Мамочка идёт очень быстро, я не успеваю за ней. Я стараюсь, спешу изо всех сил, но ничего не получается. Мои ножки заплетаются, и я падаю. Больно! Хочется плакать, но мне нельзя. Мамочка опять расстроится, а я не хочу её расстраивать. Ладошки и коленочки щиплет, на них появляются ранки. Я закрываю глазки, сильно-сильно, и жду, когда заживёт, когда можно будет посмотреть.

– Лёна! Покажи ручки. – Мамочка поворачивает мои ладошки, её голос грустный и всё такой же странный.

Не расстраивайся, мамочка, я ведь не плачу!

– Ничего страшного, сейчас вымоем ручки, – говорит она тихо.

Мамочка подхватывает меня и идёт ещё быстрее, чем прежде. Я крепко-крепко обнимаю её шею, носиком прижимаюсь к её волосам. Мама вкусно пахнет, как цветочек. Она всегда говорит, что я уже большая, что мне нельзя на ручки. Но сейчас почему-то можно.

Дома нас ждёт Китя, он очень пушистый и всегда хочет кушать. Я хочу погладить его, но мама не разрешает, уводит меня мыть ручки. Ладошки щиплет сильнее из-за теплой водички, но я не жалуюсь и не плачу. Ведь я уже большая, я не должна плакать.

Теперь я знаю, почему взрослые не плачут, они просто не хотят никого пугать. Я видела, как плачет мамочка, это страшно. И я больше не хочу её расстраивать.

Мамочка укладывает мои платьишки в сумку, я спрашиваю зачем, но мама не отвечает. Даже по комнате она ходит быстро, и на меня не смотрит.

– Лёна, возьми несколько своих игрушек и положи в сумку. Мы поедем погостить к тёте Любе.

– Почему?

Мама отворачивается и отходит к окну. Глубоко вздыхает, затем ещё и ещё. Мне снова становится страшно. Я не хочу расстраивать мамочку, я хочу подойти к ней и обнять. Но она уходит на кухню и закрывает дверь. Я слышу громкий звук журчащей воды, и ещё какие-то странные звуки. Из-за них сердечко бьётся быстро-быстро.

Когда мама возвращается, она снова улыбается. Помогает мне собрать игрушки. Я больше ничего не спрашиваю, но мама говорит сама:

– Котёнок, маме нужно ненадолго уехать.

– Ненадолго – это насколько? – спрашиваю я.

– Я не знаю. Может быть на день, или на два. В это время ты побудешь с тётей Любой.

Тётя Люба хорошая, она всегда печёт сладости, когда мы приезжаем в гости. Но я хочу быть там, где мамочка.

– А можно мне поехать с тобой?

– Нет, Лёна. Я не могу взять тебя с собой.

– Почему?

– Потому что деткам туда нельзя.

Когда мы приезжаем к тёте Любе, она угощает меня шоколадными кексами и разрешает посмотреть мультфильм. Мамочка уходит в другую комнату, они с тётей Любой о чём-то разговаривают. Долго, мультик скоро закончится, как и чай.

Мультик закончился и я выключаю телевизор. Ко мне заходит мамочка, она улыбается и гладит меня по головке. Её ручки почему-то дрожат. Я сильно расстроила мамочку, она теперь сама на себя непохожа.

– Алёна, солнышко моё, я должна ехать. Слушайся тетю Любу, хорошо?

– А когда ты приедешь?

– Я постараюсь вернуться как можно раньше.

– Раньше это во сколько?

– Через несколько дней.

– А как я узнаю сколько дней прошло?

Мамочка снимает с руки свои часики и даёт мне.

– Посмотри вот на эти цифры в окошке. Это дата сегодняшнего числа. Сегодня четвертое августа. Завтра эта цифра сменится на пятое число. И когда тут появится цифра шесть, я приеду. Хорошо?

Я киваю, глядя на бегущие стрелочки. Мама обнимает меня крепко-крепко, осыпает лицо поцелуями и уходит.

Я часто смотрю на циферки, но циферка пять никак не появляется. Даже когда мы с тётей Любой готовимся ко сну, в окошечке продолжает сидеть циферка четыре.

Циферка пять появляется после того, как я проснулась. Я очень радуюсь. Теперь нужно подождать когда появится циферка шесть.

– Тетя Люба, а циферки тут меняются, только когда поспишь?

