Дети вечного марта. Книга 2

Пелинор сидел в парадной зале. Рядом ни Беры, ни племянницы, даже из стражи никого. Медведище задумался лбом в кулак, не сразу оторвался от своей думки, и только, когда Александр дошёл до середины залы, поднял тяжёлые глаза.

Санька остановился. Вспомнил, как впервые прикатили в крепость, как с перепугу хотелось кинуться на спину, подставляя мягкий живот, чтобы медведь не задрал ненароком. Как пытался унять непонятный внутренний бунт. Тогда Пелинор казался великаном. Сегодня будто стал меньше ростом.

– Разговор долгий будет, – без предисловий начал князь. – Садись.

Креслице стояло рядом с княжеским троном. Санька представил, как будет снизу вверх заглядывать медведю в глаза, а тот сверху вниз учить котейку уму разуму, и остался на месте. Но Пелинор не разгневался, не зарычал. Откинулся в кресле, ещё помолчал, глядя в светлые глаза парня, и тяжело выдавил:

– Они уехали. Стой, молчи! Дослушай сначала. Я тебе врать не собираюсь. И хотел бы, да только хорошего из этого ничего не выйдет. Лучше сразу… я их не отговаривал. У меня на то были веские причины. И не в Эрике дело. Оставим мою семью, не о ней речь. Хотя счастье Эрики для меня стоит не на последнем месте. На, читай.

Князь протянул Сане свиток голубиной почты. Кот с трудом развернул туго скрученную бумажную ленту и вгляделся в мелкие буковки.

«Хранителю границы князю Пелинору.

Земли красных медведей в центральном герцогстве находятся под Нашим постоянным и неусыпным контролем. От Вас, князь, зависит, дождутся ли они своего владельца в целости и сохранности. Спешу Вас уведомить, что внутреннюю границу, отделяющую Ваш участок Невьи от герцогского домена, на сегодняшний день контролируют егеря. Столь серьёзные меры пришлось принять в связи с Весёлым походом. Арлекины распоясались, став угрозой миру и спокойствию государства. Нам стало известно, что, по крайней мере, одна группа просочилась в приграничье. Вам, князь, вменяется в обязанность поимка и выдача арлекинов законным властям. Особое внимание прошу уделить котам. Разыскивается мужчина до тридцати лет. Его необходимо изолировать от остальных и передать в руки легата клира. Легат будет к Вам тотчас по получении от Вас уведомления.

Арий».

Саня поискал глазами, куда деть послание. Свиток неприятно холодил руки. Показались когти. Не потянись князь забрать, валяться бы официальной бумажке на полу.

Пелинор смотрел испытующе. А Саня вроде и не удивился. Откуда князюшке знать, что за котом уже не первый месяц гоняются. Может, и не за ними, конечно, но Сане отчего-то казалось, что за ними. Да и любому бы на его месте, наверное.

– Я показал это послание Эду, – заговорил Пелинор. – Предложил остаться здесь и переждать смуту. Он отказался. Дайрена было не остановить. Он всю жизнь прёт против здравого смысла. Доигрался – бродяжничает. Конь и женщины слепо ему подчиняются. Всё, что я мог – это попытаться уберечь тебя.

– Не исспросив моего согласия?

Плечи сами развернулись. Глаза в глаза… и медведь начал наливаться гневом. Губы сомкнулись в твёрдую линию. Побуровел, надвинулся на котейку.

– Против вас вышла вся герцогская гвардия. Будь вы трижды арлекины – не справитесь. У твоих, с позволения сказать, друзей – свои планы. Дайрен вообще всех дёргает за ниточки, как умелый кукловод. Я просто обязан был спасти хоть одного из вас. Тебе судить и тебе решать, прав я или нет. Погоди, я ещё не закончил. В приграничье ты получаешь шанс не просто живым остаться, ты станешь моим первым помощником – правой рукой. Власть, Александр, штука не только полезная, но и очень сладкая. Ты её ещё не пробовал. Как распробуешь, за уши не оттянуть будет. Что же касается Эрики, вижу, не всё у вас ладно, но Предками тебя заклинаю, не спеши. Жизнь длинная…

И что тут возражать, и как тут возражать? Куда ни кинь – Пелинор кругом прав. И что Дайрен личность тёмная – прав. И что впятером им с егерями нипочём не справиться… теперь уже вчетвером.

– Когда они уехали?

– Накануне.

– Что же сразу-то не сказал?

– Ты устал, а важные решения следует принимать на свежую голову.

– Куда они поехали?

