Лабиринты души

Наталия Черноглазова

Лабиринты души

Пролог

Он сказал, что я особенный. Да, прямо так и сказал.

Люди во дворе называют меня больным. Или дураком. Я на них не обижаюсь. Мне нравятся люди. Иногда они угощают меня сладостями. За это я кривляюсь и машу руками и ногами, а они смеются. Я люблю, когда люди смеются, это так здорово! Правда, дети часто гоняются за мной по двору и больно колотят палками по спине, но я на них не сержусь. Это они так веселятся.

Раньше мама не разрешала мне выходить во двор. Она говорила, что это опасно, что люди бывают очень злыми. Я ей не верил. И сейчас не верю. Люди все хорошие, особенно дети. И дразнятся они не потому, что плохие, а потому, что они так играют. Я люблю играть с детьми, но мама меня ругает за это. Она вообще редко улыбается, чаще плачет или кричит на меня. Поэтому я стал убегать на улицу.

Сегодня я вышел рано, двор был пуст. Я сел на скамейку возле подъезда и стал ждать. Когда долго ждёшь, в голову лезут разные мысли, которые надо думать. Я не люблю думать, это скучно. В такие моменты мама начинает кричать, чтоб я убрал с лица дурацкую ухмылку. Она говорит, что думать, – это плохо, и ничего путного из этого не выйдет.

Я, наверное, так крепко задумался, что даже не заметил, как ко мне подошёл какой-то человек и сел со мной рядом на скамейку. Я просто повернул голову вбок, а он уже сидел рядом. Самое странное, он не смеялся. Он просто смотрел на меня. И глаза у него были такие… непонятные. Цветом, как солнце. Точно! Солнечные глаза. Я ещё подумал, что об них вполне можно обжечься, если долго всматриваться.

Он спросил, как меня зовут, и как у меня дела. Таким ласковым, бархатным голосом. Я не знаю, почему, но мне резко захотелось пить, в горле стало очень-очень сухо. У меня никто никогда не спрашивал, как мои дела.

И я ему рассказал. Про всё. Про то, как я люблю смотреть в окно, как целыми днями играю во дворе, как плачет мама, как каждый вечер я рисую солнце.

Человек слушал очень внимательно, качая головой. В его руке тлела сигарета, и пепел от неё падал прямо ему на плащ. Да, он был в плаще, хотя на улице было очень тепло. Он вообще был странным, но он мне безумно нравился. Я всё говорил и говорил, проглатывая в спешке слова, ведь я боялся, что он сейчас встанет и уйдёт.

Но он не уходил. Вместо этого он вытащил из кармана своего плаща конфеты и протянул их мне. Я подумал, что мне нужно скорчить смешную рожу или покукарекать, но он остановил меня и сказал, что дарит мне конфеты просто так.

Просто так? Мне стало жарко от его слов. Я сидел с полными горстями конфет и задыхался от жары. Мои руки дрожали. Я не мог думать, мысли убегали в разные стороны. Я так и сидел, хватая ртом воздух, пока не услышал странный вопрос:

– Мальчик мой, ты веришь в Бога?

Я засмеялся. Человек в плаще стал смеяться вместе со мной.

Помню, мама ещё давно говорила мне, что Бог – это седой старичок в белой одежде, который сидит на небе и наблюдает за нами. Я тогда сразу побежал к окну посмотреть, но мама сказала, что из окна нашей квартиры Его не видно. Если честно, я не очень-то во всё это поверил. Где он там сидит? Как с такой высоты можно что-то увидеть? Да и вообще…

– О чём ты думаешь?

– О Боге, – честно ответил я. Тут меня осенило:

– А вы его видели?

– Видел. – Человек с жёлтыми глазами посмотрел на меня серьёзным взглядом.

Я ему сразу поверил. Мне подумалось, что человек с такими глазами не может врать.