Тетя Люба смотрит на часы и улыбается.

– Да, а что?

– Мама сказала, когда тут появится цифра шесть, она придёт.

– Значит, подождём, – смеётся тетя Люба и гладит меня по голове.

Вечером я пытаюсь поскорее уснуть, чтобы наступило шестое число. Но на утро на часах продолжает стоять циферка пять. Наверное, я сделала что-то не так. Поэтому, жду ещё одно утро, но циферка пять снова не исчезает.

Подхожу к тёте Любе и даю ей часики.

– Тетя Люба, а почему цифра шесть никак не появляется?

Она щурится, глядя на циферблат, моргает, а затем долго смотрит на меня.

– Эти часики встали, Алёна, – отвечает тетя Люба и вздыхает. – Циферка шесть на них не появится…

Глава 1

Наталья. Настоящее время.

– Добрый день. Проходите, – раздался ровный спокойный голос, едва я успела подойти к приоткрытой двери кабинета.

Негромко выдохнула, стараясь не поддаваться панике, и шагнула вглубь просторного, выполненного в серо-коричневых тонах, помещения. Напротив письменного стола, развернувшись полубоком ко мне, стоял мужчина. Высокий, широкоплечий, подтянутый брюнет. Его чуть отросшие больше положенного волосы завивались на кончиках полукольцами, а отпущенная за неделю щетина, наряду с высокими заостренными скулами, придавала его лицу ещё больше мужественности.

– Добрый день, – негромко поздоровалась я.

Взгляд упал на белоснежную папку, лежавшую прямо посередине стола. В тусклом освещении кабинета она отливала белизной и притягивала взгляд. Я знала, что в ней. Как и то, зачем Владислав Ярчинский пригласил меня на личную беседу. Но подписать эти документы я не могла.

– Присядьте, Наталья, – мужской голос звучал всё так же ровно.

В несколько шагов преодолела расстояние до стола и опустилась на выдвинутый для меня стул. Небрежным взмахом руки Ярчинский пододвинул папку к краю стола, поближе к моему месту и проговорил:

– Здесь новые условия по контракту. Ознакомьтесь, пожалуйста.

– Спасибо, этим займётся мой юрист, – вежливо кивнула, зажимая напряжёнными пальцами папку.

– Условия остаются прежними, меняется только состав второстепенных моделей…

– Тогда я не смогу подписать, – тихо, но твёрдо заявила я, перебив уверенную речь мужчины.

На пару мгновений в кабинете повисло неловкое молчание, а затем в воздухе раздался вполне ожидаемый вопрос:

– И какова причина?

– Я согласна работать только с Алёной.

Владислав выпрямился, его глаза моментально сменили свой привычный оттенок с тёмно-зелёного на черно-зелёный.

– Моя племянница больше не может принимать участия в вашем проекте. Через два месяца она переезжает в свой новый дом.

– Да, но ваша сестра…

– Моей сестры больше нет, – холодно напомнил Ярчинский, полоснув по мне острым взглядом. – Как только я оформлю опеку, Алёна переедет ко мне и оставит этот город.

– Хорошо, – терпеливо кивнула, а в голове набатом стучало страшное слово «уедет». – С вашего разрешения я могла бы приступить к работе в основном филиале компании.

– То есть вы хотите переехать? – недоумённо переспросил Владислав.

– Да.

– Из-за моей племянницы? Я не понимаю…

– Без Алёны я не смогу завершить коллекцию.

И снова повисла томительная пауза. Я замерла в ожидании ответа, не смея вздохнуть, в то время как Ярчинский изучал меня странным растерянным взглядом. Он опустил локти на стол, сложив перед лицом пальцы в замок, и холодно спросил:

– Вы меня за дурака держите?

– Ни в коем случае, – выдохнула я.

– Но в то же время пытаетесь убедить меня, что без моей племянницы не сможете выполнить свою работу, за которую я вам уже заплатил.

– Если мы не сможем договориться, я верну аванс.

– Чтобы мы с вами смогли договориться, я бы хотел узнать истинную причину такого интереса к моим близким родственникам. Почему вам нужна именно Алёна?

– Я выполняю последнюю волю вашей сестры, – постаралась ответить как можно равнодушнее, но едва справлялась с эмоциями. – К тому же Алёна очень хотела работать со мной.

– Вы действительно считаете, что моей племяннице сейчас есть дело до модных показов?

