Птицы молчат по весне

* * *

В маленькой, опрятной и скромной комнатке наверху, где стояла узкая кровать, небольшое трюмо, несколько стульев и платяной шкаф, госпожа Калинкина в изнеможении прилегла на постель, глядя перед собой остановившимися глазами. Эта чужая убогая комната, чужие люди, любезная, но любопытная хозяйка, безденежье, унижения от ростовщика, которые ей приходилось испытывать… Да ещё постоянный страх неизвестности! «Ах, папенька, папенька! Такой ли жизни вы хотели для меня? Если бы вы знали, к чему приведёт замужество, которое казалось вам такой удачей!»

Анне было сложно вспоминать про тот вечер, когда они с князем Полоцким едва не сделались близки. Она так до конца и не поняла, что между ними произошло: слишком ей не хватало опыта в общении с мужчинами. Полоцкий сказал, что любит другую, стало быть, не может изменить! Но их страстные объятия, его ласки!.. До сих пор Анну бросало в дрожь, когда она думала об этом. В ночь нападения разбойников она в угаре решила, что Вацлав Брониславович любит её больше жизни, но и тут её постигло разочарование. Он отверг её, отверг после того, как она сама к нему пришла.

Но тогда Анна даже не успела почувствовать себя вконец униженной или несчастной: она слишком устала, слишком была измучена. В тот вечер она просто уснула мёртвым сном, будучи не в силах ничего переживать – помнила только, что Полоцкий, кажется, закутал её в тёплое покрывало и уложил в постель, сам же бесшумно растворился во мраке своей неприветливой, пустынной квартиры.

Когда Анна очнулась, она увидела над собой маленькой окошко, в котором неторопливо мелькали пятна фонарей. Она находилась в удобном дормезе, который, мягко покачиваясь, двигался куда-то по ночным улицам. Неужели её куда-то везли?!

Её окатило волной страха – первая мысль была о муже, графе Левашёве, который прознал, где она, и каким-то образом забрал от князя Полоцкого. Графиня уже готова была кричать что было сил, звать на помощь – но тут карета притормозила, свет очередного фонаря упал на жестковатое ложе, и Анна увидела рядом с собой бумагу, которую вначале не заметила.

«Милая Анна Алексеевна, почтительно уведомляю вас, что нашу следующую встречу придётся отложить. Уверяю, что вы в полной безопасности, никто из ваших родственников не узнает о вашем местонахождении, пока вы сами того не пожелаете. Мой Данила доставит вас в имение, где вы получите всё, что потребуется, чтобы чувствовать себя там удобно. Вам предоставят столько прислуги, сколько нужно, каждое ваше желание будет исполнено. Прошу меня простить за внезапное исчезновение, а особенно – за моё недостойное поведение вчера вечером. Свой поспешный отъезд извиняю нежеланием смущать вас и причинять вам хотя бы малейшее неудобство. Надеюсь, в скором времени смогу выразить моё глубочайшее к вам почтение.

Искренне преданный вам князь Полоцкий».

Почтение! Анна смяла это сухое, невыразительное письмо в кулаке. Уж не опасается ли князь, что она станет вешаться ему на шею и молить о любви?! Она почувствовала, как краска гнева и стыда залила ей щёки. Значит, князь Полоцкий просто-напросто сбежал, лишь бы не пришлось видеть Анну и разговаривать с ней при свете дня?

Тут карета вновь мягко тронулась с места; Анну вдруг пробрала дрожь. А куда это её, собственно, повезли? Далеко ли от Петербурга? Князь не написал, где находится это самое имение, как оно называется: она не знала даже, в какую сторону они направились! И этот Данила – на вид такой простодушный деревенский парнишка, а взгляд временами делается острый, холодный, почти как у самого князя! Полоцкий сказал ещё, что полностью ему доверяет…

Анна снова развернула письмо и перечитала. Она не знала почерка Вацлава Брониславовича, не ведала, куда сейчас едет, понятия не имела, когда князь соберётся вновь её увидеть. Да полно, точно ли он отдал такой приказ – отвезти её в имение?! Как она может верить посланию, написанному неизвестно кем, и таинственному «управляющему», с которым совсем не знакома? Если даже собственной родне и любимой горничной не стоило доверять! «Ведь этого слугу могли подкупить, точно так же, как Дениса, Любу, вероятно, и Марфу…» Этот Данила, возможно, завезёт её в какое-нибудь глухое место, и там…