У меня в груди как будто лопнул воздушный шарик:

– Если бы я увидел Бога, я бы спросил у него, почему меня все обзывают больным идиотом, почему мама всегда плачет, и почему умер Иисус?

– Кто такой Иисус?

– Это наш дворовый кот. Знаете, какой он умный был?

– Знаю. Все коты очень умные.

Незнакомец помолчал немного и добавил:

– Ты не слушай никого. Ты вовсе не больной. Ты особенный.

– Правда?

– Правда. Ты просто… заблудился.

И снова этот взгляд. По моей спине поползли мурашки. Человек в плаще посмотрел на часы.

– Пора, – сказал он.

Я расстроился. Я так не хотел, чтобы он уходил!

– Вы ещё придете сюда? – спросил я с надеждой.

Он посмотрел на меня и улыбнулся:

– Конечно. Мы обязательно встретимся.

Я обрадовался. Ведь мне ещё так много всего нужно ему рассказать!

Тут я вспомнил, что даже не спросил, как его зовут. Но рядом уже никого не было. Как он смог так быстро уйти?.. Я с удивлением мотал головой во все стороны, пытаясь увидеть удаляющийся силуэт человека в плаще. Его нигде не было.

Он вернётся. Он мне обещал. Завтра я спрошу у него, как его зовут. И покажу свои рисунки. До меня вдруг дошло, что я даже не рассмотрел его как следует. Всё, что я помнил точно, так это его ярко-жёлтые глаза, строгий чёрный плащ с большими блестящими пуговицами и прямые чёрные волосы до плеч. Такой странный человек, да и человек ли? Было в нём что-то… неправильное. Может, он живёт на Солнце? Тогда это объясняет, откуда у него такие глаза.

Я так задумался, что не заметил первый камень, который врезался в моё плечо.

Дети подбежали целой стайкой, смеясь и показывая на меня пальцами. Я тоже рассмеялся. Сейчас мы будем играть.

– Смотрите, сколько у дурака конфет!..

– Ты где их взял?..

– А ну, отдай!..

– Идиотам сладкое вредно!..

Самый старший, Вадимка, больно ткнул меня палкой. Конфеты посыпались из моих ладоней. Я поднял одну, скорчил детям страшную рожу и кинулся наутёк. Дети с криками восторга ринулись за мной. Это наша любимая игра! Вдогонку мне летели камни, кирпичи и просто ветки, упавшие с деревьев.

Начинался дождь. Я бежал и смеялся. Сегодня такой хороший день! Лучше его может быть только завтра. Я был так счастлив, что почти не чувствовал боли от ударов. Я даже успел подумать, что сегодня вечером обязательно нарисую солнце для Желтоглазого человека. Такое, чтоб было ему под цвет глаз.

… Мне показалось, что я споткнулся. Упав, я хотел приподнять голову, но с удивлением обнаружил, что уже наступил вечер, вокруг быстро сгущались сумерки. Голова стала такой тяжёлой, что пришлось опустить её на мокрый асфальт. Все звуки вдруг стихли, был слышен только стук дождя о мостовую. Тяжёлые капли падали мне на лицо, на тротуар, собирались в забавные ярко-красные ручейки и устремлялись к водостоку. Один, два. Красный дождь. Пять, семь. Я попытался встать, но уже не смог.

…Человек в чёрном плаще стоял поодаль и наблюдал за тем, как дети убивают дворового дурака. В каком-то диком исступлении они колотили лежащего палками и сухими ветками. Кто не мог подойти поближе, швыряли в дурака камни и обломки кирпичей и бетона.