Сердце болезненно сжалось, когда я вспомнила тихий плач разбитой горем девочки.

«Мама, только не оставляй меня… снова…»

Это жуткое слово вонзало мне иглы в сердце, медленно, мучительно, одну за другой. С Алёной это действительно происходило снова…

– Нет, я так не считаю, – хрипло ответила я, пряча взгляд. – Но вашей племяннице сейчас необходима поддержка. За последние полгода мы с ней неплохо сдружились.

Ярчинский вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Думаю, вы правы, Наталья. Мы с вами не сможем договориться. Если вас не устраивают условия нынешнего контракта, вы можете его не подписывать, – деловым тоном изрёк он. – Учитывая, что изначальные условия сделки были несколько иными, будем считать выплаченный вам ранее аванс моральной компенсацией за неудобства. Спасибо за уделённое мне время, больше я вас задерживать не смею.

Пальцы рук и ног онемели от охватившего меня холода. Я смотрела в одну точку, не желая признавать, что это конец. Медленно поднялась со стула, вежливо кивнула Ярчинскому, и на ватных ногах пошла к выходу.

Бессмысленно. Он не поймёт, не подпустит, не даст с ней общаться.

У меня нет другого выхода. Я должна сказать…

От моего резкого разворота взгляд тёмно-зелёных глаз вновь сосредоточился на мне. Брови едва заметно сдвинулись к переносице, и Владислав задал вопрос:

– Передумали?

– Ваша племянница – моя родная дочь, – выпалила я на одном дыхании, погружая кабинет в полнейшую тишину.

***

Дом моды Надежды Ярчинской специализируется на создании и пошиве модной одежды для детей и подростков. Молодой и перспективный дизайнер основала своё детище семь лет назад вместе с мужем, с которым впоследствии развелась, примерно через два с половиной года с момента основания компании. Ярчинскую поддержал брат, они расшили бизнес и теперь у них три крупных филиала, а так же сеть специализированных магазинов под брендами «Чудо-детки» – для малышей и «Фокс» – для подростков.

Для сотрудничества с Ярчинской меня интересовала линия по производству одежды для подростков. С недавнего времени линейку новинок представляла её приёмный ребёнок – Алёна Ярчинская. Год назад, когда я смогла найти свою родную дочь, увидела жизнь, в которой она теперь существовала, я дала себе слово не вмешиваться. Пять лет назад я потеряла на это право, подписав отказ от собственного ребёнка. Весь год я наблюдала за Алёной со стороны, радовалась её успехам и одновременно умирала от мысли, что она, возможно, даже не помнила моего лица.

Всё изменилось, стоило мне узнать о болезни Надежды. Я не смогла оставаться в стороне. Словно сама судьба подталкивала меня взять второй шанс, который я не рискнула упустить. Я решилась первой написать Ярчинской о сотрудничестве. И она заинтересовалась. Никаких планов, направленных на завоевание доверия Алёны у меня изначально не было. Я просто хотела хоть одним глазком увидеть её. Воочию. Услышать её голос, запомнить его таким, каким он стал спустя пять долгих лет нашей разлуки.

Когда я впервые была представлена Алёне, моё страшное предположение подтвердилось – дочка действительно не помнила лица своей родной матери. Я много думала об этом во время нашей разлуки, боялась, что если судьба преподнесёт нам встречу лицом к лицу, она узнает меня и задаст главный вопрос, на который я не смогу ответить, как бы ни желала этого.

В информации, представленной СМИ нигде не упоминалось, что Алёна приёмная дочь. Надежда отзывалась о ней, как о родной, и относилась так же – с большой любовью. Любовью, которой Алёна была лишена когда-то. Мною.

Самое ужасное, о страшной болезни своей приёмной матери она ничего не знала. И это казалось мне самой большой ошибкой Надежды. Мне было обидно за дочь до скрежета зубов, но вмешиваться не смела.

Наше сближение с Алёной произошло неосознанно. По крайней мере, для неё. Каждый раз, когда мы виделись, я жадно слушала каждое её слово, представляла истории из её жизни так, словно проживала их вместе с ней. Она никогда не говорила о своей прошлой жизни, лишь о прекрасных счастливых моментах, которые ей подарила Надежда.

