Коко

4

– У нас не так много групи[30], как у музыкантов, – сказал Пулу Гарри Биверс, – но они сюда подтянулись. По сути, они женщины-матери, с неудержимой и малость извращенной тягой к развлечениям. Что, тяжелый? Уложи его на свой диван и спускайся к нам в бар.

– Я бы сейчас и сам поспал, – сказал Пул. Конор Линклейтер, сто шестьдесят фунтов мертвого груза, завещанные ему Тиной Пумо, едва стоял, привалившись к его плечу. От Биверса несло алкоголем.

– «Вьетнамские» групи не так просты, но со временем я разобрался в них. Они отталкиваются от идеи, что мы – солдаты и бойцы, но в какой-то мере более духовные, чем другие ветераны. Это раз. В них жива частичка социальных работников, и они желают продемонстрировать, что наша страна все же любит нас, – это два. И третье – они не знают, что мы там делали, и это их заводит, – глаза Биверса холодно блеснули. – Это их обитель. Они, не напрягаясь, в состоянии преодолеть тысячи миль только ради того, чтобы просто потусоваться в баре.

У Пула возникло неприятное ощущение, что Гарри Биверс, сам того не зная, описывает Пэт Колдуэлл, свою бывшую жену.

Майкл откатил Конора к другому краю кровати, которую горничная не застелила, затем стянул с друга черные кроссовки и расстегнул ему ремень. Конор застонал, бледные, с заметными прожилками веки трепетали. С коротко остриженными рыжими волосами и бледной кожей Конор Линклейтер выглядел лет на девятнадцать: без своей неряшливой бороды и усов он очень походил на себя того, каким его Майкл помнил по Вьетнаму. Пул укрыл Линклейтера запасным одеялом из шкафа, затем включил прикроватную лампу у другого края и погасил верхний свет. Если Конор собирался ночевать в номере Тины, то последний, должно быть, забронировал себе люкс: в нынешнем номере Пула диван для перебравших посетителей не предусмотрен. Биверс уж точно заказал себе люкс (самому Гарри не пришла в голову мысль предложить Конору собственный диван).

До двенадцати оставалось несколько минут. Пул включил телевизор и убавил громкость, затем сел на ближайший стул и скинул ботинки. Сняв пиджак, повесил его на спинку другого стула. На фоне изысканного безлюдного пейзажа, напоминающего западную Ирландию, на травянистой обочине дороги стоял Чарльз Бронсон и смотрел в бинокль на серый «мерседес», остановившийся на засыпанном гравием дворике перед георгианским особняком. Краткое мгновение наполненная тревожным предчувствием тишина окружала «мерседес», а затем огромный огненный кокон стер машину с лица земли.

Майкл взял телефон и поставил на стол рядом с собой. Горничная выстроила бутылки в ряд, собрала в стопку чистые пластиковые стаканы, убрала пустую посуду, а тарелку с сыром завернула в целлофан. В ведерке по горлышко в воде стояла последняя бутылка пива, окруженная плавающими кусочками льда. Взяв верхний стакан, Майкл погрузил его в ведерко, зачерпнул воды вместе со льдом и сделал маленький глоток.

Конор пробубнил непонятное «гугол»[31] и уткнулся лицом в подушку.

Поддавшись импульсу, Майкл снял трубку и набрал домашний номер. Быть может, Джуди в постели, но еще не спит, читая что-нибудь вроде «Одноминутного менеджера»[32] и успешно игнорируя телевизионную программу, которую включила лишь для того, чтобы та составила ей компанию. В трубке прогудело один раз, затем последовал щелчок, как будто на том конце сняли трубку. Пул услышал легкое шипение пленки и понял, что жена включила автоответчик и тот сообщит от третьего лица, что «сейчас Джуди не может ответить на ваш звонок, но если вы представитесь, оставите свой номер и сообщение после звукового сигнала, она свяжется с вами так скоро, как только это станет возможным».

Он дождался сигнала.

