Там, где танцуют сирены

Екатерина Козина

Там, где танцуют сирены

Пролог.

Тише. Прислушайтесь. Это море. Оно может быть разным. Каким его слышите вы? Спокойным? С мерным плеском волн, шуршанием камней, которые вода пытается присвоить себе. Криком чаек.

Или у вас бушующее море? Страшное, неподвластное. С темными свинцовыми горообразными тучами, грохочущим громом, сверкающими молниями и волнами, которые разбиваются с оглушающим шумом о берег. Стихия, готовая унести с собой все, до чего дотянутся ее щупальца.

День или ночь? Тепло или холодно?

Знаете. Это все неважно. Станет неважно, как только вы услышите пение.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Небо сегодня темное, пасмурное. Громадные тяжелые тучи, кажется, нависли прямо над головой – протянешь руку и сможешь коснуться мягкого темного бока. Уже надвигаются сумерки, но я никак не хочу уходить. Ветер усиливается, бросая в лицо холодные капли. Набегающие на берег волны ласкают босые ступни.

Я просто стою, обхватив себя руками, и смотрю на воду – вдалеке мигают какие-то огоньки. Еще с детства я уверяла себя, что это глаза кракена, который наблюдает за мной. Что вон там, у буйка сейчас поднимется его щупальце и помашет мне. В детстве все было именно так.

Только сейчас все иначе. Нет глупых игр, которые меня так радовали. Нет ничего, что могло остаться из прошлого. Лишь это море, которое помнит меня еще ребенком, помнит, как часто являлось мне няней.

С моря дует прохладой, так что в своем голубом легком сарафане я быстро замерзаю, но по-прежнему стою, неотрывно вглядываясь в море. Как будто хочу увидеть там что-то. Морской воздух щекочет ноздри. На губах чувствуется привкус соли.

Я не была здесь уже два года. С тех пор как поступила в университет. Сессия и практика не давали мне возможности отправиться сюда, в единственное место, где я чувствую себя уютно, будто дома.

Мне двадцать, но так хочется повернуть время вспять. Хотя бы на несколько лет. Когда они были живы.

На глаза наворачиваются слезы.

– Морена, все хорошо, не плачь, рыбка моя, – могла бы сказать мама, только…

Горло перехватывает, а я опускаюсь на влажный песок и обхватываю колени руками. Все еще никак не могу свыкнуться с мыслью, что их больше нет. Ни мамы, ни папы. А ведь они погибли здесь. Попали в шторм, плывя на яхте друзей.

Разбившуюся яхту нашли у дальних скал, а вот тела родителей пропали. У полицейских только одна правда – унесло течением.

Мне бы винить море за смерть родных. Только я не могу. Знаю – не оно виновато. Что-то в душе хочет верить, что это был непросто шторм, а родители живы. Но уже второй год, как о них ничего не известно, а я только сейчас осмелилась приехать сюда, отложив в сторону все отговорки.

Ветер резко меняет направление, и темные волосы бросает мне на лицо. Они лезут в рот, в глаза, щекочут нос.

Провожу рукой по лицу, пытаясь вытереть слезы и собрать пряди в одну, только они липнут к влажной коже, а глаза вновь застилает пелена.

***

– Иди сюда! Станцуй с нами! Иди! – тонкие красивые руки с полупрозрачной кожей тянутся в мою сторону. Приятные мелодичные голоса зовут куда-то вперед. Приглашают коснуться волн и идти по ним, словно по дороге.

Просыпаюсь с ощущением зова внутри. Мне кажется, что я должна находиться сейчас у моря, танцевать в странном завораживающем танце. Быть частью волн, что бьются о берег, встают на дыбы.

Но я здесь. В своей маленькой душной комнатке на чердаке. Со скошенным потолком и окном, через которое видно небо. Лежу на узкой жесткой кровати, щека касается влажной подушки, кожу что-то колет. Видно, перо вылезло. Только я не двигаюсь. Замерла, прислушиваясь к шуму за окном.

Идет дождь. Завывает ветер. И яблоня стучит ветвями по стене дома. Что там сейчас на море? Поднимаются ли высокие волны? Грохочут ли они, разбиваясь об острые камни? Кричат ли в ужасе чайки, сдуваемые порывами ветра?

Тяжелое одеяло придавило меня к матрасу. Кажется, словно что-то сковало движения.

Тетка, наверное, сейчас спит себе внизу и даже не знает, что ураган разыгрался не на шутку.

