Пасынки Степи

Грустные воспоминания нахлынули на Касыма на сурковом поле.

***

Два смеющихся подростка верхом на рыжих степных лошадях, обгоняя друг друга и радуясь своим маленьким победам, мчались по степи. Утренний степной ветер холодил счастливые, разгоряченные лица. Только перед сурковым полем беглецы сбавили бег. Не только страх попадания копыт в одну из многочисленных норок остановил их. Но и фигура всадника на небольшом пыльном холме. Глаза, еще не испорченные книгами, свитками и привыкшие видеть дальние расстояния, смогли разглядеть, что это воин из ночной стражи.

Удивленно и испуганно переглядывались между собой Касым и Казбек, приближаясь к одинокому всаднику. В Степи все придерживались обычая, согласно которому тот, кто желает оказать уважение при встрече другому лицу, должен сойти с лошади на землю; только равный с равным могут приветствовать друг друга, оставаясь на лошадях. Как себя вести в Степи с ночным стражником два юных дворцовых толмача не знали.

Улыбка никогда не сходила с лиц ночных стражников – даже на похоронах своих же. Они почти не спали и все время смеялись. И в это раз, ощериваясь, демонстрируя крупные желтые зубы, воин ждал, когда подростки приблизятся к нему. В руке он держал длинную деревянную крепкую палку, разместив ее перед собой на черном седле. Ночные стражники играли в страшную игру, когда разбившись на две стороны, верхом на конях, деревянными палками, на концах обмотанными мягкими овечьими шкурами, катали отрезанную голову врага по земле, стараясь закатить ее, как можно дальше в сторону соперника. Окровавленная оскаленная голова швырялась с одной стороны на другую, разбрызгивая красные кровавые струи, при этом многоголосый смех ночных стражников раздавался над полем.

Слегка размахнувшись деревянной палкой, воин сильно стукнул ею по передней ноге низкого коня Казбека. Конь жалобно захрипел, заваливаясь вперед вместе с всадником. Одновременно стражник спрыгнул на землю, подхватил падающего подростка и резким движением мощных рук сломал тому шею.

Касым, ошеломленно наблюдая это быстрое действие, испуганно схватилcя за нож на поясе, но не зная, что делать. То ли скакать прочь во весь опор, то ли отбиваться. Трусливое оцепенение напало на него. Ночной стражник быстро приблизился, резко схватил всадника за его руку с ножом и легко сдернул того с седла. Уткнув свое звериное лицо к испуганному Касыму, кривя губы, зашипел: «Благодари Бату! Это он сделал выбор. Оставайся здесь. Жди, никуда не уходи. Всем, кто будет спрашивать, отвечай, что конь Казбека копытом попал в нору сурка. Конь упал, сломал ногу, а Казбек – шею».

Затем стражник руками поднял пыль с земли и обсыпал голову, шею и бока хрипящего и прихрамывающего коня. После этого взял за одну ногу тело Казбека и протащил того на брюхе по пыльной земле. Таким образом, всем, кто оказался бы там после, стало бы ясно, что лошадь споткнулась о нору сурков, перевернулась в пыльную землю и погубила всадника.

Ночной стражник на своем коне, быстром и сильным, отличающимся ото всех степных лошадей, растворился в пробуждающейся степи.

Вывернутая к восходящему солнцу голова мертвого мальчика с открытыми глазами пугала.

До самого полуденного солнцестояния сидел на песчаном холме Касым, уткнувшись головой к коленкам и горько плакал. Таким его и нашел дневной караул, который объезжал окрестности Сарайшыка, предупреждая опасности и угрозы ставке правителя. Испуганный юный толмач, он ждал вопросов. Но пыльная, прихрамывающая лошадь, сломанная шея Казбека, любопытные сурки на изъеденном норами поле – все это составило нехитрую картину для прибывших.

После вечерней молитвы ночной стражник зашел за Касымом. Зловещая улыбка не покидала лицо убийцы. От этого еще страшней становилось бедному мальчику. Огни уличных костров высвечивали бледное лицо толмача, идущего следом за грозным воином. Испуганно метались тени от горящих факелов в полутемном дворце.