– Не знаю, они мне не говорили. Думаю, в сторону соседа подались. Через его земли можно выйти к неохраняемой внутренней границе.

– Шак ходит своими дорогами.

– Ты разве не понял? Конь ничего не решает, Эд всему голова.

Саня вспомнил, как они сидели на поваленном дереве, переживая ужас первого отрыва от погони. Как Эд был напуган наравне с остальными, как конь и только конь принял решение.

Кот позволил себе усомниться, но подозревать князя в преднамеренной лжи не торопился. Сколько Пелинор видел арлекинов? Две с половиной недели. Мог и не разобраться.

Всю дорогу до двери Саня ожидал сановного окрика. Но князь не одёрнул зарвавшегося кота – проводил молча.

За дверью стало как-то легче дышать. Санька привалился спиной к створкам. Глаза невидяще обежали коридор.

Всяко выходило, что медведь прав. А товарищи что: обсудили послание герцога, прикинули, что к чему, и решили двигаться дальше без кота. Подхватят по дороге какого-нибудь бродяжку, с ним и въедут на фест. Мало ли котов шляется по герцогству? Сорвался этот, другой сгодится.

В душе ворочалась колючая, горше соли, чернее чёрной патоки обида: его-то, почему не спросили?

А потому! В герцогской бумажке чёрным по серому написано: особо изловить кота до тридцати лет. И в Кленяках, и в Венсе ловили. Не его конкретно, просто молодого кота. Вот многомудрые Шак с собакой и рассудили, что не прорваться им на фест с таким балластом: котейку прихватят и им проходу не дадут.

А раз так, он останется. Всем сразу сделает хорошо. Пелинор больше будет о Границе кручиниться, Бера пуще прежнего начнёт привечать котика. Медвежушка реветь перестанет.

Впору удавиться….

В себя привели голоса за спиной. Саня так и стоял, привалившись к двери; рык Пелинора услышал, будто тот ему в ухо бубнил. И надо бы уйти, да с той стороны услышат. Нехорошо получится.

Кот начал потихоньку отлепляться от двери. Голос Пелинора сменился гневной тирадой Беры:

– Что я могу с ней поделать? Она ревёт, целую лужу наплакала.

Это они об Эрике, – подумал Саня, но ошибся.

– Отправь её в дальнюю деревню под присмотр, быстрее успокоится.

– Она требует, чтобы я сказала, в какую сторону увезли Эдварда.

– Собирается его догонять?

– Да, наверное. Зачем ещё?

– Она беременна?

– Нет, думаю, просто влюбилась.

Разговор, определённо, шёл не о племяннице. Тогда, скорее всего, о Сабине, подружке Эда. Кот уже нечувствительно отлепился от двери и на цыпочках пошёл прочь. Прокрался шагов десять, свернул за угол и только тут дошло: Эдварда чего? – Он не ослышался. Бера сказала не «уехал», а именно «увезли». Даже жаром обдало. Жаль, не остался дослушать. Если вернуться, точно, заметят. Но можно попробовать иначе…

Сабина жила в дальнем одноэтажном крыле дворца. Путаясь в переходах, Саня не скоро вышел в сумрачный длинный коридор с одинаковыми дверями, стукнул в первую – тихо. Пошёл дальше, прислушиваясь и постукивая. То ли с пятой, то ли с шестой попытки отозвались. Кот шагнул в узкую темноватую комнатку. На полу, на пёстром коврике сидела Мата, лошадка, подруга Шака. В руках у девушки топорщилась кожаная безрукавка. Мата прилаживала на неё крупную янтарную бусину. При виде кота девушка подпрыгнула, но работу из рук не выпустила, наоборот, подняла к лицу, будто закрываясь.

– Я ищу Сабину, – объяснил Саня, не понимая, чем так напугал девушку.

– Её нет, – пробубнила из складок безрукавки Мата.

– Где её искать?

– Не знаю.

– А кто знает?

– Госпожа Бера.

Мата готова была сорваться с места и бежать: она его боялась!

– Ты чего так перетрусила? – мирно спросил Саня.

– Я? Н-е-е-т. Вы не предупредили… я не ждала…

Но безрукавку от лица не отводила. Поведение девушки и отказ сообщить, куда подевали собачку, настораживали. А с другой стороны: получила Бера скандал с Сабиной да и заперла строптивую влюблённую девчонку в чулан. Пусть посидит, успокоится. И лошадку пугнули, чтобы неповадно было.

