Цельнометаллический человек

И тут…

Приходит сигнал: есть контакт!

Петр дышит еще быстрее и громче. По лбу опять течет пот, ест глаза. Голова кружится. Кровь из носа капает на пульт управления. Все на центральным посту словно становится жидким, теряет плотность и растекается. Прорезиненное кресло, решетка металлической палубы под ногами… Как воск, оплывают переборки, сплошь покрытые вентилями, клапанами, трубами, коробами с приборами, какими-то нагелями и еще черт знает чем. В глазах начинает темнеть. Петра закручивает, стягивая с кресла. Кажется, он сползает…

Нет! Нельзя. Сейчас нельзя отключаться. Тем более, упасть ему экзоскелет не позволит. Или позволит? Ведь экзоскелет управляется нервной системой.

– Я «Санкт-Петербург». Я «Санкт-Петербург». Я «Санкт-Петербург». – Прорывается голосовая расшифровка сигнала.

Петр аж всхлипывает.

– Я бот М216, – трясущейся рукой он подносит к губам стакан. Стекло прыгает, бьется о зубы. Почти пустой, стакан кажется тяжелым как камень. Петр не может сосредоточиться, чтобы построить фразу, следуя правилам морской связи. Поэтому спрашивает по-простому. – Что с вами? Сколько живых на борту?

Отвечают так же просто:

– Не знаю. Мы в командном отсеке, к соседним отсекам доступа нет. Авария в носовой части корпуса, был сильный удар, звуки взрыва, трясло. Кажется, нас бортом протащило. Реактор остановлен. Все андроиды при аварии отключились. Герметичность лодки нарушена, нас подтопляет. Кислород больше не генерируется, дышать становится тяжело. «Нева» сбоит, и вообще, здесь ничего не работает. Я починил только длинноволновую связь

Женский голос сбивает. Петр переключает передатчик на мужской баритон.

– С кем я говорю? – он задает самый трудный вопрос. И хочет, и боится услышать ответ.

Как громко гудит что-то в ушах. Ах да, вентиляция.

– Павел Ильич Горяев, наблю…

– Пашка! – вырывается у Петра.

– Петька, ты что ли?!

– Ты чего не здороваешься? – Зачем-то говорит Петр.

– Теперь верю. Это и правда ты! Обалдеть! Брат…

– Ага. Я болтаюсь в двухстах метрах над вами. Как кавалерия, на выручку прискакал. Так что давай, в двух словах без казенщины. Что у вас происходит?

– А хрен его знает. Вам снаружи виднее. У нас ничерта не работает, «Нева» мерцает, андроиды как трупы валяются. Со мной мичман Розенфот, он ранен. То ли без сознания, то ли заснул наконец, я его трогать не буду. Петь, ты же нас вытащишь? Правда?

Петр кивает, потом спохватывается и говорит твердое «Да».

Параллельно разговору он проверяет свою наносеть. Дроны на борту «Санкт-Петербурга» не отозвались. Должно быть, грузовой отсек вместе с содержимым уничтожило столкновение.

– Что я должен сделать со своей стороны? – Спрашивает Павел.

– Дыши и молчи. – Просит Петр, надеясь на стабильность сигнала. – Я начинаю внедряться в «Неву».

Пять минут спустя картина условно понятна. С горечью Петр признает: брата эвакуировать не получится. Никак. То есть, совсем никак. Расположенную в передней части спасательную капсулу переклинило после удара, аварийный отсек заполнен водой, спереди тоже не выйти. Тут ничего не исправишь, и Петр переключается на основную задачу. Он должен поднять «Санкт-Петербург» на поверхность. Носовой части у лодки, считай, уже нет. Но сохранившиеся отсеки должны выдержать подъем с глубины.

– Петь, ты тут?

– Тут. Не боись. Я подключился к «Неве».

– Ты чертов гений!

– Я чертов гений! – эхом хвалит себя Петр, потому что в этот момент получает новые, на этот раз позитивные вводные. Отозвался один из геологоразведочных дронов, лежащий в грунте неподалеку от лодки. По счастливой случайности его не снесло в глубину Курило-Камчатского желоба. Петр перегруппировывает новых рабочих муравьишек в три дрона поменьше, и стабилизирует связь. Два выгруженных дрона он тоже делит на части.