Неожиданная мысль возникла в голове: воткнуть нож в шею стражнику. Как режешь барашка. Дернуть вверх острый металл, от уха до уха, до предсмертной хрипоты, до дерганий конечностей. Пустить темную кровь. Касым это умел. Все кочевники это умеют. Резать баранов.

А потом бежать. Обойти тихо стражников. Вскочить на коня и в Степь. К отцу, в родной аул. Несколько раз нерешительно притрагивался подросток к ножу на поясе и малодушно опускал руку. Касым не убивал людей. Стражник, ни разу не обернувшись, зловеще смеялся, запрокинув голову, словно читая мысли несостоявшегося убийцы.

Толмач еще никогда не был в жилище у Бату, поэтому сквозь пелену страха детское, да и степное любопытство робко проглядывало, заставляя осматриваться. В центре большого жилища был разложен круг из крупных темных камней, в котором ярко горел костер, потрескивая саксаулом. Дым уходил в отверстие на верху. Кто-то незаметный постоянно подкидывал сухие ветки. Шкуры хищных животных покрывали глиняные стены и пол.

Тигры, барсы, медведи, волки и лисы. Грозные хозяева степей, лесов и гор теперь безобидно ублажали взор и приятно щекотали пятки и ступни ног. Пучки разноцветных ароматных и душистых степных трав аккуратно были разложены на полу и увешаны на стенах. Множество оружия. Глаза степного мальчика заблестели при виде опасного металла. Невиданные европейские арбалеты, двуручные тяжелые мечи, палицы с гирями, узкие шпаги, рыцарские закрытые доспехи. Юный кочевник до этого никогда не видел таких предметов для убийств и обороны, поэтому попытался представить себе, как это можно использовать в сражениях. С восхищением взгляд останавливался на оружиях батыров. Огромные луки, мощные сабли, длинные копья, украшенные конскими волосами.

С ужасом мальчик заметил, что на щитах и саблях осталась кровь. Запекшая, не свежая. Сразу с кровавых сражений доставили доспехи и оружие в жилище мурзы. Всегда после битв воины оружие и доспехи моют, а потом очищают священным огнем, чтобы духи убитых не могли навредить. Если не очистить огнем, то в следующей схватке не выдержит твой щит пущенных стрел врага, ослабеет рука, держащая саблю. И будут ходить духи убитых по земле, пугая живых.

– Подойди, – тихий голос раздался сбоку. Человек в красном шелковом халате сидел на невысокой тахте. Еще не прошедший три мушеля, три двенадцатилетних цикла, мужчина выглядел сильным и властным. Широкие плечи, прямая осанка выдавала воина. Крепкие, узловатые руки привыкли держать тяжелые оружия смерти.

От этого удивительней, страшней и загадочней выглядел мурза в глазах Касыма.

Обычно степняки сидят прямо на земле. Без энергий земли, воды, воздуха и огня, без соприкосновения с ними не представляли свою жизнь кочевники. Огнем они защищались от злых духов, от земли получали силу. Степняки относились к земле, как к живому существу. Земля – это Мать всего живого, верили они и обращались к ней за помощью. Одним из самых страшных злодеяний – это считалось бить землю. Без нужды кочевники даже траву не рвали с земли. Отец Касыма разъяснял, что на тахте, не соприкасаясь с землей, возвышаясь над ней, сидят оседлые народы, которые потеряли близость со Степью, и огонь они разжигают теперь только для того, чтобы приготовить пищу.

Поэтому степняки сильнее, чем оседлые народы, будь гордым перед ними, – так наказывал отец молодому Касыму.

– Подойди, – тем же тихим голосом повторил приказ Бату. Чистое светлое лицо без шрамов. Большинство мужчин Степи возраста три мушеле, трех двенадцатилетних циклов, если доживали, были полностью, с головы до ног покрыты следами от падений, от ударов, от обморожений, от сражений. Шрамы, переломы, ожоги сопровождали кочевников с самого детства. Лица степняков были дочерна загорелы, до струпьев. Так как постоянно воевали, то у многих мужчин отсутствовали пальцы, кисти, отрубленные в сражениях. У придворного мурзы все было на месте и не повреждено ничем. Взгляд прищуренный, темные стальные глаза смотрят прямо, мощный бритый череп с двумя косичками. Две и более косичек могли позволить носить себе только степная знать. Остальные носили одну. У самого Касыма косички не было. Бритая голова, но с чёлкой спереди, как носят юные джигиты до того, как создадут семью.