Уже на пороге Саня поймал момент: Мата отняла от лица своё рукоделие. По всей левой щеке расползлась синяя опухоль. Раздутое ухо торчало в сторону баклажаном.

– Кто тебя так? – подскочил кот к девушке.

– Я… сама. Я упала на лестнице, – пробормотала Мата.

Из глаз покатились мелкие прозрачные слезинки. Вблизи Саня заметил, что синяк на щеке прочерчен четырьмя глубокими царапинами. Из мокрой ладони девушки выскользнул крупный чистый кусочек полированного янтаря.

Кот решительно зашагал к себе. Нет, сначала в столовую. Время завтрака давно миновала, но оставаться голодным он не собирался.

Там ему быстро накрыли, принесли вина. Отодвинув запотевший кувшин, Саня потребовал молока. Мажордом побежал исполнять без звука. Слуги вообще двигались где-то за спиной. И ни шепотка, ни словечка, даже шарканья слышно не было. Его окружили глухой стеной. Достучаться? А не появятся ли завтра на лицах не в чём не виноватых людей отметины наподобие тех, что сегодня он видел у Маты? Осталось последнее средство для разрешения нехороших сомнений: пойти и поговорить с Эрикой.

Медвежушки на месте не оказалось. Сидела же постоянно в своей комнате, слёзы точила. Куда её только леший унёс?!

– Ты кого-то потерял?

За спиной стояла Бера, спокойно и приветливо глядя Сане в глаза.

– Да вот хотел… Эрику прогулять.

– Давай, я тебе компанию составлю…

– Пойдём.

Они ушли в дальний конец двора, туда, где курчавился маленький садик.

– Я сама его посадила, – похвасталась медведица. – Хотела побольше развести – не получилось. Ни сил, ни времени не хватает, столько забот. С одной прислугой с ума сойдёшь. Девчонки мои вчера передрались.

– Кто?

– Сабина с Матой. У одной голова разбита, у другой физиономия исполосована. Ревут, каждая в своём углу.

– Что это они?

– Бабские дела! Я особенно не вникала. Их, главное – вовремя растащить. Остынут, помирятся.

– А… – протянул Саня.

Кто б спорил! Разумеется, бабские. Только те полосы, что кот разглядел на щеке Маты, субтильная лапка Сабины нипочём не могла оставить, разве вот эта, большая, холёная, покрытая светло-золотистым пушком.

Бера придержала Саню за локоть и кивнула в сторону круглой беседки:

– Пойдём, посидим.

– Пойдём, – безразлично согласился кот, впервые с приезда в медвежью крепость поймав себя на том, что совершенно не хочет Беры. Всякий раз, когда сталкивался с ней в тихом переходе или в светлой, заполненной людьми столовой, внутри дёргался голый нерв, растравляя воображение. Присутствие Беры щекотало, заставляло постоянно оборачиваться в её сторону, чувствовать её рядом. А сегодня – ушло.

Над беседкой растопырилось дерево с широкими тяжёлыми листьями. Сквозь них почти не проникало света. Всего пара-тройка солнечных пятнышек лежали на столике, да на полу под ногами. Саня задрал голову. Поймал глазом воровато прокравшийся в полумрак луч. Если смотреть, сильно сощурившись, он дробился на мелкие разноцветные волоски. Саня так в детстве забавлялся.

Глазу стало жарко. Кот крепко зажмурился.

– Бера, что тут произошло? Я же чувствую…

– Эд сцепился с Пелинором. Я не знаю, с чего началось. Застала уже конец свары. После того, что Эдди наговорил Владу, он просто не мог остаться в крепости. Я давно не видела Пелинора таким разгневанным. Он рвал и рычал. Эдвард выбежал из залы злой, даже губы побелели. А через час они с Шаком объявили, что уезжают. Прости, если тебе будет неприятно это слышать, но…

– Что?

– Я спросила, как они собираются въехать на фест без кота. Эд сказал: обойдутся, что от тебя одни неприятности. Что, наоборот, одни они скорее доедут. Думаю, не последнюю роль в такой поспешности сыграло послание герцога. Ты стал угрозой всего Эдова предприятия. Он, если не знаешь, не первый раз собирается в герцогский домен. Для аллари уже много лет туда закрыт свободный въезд, только во время Весёлого похода… вот Дайрен и решил всё и за всех. Прости его… У него страшная судьба.

– Ты о чём?

– Это не моя тайна. Эдди сам строго настрого запретил рассказывать о своём прошлом кому-либо. Скажи, много он тебе говорил о своей жизни?

– Нет.