– Джуди, это Майкл. Ты дома?

Автоответчик Джуди был подключен к телефону в ее кабинете, примыкающем к спальне. Если она лежит в кровати и бодрствует, то должна слышать его голос. Джуди не отвечала; пленка крутилась. Он наговорил на автоответчик несколько банальных фраз и попрощался:

– Дома буду поздно вечером в воскресенье. Пока.

В постели Майкл прочел несколько страниц романа Стивена Кинга, который прихватил с собой. На другом краю кровати постанывал и сопел Конор Линклейтер. Ничто в романе не казалось Майклу более странным или более угрожающим, чем события реальной жизни. Неправдоподобие и жестокость произрастают из реальной жизни, и Стивен Кинг, похоже, хорошо это знал.

Прежде чем успеть погасить свет, Майкл, уже обливаясь потом, пронес свою копию «Мертвой зоны» через военную базу, размерами во много раз превосходящую Кэмп-Крэндалл. Вокруг обнесенного по периметру колючей проволокой лагеря в двадцати или тридцати километрах горбились холмы, когда-то густо поросшие деревьями, а теперь – настолько добросовестно разбомбленные, сожженные и удобренные дефолиантом, что лишь обугленные палки торчали вверх из коричневой, похожей на пудру земли. Он миновал ряд пустых палаток и только сейчас услышал тишину лагеря: он остался один. Все покинули базу, а его бросили здесь. Флагшток без флага торчал перед штабом роты. Он устало поплелся мимо опустевшего здания и выбрался на участок пустой земли; в нос ударила вонь горящего дерьма. Тогда он понял, что это не сон, – он действительно во Вьетнаме, а сном была вся остальная его жизнь. В своих снах Пул никогда не ощущал запахов, да и цветными почти все эти сны не были. Пул обернулся и увидел старушку-вьетнамку: устремив на него лишенный эмоций взгляд, она стояла за бочкой из-под нефтепродуктов, в которой горели пропитанные керосином экскременты. Густой черный дым валил из бочки и застилал небо. Его отчаяние было каким-то застарелым и ожидаемым.

«Стоп! – встрепенулся он. – Если это реальность, то не позднее тысяча девятьсот шестьдесят девятого года». Он раскрыл «Мертвую зону» на страничке с публикационными данными. Глубоко в груди сердце сдулось, как проколотый воздушный шарик. Год датировки авторского права – 1965. Он никогда не покидал Вьетнам. Все, что происходило впоследствии, – лишь сон длиною в девятнадцать лет.

5. Боб Биверс у Мемориала

1

Пул проснулся с угасающим воспоминанием о дыме и шуме, артобстреле и людях в форме, бегущих неправдоподобно и карикатурно строем нога в ногу через горящую деревню. Подсознательная экспертиза отбросила этот эпизод сна в забвение. Очнувшись, он первым делом подумал о том, что надо бы заглянуть в магазин «Уолден букс» и купить книжку своей двенадцатилетней пациентке Стейси Тэлбот, а потом съездить навестить ее в больнице Святого Варфоломея. Тут он вспомнил, что находится в Вашингтоне. Вторая полностью сформированная мысль обернулась вопросом: действительно ли Тим Андерхилл все еще жив? На краткое мгновение в сознании сложилась картинка: он стоит на уютном крохотном сингапурском кладбище и с чувством потери и облегчения глядит на надгробие Андерхилла.

Или отравленный тлеющим безумием Андерхилл все еще там, на войне?

Конор Линклейтер словно испарился, оставив после себя расплющенную подушку и порядком измятое стеганое покрывало. Пул подполз к дальнему краю кровати и заглянул за него. На полу, похожий на капустный лист, свернувшись калачиком, с расслабленным ртом и обтянувшими неподвижные глазные яблоки веками спал Конор. Оттолкнувшись руками, Майкл перекатился на свой край, встал и тихонько прошел в ванную принять душ.