Кочевники до самой глубокой старости имеют хорошее зрение, потому что их зоркие взгляды не встречают никаких препятствий и устремляются по простору степи. У обитателей Сарайшыка взоры были ограничены стенами жилища, редко они глядели в небо и не было нужды для них смотреть дальше полета стрелы. От этого теряли они зрение с годами.

В полутемной комнате Бату, щурясь, внимательно осматривал испуганного подростка.

– Садись, – сказал он. Неожиданно громкий для Касыма прозвучал приказ.

У кочевников за беспокойно прожитые годы жизни в Степи куется, как сабля в кузнице, громкий гортанный голос. Иначе не дашь команду стремительно бегущему табуну, стаду. И не докричишься до соратника в гуще сражений. Звонкий, пронзительный, как клекот орла. Или утробный, как у верблюда во время весеннего гона. Так звучали голоса кочевников в мгновения сильного возбуждения.

У оседлых народов же голос мягкий, тонкий. Ничто не мешает им вести беседы. Своими тихими словами они умасливают, торгуют, просят. Укрытые за серыми стенами, огороженные от Степи тихие оседлые народы, чувствующие себя в безопасности.

Бату-мурза приказал неожиданно громко, гортанно.

Как бы два вида имел дворцовый мурза. Вроде выглядит, как житель Степи, но не до конца. А повадки, как у обитателя оседлого народа.

Касым нерешительно стоял, мысли стаей стремительных птиц проносились в голове молодого кочевника.

«Если сяду на тахту, то потеряю нить с землей, силу потеряю. А сила мне сейчас очень нужна. Если сяду на землю, а Бату будет сидеть на тахте, выше меня, то я принижусь перед ним. Отец говорит, что степняки всегда выше тех, кто не сидит прямо на матери-земле и не очищается священным огнем». Такие мысли одолевали юного обитателя Сарайшыка.

В конце концов Касым просто решил остаться стоять.

Строптив или глуп? – подумал Бату, при этом брови удивленно взметнулись вверх. Не было в Сарайшыке того, кто не выполнял распоряжения Бату. Именем правителя отдавал приказы могущественный мурза.

– Твой отец привел тебя из Степи, чтобы ты служил Сарайшыку. Почему не выполняешь волю своего отца? – громко и грозно произнес слова Бату.

– Я учусь Знаниям, – опустив глаза, тонким, ломаным голосом подростка виновато ответил толмач.

– Ты спрятался у Учителя, зарылся в свитках вместе с ним и перестал толковать слова чужих народов! А Казбек врагом оказался. Неправильно толковал. Неправильно! – со значением повторил это слово влиятельный мурза.

– Как неправильно!? – вскинув голову, удивленно воскликнул Касым. – Он лучше меня знает языки! Знал, – поправился опечаленно юный толмач.

– Правильно толковать – это, когда нужные слова надо передавать, а не все, что слышишь и видишь. В Сарайшыке верность важнее способностей и знаний, – прищуренный взгляд опытного мужчины внимательно изучал реакцию мальчика на свои сказанные слова.

Ничего не ответил пораженный Касым, а только снова опустил голову.

– Поэтому и сломал он шею, – продолжил удовлетворенный Бату.

– И мне тоже сломаете? – тихо спросил Касым, боясь поднять глаза.

– И тебе тоже сломаем. Но не этого ты должен бояться. Ночные стражники помчатся к твоему отца и предадут его аул огню. Не священному, а уничтожающему. А головой твоего отца они будут играть в свою страшную игру. И никогда тело отца не будет предано земле. Никогда! – крикнул влиятельный мурза. При этом отблески домашнего костра угрожающе засверкали в темных глазах мужчины.

На мгновение мальчик оглох. Мрачная, холодная и жуткая тишина повисла в большом жилище. Без треска сгорали ветки саксаула в очаге, тускло блестели покрытые кровью оружие и доспехи. Духи невидимых воинов с кровоточащими ранами окружали испуганного степняка.

