Игра вынужденных убийц

– А почему здесь нет тринадцатого этажа? – вдруг нарушила тяжелое молчание вежливая девчонка, указав на панель, где действительно не было этой цифры. Именно это прелестное создание поздоровалось с Полиной Петровной, и сейчас, видимо, она тоже чувствовала себя не вполне комфортно в этой тягостной тишине.

– На многих самолетах и круизных лайнерах, а также в гостиницах это число под запретом, – ответил ей мужчина с лихим черным чубом, скорее всего, отец девочки. – Суеверие, но люди сейчас не менее подвержены ему, чем в Средневековье.

– А почему именно тринадцать – несчастливое число? – не унималось любопытное дитя.

– Версий масса, одна из них, что поверье идет от Иуды, который присоединился к столу на Тайной вечере тринадцатым и после нее предал Иисуса, – ответил ей отец, и, казалось, познавательную лекцию слушали уже все, а не только девочка. Но продолжить рассказ мужчине не удалось – лифт остановился на двенадцатом этаже, и все стали покидать неприятное, тесное пространство.

Полине Петровне показалось немного странным, что всем, как и ей самой, понадобился именно двенадцатый этаж, но она отогнала эти мысли. Чего ей бояться? Все самое страшное в ее жизни уже произошло, а вот разобраться в прошлом очень хочется. Это желание вновь придало сил, она откинула всякие сомнения.

Женщина вышла из большого лифта последней, тот закрылся за ее спиной, словно сказав тем самым: «Обратной дороги нет». Полина Петровна шагнула в неизвестность, ведь ей действительно уже нечего бояться.

Если бы она знала, что ее ждет в ближайшие несколько часов, то наверняка бы вспомнила выражение польского поэта и философа Станислава Ежи Леца: «Когда я думал, что уже достиг самого дна, снизу постучали».

Глава 4

Удача – спутник смелого

Константин считал себя везунчиком и точно знал, что продал за это душу дьяволу, нисколько не пожалев при этом. Он даже помнил момент «сделки». Помнил, но вспоминать не любил. Да и зачем все эти воспоминания, они никому не нужны. Константин даже фотографии хранить не любил – ни в телефоне, ни в рамках, потому как считал, что жить нужно только сегодняшним днем. Прошлое исправить нельзя, вернуть тоже, так к чему все эти сантименты и душевные терзания? Была у Константина такая теория, что человеческий мозг может вместить определенное количество информации, поэтому считал нужным держать в уме только то, что нужно для жизни либо для достижения цели, а воспоминания всего лишь засоряют память, не оставляя места для действительно нужной информации. Даже мать и отец остались у него в памяти лишь в виде смутных образов, в знак того, что они существовали в принципе.

Хотя нет, все же одно воспоминание он сохранил, оно было особенным – своеобразным напутствием по жизни.

«Нам рано жить воспоминаниями», – эту строчку он запомнил, потому что ее любила петь мама, когда в середине застолья широкая русская душа просила музыки. Именно в ее исполнении Костя услышал эти строки в первый раз и с тех пор очень любил, и ценил. Воспринимал он эти слова как девиз, как наказ, что родительница не успела дать сыну, сгинув в клинике для душевнобольных.

К своим сорока с небольшим он уже был учредителем банка, более того, хозяином здания из стекла и бетона в центре столицы, где располагался главный офис и не только, а также был владельцем яхт, домов и квартир в странах Европы на случай, если с этой страной опять что-то случится.

Морозным утром 31 декабря Константин пил кофе, расположившись на широком белом диване и рассматривая плакат, который он приобрел месяц назад почти за миллион долларов. Казалось бы, обычный плакат немого кино «Метрополис» 1927 года, но нет. Это был один из всего лишь пяти сохранившихся оригинальных постеров. Вернее, еще полгода назад считалось, что их четыре: один принадлежит Леонардо Ди Каприо, другой Музею современного искусства в Нью-Йорке, третий Музею национальной библиотеки Австрии, а четвертый же был продан коллекционером с аукциона, когда он не смог расплатиться со своими кредиторами, анониму, пожелавшему остаться неизвестным.