– Прости его, – повторила Бера. – И, если можешь, помирись с Эрикой.

– Я с ней не ссорился, – сухо откликнулся Саня.

– Я всё понимаю… – Бера говорила, отвернувшись в сторону. В её раскрытой ладошке золотой лужицей плавало солнечное пятнышко. – Можно ведь и так: вы с Эрикой заключите союз, а если не поживётся, разойдётесь. Клянусь, никто не станет тебя удерживать.

– Зачем тогда всё это?

– Пелинор требует соблюдения законности. Не скрою, да и чего, собственно, скрывать уже: у него очень серьёзные планы, далеко идущие. Но нужны сподвижники. Став мужем Эрики, ты получишь Родственное право. Влад, видишь ли, считает, что одной преданности делу недостаточно. Став членом семьи, ты получишь долю в богатстве Пелиноров. И заметь, невозвратную долю.

Вот он – бассейн с проточной водой, вот – золотые горы на шёлковых коврах, вот – рубаха, да не цыганского атласа – сервезского тончайшего полотна. И кружева до полу!

– А герцог позволит?

– Ха! Когда большая часть людей из герцогского домена перебежит в Невью, а в княжествах начнётся бунт, герцогу останется только уповать на милость Влада.

Бера ушла, а Саня так и сидел в прохладной беседке время от времени, прихлопывая ладонью прыгающих с места на место солнечных зайчиков. Ветерок шевелил широкие, позванивающие от собственной тяжести листья. Стрекотали в стороне кузнечики.

Голова была тяжёлой. Мысли не хотели вставать строем, копошились, переливаясь, будто тяжёлое липкое масло. С ним уже один раз такое было…

Мамка катала по столу тесто. Тятя заходил и выходил, непривычно тихо притворяя за собой дверь. Сестрёнка сидела рядом с Саней, привалившись с боку, и только вздрагивала, уже отплакавшись.

Саня разминулся с женой, которая пять дней назад отправилась на лесной рубеж проведать старшего брата и мужа заодно. А кота ни раньше, ни позже отпустили домой на побывку.

Только что завершилась страшная по своему напряжению ловля. В одном месте сразу прорвались молоденький, глупый и добрый эрх и пара двуногих ящериц, ростом поменьше, но страшно свирепых и прожорливых. Эрх размахивал хоботом, вставал на задние ноги, но удержаться на них не мог, падал, проседая головой до земли. Голодные ящеры кидались, норовя ухватить его за мягкие заушные складки. Другого уязвимого места у великана не было. Даже задницу прикрывал щиток из костяной брони. Вымя у самок пряталось среди твёрдых костяных чешуек.

Эрху, маленькое неразвитое вымя не сразу разглядели, было жаль. Из-за правого уха уже текло, пятная кусты и траву. Но и подступиться, да просто отогнать двуногих говнюков никто пока не решался. Те шли нахраписто, цепляя когтями корни и выворачивая маленькие деревца. В стороны метались толстые шипастые хвосты. Брат Лильки, Яген, изловчился и кинул копьё. Оно ткнулось хищнику в челюсть, но не убило, а застряло. Одной лапой зверь пытался дотянуться до болезненной помехи, другой норовил ухватить Эрху за лопушастое ухо; подпрыгивал, щёлкал челюстями.

Саня метался у самострелов. Недавно один умелец сообразил, как изготовить большие метательные машины. Деревянные части скрепили железными шкантами, отковали и привезли несколько коротких дротов. Только станины ещё не успели подвести. Умелец предложил поставить самострел на вертящуюся площадку. Место для машин определили между двух скалистых выступов. Никто не знал, почему жители Дебрей валили именно в эту щель. Но им тут готовился надёжный заплот. Если раньше люди обходились только ловчими ямами, да рукопашным боем, на будущее предполагалось закрыть весь участок самострелами. Знай, наворачивай пружину на ворот, целься и дави хитрую спусковую педаль.

Но то в будущем!

Это самое будущее не только для молодой глупенькой эрхи, но и для людей сделалось вдруг туманным и совсем не обязательным. Одна ящерица ещё трепала эрху за жёсткое ухо, стараясь пригнуть к земле и дотянуться до мягкого. Вторая, развернувшись, побежала на защитников рубежа. А бегала он, как оказалось, очень и очень быстро. Двое не убереглись. Остальные кинулись врассыпную. Санька ужаснулся. Ящерица была и всего-то на голову выше самого высокого человека, но хлебальник – мамкина прялка – влезет. Самострел лежал на боку, как раз приготовили устанавливать. Санька схватился за дрот – тяжёл, и коротковат – ни метнуть, ни в ближнем бою отмахаться.