В небе громыхнуло, тяжёлые капли начинающегося дождя застучали по мостовой. Подул ветер. Дети продолжали яростно избивать свою жертву, будто не замечая, как под их ногами растекается кровавое пятно. Погода словно сошла с ума. Дождь усиливался, в небе сверкали молнии, прошивающие грозовые тучи насквозь. Человек в чёрном плаще видел, как лежащий на земле идиот пытается встать, извивается и обхватывает свою голову руками, защищаясь от ударов. Кто-то из жильцов дома, выглянув в окно и увидев происходящее, закричал на детей, приказывая им остановиться. В это же время сильный порыв ветра с треском сломал напополам растущее у подъезда дерево и снёс крышу у стоявшего неподалёку киоска. Дождь уже стоял стеной. Послышался звон разбитого стекла на верхних этажах дома, – это ветер с силой распахнул неплотно прикрытые рамы и вынес оконное стекло. В небе грохотало, гигантская молния ударила прямо в асфальт, высекая искры. Дети с визгом побежали врассыпную, оставив дурака истекать кровью, царапая мокрый асфальт скрюченными пальцами. К нему уже бежали люди.

Сверху раздался оглушительный жуткий рёв. Человек в чёрном с ненавистью смотрел в небо.

– Я тебе его не отдам! – прошептал он. – Слышишь?..

Часть 1

Глава 1. Боль

Дмитрий сидел за рабочим столом, обхватив голову двумя руками. Накопившаяся за последние дни усталость давила на плечи.

Только что из кабинета вышла женщина, крепко держа за руку маленькую девочку лет пяти в ярко-розовом платье.

… – Папа сказал, что я Мальвина! – застенчиво прячась за мать, сказала доктору девочка.

Дмитрий посмотрел на женщину. В ту же секунду та отвела взгляд, после которого осталось ощутимое послевкусие отчаяния и крушения надежд. Дмитрий часто видел такой взгляд, когда спрашивал об отцах приводимых к нему детей. Иногда отцы приходили. Когда диагнозы ещё нуждались в подтверждении, когда надежда на лучшее ещё не умирала. А потом…

Дмитрий привык ко многому. В его профессии эмоции не просто излишни, но и губительны. Сердце человека не может вместить столько боли. У каждого сердца есть лимит. Чужая боль – лишняя, ненужная. «Всех не пожалеешь» – кажется, так говорят люди?..

Димка потёр виски кончиками пальцев.

К чужой боли можно привыкнуть. Можно абстрагироваться, пропустить её через себя. Дмитрий уже давно привык, выходя из кабинета, оставлять эмоции внутри него. Взаперти.

К чужой боли можно привыкнуть. К чужой. Не к своей.

«Когда ты смотришь в глаза умирающим детям, в глаза их умоляющих родителей, когда внутри тебя – пустырь, огороженный забором из колючей проволоки, тебя держит на плаву лишь одно, – семья. Каждый день, возвращаясь домой после тяжёлого дня, ты знаешь, что дома тебя ждут. Пусть ты болен, устал, не в настроении, но – ЖДУТ…»

…Женщина с дочерью давно уже вышли из кабинета, но Дмитрий продолжал тоскливо смотреть на не до конца прикрытую дверь. Ещё четыре месяца назад эта малышка была розовощёкой и улыбчивой, и её никак нельзя было назвать нездоровой. Сейчас от прежнего жизнерадостного дитя остались лишь большие, блестящие глаза.

По статистике, в 85 % случаев детский рак излечим. По статистике…

К чёрту статистику. Дмитрий покачал головой и достал из ящика стола сигарету. Посмотрел на часы.

Он каждый день позволял себе думать о том, что дома его и правда ждут. Две его девочки. Дмитрию нравилось, шагая домой, представлять себе момент, когда он открывает дверь своим ключом и тихонько заходит в квартиру. Он каждый раз старался заходить бесшумно, чтобы застать девчонок врасплох.

«Из комнаты в прихожую выглядывает жена, Иринка. Её короткие чёрные кудряшки смешно торчат в разные стороны, зелёные глаза улыбаются.

– Машуль, а ну, посмотри-ка, кто пришёл домой?

Сразу же – топот маленьких ножек по ковру.