И не узнает, как я, одержимая странным желанием, выбираюсь из теплой кровати, открываю окно и вылезаю наружу. Ледяные струи дождя, обрадовавшись новой жертве, тут же принимаются хлестать по коже, волосам и ночной рубашке.

Перехватывает дыхание, так что мне приходится на мгновение остановиться, прежде чем продолжить спускаться по деревянной лесенке, которую я заблаговременно подставила к своему окну. Тетке-то все равно, а мне спускаться удобнее.

Ветер страшно завывает, и где-то в уголке моего мозга появляется чувство опасности, но я его отвергаю и, распахнув калитку, выбегаю на проселочную дорогу, по которой за пять минут могу добраться до моря – теткин дом находится почти у воды.

Промокшая рубашка липнет к телу, путается в ногах, но я бегу, подставляя лицо дождю. Такая странная одержимость силами природы должна настораживать, но это будет утром. Сейчас я часть всего этого хаоса.

Добравшись до берега, я замираю в нерешимости – волны достигают нескольких метров. Кажется, сердце на мгновение застывает.

Всполох молнии озаряет округу, и я вижу разные очертания в волнах. Кони, поднимающиеся на дыбы. Их ржание раздается громом над морем. Тонкие девичьи фигуры, выплясывающие на гребнях волн.

Завороженная, я ступаю ближе, рискуя быть утопленной в море. О ноги бьется разъяренная вода. Сердце отбивает странный ритм. А в горле пересохло.

Из новой волны, ударившейся о камень рядом со мной, выходит девушка. Подол длинного серебристого платья волочится за ней следом. Незнакомка протягивает в мою сторону руку и что-то говорит – вижу это по открывающемуся рту, но не слышу – грохот воды не дает различать другие звуки.

Невольно протягиваю руку вперед, я хочу дотронуться этой девушки. Насколько она реальна?

Когда мои пальцы почти касаются полупрозрачной молочной кожи незнакомки, кто-то крепко обхватывает меня за пояс и оттаскивает назад. Лицо девушки каменеет. От ласковой улыбки не остается и следа. До этого красивые большие глаза сужаются. Зрачок становится вертикальным. Нос заостряется и превращается в птичий клюв.

Девушка открывает рот и кричит. И этот крик я слышу. Это злость, раздражение и жажда крови.

Крепкие руки, что держали меня за пояс, ослабляют хватку. Теперь я могу повернуться и лишь мельком увидеть лицо парня, спасшего мне жизнь. Силы, что вели меня сюда, резко отпрянули.

Успеваю увидеть лишь синие глаза, нахмуренные темные брови и плотно сжатые губы. Земля уходит у меня из-под ног и доселе где-то скрывающаяся тьма, накатывает, забирая остатки сознания.

II

Просыпаюсь оттого, что солнце слепит глаза. На губах соленый песок. Дует холодный утренний ветер. Неужели забыла на ночь прикрыть окно?

Крик чаек. Слишком громкий. Из своей комнаты я такого никогда не слышала.

Когда пробуждается чувствительность, я понимаю, что лежу отнюдь не на кровати. Кожу, где она не прикрыта влажной ночной рубашкой, колет мелкими иголочками, так бывает, когда лежишь на песке. Еще и этот сильный запах водорослей, словно я нахожусь на…

Распахиваю глаза. Пляж. Вокруг песок. В паре метров на камне сидит чайка и, склонив голову, рассматривает меня своими черными глазами-бусинками. Гадает, сможет поживиться или нет.

– Пошла отсюда, – шепчу я, взмахнув рукой. Чайка недовольно вскрикивает и перелетает немного дальше, все так же продолжая наблюдать за мной.

Голова болит, наверное, это из-за того, что шея затекла. Сажусь и пытаюсь вспомнить события прошлой ночи. В голове каша и сумбур. Все волосы и одежда в песке. Он и на зубах противно скрипит.

Мысль молнией сверкает в моем мозгу – меня могут заметить в таком непотребном виде. Ночная сорочка промокла и теперь просвечивает, ничуть не стесняясь, показывает всю меня, какая есть.

Подскакиваю на ноги. Нельзя терять ни минуты. Скоро проснутся жители, и тогда мне вряд ли удастся избежать косых взглядов и любопытных глаз.

Хорошо, что тетка живет совсем близко. Я добираюсь без происшествий. Проскальзываю в калитку, стараясь, чтобы она не скрипела, и бегу к своей лестнице. До окна остается всего пара ступеней.

