать себя – Женю Скворцову – в обворожительной особе, как будто и в самом деле сошедшей с экрана или страниц волшебной сказки.

– Позволь, я добавлю к твоему наряду еще одну деталь… – тихо сказал Роман, подошедший к ней сзади, и, прежде чем она успела ответить, надел ей на шею изящное ожерелье тончайше работы, составленное из маленьких золотых монет, соединенных зелеными камешками…

На глазах у него по-прежнему была повязка, но пальцы действовали с пугающей точностью.

– Рома… может… на сегодня хватит сюрпризов?..

– Нет. Иначе твой наряд будет не полон… а я не люблю незавершенности.

– Роман…

– Тебе не нравится?

– Что ты!.. Конечно же, нравится… очень…

Женя не смогла устоять перед искушением и дотронулась до ожерелья кончиками пальцев… оно было прохладным и до сладострастия приятным наощупь. О цене такой вещицы не стоило даже предполагать – но Женю поразила совсем не баснословная стоимость ожерелья, а красота этого шедевра ювелирного искусства. Самым же удивительным было удобство и чувство собственности, как будто украшение делали для нее, и оно праву ей принадлежало. Да, старина Джон Мильтон знал, о чем говорил, утверждая; «Тщеславие – мой самый любимый грех». *

Роман мягко коснулся ее плеч:

– Ты позволишь мне тоже взглянуть?

– Да… да! – о, ей хотелось, чтобы он взглянул!.. И продолжал смотреть… и не сводил с нее взгляда.

Примечание:

*Джон Мильтон – Сатана, персонаж популярного в конце 90-х фильма «Адвокат дьявола». Одна из лучших ролей Аль Пачино.

ГЛАВА 5. Стоптанные туфельки

– Обещай, что не оставишь меня одну… – Женя знала, что это глупо и может раздражать – по десять раз просить об одном и том же, но мольба снова и снова срывалась с губ, пока они с Романом вновь пробирались по лабиринту коридоров туда, где все еще шумел праздник.

Роман не сердился и терпеливо повторял:

– Обещаю… но помни, что где бы ты ни захотела оказаться – тебе достаточно просто пожелать. – рука его при этом ласково обнимала Женю за талию, и от странного прохладного тепла сомнения исчезали, а страхи казались пустыми…

«А если я захочу вернуться в усадьбу, в свой номер, и попрошу проводить меня – что ты тогда скажешь?» -стучало у нее в висках, и рассудок ныл, искушая задать этот вопрос вслух… сердце же шептало иное:

«Молчи, молчи! Ты не хочешь никуда возвращаться… ты хочешь быть здесь, с ним… обниматься, целовать его губы, смотреть ему в глаза – и танцевать, как принцесса с заколдованным принцем, танцевать до зари, до третьего петушиного крика».

Бальное платье сидело как влитое, словно его сшили нарочно для Жени – сшил мастер, знакомый не только с ее эстетическими предпочтениями, но и со всеми нюансами фигуры… Она сама удивлялась, как легко привыкла к жесткому корсажу и пышной юбке, как плавно и грациозно удавалось скользить рядом с Романом – несмотря на новые туфельки – и если он был похож на принца, то и Жене могла не стыдиться за себя. Золотое монисто не холодило, а приятно согревало шею, как бархотка.

Порою реальность плыла, теряла четкие контуры, и вот тут она по-настоящему пугалась… пугалась, что проснется, и все исчезнет: таинственный дворец на берегу Волги, изумрудное платье и прекрасный темноглазый принц.

«Нет, нет, я не хочу… если это сон – пусть длится подольше… потому что мне никогда больше не увидеть такого чудесного сна!»

Роман вдруг резко остановился и повернулся к Жене.

– Что?.. Что ты… – но губы столкнулись с губами, руки сплелись, тела прижались друг к другу, почти слившись в одно целое. Этот поцелуй был совсем не похож на прежние – в объятиях Романа Женя застонала от убийственного сочетания жара, страсти, боли и удовольствия, она словно глотала сладкий огонь, умирала, но не могла и не хотела прервать поцелуй.

Разъединив губы на краткий миг, он что-то шептал ей, о чем-то спрашивал – и она шептала в ответ:

– Да… да… да!.. – заранее соглашаясь и принимая все условия, и даже если речь шла о вечном плене или продаже собственной души, это не казалось таким уж важным… Роман был твердым ниже пояса, она не могла не чувствовать, и сама таяла, как масло, от понимания – и ощущения – и от бесстыдного телесного свидетельства – что он ее хочет. Хочет так сильно, что все может случиться прямо здесь и сейчас, и… Женя была к этому готова, без страха и без смущения, не думая ни о каких последствиях. Никогда прежде страсть к мужчине не захватывала ее с такой силой, и никогда прежде ни один мужчина не смотрел на нее и не касался так, как это делал Роман. Блаженство разливалось по телу, удовольствие было неземным… нечеловеческим… она боялась умереть, если он еще раз ее поцелует – и знала, что умрет, если не поцелует.

Ледяная рука прикоснулась к Жениной шее. От испуга она пронзительно вскрикнула и теснее прижалась к Роману, он же гневно смотрел на кого-то, стоявшего у Жени за спиной.

– Роман Дунаевич… – послышался тихий шелестящий голос, сходу и не разобрать – женский или мужской, но кровь от него стыла в жилах. – Роман Дунаевич… Заждались вас… Дунай Дунаевич гневается… и Дана Светлановна огорчается…

Женя попыталась обернуться – взглянуть, кто же там, позади, чтобы не было так страшно, но Роман удержал ее железной рукой, не позволил смотреть, и с тем же холодным гневом сказал кому-то:

– Уйди прочь! Не смей показываться… я и сам знаю, что и когда делать. Убирайся!

– Как прикажете, Роман Дунаевич… – шелестящий голос перешел в долгий вздох, отдалился, исчез.

– Рома!.. Кто это приходил?.. – пролепетала Женя, дрожа с головы до ног – словно ее заколдовали в обратном порядке, из кипящего ключом молока перебросили в студеную воду…

– Никто, – ответил Роман сквозь зубы и повторил: – Никто!

Переспрашивать она не посмела, молча покорилась, когда он крепко сжал ее руку и повел к большой двустворчатой двери, ведущей в зал.