Новое испытание ставили перед Касымом влиятельные люди. И оно было смертельным, чем проверка его способностей в начале службы в Сарайшыке.

– Я буду правильно переводить, – поднял мокрое от слез лицо юный толмач.

– Твоим решением будет гордиться твой отец. Слушайся меня. И только так ты выполнишь волю своего отца, – при этих словах влиятельный мурза встал с тахты и ободряюще приобнял за плечи испуганного юного толмача.

Легко оставаться в рамках добропорядочности, если знаешь умные слова, которые помогают искажать правду.

Как первый раз объезжают скакуна, укрощают его, рвут губы уздечкой, сжимают крепко бока, ласково гладят по шее, а в конце крепкой рукой направляют вымотанного и приструненного коня туда, куда надо. Так и опытный сильный мурза поступил с юным толмачом. Где угрозами, где ободряющими словами Бату подчинил Касыма, привязал к своей воле.

Но после этого Касым стал навсегда себя чувствовать не свидетелем убийства, а уже одним из исполнителей. Одним из убийц доброго и всегда улыбавшегося Казбека.

Утром слуга мурзы вывел бледного, невыспавшегося юнца за стены Сарайшыка в Степь, где пасся большой табун.

– Выбирай, – показал бесстрастно головой слуга в сторону коней. – И благодари щедрого Бату-мурзу.

В зрелости и старости долго перевариваешь события не только прошедшего дня, но и прошедших лет. Прелесть юности – забывать, что происходило с тобой накануне. Только вчера ты плакал, а сегодня утром у тебя глаза уже радостно сияют.

У жителей Степи нет ни редких, ни дорогих вещей, ни товаров. Главное их богатство состоит в лошадях; мясо служат лучшею пищей, а их кожи – одеждою, а приятнейший напиток – молоко их и то, что из него приготовляется. В Степи нет ни садов, ни построек; место развлечений – пастбища скота и табуны лошадей, и ходят степняки к табунам любоваться зрелищем коней. Глядя на игры лошадей, их бег, кочевники издают искренние звуки восхищения.

Загорелись глаза Касыма при виде лошадей. Это не были уже виденные местные степные, рыжие, маленькие, но выносливые лошадки. А привезенные, подаренные, выкраденные, выкупленные лучшие скакуны со всего света. Грациозные, быстрые, с блестящей кожей, гордо несущие свои красивые головы на длинных шеях.

– Выбирай, – скучно повторил слуга из оседлых народов, не понимая радость кочевника.

Касым бросал взгляды на множество лошадей и не знал на ком остановить свой выбор. Глаза разбегались при виде такого разнообразия сокровищ. На утреннем бескрайне зеленом поле мирно паслись, заводили весенние игры между собой белые, черные, рыжие, серые лошади. С разных концов большого табуна слышались ржание и фырканье довольных лошадей. Каждый скакун своею мастью был красив по-особенному, по-своему.

Белый жеребенок, оторвавшись от своей мамки, такой же белой кобылицы, играясь, прыгая, высоко поднимая свои хрупкие ножки, подскакал к Касыму.

Настороженно тянув шею, обнюхивая пустые протянутые руки улыбающегося, радостного подростка, жеребенок вдруг тоненько заржал, то ли обижаясь, что в руках Касыма ничего нет, то ли приветствуя. Кобыла, подняв голову от пощипывания травы, грациозно протрусила к своему детенышу.

– Вот, – довольный степняк сделав свой выбор, двумя руками обнимая, поглаживая и целуя глазастого жеребенка,

– Да будет так, пусть светлыми будут ваши дороги, – слуга равнодушно произнес обязательные слова при выборе лошади.

– Аксуйек! Так я буду тебя звать! – крикнул радостный Касым смешному жеребенку, удаляющемуся вслед за своей матерью. Подросток отдался всецело новому чувству. Чувству любви к своей выбранной лошади.

***

С того времени четыре мягких зим и четыре сочных щедрых лета прошло. Касым научился правильно толковать чужие слова. Привык слушаться Бату. Привык хитрить, обманывать, недосказывать.

Все части света, откуда приходили купцы, были распределены за каждым отдельным дворцовым мурзой.