– Они вновь вернулись. Сегодняшний шторм был необычным, – доносится  женский обеспокоенный голос. Это она к тетке пришла, стоят на веранде. Меня не должно быть видно.

– И что ты предлагаешь? – это уже тетя.

– Все тоже, как и в тот раз двадцать лет назад. Хотя, ты, наверное, и не помнишь.

Я замираю не в силах лезть дальше. Странный разговор, у которого точно не должно быть свидетелей.

– Мне было пятнадцать. Я все помню. Людям запретили подходить к воде. Сослались на загрязнение.

– Тогда в этот раз мы поступим так же. Ден уже сообщил, что спас сегодня ночью какую-то дуреху. Не твоя часом?

Вспыхиваю. Почему сразу дуреха-то? Меня звали, я сама не понимала, что происходит.

– Марина еще не спускалась.

Морена. Вечно она коверкает мое имя. И неважно, что там в паспорте написано. Они просто ошиблись. А исправлять времени не было. Морена я. И папа меня так называл. И мама.

– Неважно. Последи за ней. Дурости в молодых головах много бывает.

Я хочу возразить, но слышу шаги. Подруга тети, наверное, уходить собирается. А это значит, что меня могут запросто увидеть. Взлетаю по лестнице вверх, ныряю в открытое окно и выдыхаю.

Теперь нужно привести себя в порядок. И спальню.

Комнатка напоминает что-то из разряда криминальных хроник. Вещи валяются на полу, лужи, мокрый подоконник после дождя. Глупая я. Забыла закрыть окно за собой. Теперь все это убирать придется. А если тетка заглянет?

Я, конечно, человек взрослый, только что от этого толку, когда на меня будут ругаться аки на маленького ребенка?

Ношусь по комнате на цыпочках, только бы тетка не услышала. Только бы не поднялась.

Сердце пропускает удар, когда раздается стук в дверь. Я понимаю, что все еще нахожусь в том же виде, в котором очнулась на пляже. Влажные волосы похожи на воронье гнездо, и если в них покопаться можно будет найти мелкие ракушки, водоросли, палочки и гору песка, которую мне потом придется долго вычесывать.

Прыгаю в кровать, накрываюсь одеялом с головой. Стук повторяется.

– М-м-м, – мычу я, изображая то ли корову, то ли только что разбуженного человека.

– Марина, ты спишь? – дверь приоткрывается. А мне хочется скрежетать зубами.

– Морена, теть, Морена, – бормочу я. – Проснулась только что.

Мой взгляд падает на открытое окно. На подоконнике грязные разводы. Хорошо хоть следов ног не осталось, я попыталась их затереть. Тетка, я уверена, смотрит в ту же сторону.

– Как спалось? – она присаживается на кровать.

Ее зовут Пелагея, но, кроме как тетей, я не называю ее. Папина сестра. И очень похожа на него. Те же темные волосы, обладательницей которых я тоже стала. Тонкие черты лица, большие карие глаза.

Карие глаза мне достались лишь наполовину. Гетерохромия. Один карий другой голубой. От мамы я не получила почти ничего. Лишь острые выступающие скулы, да тонкий нос.

Волосы Пелагеи убраны в небрежный пучок. На еще молодом лице озабоченность.

– Хорошо спалось, – улыбаюсь я, продолжая лежать, укутанная в одеяло, хотя становится жутко жарко. – Только окно закрыть забыла. Тут такой бедлам.

– Заглядывала Виталина Петровна. Сказала, что в море выброс какой-то произошел. Не стоит ходить туда. Лучше в город скатайся. Больше толку будет, чем от прогулок по ядовитому пляжу.

Я лишь киваю. Она врет. Если бы я только не знала, что на самом деле произошло, то могла и поверить.

– Теть, – окликаю я , Пелагея уже доходит до двери. – А не у нее сына Деном зовут?

– У нее, у нее. Ты же с ним в детстве играла? Помнишь?

– Не, – вру, а память учтиво подсовывает воспоминания.

III

Наш поселок маленький, я бы даже деревушкой назвала, но это поселок. На картах вы его не найдете, словно над этим местом навис магический купол. Здесь не было, и нет вездесущего интернета. И мобильная связь не ловит. Общаются люди по старинке – заглядывая друг к другу в гости. Есть, правда, в домах стационарные телефоны. Но ими пользуются не часто. Посторонние люди редко сюда заглядывают. Чаще случайно, сбившись с дороги. Переночуют и едут дальше. Никто дольше дня не задерживается обычно. Здесь даже гостиницы нет. Хотя до моря рукой подать. Странно, что туристов не бывает.