Анна не успела толком выспаться и пребывала до сих пор в нервном возбуждении после встречи с разбойниками, пожара в стрельнинской усадьбе, а затем – ночи в квартире князя. Она попыталась было рассуждать здраво, однако сейчас в голове мелькала только одна мысль: если она хочет жить, надо немедленно бежать, спасаться! Подальше от этого непонятного Данилы, пока он не увёз её в какую-нибудь глушь…

Она поглядела в окно: слава Богу, дормез ещё не выехал за пределы города, так как двигался неспешно. Ей оказались знакомы эти места: похоже, они приближались к Нарвской заставе. Анна призвала на помощь утраченное было самообладание: сейчас она боролась за свою жизнь, а ни волка, ни ворона – её таинственных хранителей – здесь нет.

Надо как-то выскользнуть из кареты: сейчас они движутся шагом, это будет несложно. Анна осторожно приоткрыла дверцу, однако Данила каким-то образом её услышал. Он натянул поводья и спрыгнул с облучка.

– С добрым утречком, барышня! Чего изволите?

Для утреннего приветствия вокруг всё ещё царила полутьма, однако они были не одни: мимо двигались подводы, телеги, повозки – для извозчиков и трудового люда день уже начинался. Присутствие посторонних придало Анне храбрости.

– Какое же это утро? – капризно проговорила она. – Ночь ведь ещё! Я боюсь ночью выезжать из города! Вдруг случится что на дороге?

– У нас кони добрые, карета крепкая; не извольте беспокоиться, Анна Алексеевна, – спокойно ответил Данила.

Отчего этот парень так пристально посмотрел на неё?! Как будто пытался разгадать какую-то тайну! Или же…

– Я замёрзла! – объявила она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и властно. – И страшно хочу пить. Правь, Данила, к какому-нибудь трактиру или чайной, что поприличнее.

Слуга молча поклонился. Анна не знала, конечно, что сказал ему Вацлав Брониславович про неё – если он вообще что-нибудь говорил. Но, похоже, Данила пока не собирался препятствовать капризам барыни. Он усадил Анну обратно в дормез, повернул направо, в какой-то переулок. Там уже был открыт трактир – видимо, для проезжих и извозчиков – и несколько чайных.

Вот и хорошо! Как только они окажутся внутри, ускользнуть будет куда легче: ведь не пойдёт же Данила сопровождать её в клозет!

Сбежать действительно оказалось не так сложно. Правда, Данила велел хозяину усадить барышню за стол в самом углу и спросил самовар; сам же он и не подумал оставить Анну одну. Но на высокомерный вопрос, где она сможет освежиться и поправить кое-какие детали туалета, хозяин с поклоном подозвал супругу, а уж та препроводила Анну в вышеозначенное заведение – для тех посетителей, что почище.

Анна попросила женщину помочь ей и сказала, что вместо возвращения в общий зал ей срочно нужно в обратно в город; слуга же предупреждён и подождёт её здесь, у заставы. Добрая хозяйка, стремясь угодить богато одетой барыне, кликнула своего сына, который как раз собирался ехать. Он предложил Анне свои услуги в качестве извозчика и провожатого, а небольшой шарабан оказался уже запряжён и ждал на заднем дворе.

* * *

Лишь только оказавшись в центре города, Анна перестала опасаться, что Данила догонит её – поначалу она сильно волновалась и всё время прислушивалась. Несомненно, не дождавшись барышню, тот примется её искать… Анна видела, что хозяйка чайной не пошла в зал, а отправилась на кухню. Пока Данила начнёт беспокоиться, пока разыщет хозяйку, пока выяснит, где Анна… Потом ещё ему придётся распрячь лошадь – и он ведь не знает, в какую сторону беглянка уехала, и не станет останавливать все встречные повозки и заглядывать в них!

Чем больше они удалялись от заставы, тем меньше она боялась преследования Данилы. Зато перед Анной во всей красе встал другой вопрос: что же ей теперь делать?

Не доезжая до Гостиного двора, она поблагодарила своего возницу и расплатилась с ним. Анна едва держалась на ногах от усталости и недосыпания. Ужасно захотелось очутиться, наконец, в одиночестве и безопасности, отдохнуть, выспаться – но вот где? У Чернышева переулка Анна подозвала извозчика и велела отвести её на Дворцовую площадь, в дом Кусовникова, где располагался гостиный дом «Европа».