– Черт… – пробубнил Конор, когда Майкл вышел из ванной. Обхватив голову обеими руками, он сидел на одном из стульев. – Который час, а?

– Почти пол-одиннадцатого. – Пул вытянул из сумки трусы и носки и стал одеваться.

– Ни хрена себе я отрубился, – проговорил Конор. – Голова раскалывается… – Он взглянул на Пула сквозь пальцы: – А как я вообще здесь оказался?

– Ну… я как бы помог тебе.

– Спасибо, дружище, – простонал Линклейтер. Его голова вновь опустилась на руки. – Нет, пора начинать новую жизнь. В последнее время я что-то слишком много ураганил. Старею, пора сбавить обороты… О-ох! – Он выпрямился, обвел комнату удивленным взглядом, будто слабо соображая, где находится. – А где моя одежка?

– В номере Пумо, – ответил Майкл, застегивая рубашку.

– Память отшибло. Я у него оставлял все свое барахло. Было б здорово, если бы он поехал с нами, правда? Пумо-Пума… Нет, он должен быть с нами. Слушай, Майки, ты не против, если я воспользуюсь туалетом и душем, прежде чем топать наверх?

– Черт, – сказал Пул. – Я только что там прибрался к приходу горничной.

Конор поднялся на ноги и пересек комнату – его походка ассоциировалась у Майкла с выздоравливающими жертвами инсульта в гериатрических отделениях. Доковыляв до ванной, Конор оперся на дверную ручку и закашлялся. Его торчащие дыбом волосы напоминали рыжие шипы.

– Скажи, я вконец сбрендил или Боб в самом деле пообещал одолжить мне пару тысяч баксов?

Пул кивнул.

– Думаешь, он на полном серьезе?

Пул снова кивнул.

– Боюсь, никогда я не пойму этого парня, – проговорил Конор и захлопнул за собой дверь ванной.

Сунув ноги в мокасины, Пул подошел к телефону и набрал номер Джуди. Никто не ответил, автоответчик был отключен. Пул дал отбой.

Через несколько минут позвонил Биверс и сообщил Майклу и Конору, что к одиннадцати заказал завтрак на всех у себя в номере и Майклу лучше поторопиться, если он хочет, чтобы ему досталось больше одной порции «Кровавой Мэри».

– Больше одной?

– Вряд ли этой ночью вы разминались так, как довелось мне, – позлорадствовал Биверс. – Милая дама, о которой я вам рассказывал, ушла час или два назад, а я так расслаблен, как после месяца в деревне. Майкл… попытайся убедить Пумо, что в мире полно вещей куда более важных, чем его ресторан, хорошо? – Он положил трубку, прежде чем Пул успел ответить.

2

В люксе Биверса имелась не только длинная гостиная с раздвижными окнами на балкон, но также и столовая, где Майкл, Пумо и Биверс расселись за круглым столом, уставленным тарелками с едой, корзинками с булочками, подставками для гренок, питчерами с «Кровавой Мэри», кастрюлями с подогревом с сосисками, беконом и яйцами Бенедикт.

С дивана в гостиной, где сидел, сгорбившись над чашкой черного кофе, Конор, донеслось:

– Я съем что-нибудь, только попозже.

– Mangia, mangia[33]. Перед нашей прогулкой надо набраться сил, – Биверс помахал вилкой, с которой капал яичный желток вперемешку с соусом Голландез[34]. Его черные волосы блестели, а глаза сияли. Белая рубашка с закатанными рукавами была свежа – только что из упаковки, а галстук-бабочка в строгую полоску идеально завязан. Темно-синий пиджак в широкую бледную полоску висел переброшенный через спинку стула. Биверс выглядел так, будто вместо прогулки к Мемориалу ветеранов войны во Вьетнаме собрался предстать перед Верховным судом.

– В общем, вы по-прежнему настроены серьезно? – спросил Пумо.

– А ты? Тина, ты нужен нам – ну как мы без тебя?

– Придется попробовать, – ответил Пумо. – Но это же чисто гипотетическая ситуация, разве нет?