Зато здесь чисто. Нет этих разбрасывающих окурки, пивные банки и огрызки от кукурузы свиней. И никто не ходит по пляжу, крича: «Чурчхела! Холодное пиво! Свежие крабы!». Да и хорошо, что тихо.

Я приезжаю сюда отдохнуть душой, посидеть на камнях, порисовать. Или написать главу-другую для своей книги. Московский воздух не способствует полету души.

Но что мне делать теперь, когда доступ к морю запрещен? Идти в лес? Он здесь тоже неподалеку. Закрывает нас от внешнего мира. Как хорошо, что я знаю сюда дорогу. Как хорошо, что не приходится копить на дорогие курорты.

Только лес не для меня. Все эти клещи, змеи, пауки. При одной мысли в дрожь бросает. Другое дело чистое лазурное море с его любопытными рыбками, приплывающими к ногам, как только ты ступаешь в воду. Эти ракушки разнообразной формы. Рачки. Другие обитатели морской фауны.

И вот теперь, когда море у меня отняли, я не знаю, что делать. Не думаю, что Пелагея мне что-нибудь расскажет. Максимум чего смогу добиться от тетки это недоброго взгляда, поджатых губ и молчания до конца дня. Она сделает вид, что обиделась. Мы с ней давно нормально не общались. Все чаще по нужде. А когда родители пропали, я просто уехала, чтобы больше не видеть ее, напоминающую об отце. Пелагея тогда ужасно обиделась и долго не звонила мне. Но этим летом я решилась вновь наладить отношения с единственным родным человеком. А тетка была рада. Но все равно она не теряет возможности как-то уколоть или поддеть меня. Хотя бы с тем же именем.

Еще утром слепящее солнце куда-то подевалось. Небо заволокли серые тучи разных форм и размеров. Я не могу сказать, что они мне не нравятся. Я обожаю грозу так же сильно, как и теплое летнее солнце. Только сейчас хотелось бы больше ласковых лучей по еще бледной незагорелой коже, чем хмурого взгляда неба.

Виталина Петровна – женщина пятидесяти лет, что работает учительницей в местной школе. Детей здесь немного, разве что на три класса наберется.

Вообще, в поселке живет около четырехсот человек. Я не считала, но так говорят. Школа здесь одна – небольшое старое обшарпанное здание. Я там не была ни разу, но уверена, что внутри ремонт требуется настолько же сильно, как и снаружи. Сейчас школа пустует. Лето. Каникулы. Большинство ребятишек разъехалось, но некоторые продолжают носиться по улочкам, стреляя из бутылок, наполненными водой, и сражаясь на палках.

Вот и сейчас мимо меня проносится толпа из семи ребят школьного возраста. Они кричат что-то друг дружке, размахивают самодельными мечами и устремляются в сторону леса. К ним присоединяется еще один растрепанный мальчуган, выскочивший из калитки соседнего участка.

– К двум вернись! – раздается громогласный крик из-за забора.

– Хорошо! – на бегу откликается мальчишка.

Компания скрывается за поворотом и на улице стихает. Только пара собак продолжает лаять между собой, раздражаясь на сильный шум.

Я соврала тетке о Дене. Давно, еще в детстве, когда мне было лет тринадцать, мы с мальчишкой носились по пляжу в поисках камней желаний – обычные камешки, но с дырочкой. Через нее нужно посмотреть на солнце и про себя произнести то, что хочешь больше всего на свете.

Раньше, до того как мне исполнилось шесть, я с родителями жила здесь. Это потом что-то произошло, и нам пришлось уехать в душную, вечно куда-то спешащую Москву. С ее каменными джунглями, грубыми людьми, суровыми взглядами и недовольными кислыми лицами прохожих. Я тосковала по этому месту. Задыхалась от выхлопных газов. Мне было тяжело среди каменных стен. Я много болела.

Но как только на лето мы возвращались сюда. Все менялось. Из замкнутого, уставшего и больного ребенка я превращалась в ураган, готовый свернуть горы на пути к каким-то своим детским целям.

Вот в одно из таких радостных лет я и встретилась с Деном. Мы столкнулись на пляже. Он собирал медуз после ночного шторма и бросал их в море. Ден был всего на год старше меня.