Позднее утро застало её в постели, в богато убранной незнакомой комнате, так что, только открыв глаза, она даже не сразу вспомнила, где находится – а когда поняла, возблагодарила Бога, что, кажется, её больше никто пока не преследовал, и можно никуда не спешить. Почувствовав голод, Анна оделась и спустилась в ресторан – он оказался не менее роскошным, чем комната. Ей подали превосходный омлет с грибами и чашку горячего шоколада; мелькнула тревожная мысль, что денег в её кошельке не так много – их, пожалуй, не хватит надолго! Анна маленькими глоточками пила шоколад, одновременно размышляя: как теперь быть? Вероятно, надо как можно скорее подыскать более скромное жильё! Ну, а что же потом?!

Ах, если бы рядом с нею оказался кто-нибудь взрослее, умнее и опытнее в житейских делах! Кто-нибудь не такой растерянный и перепуганный, кто подсказал бы, как выжить совсем одной, без средств – да ещё сделать так, чтобы Владимир и мачеха не нашли её и не попытались снова уничтожить!

Обращаться к знакомым нельзя – все считают её погибшей. У Анны не было задушевной подруги, которой можно было бы написать и попросить помощи или совета; не было у неё и близких родственников. Где-то в Выборгской губернии, к северу от Петербурга, как она слыхала, жила дальняя родня её отца, Алексея Петровича Калитина. Но Анна никого из них никогда не видела, не знала даже, живы ли эти люди. Да и как их разыскивать, куда именно ехать?

Можно было бы обратиться к доктору Рихтеру и его супруге: доктор дружил с папенькой и всегда очень заботливо относился к сёстрам Калитиным. Однако семья Рихтер обожала графа Левашёва и восхищалась им. Доктор ни за что не поверил бы, что Владимир пытался убить Анну – скорее мог решить, что «бедняжечка Анет повредилась рассудком после того страшного пожара» – и вернул бы её мужу и мачехе. Нет, идти к Рихтерам никак невозможно. Да и остальные их светские приятели и знакомые тоже ни за что не поверят, что граф Левашёв – убийца! Анну сочтут сумасшедшей; а что же ещё им останется думать? Доказательств вины мужа у неё нет. Ничего нет, кроме слов Любы, а Люба вряд ли согласится их кому-нибудь повторить – она сама боится Левашёва, ибо знает, что он способен на всё!

Анна почувствовала, как на глаза навернулись слёзы – она смахнула их сердитым движением. Что толку сидеть здесь и плакать: надо думать, думать! Ей повезло остаться в живых, повезло целых три раза! Значит, она обязательно должна выпутаться; по крайней мере, теперь она свободна от Левашёва, от мачехи, и, даст Бог, никогда больше их не увидит!

И потом – её разговор с князем Полоцким ещё не закончен. До этого момента Анна запрещала себе предаваться унизительному воспоминанию, как её отверг человек, в которого она влюбилась со всей своей девической пылкостью. Но если он к ней равнодушен, зачем же пытался помогать, предупреждал об опасности?

Полоцкий – единственный, кто мог бы рассказать Анне о матери. Возможно, Алтын жива, и князь знает, где она сейчас! А что, если Даниле было приказано отвезти Анну к её маменьке?!

С досады она едва не топнула ногой. Тогда отчего Вацлав Брониславович не поехал с ней сам, не объяснил всё толком, а вместо этого написал невразумительную записку и отправил её неизвестно с кем и неизвестно куда?!

Ну уж, нет! Больше Анна не станет доверять на слово никому на свете! Как только она устроится где-нибудь, наймёт скромную комнату, она напишет Полоцкому, не подписываясь – и предложит встретиться без свидетелей. Больше он не сбежит от неё вот так, молча! Анна заставит его рассказать о матери. В конце концов, она имеет на это право! А потом, если он не захочет её сопровождать, Анна поедет к ней сама…

Она вздрогнула, услышав знакомые голоса, поспешно опустила на лицо вуаль и прикрылась веером. Вовремя! В залу ресторана, громко смеясь и болтая, входила группа молодых людей – по-видимому, они договорились здесь позавтракать. Среди них был знакомый Анне светловолосый граф Шувалов, а с ним ещё один молодой человек в военной форме, имени которого она не могла сразу вспомнить, но точно встречала его раньше.

Господи, какую глупость она совершила, когда приехала сюда! Да этот ресторан, несомненно, посещает половина её петербургских знакомых!

Молодые люди велели сдвинуть несколько столов, приказали подать шампанского – они собирались чествовать кого-то из компании в связи с повышением по службе. Воспользовавшись суматохой в зале, Анна выскользнула из ресторана.