– Папа! – и Дмитрий уже подкидывает вверх смеющуюся розовощёкую кудрявую девочку. Маленькие ладошки гладят его по небритому подбородку…»

Человеческий мозг – удивительная вещь. Он устроен так, что в случае сильного стресса может заменить часть страшной действительности спасительной иллюзией. Замещение реальных эмоций на ложные помогает оставаться на плаву какое-то время. Не сойти с ума.

Каждое утро, включая кофе-машину, Дмитрий в настройках выбирал ДВЕ чашки. Старался не шуметь, собираясь на работу, чтобы не разбудить девчонок. На работе в перерывах проверял входящие сообщения в телефоне.

Дорогу домой после нервного рабочего дня он любил особенно. Он обязательно заскакивал по пути в кондитерскую лавку. В самом деле, не может же он зайти домой с пустыми руками!.. Иринка всегда ворчит на него, когда он достаёт из пакета корзиночки со сливочным кремом – для неё, и слоёные трубочки – для Машки.

Дорога домой обычно занимает около получаса.

Подходя к подъезду, Дмитрий каждый раз верил, что дома его и правда ждут. Каждый день его мозг пластично прогибался под эту иллюзию.

Конечно, ждут. Дмитрий верил в это, когда открывал подъездную дверь. Верил, поднимаясь по лестнице на шестой этаж. Верил, проворачивая ключ в замочной скважине… Даже когда его встречала тишина, он заставлял себя думать о том, что девочки просто уснули, не дождавшись его с работы. Или, желая его разыграть, притаились за кухонной дверью, чтобы в нужный момент резко выпрыгнуть на него из темноты.

Так он и жил последнее время, отчаянно веря в то, что всё по-прежнему. Ничего не случилось. Не было ничего, и точка!

Где-то там, в глубине души, он прекрасно понимал, что всё это фальшь, попытка замаскировать чувство вины. Дмитрий сознательно позволял себе выкинуть из памяти то, что причиняло ему боль. Гораздо легче поверить в ложь, если благодаря ей ты ещё способен дышать и жить дальше. Правда убивает.

«– Может, сегодня освободишься пораньше? – Иринка с надеждой заглядывала в его глаза, привстав на цыпочки и обхватив руками его плечи. – Машка в последние недели сама не своя. Скучает по тебе. Капризничает.

Дмитрий поцеловал её в лоб.

– Ириш, пришлось взять больше работы. Ты же знаешь, сейчас лето, работать некому. Потерпи, лапа.

– Я-то потерплю, – прищурилась Иринка. – А Машка… Ей плохо без тебя».

Дмитрий уходил на работу, испытывая угрызения совести перед дочерью. Он каждый раз обещал себе, что обязательно наверстает упущенное. Как только будет полегче с работой, он свозит семью на море. Хотя бы на неделю. Сводит в аквапарк, на карусели. Машка уже давно нестерпимо хотела прокатиться на карусели. Вот и будет ей счастье…

Какой, всё-таки, может быть жестокой эта жизнь. Страшной, неправильной. Как в одночасье будущее может стать прошлым?..

Мечты должны сбываться. Несбывшиеся мечты – это яд замедленного действия, яд, выжигающий душу дотла. Несбывшиеся мечты рано или поздно убивают, а в лучшем случае – сводят с ума.

Не было моря. Не было вкусного мороженого, которым торгуют в парке аттракционов. Не было ничего.

Дмитрий, словно очнувшись, помотал головой из стороны в сторону. Кинул взгляд на часы. Он сегодня сильно задержался на работе. Суетливо засунув так и не подкуренную сигарету обратно в пачку, Дмитрий встал из-за стола, быстрыми шагами пересёк кабинет, и, рывком сняв пальто с вешалки на стойке, почти бегом побежал по коридору онкологического отделения к выходу. Он даже не заметил, что чуть не сбил с ног оторопевшую санитарку.

Санитарка, пожилая женщина, молча перекрестила его вслед.

Глава 2. Отчаяние

Всё начиналось с малого: перемены в настроении, поведении, необоснованная усталость, плохой сон. Эти перемены не грянули внезапно, они подкрадывались незаметно.