Пока кот метался, кто-то из защитников рубежа удачно кинул копьё, оно застряло у зверя в ноге. И началось! Заревев не хуже эрхи, ящерица пошла широким кругом, заметая по пути хвостом. Ещё один человек попал под удар. Ящерица его тут же словила короткими передними лапами и потащила в пасть. Санька этого мужика знал и, увидев, как его сначала разорвало, а потом и вовсе разжевало, сам взвыл в голос. Под ногами валялись бесполезные тяжёлые копья, коленчато изгибалась издевательски аккуратная самострельная машина.

Чем её поднял Саня? Не иначе единой ненавистью к прожорливой безмозглой твари, которая ещё немного и до него дорвётся, потому что остальные защитники убрались за линию ловчих ям. Её потом, конечно, загонят на колья. Только коту и раненной, орущей дурным голосом эрхе оно будет безразлично.

Но поднял, в запале даже не удивившись неизвестно откуда взявшейся силе; пристроил толстое копьё в паз, намотал струну на ворот, ещё подвернул самострел и вдавил педаль до упора.

Кто не видел, потом нипочём не верил, что на одно копьё насели сразу две зверюги. Так получилось, что и вторая, бросив эрху, понеслась ловить защитников рубежа. Повезло Саньке, как никому ещё не везло в Камишере, – одним выстрелом избавиться от двойной напасти.

Кот откинулся головой на стенку. Сестрёнка пошевелилась, всхлипнула. Санька не винил раненую эрху, которую отвели в большой загон.

Молодых эрхов старались поберечь. Они легко приручались и жили потом бок о бок с людьми, работая по хозяйству не хуже волов.

Явившись на рубеж и повидав брата, Лилька пошла на дальний кордон, где нёс службу Санька. Не один и не двое набивались к ней в провожатые. Только она всех обсмеяла, хуже – обхитрила, дурочка, и по тропинке убежала искать мужа одна. Шла так, шла до самых сумерек, да и сбилась с торной дорожки. А когда в темноте набрела на загон, даже обрадовалась, пролезла между широко поставленными кольями и заторопилась напрямик. Говорят, несколько раз успела крикнуть, позвать Саню…

Эрха была не виновата: Лилька напугала глупую раненную скотину, и та её затоптала.

Мамка бросила скалку, подошла к Сане:

– Водички тебе принести?

– Не хочу.

– Сыночка…

Мамка села рядом, прикорнув головой к его плечу. Сестрёнка опять всхлипнула.

– Уйду я, – не открывая глаз, сказал Саня. – Иначе так и буду ждать, когда дверь откроется, и Лилька в горницу вбежит. Утром шаги во дворе услышал…

– Это Олюшка прибегала, ей как раз вчера пять исполнилось. Во дворе меня поймала и говорит, пусть, раз сестрёнки больше нет, дядя Саня теперь на мне женится.

– У-у-у… – взвыл Санька. Мать обхватила его за плечи:

– Иди сыночка, белый свет посмотри. Может, родную свою кровь где встретишь, только нас не забывай.

– Мамка, зачем люди любят друг друга?

– А зачем они дышат? От Бога оно. Перемоги, сыночка, и новое дыхание откроется. Только нас не забывай…

Глава 2

По зелёному бархатистому сукну в беспорядке валялись книги и всякие безделушки, включающие государственную печать; на самом краю в критической точке балансировал тонкий стеклянный кувшин с остатками вина.

Вчера герцог позволил себе выпить сока виноградной лозы, о чём жалел и по сей момент. Наутро, после даже незначительного возлияния, его начинала трепать жуткая депрессия, мир погружался в пучину. Хотелось, не поднимаясь с места, одним мановением крушить и ломать. Ещё лучше – мучить. И смотреть в глаза жертве, дабы убедиться, она тебя видит и ненавидит. Тех, кто быстро ломался, Арий уничтожал немедленно. Тех, кто сопротивлялся, герцог тянул, как дорогой напиток – по капельке. И уже полным торжеством, означающим выход из перманентной депрессии, было, когда такой упрямец падал к ногам своего палача, умоляя о пощаде или, что практически одно и то же, о смерти.