Все его друзья разъехались, а помогать матери в огороде не хотелось. Вот он и отправился в то место, где, как и я, мог чувствовать себя свободным.

– Ты кто такая? Я тебя не помню, – сказал мне тогда Ден, как только увидел, что я за ним наблюдаю.

У него были такие же темные волосы, как и у меня. Только взъерошенные, непослушные, смешно топорщились. Торчали ежиком в разные стороны. Я тогда даже немного испугалась его вопросов. Он казался мне старше, и это пугало.

– Морена, – пропищала я, отходя назад. Тогда еще галька вместо песка скрипнула под платформой кроссовка. – Только приехала. У меня тут тетя живет.

– А я тут живу постоянно, – он был немногословен. Вечно хмурил брови на переносице и губы плотно сжимал, словно его что-то беспокоило. Но что может беспокоить четырнадцатилетнего мальчишку? Подружка? Проблемы с семьей?

Но я так за то лето и не узнала, почему он ходил смурной, а родители запрещали мне лезть в воду. Возможно, ему тоже не нравились запреты.

А потом лето кончилось. Мы оказались не настолько близки, чтобы продолжать дружить на расстоянии. К тому же на следующий год родители отвезли меня в Египет, а не сюда. И мы не увиделись. А дальше все просто забылось. Только это была ложь, которую я придумала для себя, чтобы забыть о позорной трусости.

Мне было хорошо в одиночестве. Мне нравилось отдыхать от своих сверстников. У меня были друзья в Москве, но мне всегда казалось, что это просто вынужденная необходимость. Весь тот мир за лесом был вынужденной необходимостью.

И вот сейчас я стою у калитки, ведущей на участок Дена, и не знаю, повернуть ли мне назад или постучать. На мне все тот же неизменный сарафан цвета неба, который треплет сильный ветер, предвещающий вновь большие волны и грозу. Волосы убраны в тугую длинную косу, но некоторые пряди все равно выбились и щекочут шею и лицо.

Пыль поднимается под порывами ветра и норовит запорошить глаза.

И даже несмотря на духоту и жару, мои руки холодеют только при мысли, что сейчас придется что-то говорить.

Пересиливая себя, я несколько раз стучу по металлу. И смешиваясь с медным звуком ударов, грохочет гром.

IV

Когда первые крупные капли дождя, выбивая песчинки, касаются пыльной земли, калитка со скрипом открывается.

На пороге Виталина в цветастом платье ниже колен, с тугим пучком на макушке и в старых смешных клетчатых тапочках. Она окидывает меня удивленным взглядом светло-голубых глаз и, поймав на нос большую каплю, без вопросов пропускает на участок, а затем в дом.

Я успеваю ступить под козырек, как разражается самый настоящий ливень. Воздух тут же наполняется любимым ароматом прибитой дорожной пыли, свежести и влажной травы.

– Проходи, проходи, нечего на пороге толкаться, – Виталина впускает меня в дом.

Здесь темно и душно. Пахнет кошкой и еще чем-то старым, как во всех домах, где люди живут долгое время.

В лампе с зеленым плафоном, что висит прямо надо мной, зажигается свет, но он все равно тусклый и плохо освещает узкий коридор.

– Марина? – уточняет женщина, проходя в сторону светлой кухни. Кухня у нее расположена на веранде – здесь почти со всех сторон находятся окна, в которые я могу наблюдать, как дождь танцует на листьях фруктовых деревьев, что растут в саду у учительницы. Как капли прыгают по уже поспевшим сочным ягодам черешни, пружиня от их упругих бордовых гладких боков.

– Морена, – поправляю я. – Тетя вечно путает мое имя.

– Ты что-то хотела? Может, Пелагее что-то понадобилось? Чай будешь? – Виталина уже с грохотом ставит чайник на газовую плиту, даже не дожидаясь ответа. Чиркает спичка, и вспыхивает синеватый огонь.

На кухне у женщины просторно, несмотря на большой массивный дубовый стол, что занимает половину площади. По бокам окон висят разные связки сухих трав. Я могу лишь назвать часть из них. Мята, чабрец, возможно, трава с желтыми цветочками это зверобой. Здесь же на подоконнике притулились свечи разных форм и размеров. А рядом с ними растение в розовом горшке – гортензия с голубыми цветками, растущими шарообразной формой.

С опозданием вспоминаю, что мне задали вопрос.

– Чай буду, спасибо. Я хотела бы поговорить с Деном, если можно. Он здесь? – вот так вот. Прямо, без лишней болтовни и отговорок. Нужен мне Ден. И пусть гадает, зачем и почему.