Константин, однажды погрузившись в мир старых плакатов, уже не мог без них. Он знал про постеры все, у него были каталоги и даже очень ценные экземпляры, но поймать настолько крупную рыбу ему не удавалось ни разу. Помог случай – и вот у него на стене тот самый плакат, о котором мечтают все коллекционеры мира. «Метрополис» и сам по себе был феноменом: он в свое время прогремел как самый дорогой фантастический фильм дозвукового кинематографа. На производство картины была потрачена огромная по тем временам сумма в пять миллионов марок. На съемках для создания спецэффектов применялись передовые технологии. Действие картины происходило в будущем, в ней рассказывалось о футуристическом мире, городе Метрополисе, который был разделен на две части – Рай и Ад. В верхнем мире под названием Рай обитали хозяева жизни, они дышали чистым воздухом и не знали, что такое работа. Ну а нижний, подземный Ад, стал пристанищем рабочих, низведенных до положения придатков гигантских машин. Естественно, в центре сюжета была слюнявая история любви мальчика из Рая и девочки из Ада. Очень шаблонно, так считал Константин, но сам фильм, если честно, его интересовал мало. Вот постеры – это да, это были сокровища, которыми приятно обладать наряду с великими актерами и музеями, а сюжет картины – дело десятое. Если бы Константина спросили, то он бы, не задумываясь, ответил: «Да, именно причастность к великим мира сего заставляет меня приобретать эти плакаты. Почему кино? Потому что это удел успешных. Это метка, говорящая “ты крут, брат, ты молодец”. Кино всегда было и будет признаком силы».

Константин давно понял, что успешность определяют не яхты и не счета в банке; ее определяют раритеты, эксклюзивы, которые есть у тебя в собственности. Неважно, что это – старые плакаты или мировая чернокожая топ-модель, которую ты смог купить. Если твое приобретение по-настоящему эксклюзивно, то добро пожаловать в клуб хозяев жизни.

Как следует насладившись своим величием перед сложным делом, Константин спустился на этаж ниже и, будто в сказке про Али-Бабу, закрыл огромную сейфовую дверь голосом. На таком простом действии внутри вспыхнула безудержная радость, такая, какая бывает только у маленьких представителей человечества. Константин создал здесь собственный оазис настоящего счастья, от которого пела душа, и радовался этому обстоятельству безмерно, ведь он сам сотворил себе сказку, его личную сказку, вход в которую посторонним воспрещен, – и это возбуждало еще больше.

Телефонный звонок вывел его из приятных раздумий. Это был тот самый звонок, которого он ждал с самого утра. Именно сегодня, 31 декабря, Константин Конев станет еще богаче, впереди его ждет огромный успех и влияние на сильных мира сего. Когда приходят деньги, большие деньги, тогда человек начинает по-настоящему жаждать власти. Не власти ради еще больших денег, а настоящей, когда становишься вершителем судеб, и этот особый уровень удовольствия доступен далеко не каждому.

– Константин, доброе утро! – поприветствовали его по-итальянски. – У нас все готово?

– Не беспокойтесь, дон Лучано, – на хорошем итальянском ответил Константин собеседнику. Последние пять лет он усердно занимался с репетитором и делал успехи в произношении. Этот эмоциональный язык нравился ему тем, что передавал не только информацию, но и настроение. – Я лично остаюсь сегодня в офисе и сделаю все сам. Не переживайте.

– Но ведь сегодня Новый год, – удивился собеседник, – и, насколько я знаю, в России этот праздник отмечается так же широко, как Рождество в Италии. Однажды я был в Москве тридцать первого декабря, и меня поразило, с каким неистовством русские отмечают переход календаря. Тогда мне это было непонятно и странно. Итальянцы так радостно празднуют рождение Спасителя, ведь это чудо на земле, и ликование естественно, чего не скажешь о простой смене чисел, – собеседник надменно хмыкнул в трубку. – Очень странно видеть в этом что-то особенное.

– Это всего лишь наследие нашего советского прошлого, когда коммунисты отменили религию, – непринужденно поддержал разговор Константин. – Тогда все праздники надо было подменить, чтобы народ не чувствовал себя обманутым. Потому-то Новый год и заменил по значению Рождество. Получился некий суррогат с елкой, подарками и волшебником из сказки – эдакая адская смесь, но советский народ принял ее и даже возвел в культ. Я же спокойно отношусь к этому празднику и потому, подняв бокал шампанского в офисе, загадаю желание об успехе нашего дела.