«Как ещё мало он правит, – уныло размышлял Арий, – всего каких-то двадцать лет. За такой короткий срок невозможно вытравить у людей привычки к сонному, тухлому отвратительно пресному существованию, когда всё заранее известно, когда кругом мир благодать и ласковый покой. Не разверзнутся небеса, не обрушится на беспечную голову смерть. Не прогремит завораживающее слово герцога, и, как родился, так и будешь копошиться в собственном углу. Да, разумеется, украшая, да, разумеется, прикипев сердцем к покою, уюту и бесконфликтности существования. К аллари-господину, которого любишь или хотя бы терпишь.

Как можно проникнуться любовью, да просто доверием – к нелюдю!? Разве можно вообще хоть кому-нибудь доверять? Должно трезво мыслить, прогнав морок покойного приятия жизни и призвав в судии режущий нерв смерти…

Он никогда не подпадёт под очарование нелюдей и самой земли, вскормившей аллари. Она их не рождала, но приняла ведь, не отвергла. Как впрочем, и людей…

Крен, герцог Арий знал, что аллари проникли сюда из другого мира, оседлав поток межпространственного вихря. Они убегали от людей! Нелюди! Неполноценные, недостойные жить существа!

Пора было остановиться. Накрути он себя ещё немного и ведь побежит в подвал. Там в путанице катакомб пряталась камера пыток, в которую водили неугодных. Наружу из них не вышел ни один. А жаль, между прочим. Пойди молва гулять сначала по переходам замка, потом по городу, а там и по всему герцогству, его, Ария, ещё больше бы стали бояться. Но ему это пока запрещено. Ему! Герцогу!.. и запрещено.

Сознание не желало мириться с таким унижением. Однако Дух Башни, обитающий в вязкой темноте, единственной комнаты верхнего яруса, к которой вела лестница в сто двадцать девять ступеней, имел пока над герцогом неограниченную власть.

Внезапный неистовый гнев толкнул кувшин. Вино плеснуло внутри синего стекла. Сосуд накренился, но не упал, а, пролетев с метр по воздуху, вдребезги расшибся о лазуритовую колонну. Когда же, наконец, можно будет избавиться от этого пронзительно-синего камня! Вино кровавой лужей растеклось по полу.

Под всеми четырьмя колоннами по мрамору змеились тёмные разводы. Вино впитывалось в пористый камень, не желая отмываться. Герцог нещадно наказывал слуг, но они просто не могли – все, как один, стоя на коленях, клялись, нет, сначала драили мрамор, стирая руки в кровь, а потом клялись, что отмыть вино невозможно – и действительно не могли, ему ли не знать. Наказывая людей за якобы нерадивость, он тем самым избывал свою ненависть к аллари и презрение к людям.

Крен, герцог Арий, был ни то, ни другое. Он был единственным в своём роде…

Не единственным! Это – второй после наличия Духа Башни момент, вызывавший ту самую перманентную депрессию. Кроме него где-то жили ещё двое. Все они – дети одного отца. Брата Крен немного помнил. Сестру – нет. Но точно знал, что они оба живы и имеют сношения с Духом.

Отец им тоже отдаёт приказы? И они так же дрожат и испытывают страшное унижение? Или, наоборот, благоговея, ползут в темноту на брюхе, чтобы вернуться счастливыми, с подачкой в руках? Или в лапах? У брата были тоненькие полупрозрачные кисти с аморфными пальчиками. Потом они превратились в нормальные человеческие руки.

Воспоминания смущали и заставляли опасаться давным-давно исчезнувшего из его жизни родственника.

Своего отца Солара Арий чаще именовал Духом Башни. А людям подсунул, как бога Светоноса – замечательное, несущее надежду имя! Отец в очередной визит изволил подать по этому поводу одобрительный смешок.

Арий не мог сбросить со счетов существование брата и сестры, о которой, кстати, вообще не знал, где она и кто, но не оставлял надежды найти и уничтожить. Если Дух позволит… и если сестра не найдёт его первой. Кто знает, какие способности имеются у этой неизвестной ему суки, вышедшей из непарной с ним икринки. Её пару мать успела съесть. Нет бы, ей поторопиться, и слопать ещё одного. Дух опередил…

Герцог раздражённо огляделся. Всё в зале напоминало прежних властителей. Аллари, уже практически объявленные проклятием герцогства, некогда тут были господами, опорой и сутью. Они и сегодня, дай им волю, остались бы сутью и продолжали безнаказанно и бесконтрольно черпать могущество в силовом поле континента.

Дух считал, что тем самым они ослабляют ментал, следствием чего в недалеком будущем явятся катаклизмы, способные уничтожить сам материк, а значит и людей. Случись такое, Арию тоже не останется места в действительности.