* * *

Вечером того же дня она обосновалась в скромных, но прилично обставленных меблированных комнатах на Гороховой улице. И уже следующим утром обнаружила, что её обокрали: Анна по недомыслию и неопытности не догадалась припрятать получше ридикюль, где лежали её туалетные мелочи и кошелёк с оставшимися деньгами. В отчаянии она кинулась к хозяину и пригрозила тотчас позвать городового и заявить о краже, если ей не вернут ридикюль. Хозяин комнат, уразумев, что пылкая барышня не отступится, сурово допросил половых, убиравших помещения – итогом этого разговора был «внезапно» найденный ридикюль со всеми её вещичками. Вот только денег в нём не оказалось.

Предаваться новому отчаянию было некогда; Анна поняла, что сделала большую ошибку, остановившись одна в таком месте. Её богатое платье и драгоценности слишком привлекали внимание – сегодня у неё украли ридикюль, завтра утром она не обнаружит ни одежды, ни ботинок, ни своих золотых серёг… Анна направилась к ближайшей модистке – продать своё дорогое бархатное платье и отороченную мехом пелерину с горностаевой муфтой. Взамен она приобретёт более скромный наряд, расплатится за комнату и подыщет подходящее жильё подешевле.

В модном магазине Анне наконец-то повезло: бойкую портниху, говорившую с сильным французским акцентом, как раз зашла навестить приятельница – изящная белокурая дама, одетая скромно и опрятно. Её звали Аграфена Павловна Лялина. Она с сочувствием обратилась к Анне и спросила, не пожелает ли сударыня нанять комнату у неё – очень недорого и на любой срок. В доме постоянно проживает только она с племянницей, и лишь временами их навещает кузен – очень воспитанный и приличный человек.

Анна согласилась, поскольку снова пускаться на поиски сил больше не было. Уже к вечеру она очутилась в тихой Колтовской улочке – и первый раз ненадолго вздохнула свободно… Впрочем, хотя хозяйка и была необыкновенной милой и внимательной женщиной, пользоваться её добротою Анне не позволяли ни совесть, ни воспитание. По совету госпожи Лялиной она отправилась к её знакомому ростовщику закладывать драгоценности – и уже к концу зимы все её золотые вещи, кроме браслета маменьки, достались господину Дорошкевичу. Дважды Анна отправляла письма князю Полоцкому по адресу его петербургской квартиры; там всякий раз отвечали, что барин изволил уехать, а когда вернётся – неизвестно.

Глава 5

Всеслав направлялся в скит, где ныне проживало племя Велижаны – вернее, те, кто из племени остался. За время своего существования «оборотни поневоле», которых остальные считали выродками, и правда, превратились в жалких, безвольных существ. Они боялись всех на свете, не умели себя прокормить, потеряли почти все навыки человеческой жизни, а новых, волчьих – не приобрели. У них не получалось ловко охотиться днём в зверином обличье, ночью же, в темноте, они плохо видели и не могли ни пахать, ни сеять, ни даже ягод-грибов как следует набрать. Плохо было то, что проклятье ведьмы касалось и их немногочисленных детей – те появлялись на свет точно такими же, как их родители – и конца-краю этому не предвиделось.

Многие из племени отчаялись и, будучи в человечьем облике, покончили со своей жизнью. Другие смирились, опустились, готовы были жить по-собачьи – радуясь лишь хорошему куску еды да тёплой конурке. В племени осталось не так много старожилов, которые всё ещё на что-то надеялись… Ну, а молодёжь, как и везде, часто бывала беззаботна – это всегда кончалось плохо.

При этом сама Велижана, которую несчастные «оборотни поневоле» давно звали своей княгиней, изо всех сил старалась не допустить соплеменников окончательно одичать и забыть о том, что когда-то они были людьми. Когда князь Полоцкий с Велижаной впервые увиделись, Всеслав почувствовал к ней уважение. Княгиня оборотней держалась спокойно и уверенно; только увидев Полоцкого, она поклонилась ему до земли и поцеловала его руку, не потеряв достоинства.

Велижана оказалась крупной, статной женщиной с золотисто-рыжей косой и твёрдыми, точно высеченными из гранита чертами лица. У неё были большие тёмные глаза, широкие скулы, крупные, пухлые губы и обветренная кожа. Всеславу рассказывали, что за своих оборотней она всякий раз готова была бесстрашно бороться. Если на них нападали, сама возглавляла оборону – в волчьем ли, в человеческом ли обличье. Будучи очень сильной, физически выносливой женщиной, Велижана, не задумываясь, бралась хоть за дубину, хоть за топор или даже саблю – у племени имелось немного оружия, добытого у людей.