– Во всяком случае, не для меня, – заявил Гарри. – А ты что скажешь, Конор? Тоже думаешь, что я прикалываюсь?

Трое мужчин за столом смотрели на сидящего в другом конце гостиной Конора. Он опешил, ощутив вдруг себя объектом всеобщего внимания, выпрямился и проговорил:

– Нет, если вы одолжите мне деньги на авиабилеты, то какой тут прикол.

Майклу отчего-то не понравился раздражающе ясный, насмешливый взгляд, который устремил на него Биверс:

– А ты? Was sagen Sie,[35] Майкл?

– А разве ты вообще способен прикалываться, Гарри? – ответил вопросом Майкл, не желая быть фишкой в новой игре, затеянной Гарри Биверсом.

Биверс продолжал так же смотреть на него, ожидая большего, поскольку точно знал, что получит его.

– Похоже, ты меня уговорил, Гарри, – ответил Майкл и поймал на себе косой взгляд Пумо.

3

– Чисто из любопытства. – Гарри Биверс наклонился вперед к водителю такси. – Вот что вы подумали, когда увидели нас четверых? Какое создалось у вас впечатление о нас как о команде?

– Вы это серьезно? – спросил таксист и повернулся к Пулу, сидящему рядом на переднем сиденье. – Этот парень не шутит?

Пул кивнул, а Биверс продолжил:

– Да не шучу я. Давайте начистоту. Мне правда интересно.

Таксист взглянул на Биверса в зеркало, вернул взгляд на дорогу, затем оглянулся через плечо на Пумо и Линклейтера. Водитель был небритый, обрюзгший мужчина лет пятидесяти. Всякий раз при малейшем его движении обоняние Пула улавливало смешанные запахи застарелого пота и горящей электропроводки.

– По мне, так вы, парни, вообще ни разу не команда. Вы не подходите друг другу. Никаким боком, – сказал водитель, затем бросил подозрительный взгляд на Пула. – Эй, если это «Вас снимают скрытой камерой» или что-нибудь в этом роде, можете прямо сейчас выходить из машины.

– Что значит, не подходим друг другу? – удивился Биверс. – Мы боевая единица!

– Ладно, вот что вижу я, – таксист снова посмотрел в зеркало. – Вы, например, похожи на крутого адвоката, или на лоббиста, или еще кого из тех, кто вступает в жизнь, украв блюдо с пожертвованиями. Парень рядом с вами смахивает на сутенера. Тот, что рядом с ним, похож на работягу с крепкого бодуна. А вот он, на переднем сиденье, напоминает преподавателя средней школы.

– На сутенера! – взвыл Пумо.

– Ну, так засудите меня, – сказал таксист. – Сами же просили.

– Я, кстати, в самом деле работяга с бодуна, – сказал Конор. – А ты, Тина, что греха таить, сутенер и есть.

– Ага, значит, я угадал? – заулыбался водитель. – Какой будет приз? Вы же из «Колеса фортуны», ребята, верно?

– Вы серьезно? – спросил Биверс.

– Я первый спросил, – ответил водитель.

– Нет, я просто хотел знать… – начал Биверс, но Конор попросил его заткнуться.

Весь остаток пути до Конститьюшн-авеню с лица водителя не сходила самодовольная ухмылка.

– Все, дальше дойдем сами, – сказал Биверс. – Тормозите.

– Но я думал, вы просили к Мемориалу.

– Я сказал, тормози!

Таксист свернул к обочине и резко остановился.

– Можете устроить мне встречу с Ванной Уайт[36]? – спросил он, глядя в зеркало.

– Отвянь, – бросил Биверс и выскочил из машины. – Тина, расплатись. – Он придерживал дверь, пока Пумо и Линклейтер не вылезли из салона, после чего с силой захлопнул ее. – Надеюсь, ты не дал этому говнюку на чай? – спросил он.

Пумо пожал плечами.

– Ну, тогда ты тоже говнюк. – Биверс повернулся и зашагал в сторону Мемориала.