Бату не занимался всеми торговцами. Но ему все было интересно. Касым был его ушами и глазами при встречах чужестранцев-купцов и мурз дворца. И получив украдкой наставление у Бату в начале переговоров, юный толмач действовал по его приказам, переводил так, как тот указывал. Так Касым несколько раз обманывал обе стороны, купцов и других мурз, переводя чужестранцам, что от Сарайшыка дальнейший великий караванный путь закрыт весенней разлившейся рекой, оползни накрыли все тропы и ждать придется очень долго. Он не совсем обманывал, просто преувеличивал опасность и время ожидания открытия пути. Но купцы, не желая ждать, поскорее избавлялись от товаров, которые могли испортиться. Местные торговцы с готовностью раскупали весь товар по низкой цене. А потом собирали мешочки с монетами с благодарностью для Бату-мурзы.

Только однажды один быстрый на движения купец из далекой страны, в стороне, куда заходит солнце, выслушав, как толмач переводит слова о временно закрытом караванном пути, внимательно оглядывая Касыма, сказал ему на своем языке: «Самый скоропортящийся товар – это люди. Не потеряй себя так скоро, мальчик».

Но продолжал степняк обманывать, как ему повелевал Бату-мурза. Потому что везде во дворце он натыкался на скалящегося ночного стражника, и цепенел каждый раз при встрече юный толмач от страха. Страх за себя и за отца удерживал его того, чтобы пойти и донести все правителю. Тот, грозный, скорый на расправу, мог просто отдать толмача в руки палачу. Отец пошел бы тогда битвой на Сарайшык и погиб бы. А Касыма предали бы мукам.

Устроят показательную казнь из смерти толмача предателя. Для жителей Степи смерть не нова, они часто видят ее и не удивляются. Поэтому казнь должна быть устрашающей и запоминающей

В открытой Степи положат на землю живого человека лицом к небу, привяжут руки-ноги к колышкам. А потом проведут тысячные отары овец через кричащее тело. Когда уляжется поднятая желтая пыль, когда стихнет испуганное блеяние овец, то даже мокрого места не останется там. Ничего не будет. Ни колышек, ни тела.

Или соберут с восходом солнца обитателей Сарайшыка и Степи на центральную площадь. Под утренним палящим солнцем будут сдирать кожу с еще живой жертвы, придворные лекари приготовленными мазями и отваром будут продлевать жизнь мученика. Будут ломать кости и суставы тяжелой палкой. Стонать, проклинать палачей и плакать кровавыми слезами будет мученик. А шумная толпа громко будет наслаждаться зрелищем и радоваться наказанию. И только потом, когда обезумевший от боли и мучений, еле слышно проклянет день своего появления на свет, только тогда палач милостиво отрубит ему голову. И выкинут останки за стены Сарайшыка подальше в пыльную землю. И зловонные мухи облепят то, что раньше было человеком. И бродячие собаки разорвут мясо и кости.

А для других казнь покажется возможностью почувствовать свое превосходство, и будут казаться они себе ангелами по сравнению с казненным. И будут говорить о себе другим людям: «А я никого не предавал». Потому что есть у жителя Степи одна особенная радость и одно утешение, не делающие им чести. Отыщет он в народе скверного человека, увидит чей-то дурной поступок, которого сам не совершил, и чувствует себя от радости на седьмом небе.

Ничто так не подбадривает грешника, как грех другого человека.

И долго будут пересказывать друг другу в Степи, как опасно нарушать яссы-законы, установленные еще великим Шынгыс-ханом. Что мучительная смерть ждет любого предателя.

Страшные образы себе нарисовал юный толмач. Между двух огней он оказался. Глубоко увяз степняк в непонятной для него дворцовой игре. Поэтому не загадывал далеко свое будущее он. Только очень часто просил духов ушедших предков помочь ему.

Перед празднованием нового года-Наурыза чеканились новые монеты и готовились керамические изделия, и на всех них изображались символы того животного, чей год, согласно двенадцатилетнему циклу, наступал.

В праздник Наурыз все должны были носить мягкую кожаную обувь без каблука и всяких железных вставок. Это делалось для того, чтобы жесткой обувью не поранить бока лошадей, не испортить только пробивающуюся из земли зелень. Это было связано с зарождением новой жизни, духовного очищения. Таким образом сохранялся древний обычай, связанный с расчисткой источника родника, очистки пути для пробивающейся воды. Этот обычай имел большое значение в Степи.