– Это плохая примета – рассказывать, какое желание вы хотите загадать, – философски прокомментировал его слова дон Лучано. – Оно может не сбыться.

– Я не верю в приметы, – нарочито засмеялся Константин. – Я верю только в себя.

– Это похвально, – протянул его собеседник, – но чересчур самоуверенно. Будем надеяться, что ваша уверенность в своих силах имеет под собой почву. У нас в Италии есть поговорка: «Жизнь, как новогодняя елка, – всегда найдется тот, кто разобьет шары».

Константин хотел было едко ответить, но вдруг понял, что его собеседник повесил трубку, не попрощавшись.

– Сволочь макаронная, – выругался он уже по-русски. – Я тоже знаю итальянские пословицы, и мне больше подходит другая: «Лучше прожить один день львом, чем сто лет овцой». Ну ничего, после сегодняшней ночи не я, а ты будешь пресмыкаться передо мной и просить об услуге!

Константин встал и посмотрел в окно на поздний зимний рассвет, который будил сонный город. Искусственная ель у входа в бизнес-центр переливалась разноцветными гирляндами, напоминая, что сегодня главный праздник года, а дворник усердно чистил дорожку от выпавшего за ночь снега, так, будто от этого зависело, придет сегодня в полночь Новый год или нет.

Люди готовились к чему-то необыкновенному, к чуду, к сказке, но их, как всегда, обманет мифический Дед Мороз, а вот Константин действительно обретет в эту новогоднюю ночь многое. Он получит власть и могущество, и поможет ему в этом не старик из советских мультфильмов, а реальный человек – молодой, умный и бедный, который по наивности даже не заподозрит об этом. «Ты будешь просить, а я тебе откажу, – прокрутив в воображении приятную ему ситуацию, проговорил Константин, обращаясь к сумрачному окну, – потому что я все продумал, потому что на моей елке шары пластиковые, и их невозможно разбить». Он зло усмехнулся и щелкнул по носу свое исчезающее отражение.

В этот момент в кабинет постучались, тихо и неуверенно. Так, будто он нашкодивший кот, мог скрестись только Адам, забитый по жизни человек, несмотря на его светлый ум. Именно поэтому Константин и терпел его рядом так долго. Адам не умел пользоваться мозгами себе на пользу, а Константин с успехом проделывал это вот уже лет десять, используя себе во благо мозги помощника.

– Заходи, – крикнул он, и дверь тут же открылась. Адам зашел в кабинет, словно школьник, который боится, что его будут ругать за опоздание. Но Константин знал, что помощник не сделал ничего плохого. Этот уже взрослый мужчина – просто испуганный сын деспотичной мамы, который даже к тридцати пяти не разучился бояться взрослых и сильных, по его мнению, людей.

– Здравствуйте, Константин, – произнес он, не проходя внутрь кабинета, словно и для этого ему нужно было отдельное разрешение. – У нас все готово. Останется лишь на вашем компьютере, когда ровно в двенадцать программа перезапустится, прописать счета из этого конверта. Я их только что получил от посыльного.

Адам вытащил из папки листок бумаги и протянул шефу.

– Положи на стол, – скучающим тоном велел Константин, отметив лениво, что макаронник не доверяет Интернету и прислал своего человека, чтобы передать нужные цифры лично в руки.

– Я могу быть на сегодня свободен? – спросил Адам осторожно и, казалось, сам испугался этого вопроса.

– Ты это серьезно? – Константин обернулся и грозно взглянул на помощника. Ему доставляло удовольствие видеть, как взрослый мужик достаточно крупной комплекции моментально терялся от малейшего повышения голоса и начинал поправлять свои крупные кудри. – У нас сегодня такое серьезное дело, – еще жестче продолжил Константин, – у нас, можно сказать, все поставлено на кон. Если выгорит – мы с тобой будем королями, к нам выстроится очередь желающих воспользоваться нашими услугами, а мы будем выбирать, кому помочь, а кого послать на три буквы. А если все провалится, то самое малое, что может произойти, это то, что макаронник, забрав свои деньги, потребует с нас еще и проценты компенсации. А с той суммы, что он сейчас нам доверил, будут очень и очень большие проценты. Я, конечно, выкручусь, но это подорвет мое финансовое состояние, не говоря уже об имидже. Главное, что меня никто после этого не будет воспринимать всерьез. Это равносильно бизнес-самоубийству: ведь никто из деловой среды больше не захочет иметь со мной дел!