В то время был непростой период в семье. Дмитрий целыми днями пропадал в больнице, У Иринки тоже был аврал на работе… В общем, оправданий была масса.

Дмитрий смутно помнил, в какой момент страшные подозрения проникли к нему в душу. Даже нет, не подозрения. Скорее, это было непонятное, тревожное ощущение. Впоследствии он часто спрашивал у себя: как долго это продолжалось, как долго он отмахивался от надвигающегося ужаса?

Когда дочери стало хуже, Иринка первой забила тревогу. Машка стала уж слишком вялой и безучастной к окружающему миру для пятилетнего ребёнка. Часто плакала. Часто жаловалась, что болит голова…

Когда были готовы результаты томографии, Ирина пришла к нему на работу. Не позвонила, а пришла сама. Зашла в кабинет и села на стул напротив его кресла. Она молчала, но слова были уже излишни.

Дмитрий смотрел в её глаза.

Когда-то давно, глядя на неё, Дмитрий впервые подумал, что глаза любого человека – это и вправду море. Неважно, какого они цвета. У каждого – своё море. Зелёные глаза Иринки успокаивали, несли тепло и свет. Димка всегда находил в них успокоение. Такое чувство бывает у маленького ребёнка, на секунду потерявшего мать в толпе людей, уже готового запаниковать, но вдруг нашедшего её глазами. Дмитрию всегда было достаточно одного взгляда этих родных глаз, чтобы всё плохое и страшное вмиг рассеялось, ушло. Только один взгляд, и нет больше ничего, кроме бескрайнего спокойствия, уверенности в завтрашнем дне и обволакивающего тепла.

Но в тот день глаза Иринки были словно чужими. Мёртвыми.

«– Дим, что теперь?..»

В тот самый день остановилась жизнь.

Обрывками книжных страниц мелькали дни, недели. Дмитрий по-прежнему ходил на работу, пил кофе, ел, иногда спал. Но всё это уже не имело никакого смысла, ибо мир вокруг замер, треща по швам и сжимаясь. Было ясно, – так, как прежде, уже никогда не будет. Даже когда Машка была ещё жива и сидела у него на коленях, обхватив его шею худеющими ручонками, а Иринка гладила их обоих по волосам, силясь улыбнуться, он УЖЕ чувствовал пустоту.

Поздно спохватились. А кто знал?..

Рак – коварная вещь. Дмитрий знал это, как никто. Опухоли головного мозга не диагностировать без помощи специального оборудования. В момент, когда увеличивающаяся опухоль даёт о себе знать, зачастую бывает уже поздно. Димка даже представить себе не мог, что те слова, что он столько раз говорил обезумевшим от горя родителям, он когда-нибудь скажет самому себе.

«Опухоль, к сожалению, не операбельна.»

Лечение возможно. Лечение немного продлит жизнь, сдерживая разрастание опухоли. Но панацеи нет. На таких сроках – нет.

«Знаете, почему взрослые, состоявшиеся люди после оглашения неутешительного диагноза впадают в крайности? Почему испытывают злость, депрессию, выплёскивая негатив на окружающих людей, а дети часто более стойко переносят болезнь, терпят боль, бесконечные анализы? Потому что взрослый человек понимает, ЧТО означает его диагноз. Конец. Смерть. Забвение. Бессмысленность. Детям же такое даже в голову не приходит. Для них не существует чёткого понимания законов сущего. Они до последнего радуются мелочам, рисуют, охотно рассказывают, кем они хотят стать, когда вырастут…

Если хотите переосмыслить и полюбить жизнь, добро пожаловать в детское онкологическое отделение. Особенно это касается святош, что любят за чашкой чая порассуждать о Священном Писании, борьбе добра и зла, Иисусе Христе и спасении грешной души. Загляните в глаза умирающим детям и попробуйте рассказать им, как же ваш Господь любит их, как ждёт их мученические души в райских садах на небе.