Пул поспешил догнать его.

– А что я такого сказал? – огрызнулся Биверс. – Разве я не прав? Борзый таксист попался. Жаль, не врезал ему как следует.

– Да ладно, Гарри, угомонись.

– Сам же слышал, что он мне сказал, а?

– А Пумо он обозвал сутенером, – напомнил Майкл.

– Тина – сутенер в сфере общественного питания, – не унимался Биверс.

– Сбавь ход, а то ребята отстанут.

Биверс остановился и развернулся, чтобы подождать Тину и Конора, шагавших футах в тридцати позади. Конор поднял взгляд и улыбнулся им.

Биверс повернулся лицом к Майклу и спросил полушепотом:

– Тебе не надоело нянчиться с этими двумя?

Затем крикнул Пумо:

– Так ты дал этому придурку на чай?

– Сущие гроши, – с каменным лицом ответил Пумо.

– Водитель такси, которое я вчера поймал, очень интересовался, каково это – убить человека, – рассказал Майкл.

– «Каково это – убить человека?» – визгливо передразнил Биверс. – Бесит от этого вопроса. Если так интересно, пусть испробуют на себе – грохнут кого-нибудь, и тогда узнают. – Он почувствовал, как его отпустило. Двое отставших нагнали их. – Но мы-то знаем, что как бы там ни было, мы единое целое, верно?

– Мы беспощадные убийцы, – сказал Пумо.

– А кто такая Ванна Уайт, черт ее дери? – спросил Конор, и Пумо взорвался смехом.

* * *

Когда они вчетвером приблизились к Мемориалу на сто ярдов, то уже были частью толпы. Мужчины и женщины, устремляющиеся к гранитной стене с тротуара через лужайку, казались Майклу теми же людьми, которых он видел накануне: ветераны в разномастных деталях форменной одежды, немолодые мужчины в пилотках ветеранов зарубежных войн США, женщины – ровесницы Пула, тянущие за руку ошалелого вида детишек. Гарри Биверс в своем синем в светлую полоску адвокатском костюме выглядел среди них как слегка расстроенный гид экскурсии люкс-класса.

– А ведь по сути мы все просто сборище неудачников, – прогудел в ухо Майклу Биверс.

Пул в ответ промолчал – он наблюдал за двумя мужчинами, пересекавшими лужайку. Один, лет шестидесяти пяти, худой как шест, передвигался, опираясь на железный металлический костыль и занося по широкой дуге несгибающуюся ногу, тоже наверняка металлическую; его бородатый спутник, плененный деревянной инвалидной коляской, вынужден был приподнимать свое тело с сиденья всякий раз, когда требовалось толкать колеса. Оба спокойно переговаривались и смеялись, продвигаясь к Мемориалу.

– Нашел здесь вчера имя Коттона? – спросил Пумо, ворвавшись в его мысли и тем самым как будто расширив их полет.

Пул покачал головой:

– Давай сегодня вместе найдем его.

– Да мы, черт побери, найдем всех! – подхватил Конор. – Иначе зачем мы здесь?

4

На обороте чека «Америкен Экспресс» Пумо записал все имена и номера панелей, на которых они были выбиты. «Денглер – 14 западная, строка 52,– эту Пул запомнил. Коттон – 13 западная, строка 73… Тротман – 13 западная, строка 18. Питерс – 14 западная, строка 38. И Хюбш, Ханнапин, Рехт. И Барридж, Вашингтон, Тиано. И Роули, Томас Чемберс – единственный из их роты погибший в Я-Туке. И павшие от пуль снайпера-вертизада Элвиса: Лоури, Монтенья, Бливинс. И дальше еще много фамилий. Обратная сторона зеленой странички чека «Амекса» была сплошь исписана аккуратным бисерным почерком Пумо.

Они стояли на каменных плитах пешеходной дорожки и вглядывались в имена, высеченные на полированном черном граните. Найдя имя Денглера, Конор заплакал, а Конор и Пумо оба не сдержали слез перед именем их санитара «Питерс, Норман Чарльз».