Передатчик оживает, синтезирует голос:

– Тут все скрипит. И капает. Свет погас, только аварийная лампа мигает. Я могу что-то со своей стороны делать?

– Можешь. Павлик, заткнись! Не мешай думать.

Нужно запустить дронов на «Санкт-Петербург» и попытаться с их помощью починиться. Включить второй, недоступный Павлу резервный генератор и продуть балластные цистерны, а после… Озеров назвал бы эту идею самонадеятельной. Брат – гениальной. Но других мыслей у Петра нет.

– Когда скажу, впустишь моих малышей? Нам нужен входной люк под центральным постом.

– Так мы же на грунте!

– А у меня три горнодобывающих дрона. Подожди, я сейчас до тебя докопаюсь. Связь может быть нестабильной. – Предупреждает Петр. – Так, ты помнишь, как выравнивают давление? Сможешь помочь?

– Как?! Если тут ничерта не работает?!

Петр со вздохом упирается в пульт локтями, прячет в ладонях лицо. Так меньше кружится голова. После эмоционального подъема наступил спад, требуются усилия, чтобы хоть как-то собраться.

У Петра есть данные с грифом «секретно» от конструкторского бюро, но ему они не нужны. Он рисует в воображении «Санкт-Петербург», слой за слоем, так, как его чувствует. Наверное, что-то подобное представляют опытные хирурги, когда готовятся к операции.

«Я и правда не человек. Я долбаный дрон», – понимает Петр с отчаянно острой отчетливостью.

– Слушай сюда… – Только бы не лишиться сознания. Петр растирает переносицу и начинает говорить короткими рублеными предложениями, надеясь, что брат запомнит порядок действий и не запутается. Параллельно он программирует, закованные в экзоскелет пальцы летают, дирижируя алгоритмами.

Дроны перегруппировались и бурят под лодкой породу.

– Работает только правая половина балластных цистерн. Сейчас я попробую вас поднять. Скорость всплытия может получиться не до конца контролируемой. Будет жестко. Может, кессонка накроет. Тебе нужно как-нибудь мичмана твоего закрепить. Если сам никак не закрепишься, за что-нибудь уцепись, где не сильно торчит, потому что вас будет вращать аж до самой поверхности. Амирханова предупреди, раз теперь с ним можно связаться.

Павел отзывается отрывистым «Ага».

– Прием. Все готовы? – Спрашивает Петр спустя две минуты.

– Вроде да, – говорит Павел. И неожиданно добавляет. – Спасибо, Петь. Ты самый лучший брат на свете.

Это звучит наивно, по-детски, не к месту. Так, что душу корежит.

Смутившись, Петр командует:

– Поехали.

Дроны действуют самостоятельно, по протоколу. Теперь от Петра ничего не зависит, ему больше не нужно принимать решения лихорадочно быстро. И Петр заново начинает слышать и чувствовать, воспринимать все, что происходит в собственном боте. Слышит какофонию пугающих звуков, горестно всхлипывающий сонар.

Он дожидается двойной сигнал с «Санкт-Петербурга». Приборы «грузовичка» отмечают движение лодки, фиксируют ее приближение. Вскоре «Грузовичок» и «Петруха» оказываются на одной линии. Потом лодка с братом уходит наверх.

На Петра накатывает чудовищная, размером с Тихий океан глыба усталости. Нет, он не дрон. Он маленький, хрупкий парализованный человечек, завернутый в металлическую фольгу. Петр переводит управление всплытием «грузовичка» в автономный режим.

Связь с «Санкт-Петербургом» стабильна, позволяет держать руку на пульсе. Наверху дежурят военные и многофункциональное аварийно-спасательное судно, красное, как помидор. Угроза цунами ликвидирована. Брат спасен, Павел пролечится и позабудет о тяге к умопомрачительным красотам глубоководного туризма. «Петруху» отбуксируют на верфь, там посмотрят, что можно сделать. Секретность реактора сохранена. Запасы русия на положенном месте. И вообще, все хорошо.

Петр поднимает голову. Смотрит на крашенный охрой потолок над центральным пультом. По нему тянутся кабели в кофрах, между которыми… Наконец-то Петр видит все, что происходит снаружи. Потолок растворяется в проступающей сквозь него синеве океана, и где-то там, наверху, донную тьму прорезают лучи.

Петр чувствует солнечное тепло на лице. Глаза его закатываются. Он остается сидеть, удерживаемый экзоскелетом.