Константин разошелся и последние слова уже прокричал, разделяя на слоги, словно пытался напугать помощника еще сильнее. Он, конечно, лукавил: успех сегодняшней операции будет только его победой, королем станет один – Константин, а умный еврейский мальчик Адам окажется совершенно ни при чем.

– Все будет хорошо, – так же, по слогам, но только тихо и испуганно, ответил шефу Адам. – Мы с вами ровно год назад проверяли систему, и все прошло идеально.

– Да, – снова перейдя на спокойный тон ответил Константин, – но тогда сумма была на десять порядков меньше сегодняшней и мы задействовали мои деньги, а не деньги итальянской мафии.

– А я говорил, не надо было связываться с этим доном Лучано, – быстро высказался Адам, словно это было для него больной темой. – Таким людям нельзя доверять.

– Никто другой не полез бы в авантюру, подобную нашей. Знаешь, почему?

Адам промолчал, полагая, что это риторический вопрос, и Константин продолжил:

– Не потому, что никто не поверит в нашу систему, а потому, что она еще никем не опробована, и все боятся потерять деньги, – со злостью закончил он.

Как будто помня, что сегодня Новый год, метель за окном продолжала кружить и натужно завывать, тихо и страшно, словно пророча беду.

– А знаешь, почему не боится этого итальянец? – вновь обратился к подчиненному Константин. – Да потому что он вернет свои средства в любом случае, чего бы ему это ни стоило. И закон для этого дону Лучано не нужен: он, напротив, только мешает человеку, для которого не существует ни законов, ни границ.

Адам достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб. Крупные кудри в его прическе прилипли ко лбу, словно мужчина только что вышел из парной.

– Но есть и хорошие новости, – вновь, как в начале разговора, Константин улыбнулся, как будто и не было монолога на повышенных тонах. – Если у нас все получится, то именно этот итальяшка сделает нам такую железобетонную рекламу в нужной среде, о какой можно только мечтать.

Адам хотел еще что-то сказать шефу, но в приемной послышались громкие голоса, постепенно переходящие в крик. Переглянувшись, они, не сговариваясь, направились туда.

У Константина вдруг сильно засосало под ложечкой, так сильно, что это было похоже на дурное предчувствие. Хорошо, что он не верит ни в какие приметы.

Глава 5

Вода и огонь – хорошие слуги, но страшные господа

«Поесть, видимо, не получится», – с тоской подумал Степан, когда начались крики, а его желудок призывно загудел.

А ведь еще десять минут назад, там, в лифте, ему казалось, что завтрак все же состоится.

Лифт гудел, как-то очень натужно проплывая этажи, будто старая баржа. Степан стеснялся своей желтой куртки доставщика и потому носил кепку с большим козырьком, чтобы не было видно лица. Хотя этот головной убор в конце декабря был не лучшим выбором, но кепка была обязательной частью его рабочей одежды.

«Когда-нибудь я обязательно разбогатею, буду ездить на крутой тачке, но это будет потом. Мне всего двадцать два, все еще впереди, а сейчас надо немного подзаработать, чтобы закончить универ, – эти успокоительные мысли крутились в голове Степана, пока лифт медленно поднимал его на двенадцатый этаж. – У матери деньги брать зашквар, нет их у нее, да никогда и не было. Еще и младшего балбеса поднимать как-то надо, а он только в восьмой перешел. И так был с шилом в заднице, а теперь вообще подросток, жесть. Матери трудно с ним, совсем он ее не слушается. Вот только я немного и сдерживаю эту его придурь».

Мать вздохнула полегче лишь год назад, когда не стало деда. Он изводил всю семью даже похлеще брата, перестав вызывать жалость своим параличом, остались только брезгливость и раздражение. Инсульт, повлиявший на мозг, сделал из человека монстра, ненавидящего всех и вся.