После празднования Наурыза, когда наступал новый год, правитель Сарайшыка вместе со своим двором, слугами традиционно выходил в Степь. Роскошные подарки неслись степному народу.

Прошли самые трудные для хозяйства и самые тревожные для кочевников месяцы – январь и февраль: скотина спала с тела, ослабела и требовала большего присмотра. Зима с ее хмурым лицом и крутым нравом была не только трудным для хозяйства кочевников временем года, но и в военном отношении самым опасным: походы против кочевников обычно предпринимались именно зимой, когда улусы размещались далеко друг от друг и расстояние между зимними стойбищами составляло много дней сложного пути.

Правитель объезжал ближайшие владения, смотрел своими глазами, как его народ пережил зиму. Мурзы выслушивали жалобы степняков на падеж скота зимой, на раздоры между родами и аулами из-за земли, на кражи лошадей. Девять восходов и заходов солнца должно пройти, прежде чем правитель возвращался обратно во дворец. Число девять считалось счастливым для кочевников. Поэтому первый выход в Степь в новом году ограничивался только девятью восходами солнца.

Да и потом короткое время песчаных бурь наступало через десять – пятнадцать дней после наступления Наурыза. Песок забивался в уши, глаза. Серая мгла накрывала Степь, становилось темно даже днем. Поэтому такое время лучше было переждать в закрытом дворце.

Толмач не нужен был в местных выездах правителя, поэтому Касым воспользовался этим временем, чтобы навестить отца.

Всадник отпустил поводья, отдав Аксуйек право самой выбрать темп бега. Юная кобылица, почувствовав свободу, всецело отдалась своей молодой природе. Кровь бежала по сильным мышцам, заставляя любоваться собой, своей мощью. Ее чувство передалось и Касыму. С гордостью он оглядывал необъятные просторы земли. Это в Сарайшыке он слабый, зависимый, с переломанной волей. А в Степи он вольный кочевник, он наедине с природой. Здесь он живет полной грудью, вдыхает ароматы, запахи. Видит все краски. Зеленая земля, вечное синее небо. Жизнь представляется бескрайней, как весенняя Степь с ее распускающимися цветами.

И только серые встречающиеся камни напоминали о смерти. Покосившиеся каменные изваяния, изображавшие человека. Балбалы. Сооруженные в честь умерших каганов, султанов и батыров. Хоть и пришли проповедники ислама в Степь, и правители Сарайшыка воздвигли большую мечеть в центре своей ставки, все равно кочевники почитали духи ушедших и верили в верх и низ мироздания, которые выражались в Тенгри (Небо), Жер-Су (Земля и Вода) и Умай (женское божество, покровительница всего живого).

«Камни помнят, камни помнят все», – так думал Касым, слезая с лошади, чтобы остановиться у балбалы и попросить у духов защиты и светлой дороги.

Толмач умел читать надписи. В основном, на камнях были сказания о подвигах, о победах. Но ему запомнилась надпись, которую он прочитал в одном древнем свитке в библиотеке, описывающим такие же балбалы, но в других землях.

«С любовью смотрите на нас. Мы были такие, как вы. Вы будете такие, как мы».

Уже первые небесные звезды робко начинали светиться, когда путник приблизился к своему родовому аулу. Маленькие вспышки огней костров рядом с юртами указывали путь домой. Обычный аул из трех десятков пестрых юрт с закоптелыми от постоянного зимнего огня верхами. Жители еще не откочевали на весенние пастбища. Очень удобное место было выбрано для зимнего урочища. С одной стороны протекала река, а с другой – рядом находились заросли кустарника и лесной массив. Здесь удобно было запастись дровами для огня и деревом для возведения юрт.

Чуткий слух кочевников уловил далекий бег одинокой сильной лошади с легким всадником, и любопытные аульчане вышли из своих юрт, чтобы посмотреть на путника.

Касым слез с лошади, чтобы пешим пройти по аулу и выказать уважение, здороваясь не сверху, а на равных, на земле.

Все узнали сына уважаемого Едиль-батыра.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.