– Он ушел на Площадь. Должен скоро вернуться. Ты можешь подождать его здесь, если хочешь. На улице все равно дождь.

– Спасибо, – я стараюсь избегать ее взгляда. Принимаю чашку с золотистой жидкостью и втягиваю носом аромат. – Как замечательно пахнет. Из чего он?

– Мята, ромашка и еще травки по мелочи, – женщина опускается на деревянный стул, такой же массивный, как и стол. Приглашает и меня сесть.

Мне немного неловко. Я не думала, что впустят в дом. А тут еще и чаем напоить решили и сейчас вопросы начнут задавать.

– Ты ведь в Москве живешь? На кого учишься? – я выдыхаю. Значит, будут только общие вопросы. Это хорошо. Не придется придумывать отговорок. – Меда?

Я отрицательно качаю головой, а Виталина достает из большой засахаренной банки ложку с мутно-золотым сладким содержимым, кладет ее в чай и равномерно помешивает, кажется, полностью увлекаясь этим процессом. Ложка методично постукивает по стенкам чашки. В ноздри проникает тягучий медовый запах и прилипает к небу, так что только несладкий чай может избавить от этого.

– Да, в Москве. Я будущий программист. Хотя уже понимаю, что душа к этому не сильно лежит. Второе высшее образование собираюсь получать филологическое.

Мой взгляд прикован к ложке, которая, как заведенная, описывает круги в чашке учительницы.

– Хочу стать писателем, – добавляю я и отпиваю чай, случайно ударившись зубами о керамический край чашки.

– Неплохо. И много книг ты уже написала? – ее голос кажется строгим, даже каким-то поучительным, хотя она просто спрашивает у меня обычные вопросы.

– Пока ни одной. Я ведь еще не выучилась. Вот получу образование, тогда начну писать… – мои мысли уносятся к будущим великим горизонтам, в которых я знаменитый автор, стою и улыбаюсь с охапкой своих книг в руках. Вспышки от фотоаппаратов. Вопросы прессы. По моим романам снимают фильмы. Я знакома со знаменитыми актерами. Фанаты не могут дождаться выхода новых частей…

– Глупости, – обрывает мои мечтания резким замечанием Виталина. – Если у тебя есть талант, ты и без всяких учебников сможешь написать достойное произведение. Если нет, то и они не помогут.

Дверь в дом с грохотом распахивается, порыв ветра вздымает занавески на окнах. От сквозняка по телу пробегают мурашки. Я невольно обхватываю руками голые плечи.

На пороге появляется что-то большое, злое и мокрое, с налипшими на лицо темными волосами. В руках это раздраженное на весь белый свет существо держит две больших, видимо, еще и тяжелых, авоськи.

– Еще б раз я пошел без зонта, – злобно бурчит новоприбывший. Знаю, что это Ден, только не могу его таким воспринимать. – И чего им у себя не сидится. Надо же бурю устроить…

И тут он замечает меня, сидящую на стуле, с удивленно распахнутыми глазами и вскинутыми бровями. Пакеты с шумом опускаются на пол.

– Мам, почему не предупредила, что у тебя будут гости? – Ден протирает лицо рукой и откидывает мокрые темные волосы назад. Они у него почти достают до плеч.

– Так это не ко мне, – пожимает плечами Виталина Петровна, подходит к раковине, ополаскивает свою чашку и оставляет меня с Деном один на один. – Тебя ждет.

Она доходит до поворота коридора и, вспомнив, добавляет.

– Только продукты разбери, прежде чем болтать.

Ден стоит с ошарашенным видом и смотрит на меня. Узнал.

Он скидывает с ног напрочь промокшие кроссовки и, оставляя на деревянном полу влажные следы от босых ступней, вместе с двумя пакетами проходит на кухню. Молчит, а сам глазами косит в мою сторону, и только вид делает, что занят сортировкой продуктов по полкам в старом холодильнике.

Я тоже молчу. Медленно пью чай да разглядываю старого знакомого. Бриджи джинсовые, как и белая футболка промокли насквозь – с них на пол капает вода. Под футболкой, что прилипла к загорелой коже, проглядывает неплохо накаченный пресс. На несколько мгновений мой взгляд задерживается на нем.

Ден плюхается на стул напротив и складывает руки перед собой. Его серые глаза, хотя я могла поклясться, что ночью они были темно-синими, блуждают по моему лицу.