Насколько же несправедливой бывает жизнь. Когда я писала отказ от собственной дочери, я мечтала умереть на месте, а в итоге умерла та, кто дал ей новую жизнь и семью. И теперь глядя в тёмно-зелёные глаза её брата – Владислава Ярчинского, я молила лишь об одном – оставить мне возможность видеться с Алёной.

– Что вы несёте? – глухо спросил Ярчинский, чуть ослабив галстук. – Вы в своём уме?

Мне понятна его реакция. О том, что Алёна для семьи Ярчинских не родная, знали единицы. И теперь этот мужчина гадал, откуда я могла выведать эту информацию. Всё просто – я была родной матерью его приёмной племянницы.

– В своём, – подтвердила тихо. – Я знаю, что Алёна была удочерена Надеждой в возрасте пяти лет…

– Я не знаю, каким образом вы узнали эту информацию, но в одном я точно уверен – если бы вы посмели сказать подобное моей сестре, она бы вас на пушечный выстрел не подпустила к Алёне.

– Ваша сестра знала… – выдохнула я.

– Что?!

– На протяжении последних трёх месяцев Надежда знала, что я – настоящая мать её дочери…

Владислав шумно втянул ноздрями воздух, словно взбешённый жеребец, и грозно пророкотал:

– Убирайтесь вон из моего кабинета.

– Владислав, послушайте…

– Я сказал вон! – выдал он ещё громче, заставив меня вздрогнуть.

Вцепилась в сумочку, борясь за остатки самообладания. Глаза невольно наполнились слезами, и я резко отвернулась, зажимая рот рукой. Я ошиблась, решив, что после моего признания, Ярчинский выслушает меня. Но и показывать своё моральное состояние я не хотела. Расправив плечи, быстрым шагом направилась к двери.

– Наталья! – окликнул меня Владислав у самого выхода.

Я замерла, почувствовав внутри себя, где-то глубоко-глубоко, крохотный, едва уловимый лучик надежды. Повернулась к Ярчинскому, столкнувшись с холодной вязкой трясиной его ледяных глаз.

– Что бы вы себе не воображали, как бы себя не убеждали, у моей племянницы была только одна настоящая мать – это моя сестра, – проговорил он, рассыпая по воздуху звенящие льдинки.

Возразить мне было нечем. Молча шагнув в коридор, я закрыла дверь и согнулась пополам от боли. Ведь он во всём прав… Я ничтожная мать.

Глава 2

Владислав.

В голове полный бардак. Разговор с Натальей Райнес полностью лишил меня покоя.

«Ваша племянница – моя родная дочь…»

Востребованный высокооплачиваемый дизайнер с безупречной репутацией – кукушка, бросившая свою дочь? Это в голове не укладывалось. Сколько ещё скелетов в шкафу у этой дамочки? Зачем явилась в жизнь Алёны спустя столько времени? И на что она пойдёт, чтобы вновь начать общаться с ней? Нужно проконсультироваться с юристом, и понять, может ли она каким-то образом восстановить права на дочь. А ещё лучше разузнать о ней больше информации. И как можно быстрее.

Подъехал к дому сестры и посмотрел на горящий свет в окнах. Сестры не было с нами больше недели, а я всё ещё не могу свыкнуться с мыслью, что не она откроет мне дверь. Боль снова раздирает грудь с такой силой, будто хочет разорвать её на двое. А ведь одинокой девочке сейчас в разы сложнее. Но Алёна держится. Она на удивление сильная.

Поднимаюсь на лифте, пытаясь не думать о проблемах. Наш филиал осиротел без главного дизайнера, и честно говоря, я хотел предложить эту должность Райнес, но это было до того, как она разоткровенничалась со мной. Не верю, что моя сестра знала правду. Сейчас Наталья может говорить всё что угодно, ведь её слова больше некому подтвердить.

На пороге меня встретила Раиса, домработница Надежды. Её потускневшие с возрастом глаза смотрели на меня настороженно. Ещё одна осиротевшая. Мы не говорим об этом, но когда мы с Алёной уедем, ей придётся найти себе новую работу.

– Добрый вечер, Владислав Валерьевич! – Вежливо кивнула она. – Вы как раз к ужину.

Поставил портфель на тумбу и прошёл на кухню. Запах стоял изумительный, запечённая рыба с овощами была ещё горячей. Только едоков не наблюдалось.

– А где Алёна?

– Она в своей комнате, делает уроки, – ответила Раиса. – Она отказалась от ужина.

– Ясно.