Если Бог и правда существует, то ему нет прощения за ту Преисподнюю, что он устроил на земле…»

Иринка пыталась воззвать к Богу. Дома появились иконы, на которых были запечатлены лики всех святых, какие только существовали когда-либо. Ира становилась перед ними на колени и молилась, начиная молитвы едва слышным шёпотом, а потом срываясь на крик.

Иногда Дмитрию хотелось подбежать к жене, рывком поднять с пола, наорать на неё, избить. Ему казалось неправильным и постыдным зрелище коленопреклонённой жены, скулящей у глупой картинки и умоляющей спасти её дочь.

«От чего спасти?! Ты в своём уме, дура?! Это же Он, Он сделал! Он позволил этому произойти, а теперь он наслаждается шоу?!.»

…Один знакомый психиатр как-то сказал Дмитрию в шутку: «Если бы Бог вдруг вздумал пройти у меня обследование, то я бы с большой долей вероятности диагностировал бы у него делегированный синдром Мюнхгаузена.»

Дмитрий в детстве верил в Бога. Но чем старше он становился, тем больше было вопросов, и меньше – ответов. В юности ему попалась в руки довольно популярная у сатанистов книжонка (хоть убей, имя автора Дмитрий вспомнить не мог), и в ней была замечательная фраза о том, что Бог нуждается в медицинской помощи. Тогда, много лет назад, эта фраза возмутила Димку. Сейчас – вызывала истерический смех.

Бог и вправду болен. Психически. Это существо надо привязывать ремнями к больничной койке и колоть ему нейролептики. Его нужно, нужно обездвижить, чтобы помешать ему творить зло.

Говорят, что нет атеистов в падающем самолёте. Жизнь Дмитрия действительно падала. Он не мог на это никак повлиять, он мог лишь бессильно смотреть на падение. Да, многие в таких ситуациях приходят к Богу, но Димка, напротив, терял веру с каждым днём.

«Услышь голос молений моих, когда я взываю к тебе, когда поднимаю руки мои к святому храму Твоему…»* [*Псалом 27. Прим. автора]

Нет, Он не слышал. Даже больше – Он НЕ СЛУШАЛ!

Дмитрий смотрел на Иринку, стоящую на коленях перед иконостасом, и его охватывала ярость, всепоглощающая, бешеная злость. Это неправильно. Так не должно быть. За что?.. Димка просто не понимал, о каком прощении он должен молить Бога. Он просто хотел жить и делать счастливой свою семью. Он хотел вырастить дочь, пройти с ней все её этапы взросления, хотел радоваться её успехам в школе, станцевать танец на её свадьбе, хотел баюкать на руках её детей. Почему Бога не устроили такие планы?

Димка не держал на Него зла за своё собственное детство. Он всю свою жизнь стойко переносил удары судьбы, думая, что это просто испытания, на которые он не может повлиять. Но Димка был уверен, что, когда он вырастет и будет строить свою жизнь сам, он скажет спасибо Богу за то, что тот сделал его сильнее.

Глава 3. Борьба

Его жизнь и правда можно было назвать несправедливой. Димка не помнил ни одного её периода, где ему не приходилось бы в буквальном смысле прогрызать себе путь.

Мать его не любила. Нежелательная беременность, тяжёлые роды, безысходность и нищета. Своего отца Димка никогда не видел. Уже в первые годы своей жизни маленький Димка ощущал свою ненужность этому миру. Сколько он себя помнил, он всегда был один. Всегда в стороне. Изгой. На него никто не обращал ни малейшего внимания, ни один сверстник не звал играть. Его как будто бы не было. Позже, в школе, стало немного лучше. Неожиданно обнаружилось, что Димка невероятно смышленый и умный ребенок. Любые дисциплины схватывались им на лету. Но даже прекрасная успеваемость по всем школьным предметам не помогла ему обрести друзей среди одноклассников. Жизнь так и продолжала течь в привычном для него русле одиночества. Но скромному и тихому Димке такое положение вещей было по вкусу. Он-то знал, что каждый в итоге получит то, что заслуживает.