Отец, уйдя из семьи почти девять лет назад, сразу же заболел частичной амнезией, забыв про свою прошлую жизнь. Алименты он платил исправно, но только со своей официальной зарплаты, которую его же бухгалтер прописал по минимуму. Фирму, производящую огромные тиражи красивых пластиковых пакетов, отец прозорливо оформил на того же бухгалтера, причем задолго до развода с мамой. Родительница узнала об этом только тогда, когда за супругом закрывалась дверь, а уже на суде на ее робкое «это наше общее дело» матери предъявили подписанное ее собственной рукой разрешение на продажу предприятия. Когда женщина успела завизировать этот документ, она, естественно, не помнила, потому как безоговорочно доверяла отцу.

Позже она много раз будет говорить Степке тихо, чтоб не разбудить деда и не накликать большей беды:

– Ты, сыночка, всегда помни, что вторая половинка – это, по сути, чужой человек, и он может предать тебя в любую минуту. Даже если поначалу будет казаться, что вы единое целое, не забывай об этом. Когда это понимание приходит неожиданно, это такая боль, что ее не пережить.

В общем, к уходу папаша подготовился основательно, и Степан даже не знал, каких чувств испытывает к нему больше – ненависти или восхищения. Иногда, видя, как трудно матери, он скрипел зубами в приступе злобы. Молодому человеку казалось, что, если бы в тот момент отец попался ему под руку, Степан бы убил его, не задумываясь. Но случалось и другое. Когда он заходил на страницу отца в социальной сети, то, бывало, не контролируя свою святую ненависть, восторгался им. Человек жил для себя, без лишних обязательств. Недавно вторая жена тоже ушла в утиль, освободив место более молодой; ее отец, как водится, тоже оставил с носом, ведь под рукой наверняка по-прежнему был верный бухгалтер. Отец со временем становился все более лощеным и успешным, получая от жизни все и забывая при этом поздравить собственных детей с днем рождения, не говоря уже о подарках.

Мама же от постоянной работы и от того, что часто не было денег, наоборот, очень быстро старела, и уже трудно было представить их вместе. Так ненависть или восхищение? Нет, скорее, ни то, ни другое. Степан хотел походить на него, хотел стать успешным и богатым, но при условии, что отец об этом узнает. Узнает и примет его как равного.

Как тогда, в том единственном воспоминании, которое Степан бережно хранил в памяти. Степе семь, папа редко бывает дома, но мальчику кажется, что это из-за деда. Маминого отца парализовало, и он стал жить с ними. Вместе с дедом в дом переехала постоянная вонь и старческие вопли с матами и проклятиями в адрес всех членов семьи по порядку. Маленький Степка еще не привык к этому, потому сидел в прихожей и плакал, когда отец вернулся домой с работы. Что на него тогда нашло, было непонятно, но он взял Степана с собой, и они пошли в бар на соседней улице. Там отец взял себе пива с кальмарами и стал рассказывать сыну о своем детстве, которое, к слову, тоже было безрадостным. Степка потихоньку таскал с его тарелки неровные колечки копченого кальмара и слушал отца с открытым ртом, боясь испортить ту, по его мнению, идиллию. В тот момент отец разговаривал с ним, как с равным, – это было в первый и последний раз. Степан никогда больше не ел такого вкусного кальмара, как тогда, в третьесортном баре на соседней улице.

От воспоминаний противно потянуло в желудке, хотя, возможно, это оттого, что он не успел позавтракать перед сменой. Надо будет перекусить, когда он доставит этот важный и хорошо оплачиваемый заказ. За углом стеклянного карандаша, как он окрестил это странное офисное здание, есть фастфуд, где можно будет взять дешевый бургер и сладкий кофе. Все это, конечно, вредно и все такое, но зато от майонеза и жирной котлеты голод уйдет надолго, и до вечера можно будет про еду не вспоминать. Слюни тут же наполнили рот, и захотелось быстрее побежать в уютную круглосуточную кафешку, пропитанную запахом картошки фри и жареного мяса.

Все пассажиры лифта как-то чересчур дружно вышли на двенадцатом этаже, и Степана это почему-то очень напрягло. Он и в лифте чувствовал себя неловко рядом с этими хмурыми и хорошо одетыми людьми, стыдясь своей ярко-желтой куртки; ему казалось, что она кричит: «Смотрите на меня, я доставщик!» Пока лифт ехал, Степан усиленно считал этажи, словно помогая механизму быстрее подняться и выпустить его из тяжелого пространства. Получается, теперь ему придется еще и в приемной протискиваться среди разодетых персонажей, пытаясь найти того, кому предназначается доставка. В заказе указано, что пакеты необходимо вручить лично в руки Константину Коневу, и за это курьеру причитается достаточно щедрый бонус. А так как на него обратят внимание в последнюю очередь, придется уступить дорогу всем этим хмурым людям.