– Проклятье! – проговорил Конор. – Питерс сейчас должен сидеть за рулем своего трактора и переживать, что дождей нынче маловато…

Семья Питерса хозяйствовала на земле одной и той же фермы в Канзасе на протяжении четырех поколений, а сам он ни от кого не скрывал, что, пока временно с удовольствием исполняет обязанности госпитального санитара, ему по ночам порой чудится запах его канзасских полей. («Это запахи не Канзаса, а Спитальны», – шутил служащий подразделения SP4 Коттон.) А теперь поля Питерса возделывали его братья, а все, что осталось от Питерса Нормана Чарльза после того, как вертолет, на борту которого он делал переливание плазмы Рехту Герберту Уилсону, разбился и сгорел, – покоилось под слоем несомненно плодородной почвы местного кладбища.

– И перемывал бы кости властям за то, что вконец закручивают гайки ему и всем остальным фермерам, – добавил Биверс.

Майкл Пул увидел справа от себя большущий, с золотой бахромой, флаг, развевающийся на ветру, и вспомнил, что уже видел его вчера. Флаг держал высокий лохматый мужчина, прикрепив древко к широкому ремню. Рядом с ним, почти не видный из-за блестящего венка, стоял круглый белый знак, на котором красными заглавными буквами было написано: «Нет любви сильнее». «Где-то писали, – подумал Пул, – что этот лохматый бывший морпех вот уже два дня подряд стоит на одном и том же месте».

– Об этом парне писали сегодня в утренней газете, читали? – спросил Пумо. – Он стоит с флагом в знак памяти военнопленных и без вести пропавших.

– От этого они не вернутся быстрее, – заметил Биверс.

– Разве в этом дело… – проговорил Пумо.

И тут долгая черная стена Мемориала словно заявила о себе: Пулу даже почудилось, что гранитная громадина заговорила и сделала шаг к нему навстречу – в точности как вчера. Он невольно чуть отодвинулся от остальных. Мир вокруг поплыл, обретая неясные очертания, словно окутанный дымкой. Однажды Пул несколько часов простоял в воде, кишащей пиявками, держа М-16 и клеймор над поверхностью: руки сначала стали болеть, потом наливаться свинцом, потом он перестал их чувствовать… Роули Томас Чемберс застыл рядом, точно так же держа над вонючей водой свой арсенал. Москиты черными роями гудели вокруг – они оседали на лицах, заползали в нос, и каждые несколько секунд приходилось выдувать их оттуда. Пул отлично помнил навалившуюся тогда усталость: предложи в тот момент Роули поддержать ему руки, он бы тотчас прямо там провалился в сон. Так же хорошо он помнил свои ощущения, когда к его бедрам присасывались пиявки.

– Господи боже… – обронил Пул, заметив вдруг, что дрожит. Он вытер глаза и оглядел остальных. Конор тоже плакал, и эмоции наполнили красивое, обычно бесстрастное лицо Пумо.

Гарри Биверс наблюдал за Пулом – лицо Майкла казалось таким же эмоциональным, как у отгадчика веса на ярмарке штата.

– Что, зацепило?

– Ясное дело… – ответил Пул, почувствовав острое раздражение от самодовольства Биверса. – А у тебя иммунитет?

– Едва ли, Майкл, – покачал головой Биверс. – Просто привык держать чувства в себе. Так воспитали. Знаешь, я думаю, что к этому списку нужно добавить кучу имен. Маккенна, Мартинсоны. Дантон и Жильбер. Помнишь?

Пул не нашел в себе желания пытаться объяснить то, что он только что пережил. Он тоже мог припомнить хотя бы одно имя, которое можно было бы добавить к выбитым на плите.

Биверс едва ли не подмигнул Майклу:

– Ты же понимаешь, что мы разбогатеем на этом, не так ли?