Вокруг скита сейчас, ночью, было спокойно: видно, местный пристав всё-таки добился, чтобы беспорядки вокруг владений князя Полоцкого прекратились. Только вот надолго ли?

Всеслав спешился и только собирался постучать в крепкие дубовые ворота, как раздался скрип засова – похоже, оборотни его уже заметили или услышали. Всеслав прищурился: в глаза ударил свет факелов. В отличие от него, «оборотни поневоле» не обладали острым ночным зрением.

Встречающие поклонились ему в ноги; хорошо уже, что часовые исправно охраняли ворота. Всеслав пригляделся и заметил среди них сына Велижаны – крепкого рыжеволосого парня, очень похожего на мать.

Они вместе подошли к дому – простому, бревенчатому, в два этажа. На верхнем этаже находились комнаты Велижаны и её родичей, на нижнем – всех прочих. В дневное время, становясь волками, «оборотни поневоле» либо спали в подклети, либо бродили среди деревьев в границах скита, не выходя за ограду. Ну, а если кто выходил, на свой страх и риск, назад мог и не вернуться.

Велижана всё-таки заставляла своих подопечных кое-как засевать огороды, ухаживать за садом, собирать фрукты. И даже по ночам, в немногие свободные часы, она обучала детишек читать и писать – либо настаивала, чтобы это делал за неё кто-то из старейшин.

Всеслав поглядел на неубранные затоптанные грядки с остатками растений, на неухоженный двор и полянку, где валялись мусор, разбросанные дрова, кинутые, будто за ненадобностью, пилы и топор… Грязь и разруха… Сын Велижаны заметил его взгляд и виновато потупился.

– Нехорошо, Велимир: если уж взялись за дело, надо делать как следует. Почему не держите в порядке двор? Коли тяжело, скажи – я пришлю сюда моего Данилу с подручными, они помогут, подправят всё, научат, если забыли…

Всеслав уже знал, что несколько недель назад Велижана потеряла мужа – того самого сына старосты, про которого говорили, что он связался с ведьмой-мельничихой. Однако её горе – это её горе, оно вовсе не оправдывало лени и небрежения остальных «оборотней поневоле».

– Вы бы матушку навестили, государь, – попросил Велимир. – А если Данила поможет – век будем благодарны.

Всеслав прошёл в плохо прибранные сени; ему встретились несколько оборотней, и каждый, только увидев, пугливо кланялся, а то и падал ниц. Почти все они в образе людей были неопрятны, лохматы, немыты, в истрёпанной, давно не чиненой одежде, босые.

Покачав головой, князь поднялся на второй этаж по узкой, скрипучей лестнице. Здесь ему навстречу вышла девка, прислужница Велижаны, и один из старейшин: бородатый, благообразный мужик в светлой рубахе – Велижане он приходился двоюродным братом. Он пригласил государя в горницу, которая по чистоте и порядку весьма отличалась от того, что было внизу.

Велижана вышла сама, даже прежде, чем Всеслав успел спросить о ней. Она поклонилась так же низко, как всегда, усадила на лавку, сама присела рядом на резной кованый сундук, нарочно подаренный ей Данилой. Князь Полоцкий ожидал застать женщину в слезах и немного удивился, когда княгиня оборотней спокойно и почтительно поблагодарила его за заступничество.

Велижана была одета в чёрное платье, чёрную же душегрейку и повойник, но смотрелась, как обычно, величаво, голову держала высоко.

– Я соболезную твоему горю, княгиня, – проговорил Всеслав. – Прости, что не приехал раньше – в Петербурге были дела. Услышал вот, что вас опять притесняют.

– Спасибо, государь, – поклонилась Велижана. – А княгиней меня не зови – какая я княгиня, самозванная… Похоронила Ждана моего, от дел отошла, а Велимир слишком молод, не справляется пока. Вот и упустили девку.

– Велижана, это не дело, – твёрдо сказал Всеслав. – Потере я сочувствую, но без тебя твои-то совсем ко дну пойдут. Их ведь только ты и вытягивала – не муж твой, не сын, а ты! А сейчас что: в ските грязь, всё разбросано, народ оборванный ходит! Они говорить ещё не разучились?! Не мудрено, что девка чуть в деревню не сбежала! Большая радость – жить тут!