Наверное, каждый в детстве свято уверен в своей исключительности, особом предназначении для этого мира, совершенно не задумываясь о том, что таких людей, как он, – миллионы, и грезит о том, что пройдёт светлый путь, безошибочно разделяя «хорошо» и «плохо», принимая решения и делая выбор самостоятельно.

Димка жил ожиданием прекрасного будущего, стараясь абстрагироваться от кошмарной реальности. Мать пила по-чёрному. Почти каждый день, приходя со школы, Димка заставал её в компании пьяных людей, преимущественно мужчин. Почти каждую ночь были драки, громкая музыка и оргии. Чтобы сын не мешал, мать привязывала его к кровати веревками или просто избивала ремнём до тех пор, пока у Димки от крика не срывался голос…

Тогда он ещё верил в Бога. Вернее, он хотел верить в то, что Бог и правда существует. Жизнь пугала его своей бессмысленностью. Он страстно желал найти объяснение всему, что его окружало. Мысль о существовании высших сил казалась ему здравой. Кто-то ведь должен нести ответственность за то, что происходит. Кто-то должен знать, зачем всё это, и почему жизнь отдельно взятого человека была устроена именно так, а не иначе.

Димка, повзрослев, не любил вспоминать своё детство, а уж тем более, рассказывать о нём кому-то. О бессонных ночах в подъезде, о постоянном голоде, об унижениях и издевательствах. Всё это было только его и никак не касалось других. Он вообще был довольно замкнутым и плохо сходился с людьми. Общение с другими людьми успешно заменяли книги и тяжёлый рок.

Дмитрий считал свою внешность некрасивой. Он был высоким, выше большинства своих одноклассников, и очень стеснялся этого, поэтому постоянно сутулился, выгибая спину дугой. Черты его лица были тонкие и резкие, а кожа настолько бледной, что он был похож, скорее, не на человека, а на ходячего мертвеца.

Он давно уже смирился с тем фактом, что окружающие его недолюбливают. Он даже знал причину этому. Он просто не был на них похож. Был другим. При этом он не пытался как-то подчеркнуть свою неординарность, чтобы обратить на себя внимание.

Когда он встретил Её?.. Это был последний класс перед выпуском. Однажды классная руководительница завела в класс перед уроком девушку и попросила её представиться.

– Ирина.

Весь класс без стеснения придирчиво разглядывал новенькую.

– Ничего особенного, – услышал Димка от пацанов на следующей перемене, – как все…

Но он увидел совсем другое: смешной ёжик коротких тёмных волос и огромные зелёные глаза. Иринка была чуть полновата, но ей это ничуть не мешало.

В первый же день завязалась дружба, когда выяснилось, что живёт она в соседней пятиэтажке.

В тот день, 22 января 1999 года в жизни Димки появился смысл. На целых двенадцать лет.

К концу учебного года мать привела в квартиру мужчину, который тут же ринулся заменять Димке отсутствующего отца. Димка не возражал. С появлением Андрея жить стало намного легче, в доме стали появляться деньги, да и мать временно бросила пить. Своего настоящего отца Димка никогда не знал, поэтому мужская компания в квартире его порадовала. Андрей был очень лёгким на подъём, всегда в движении; застой в жизни Димки и его матери закончился с его появлением. Этот человек постоянно придумывал что-то новенькое: походы в кафе, на рыбалку, вечерние игры в шашки или лото. Сам Андрей был неказистым низкорослым мужчиной лет сорока пяти с огромной лысиной и большим пивным пузом, Димка даже задавался вопросом, где же мать вообще такого откопала, но вслух не спрашивал. Андрей ему нравился, тот не лез к Димке в душу, не учил жизни, а его назойливость и гиперопека скорее забавляли, чем раздражали.