По какой-то «биверской», абсолютно не понятной для Майкла Пула причине, он дважды постучал его по груди вытянутым указательным пальцем, на котором Майкл успел разглядеть маникюр. Затем Биверс повернулся к Пумо и Линклейтеру, очевидно, говоря им что-то о Мемориале. Майкл словно все еще чувствовал, как указательный палец Гарри игриво тычет в его грудину…

– Вот только беда в том, что здесь не все имена… – донеслись до него слова Биверса.

Сотни подыхающих москитов забили ноздри Пула; подыхающие пиявки впились в онемевшие от усталости ноги. Майкл понял: решение принято. Как бы повторяя самих себя – невежественных, напуганных и каждого по-своему безрассудного девятнадцатилетних мальчишек, – сегодняшние они действительно собирались вновь отправиться на Дальний Восток.

Часть вторая. Приготовления к отъезду

6. Биверс на отдыхе

1

– Мэгги сюда никогда не вернется, Мэгги сыта по горло, – сообщил Джимми Ла в ответ на вопрос Гарри. Он готовил коктейль: серебристая лента вермута из шейкера лилась поверх кубиков льда в стакан, уже отчасти наполненный какой-то жидкостью. Джимми выдавил лимонную цедру вокруг края стакана, затем опустил ее в кубики льда.

– Сыта по горло жизнью или сыта по горло Тиной? – уточнил Биверс.

Джимми Ла положил на барную стойку свежую бумажную салфетку с маркировкой «Сайгон», напечатанной красными наклонными буквами над силуэтом рикши. Он поставил напиток Гарри Биверса на чистую салфетку и ловко смахнул намокшую, порванную, что лежала рядом на стойке, и сказал:

– Тина для Мэгги слишком уж… правильный.

Бармен подмигнул Гарри, затем отступил назад. Гарри неприятно поразился, обнаружив себя под прицелом взглядов наклеенных на зеркало злобных, подозрительных длинномордых демонов с кошачьими усами. Пока Джимми Ла стоял у стойки, демоны прятались за его спиной. Где-то он уже видел эти злобные рожи, кажется, в 1-м армейском корпусе, но больше ничего вспомнить не удалось.

Было четыре часа дня, и Гарри просто убивал время до звонка бывшей жене. Джимми Ла наливал из блендера какое-то немыслимое пенистое зелье единственному, кроме Гарри, клиенту – какому-то чудиле с петушиным желтым ирокезом и огромными розовыми очками.

Гарри развернулся на табурете лицом к большому прямоугольному обеденному залу ресторана Пумо: узловатые бамбуковые стулья и бамбуковые же столы со стеклянными столешницами; коричневые лопасти потолочных вентиляторов, похожие на полированные весла, медленно вращались над головой; белые стены разрисованы гигантскими папоротниками и пальмовыми листьями. Это место выглядело так, будто в любую минуту сюда могла войти Сидни Гринстрит[37].

За стойкой в дальнем конце ресторана распахнулась дверь – в открывшемся помещении два вьетнамца в белых передниках нарезали овощи, а за ними на газовой плите булькали кастрюльки. А дальше, за плитой, взгляд Гарри уловил нежданный, как мираж, трепет полупрозрачной шторки. Он чуть подался вперед, чтобы получше рассмотреть, и почувствовал знакомую внутреннюю дрожь, когда увидел Виня, шеф-повара ресторана Пумо, метнувшегося к открытой двери. Винь родом из Анлата – деревни, где был расквартирован 1-й корпус, – она находилась всего в паре-тройке километров от Я-Тука.

А затем Гарри увидел, кто открыл дверь.

Буквально чуть ниже поля его зрения маленькая улыбающаяся вьетнамская девочка осторожно, но быстро двигалась в ресторан. Она почти достигла барной стойки, когда Винь ухватил ее за плечо. Рот малышки округлился в изумленное «о», и Винь втащил ее обратно на кухню – дверь захлопнулась, отрезав выплеск сердитых выкриков на вьетнамском.