Пропустив всех пассажиров лифта вперед, Степан последним зашел в приемную генерального директора, куда было сказано доставить заказ. Вместе с ним у двери остановилась седая женщина, которая казалась даже более неуверенной, чем он, хотя куда уж больше. Степан решил подождать у дверей, пока толпа рассосется, но этого так и не случилось. Потому как следом за ними на этаж зашел пожилой мужик, лохматый, с копной седых волос, словно он не знал, что в мире существуют расческа и парикмахер, и поставил своим громким вопросом всех в тупик:

– Где тут у вас щиток электрический? Меня вызвали срочно, сказали, шалит он у вас, а охранники тупые ничего объяснить не могут. Один тут вызвался мне показывать и куда-то запропастился, – видимо, мужчина был электриком, говорил он громко и тяжело дышал, словно пробежал стометровку. – Я Иваныч, – зачем-то представился он, немного отдышавшись.

Люди стали оглядываться, словно по лицам пытаясь определить, кто же здесь может знать о местонахождении электрощита, и все взгляды одновременно остановились на девушке лет двадцати семи, которая успела дошагать на своих огромных каблуках до стола секретаря. Она повернулась к своему спутнику, чтобы забрать у него огромную сумку, но, заметив внимание к своей персоне, неуверенно сказала:

– Я здесь на испытательном сроке, – выдала она фразу, которая, по ее мнению, должна была все объяснить.

– Едрит-мадрид! – выругался мужик в рабочем комбинезоне, представившийся Иванычем. – Где же этого недоделанного носит? Охранник, мать его, сказал: «Пойдем, покажу», – и побежал! А как Иваныч побежит за ним по лестнице? Ему двадцать на вид, а мне почти пятьдесят внутри. Плюс ко всему вчера уже приближение праздника отмечал, год этот паршивый провожал, будь он неладен. Налицо ди-скри-ми-на-ци-я! – еле выговорил длинное слово электрик. – Вот почему в вашем здании рабочим нельзя на лифте подниматься? – возмущенно обратился он к присутствующим, но никто не ответил.

Степан стоял рядом с электриком и чувствовал мощный запах спиртного, исходящий от этого нелепого мужчины.

– Пожар! – в приемную вбежал щуплый охранник и начал сбивчиво кричать в свою рацию: – Возгорание в щитке на площадке между одиннадцатым и двенадцатым этажами, горит проводка, черный дым распространяется наверх.

– Показывай, что там со щитком! – скомандовал электрик Иваныч, и они с охранником выскочили из приемной.

В этот момент погас свет, так неожиданно и страшно, что все вздрогнули. Люди стояли и смотрели друг на друга, не зная, как себя вести.

– Наверное, нужно эвакуироваться, – вдруг сказала рыжая девушка на высоких каблуках, почувствовав, что люди ждут от нее какого-то решения. Она вся мелко дрожала, а в глазах у нее застыла паника. Остальным была не вполне понятна столь резкая реакция секретарши, словно она знала что-то, чего им пока не сообщили.

– Помогите! – не выдержав, закричала она и стала бегать по холлу, будто забыла, где выход.

Люди стояли в нерешительности, словно думая, что бежать первым – это трусость. Пока все принимали решение, уходить или остаться, вернулся электрик.

– Все, нет дороги, – сипло кашляя, заявил Иваныч. – Там все в дыму, лифт, естественно, не работает, а лестница нам уже недоступна.

– Что случилось? – требовательно спросил мужчина, вышедший из кабинета. Он был красиво одет, а над его залитой лаком укладкой наверняка с утра потрудились парикмахеры. – И вообще, что вы все здесь делаете? – удивился он, но ответа не последовало. – Секретарь! – грозно крикнул мужчина на истерично рыдавшую девушку, которая пару минут назад робко предлагала всем эвакуироваться. – Я сказал без моего особого распоряжения ее не пускать, – с этими словами он ткнул пальцем в роскошную шатенку, что нервно поглаживала свою красивую шубу, испуганно выпучив глаза. – Ты уволена!