Я нахмурился, взял со стола свежее яблоко и направился в комнату Алёны. Постучал несколько раз, и после тихого: «Можно», открыл дверь.

Алёна сидела за столом, что-то рисуя. Подняла на меня взгляд и так и застыла с карандашом в руках. Я невольно отметил, что глаза у неё красные. Снова плакала в тайне от всех.

– Привет, – улыбнулся я ей.

– Здравствуйте, – пролепетала племянница, убирая листок в ящик стола.

Что бы она ни рисовала – к урокам это никакого отношения не имеет.

– Алёна, мы же договаривались, – напомнил я о неуместной субординации.

Она тут же смутилась, нервно поправила волосы, и поправилась:

– Привет.

Смущается ещё, но ничего, привыкнет.

– Будешь? – протянул ей яблоко.

Алёна, помедлив, всё-таки забрала фрукт и поблагодарила. Раньше мы не так часто виделись. Не больше чем раз в месяц, ну и на праздниках. Всё-таки жили мы с сестрой в разных городах, хоть и всегда поддерживали связь.

– Как прошёл день? – спросил я, чтобы хоть как-то заглушить звенящую тишину между нами.

– Хорошо, – тут же ответила племянница, отводя взгляд.

На протяжении целой недели я неизменно слышу это слово. Но мы оба понимаем, что это неправда. Алёне плохо, и меня беспокоит тот факт, что она держит эмоции внутри себя.

– Алён, я…

– Мне придётся уехать?

Мы произнесли фразы одновременно и тут же смолкли, давая возможность одному из нас продолжить. Алёна не заговорила вновь, и тогда заговорил я:

– Что ты имеешь ввиду?

– Если мамы… – её голос дрогнул, – больше нет… Я снова вернусь в тот дом?

Я не сразу понял, про какой дом она спросила, но стоило лишь взглянуть в карие глаза, увидеть в них отчаяние и обреченность, до меня дошло… Алёна переживала, что после смерти Надежды, её заберут в детский дом.

– Нет, Алёна, ты туда не вернёшься. Ты будешь жить в моей семье. Ведь мама говорила тебе об этом?

– Да, но… – Её щёки покрыл румянец. – Разве тётя Жанна не против?

Я напрягся. Да, моя жена была не в восторге от этого обстоятельства, но всё же мы смогли прийти к обоюдному решению, взять племянницу под опеку. Дочь моей сестры не будет выброшена на улицу, тем более после того, через что ей пришлось пройти.

– Конечно не против, – заверил я её. – С чего такие мысли?

Алёна ещё больше смутилась.

– Я слышала, как мама разговаривала с тётей Жанной, – тихо поведала она. – Я не хотела подслушивать, но… когда вернулась из школы, они не сразу заметили меня и… В тот день я узнала, что мама серьёзно болеет. А тётя Жанна убеждала её обратиться в органы опеки и подыскать мне новую приёмную маму.

Чёрт. Даже представить боюсь, что в этот момент творилось в душе этой девочки. Натянул на лицо улыбку и объяснил:

– Тётя Жанна была не права. И она давно это поняла. Мне жаль, что тебе пришлось услышать подобное.

Алёна не ответила, опустив глаза, в которых я успел заметить смятение. Я вздохнул, потирая виски. И почему Надя ничего не сказала мне об этом разговоре? И главное когда он произошёл? Иногда Жанна перегибала, но чтобы настолько… Час от часу не легче.

– Не переживай, в моей семье тебе всегда будут рады, – ободряюще сказал я и поднялся с кресла. – Алён, там ужин стынет.

– Я не голодна.

– Тогда, может, составишь мне компанию? Я тебя таким чаем угощу, что ты ещё добавки попросишь!

На этот раз на бледном лице племянницы промелькнула слабая тень улыбки, и она встала из-за стола.

– Хорошо, – кивнула и робко посмотрела мне в глаза.

Именно в момент, когда наши взгляды встретились, я впервые заметил, насколько схожи черты лица этой девочки с ещё биологической матерью. Натальей Райнес.

***

Последующие два дня прошли в бешеном темпе. Нерешённых вопросов осталось ещё много, не считая самого главного – оформление опеки над племянницей. Вопрос обещали решить в кратчайшие сроки, но возникли некоторые сложности в связи с тем, что мы с Алёной проживали в разных городах. Проверка состояния жилищных условий в моём случае – формальность, но, тем не менее, все эти официальные запросы между органами исполнительной власти разных городов сильно тормозили процесс. А без акта о назначении опекуна я не могу увести девочку в свой город.