Однако Велижана не стала оправдываться или возражать. Она заговорила о своём.

– Ждан мой здоров был, а последнее время всё заговаривался, винил себя… Мол, он с ведьмой тогда взаправду в сумерках гулял да на сеновал к ней хаживал, ещё когда мельник был жив. А потом как встретил меня, так и отрёкся от ведьмы, велел ей к нему и не приближаться, имя его позабыть. Он её не боялся!

– Вот как…

– Да. Ведьма его в ответ спросила: «Не пожалеешь?», смеялась ещё тогда. Ждан думал, она уверилась, что он к ней, раскрасавице, обратно на коленях приползёт, оттого и спрашивает. А она другое в уме держала. Поэтому мой муж себя всегда и обвинял за то, что случилось с нами. Он меня больше жизни любил, но совестью мучиться столько времени не мог. Вот и ушёл… Мы ведь, почитай, век освобождения ждём. Я-то тоже человеческими глазами солнце увидеть хочу, хотя бы разочек, но давно не надеюсь.

Всё это Велижана рассказывала ровным, спокойным голосом, будто не о своих печалях.

– Скажи-ка, если вам смогут помочь, но не людьми обратно стать, а навсегда волками – согласились бы? – спросил Всеслав.

Велижана только что сидела бледная, безжизненная, со сжатыми губами, но едва услышала эти слова – кинулась к Всеславу, стиснула его руки.

– А что, государь, ты сможешь так сделать?! В волков навсегда нас обратить? Да ведь это всяко лучше, чем так – хуже псов! Те хоть на что-то годятся, хоть дворы охраняют, а мы и того не можем…

– Я пока хорошо не знаю, – с расстановкой произнёс Всеслав. – И сам вас обратить не смогу: не я вас заколдовывал. Но есть тот, кто, возможно, и сможет – если не расколдовать, то хотя бы обратить волками. Тогда и лесные братья вас примут: я им прикажу твоих не обижать. А кормить себя и сами научитесь.

Бледно-смуглые щёки Велижаны медленно покрыл тёмный румянец. Она отвернулась и прошептала что-то вроде: «Да неужели избавление?..»

– Пока я не уверен, соплеменникам ничего не говори, – продолжал Всеслав. – Тебе одной хотел сказать, чтобы уж совсем не отчаивалась. Если кто и сможет, то Она – та, что дочерям своим невиданную силу даёт: превращаются они и в птиц, и в рыб. И в зверей…

– А в людей? – с трепетом спросила Велижана.

– Как я знаю, настоящим человеком ни одна из них ещё не стала. Только вот… – он мгновенно вспомнил о Злате и замолчал.

Впрочем, Велижане, верно, как раз и можно всё рассказать – пусть знает. Она столько испытала сама, что и Злату, и её отчаянные метания меж двух миров поймёт наверняка, и уж точно никому не выдаст.

* * *

Анна Левашёва лежала на постели, пренебрегая приглашением хозяйки к ужину, и думала. Она содрогнулась, когда поняла, что у неё остался лишь один план – причём совершенно несообразный, в котором она не была уверена. Но что же ещё делать? Денег у неё всё меньше – и доставать их отныне будет неоткуда, а отложенная сумма мало-помалу таяла. Когда она в первый раз шла закладывать драгоценность – это было обручальное кольцо – то думала, что этих средств хватит надолго. Однако ростовщик, знакомый госпожи Лялиной, давал куда меньше, чем Анна рассчитывала. Князя Полоцкого в городе по-прежнему не было, да и, возможно, он не захотел бы её видеть. После их нелепого общения и её последующего бегства Анна, собственно, и не ожидала, что князь хоть попытается связаться с ней. Небось, думает: пропала – и пусть её!

«Он не желает иметь со мной дела, – отрешённо думала она. – Я навязывалась ему, объяснялась в любви, отправляла письма! Но я ему совершенно не нужна!»

Если позабыть о князе Полоцком, единственный человек, ради которого ещё стоило бы жить – её маменька, Алтын Азаматовна. После слов князя Анна уже не сомневалась, что та жива и даже, возможно, где-то недалеко. Тогда, если Анна найдёт её, если они познакомятся и узнают друг друга, эта невыносимая пустота в сердце окажется, наконец, заполненной. Маменька расскажет, откуда у Анны взялись её странные способности, отчего в детстве и юности она переживала те таинственные превращения… И ещё, рядом с Алтын Анна наверняка перестанет боятся каждого встречного, перестанет в каждом видеть врага!