Едва я успел войти в офис, как увидел её.

Наталья Райнес, спокойная и невозмутимая, общалась с одним из дизайнеров, что показывал ей эскизы, и давала советы. На ней был легкий костюм, цвета слоновой кости, и надо признать сидел отлично. Тёмно-каштановые волосы забраны на затылке, на лице неброский макияж. Женщина с глянцевой обложки, по-другому и не скажешь. Только вот червоточина, тщательно скрытая под маской идеальной леди, слишком прочно осела в моём сознании.

Со скромной улыбкой на губах, девушка кивнула своей старшей помощнице и отошла. Тогда же Наталья подняла взгляд тёмно-карих глаз на меня и замерла. Надо отдать должное, она быстро взяла себя в руки, крепко сжав кулаки, и ровной походкой направилась в мою сторону.

– Владислав Валерьевич, – кивнула в знак приветствия.

– Что вы здесь делаете? – как бы я не старался сдерживать эмоции, вопрос прозвучал достаточно грубо.

– Пока ещё работаю. – Ответ прозвучал не менее холодно. А этой дамочке палец в рот не клади. – Обязательства, что я брала на себя перед Надеждой, ещё не выполнены до конца.

– Показ на следующей неделе, – нехотя подтвердил я.

– Владислав, я бы хотела поговорить с вами…

– К сожалению, у меня много дел, – отрезал резко. – Прошу меня извинить.

Лишь на краткий миг в карих глазах сверкнул протест, едва уловимый словно видение. Затем Наталья опустила взгляд в пол и тем же убийственно ровным голосом уточнила:

– Когда вы сможете уделить мне время?

Настырная. Только где было её упорство раньше?

Прищурился, склонив голову.

– Думаете, у вас получится удивить меня больше, чем было в прошлый раз?

Наталья поджала губы и побледнела.

– Я не займу у вас много времени, – тихо ответила она.

Если отпустить эмоции и подумать здраво, мне действительно нужно понять, какую цель преследует эта женщина. Ведь за прошедшие два дня, я не смог получить от своего помощника никакой важной информации о Райнес, кроме общедоступной. Скрытная попалась дамочка.

– Пройдёмте в ваш кабинет, – сказал я, и, не дожидаясь каких-либо слов в ответ, прошёл к лестнице первым.

Лишь быстрый цокот женских каблуков по мраморной плитке подсказывал мне, что Наталья идёт рядом.

– У вас не больше десяти минут, – предупредил я, когда мы оказались наедине.

– Владислав… – выдохнув, заговорила Наталья. – Я понимаю, что вы сейчас думаете обо мне…

– Опустим это, – прервал я, чувствуя безмерное раздражение. – Ваши поступки в прошлом не нуждаются в моей оценке. Давайте лучше поговорим о действиях, что вы намерены предпринять в настоящем. Так что вы хотите от Алёны сейчас, Наталья?

– Я бы хотела общаться с ней, – помедлив, ответила Райнес, в её глазах загорелся проблеск надежды. – Хоть изредка.

– И на правах кого? – я прищурился.

– Не поняла.

– Полагаю, если Алёна сблизилась с вами в последние полгода, она вас не узнала.

Наталья побледнела ещё больше, а проблеск, мерцающий в тёмных глазах, потух.

– Да, это так.

– Тогда в качестве кого вы собираетесь продолжать общение с Алёной? Не думаю, что она будет в восторге, если узнает, или, не дай бог, вспомнит, кем вы ей приходитесь.

– Я это понимаю… – сухо отвечает Наталья. – Меньше всего мне бы хотелось причинить Алёне боль.

– Да неужели? – не сдержал иронии в голосе.

– Я прекрасно понимаю, что у меня нет никаких прав на дочь. Я… – она запнулась, прикрыв глаза, – даже не пытаюсь с этим спорить. Вам ведь прекрасно известно, что Алёна мечтает пойти по стопам Надежды. Я бы могла помогать ей с освоением искусства дизайна, как наставник. Не больше.

Наставник? Серьёзно? На несколько долгих, практически бесконечных мгновений, между нами повисает гробовая тишина. Я впервые нахожусь в полном ступоре от подобной наглости. Это даже не наглость, а скорее эгоизм высшей степени.

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5